***
С пробуждением пришла боль. Тупая, ноющая, она отдавалась в конечностях и висках. С трудом разлепив тяжёлые, будто чугунные, веки, Кобальт уставился в светлую ткань натянутого над головой тента. Рассмотреть то, что лежало под искалеченным телом, было слишком энергозатратно, но оно точно было мягче песка. В тени гуляла приятная прохлада, разительно отличающаяся от пекла зенитного солнца. На груди, едва доставая длиной даже до колена, лежала безрукавка с символом. Два чёрных клина, отражённых сразу в двух направлениях наподобие знака равенства, и симметричные ромбы сверху и снизу одним своим существованием дали чёткий и не самый приятный ответ: догнал. «Хозяин» действительно его догнал. Мало того, отпугнул бандитов и обработал раны. И это после того, как Вьюк малодушно сбежал! — Прекрати ёрзать, паршивец, рана откроется, — раздалось недовольное ворчание откуда-то справа. — Почему?.. — Потому что тебе чуть не распороли брюхо. «Нет же, почему я всё ещё жив?!» — хотелось закричать, но сил хватило лишь на сиплый выдох. Чудак-зеленоземец непринуждённо водил карандашом по бумаге, сидя в тени в позе лотоса на какой-то подушке. Чуть дальше лежали рюкзак, «дивергент» и спрятанная в ножны катана, а совсем рядом с головой раба был разложен набор первой помощи. Рабовладелец осмотрелся. — Я хотела объяснить всё не раньше, чем мы дойдём до Барка, но ты оказался ещё назойливее и несноснее, чем я рассчитывала, — латы с головы рухнули в песок. — Ртуть, одна из Серых Курьеров. Мне нужно доставить один груз, но для этого нужно пересечь территорию Святой Нации минимум дважды. Ты наверняка в курсе их отношения к одиноким женщинам. — Курьеры?.. — Как долго ты был в рабстве? — Кобальт сощурился. Каждое слово давалось ему с трудом, и Ртуть, кажется, поняла это. — Неважно. Мы уже полтора года занимаемся доставкой различной степени сложности. Далеко не все рискнут пересечь ту же Хэн, чтобы передать какое-нибудь послание старому другу или умирающей матери. Не делай такое лицо, это ещё не самое странное, о чём нас просили поначалу. Это сейчас многие фракции уважают нас и пользуются нашими услугами, а раньше приходилось зарабатывать репутацию вот такой вот грязной работой. — Зачем тогда я? — Ещё пару месяцев назад мне бы не понадобилась помощь. Но кто-то додумался организовать покушение на Лорда Феникса, так что теперь эти сраные паладины, начхав на перемирие, останавливают всех, кто не является мужчиной-зеленоземцем. Даже жженоземцев стали гонять, пусть и не так сильно. Марке повезло тогда встретить одного из наших, иначе пришлось бы вытаскивать её из Возрождения, а вот мне — нет. Свободных ребят нет, а время поджимает. Всё, хватит болтать, спи и восстанавливайся. Как спадёт жара, пойдём в Барк. — Зачем?.. — За хлебом, блядь. Кто мне поверит, если я приведу тебя на земли Святой Нации в таком виде?! И правда. Ртуть заправила за ухо прядь обрезанных по плечи волос, странных, тёмных, будто жидкий металл, и вернулась к письму. Серые Курьеры, перемирие, покушение на Феникса… Мужчине вдруг подумалось, что как-то много событий произошло за такой короткий срок. Словно прошло совсем не два года. И Ртуть эта подозрительная, откуда только такая взялась? — Кобальт… — М? — Курьер вскинула брови. Молодое лицо было изрезано шрамами. — Так меня зовут. Вместо ответа женщина улыбнулась, перелистнула несколько страниц, зачеркнула какую-то надпись и исправила на другую, после чего вернулась к предыдущим записям. Вслух Кобальт ни с чем не соглашался, но, назвав своё имя, он, кажется, заключил сделку с самим Дьяволом.День 1. Сделка с дьяволом
21 июня 2023 г. в 13:52
— Вставай, — раздался приевшийся до боли в зубах голос Уха, и мужчина, крутясь в тесной клетке, поднялся на ноги. — Поднимай жопу, Вьюк, не позорь меня!
Кобальт (а ныне Вьюк) уже знал реакцию того несчастливца, который решился взглянуть на потенциального раба. Даже в таком измождённом состоянии он мог запросто сбежать, стоит только добраться до ворот (хотя здесь и крылась проблема). Потому ему и приходилось пахать день и ночь, что никто не хотел подвергать себя риску быть убитым собственным рабом. Только уж больно довольным звучал Ухо.
