Хлеба и зрелищ!

      Ирина Алексеевна, будучи первоклассным сосудистым хирургом, мало блистала кулинарными талантами. Не желая всю себя посвящать кухне, свои отношения с варочной поверхностью она называла отстранёнными. Кофе с яичницей на завтрак, перекус на обед и однопроцентный кефир на ужин, если повезёт не свалиться в кровать сразу по приходу домой. Нехитрая кулинарная математика: один