Неровный свет факелов больно резанул по глазам, на горизонте едва-едва забрезжил рассвет, и какое-то время Вьюк тупо таращился в темноту, пытаясь привыкнуть. Даже не старался рассмотреть очерченный рыжим светом силуэт рядом с бывшим товарищем, только часто моргал да тряс головой, запугивая незнакомца и избавляясь от дремотной ваты в ушах.
— Пускай он и раб, зато здоровый, как гарру, — затянул привычную шарманку ублюдок, когда-то именовавшийся Резцом. — Дать ему мешков потяжелее, да пусть ползёт сзади. И полезным будет, и не сбежит. А ещё, — тон работорговца стал омерзительно похабным, — его при большой нужде и трахнуть можно.
— Разберусь, — грубо оборвал покупатель. Приглушённый чем-то, что прикрывает лицо, голос был похож на мальчишечий, из чего Кобальт сделал вывод, что это юнец, возомнивший себя охренеть каким серьёзным путешественником. Не то чтобы он был сильно старше, самому-то недавно четверть века стукнула.
— Слушай, а как ты его удерживать-то будешь? Не хотелось бы, чтобы он вернулся по мою душу.
— Не вернётся. Остальное — не твои заботы, — со стороны незнакомца послышалось шуршание и тихий звон. — Сколько?
— Две тысячи кат.
Ну конечно. Подонок попробует загнуть цену, оправдывая это «гарантией того, что его не тронут». Покупатель застыл, слегка повернул голову, и Кобальт смог рассмотреть светлую, почти пепельную кожу, заметную через прорезь в латном капюшоне. «Сородич, значит, — невесело усмехнулся своим мыслям зеленоземец. — Почему я не удивлён?» Кандалы на щиколотках и запястьях уже привычно тянули конечности вниз, держать голову прямо было крайне неприятно и тяжело. Сгорбившись, Вьюк смотрел на людей исподлобья. Он давно уже разделил «Вьюка» и «Кобальта». Первый работал, выполнял приказы, сидел в клетке. Вёл себя, как загнанное животное, перепуганное насмерть, но готовое вцепиться в глотку. Второй просыпался по ночам, вспоминал былое и проклинал того, кем он стал, сочинял невыполнимые планы побега и затыкался на рассвете.
— За такие деньги мне и правда проще купить гарру.
— Ну, я ведь пустил тебя до начала рабочего дня, а мог заставить ждать утра, верно? И потом, ты вообще видишь, кого берёшь? Я не хочу оказаться крайним, если он разозлится, — как Кобальт и предсказывал.
— Тысяча.
— Разоритель! Я и так его-
— Не можешь продать уже хер знает сколько? — перебил наглец. — Тысяча кат, ни катой больше. Иначе твои дружки узнают ещё и о том, что ты пытаешься за их спиной толкнуть товар вдвое дороже.
— Да ты…! Как ты смеешь? Я тебя на куски порву, шавка!
— Рискни, и останешься без второго уха. И конечности.
Ухо дёрнулся было, чтобы схватиться за оружие, но незнакомец уже держал ладонь на рукояти катаны, ненавязчиво покачивающейся на бедре. К счастью для него и сожалению для Вьюка, торговец быстро расставил приоритеты и смиренно опустил голову.
— Ладно, ладно, псина ты бешеная, успокойся. Тыща, так тыща, — выхватив из протянутой руки мешочек с катами, Ухо наспех отпер клетку и скрылся внизу.
Вот и всё. Мальчишке конец. Кобальт свернёт ему шею раньше, чем тот успеет выхватить свою ковырялку, которой вряд ли и пользоваться-то умеет нормально. Осталось только отойти подальше от Порта, чтобы никто не вмешался. Или, может, не убивать, а просто сбежать? Чего зря руки марать? Да и надо же как-то отблагодарить за освобождение. Со своей комплекцией всё, что может забрать Кобальт, это какую-нибудь тряпку, чтобы песчаные бури не так болезненно били по коже. Можно было бы и обокрасть, но потом самому же всё это тащить, да и мародёрством он никогда не помышлял. Взять еды?..
— Чего застыл? Голоден?
Зеленоземец вздрогнул. Точно, он же и шагу ещё не сделал, так и остался стоять в клетке, продумывая внезапную возможность. «Голоден?» Странно. И вопрос странный. Во-первых, очевидно, что голоден, рабов почти не кормят. Стоило об этом догадаться. Во-вторых, с каких пор это кого-то беспокоит? Ещё подмешает чего в еду и сам потом сожрёт, людоед проклятый. То-то у него кожа такая бледная.
— Ты говорить-то умеешь? Или язык отрезали?
— Умею, — о боже, он настолько отвык говорить, что голос вырвался почти звериным рыком.
— Вьюк, так ведь? — помедлив, раб кивнул. — Тебя же не так… Неважно, потом разберёмся. Идём.
Бар был освещён гораздо лучше, и Кобальт смог нормально рассмотреть своего временного хозяина. Натянутое поверх воронёной кольчуги пальто-безрукавка отличалось от привычного странным чёрным знаком на спине, широкие штаны с латными вставками стягивались ниже колена высокими сапогами. Зеленоземец был невысоким, даже не дотягивался макушкой до плеча Кобальта (хотя и сам он относительно других людей кажется здоровым, как шекский воин), но, судя по тому, как плотно чёрные сплетённые в полотно кольца облегали руки, «хозяин» довольно атлетично сложен. Обычно так выглядят разведчики, только им рабы не нужны. Мужчина нервно закусил верхнюю губу и наморщил нос: от сухих потрескавшихся губ до обидного легко отдиралась тонкая омертвевшая кожа. Лежащий поверх тяжёлого даже с виду рюкзака «дивергент» был следующим, что привлекло внимание. На самом рюкзаке были пришиты крепления, чтобы носить и его, и арбалет сразу. Когда-то Кобальт и сам мечтал о таком оружии, а Ребрик однажды даже дала ему попробовать, но после трёх неудачно запущенных болтов и десятка подзатыльников от охотницы желание стать стрелком куда-то невероятным образом улетучилось.
— Ешь не торопясь, кишка свернётся, — голос владельца «дивергента» вырвал из размышлений. Перед рабом оказалась миска гохана, и бросившийся на рёбра желудок напомнил наконец о том, как давно в нём не бывало что-то кроме пересохшего хлеба. — Животное.
Оскорбление не пролетело мимо ушей, но реакция на обидные слова решила подождать своего часа. Вьюк же, убедившись, что никто не собирается вырывать из-под носа еду, принялся жадно поглощать содержимое миски, наплевав на предостережение зеленоземца. Рис с овощами, даже не солёный, до рвоты пресный, сейчас казался идеальным. Задним числом дошло, что жрать он начал ещё до слова «животное», так что рабовладелец вполне мог иметь в виду его манеру употребления пищи. Ну и насрать, если честно. Был бы таким правильным, не покупал бы раба. Слипшийся рис пристал к стенке глотки, и всякие попытки его проглотить привели только к тому, что Вьюк, хрипло хватая воздух ртом, закашлялся, силясь выгнать еду из носоглотки.
— Сказано же, не торопись, нет, он давиться будет, — недовольно произнёс юноша, застучал кулаком по спине. — Как животное, говорю.
Кобальт внезапно понял, что на самом деле голос «хозяина» даже больше похож на женский, чем ему показалось спросонья. Впрочем, спрашивать про это не стал. Вон, того же Гаджета весь отряд считал просто уродливой женщиной из-за голоса, пока он спьяну после вылазки не начал ссать прямо посреди лагеря. Удушье прошло, и мужчина поднял голову, чтобы ответить на «Порядок?», однако замолк на полуслове, наткнулся на странные, искрящиеся в свете ламп глаза. Жёлтые, даже золотистые, в медово-рыжую крапинку, совсем не похожие ни на характерные для зеленоземцев, ни даже жженоземцев. Какого цвета «золотистый» и что такое «медовый» бывший охотник на людоедов помнил по рассказам деда, но никогда не думал, что взаправду увидит.
— Приём? — перед носом щёлкнули пальцы. — Я кого спрашиваю?
— Порядок, — прохрипел Кобальт, поспешно возвращаясь к еде.
Всё то время, что он ел, странный человек с особым усердием вычерчивал слова в каком-то блокноте наподобие тех, что используют техохотники. Куча вклеенных, вшитых и попросту вложенных листков разных бумажных оттенков и размеров дополняли причудливый хаос сотен записей, которые владелец вёл, как заметил Кобальт, не по порядку, то и дело перелистывая на несколько страниц. Правда, заглянуть в написанное так и не удалось: как только «хозяин» заметил опустевшую миску, то захлопнул блокнот, коротким движением сунул его в рюкзак и, набросив на плечи, встал, взял в левую руку обмотанный чёрной полоской ткани дорожный посох. Откуда вообще этот посох появился, пленник тоже решил не уточнять. Меньше знаешь — крепче спишь, так его отец научил.
Надо придумать, как незаметно снять кандалы до побега. Даже идти по песку босиком, со скованными конечностями было жуть как неудобно и трудно, а ублюдок-хозяин и не думал притормозить, разве что иногда останавливался и сверялся со странным устройством, рассмотреть которое Кобальт не смог. Кажется, они шли в Барк: восходящее солнце щекотало теплом левую щёку, ещё не жестокое, очень ленивое и сонное. Сейчас Вьюк бы только продрал глаза, чтобы через час с хлебной коркой в зубах пойти вспахивать неподатливую грубую почву, но нет, он морозил пальцы ног, увязающих в остывшем за ночь песке, хмурился и почти покорно следовал за другим зеленоземцем, ничтожно маленьким в сравнении с ним.
Своих вещей «хозяин» в руках нового раба не оставил, всё тащил сам. С одной стороны, Кобальту так было гораздо легче идти. С другой — ничего стащить не удастся. Последние крыши Порта Юг скрылись за горизонтом, и человек остановился, раскрыл ту самую записную книжку. Это был шанс, который нельзя было упускать. Покопавшись в складках штанов, охотник выудил спрятанную вилку из бара, согнул лишние зубцы и сунул оставшийся в замочную скважину. Взламывать замки он умел, а вот незаметно сбегать — не особо, потому и не пытался покинуть клетку. Прервалось бормотание странного зеленоземца, щёлкнули кандалы на ногах, падая в песок.
— За еду спасибо, но оставаться рабом я не собираюсь.
Мчась навстречу жестокому жгучему солнцу, слепящему глаза, Кобальт не видел, как вздрогнул от чужого голоса его невольный освободитель. Беглый раб надеялся только на то, что сможет убежать достаточно далеко раньше, чем тот опомнится и достанет арбалет. Грязь, мешаясь с потом, мерзкими потёками сползала по голым тёмным плечам, огибала усталые мышцы на спине, слипалась на ресницах, но бежать мужчина не переставал до тех пор, пока не споткнулся, наткнувшись на заметённую песком корягу. За ним вроде никто уже не гнался, даже в раскаляющемся мареве над землёй было бы видно тёмную фигуру.
Кобальт повернулся на спину, подставляя впалый живот жару звезды, облегчённо рассмеялся. Сбежал-таки. Получилось. Ещё и не с пустым желудком, по доброй воле неудавшегося господина. Вьюка больше не существует, никогда не всплывёт даже упоминание. Два года рабства забудутся как страшный сон. Долго оставаться на одном месте не стоит, лежать в ожидании теплового удара — тем более, и зеленоземец поднялся, стряхнул налипший песок. Оторвав кусок штанины, он завязал его на голове на манер банданы, лишь бы не напекло темечко.
Через пару километров пути на смену радости пришла тревога. У него нет ни воды, ни оружия. Его никто не знает, его нигде не ждут — они с Резцом были единственными в отряде, кто выжил в ту ночь. За два года состав охотников на людоедов мог измениться до неузнаваемости, и пришедший полуголый мужик, говорящий, что он был охотником, никакого доверия не вызовет, не говоря уже о том, что до лагерей нужно сначала добраться. Из всех мест его могли бы принять разве что в Хабе или Безродном, но до них тоже путь неблизок.
— Э! Э, слышь, ублюдок, ну-ка стой!
Ободранные, жалкие, но донельзя многочисленные голодные бандиты буквально выросли из-под земли, и их главарь, размахивая трофейным конерубом (и где только достал?), хитро щурился, пока самого Кобальта брали в круг.
— Ребят, вы не того ободрать пытаетесь, у меня ж нет ничего, — охотник поднял руки в примирительном жесте.
— Кому ты затираешь, здоровяк? Раз ты здесь один и с голой жопой, то ты раб. Знаешь, сколько нам за беглеца вроде тебя отвалят?
Ещё как знает. Однако, как же изменился мир, раз уже даже бандиты не брезгуют сдачей рабов! Теперь и встреча с рвачами казалась не такой беспросветно гибельной. Будь здесь человек пять, может, семь, Кобальт справился бы с ними и даже чем-нибудь поживился. Но только мельком он насчитал уже два десятка вооружённых (против безоружного и палка — оружие) бандитов. Впрочем, сдаваться без боя он тоже не собирался.
Кобальт бил кулаками по лицам и животам. Его били дубинками и палками по торсу и суставам. Он отчётливо слышал, с каким сочным хрустом пришёлся удар по предплечью, но конкретной боли не чувствовал. Она была везде и сразу, заливала глаза кровью, затягивала пеленой, яркими вспышками отзывалась в затылке, куда единожды всё же дотянулась чья-то рука. Лишь чудом он увернулся от летящего в живот лезвия конеруба, да и то глубокой полосой прошлось по бедру. Не было времени пригнуться за чужим оружием, не было сил убежать прочь. Мир терял очертания, ноги вдруг подкосились, и беглец рухнул на багровый песок под радостные возгласы оставшихся стоять. С отвратительно чавкающим звуком в голову одного из них вошёл арбалетный болт, ликование сменилось на раздражение, многочисленные тени одна за другой отдалялись. Вопли раненых и боевой клич стали лучшей посмертной колыбельной.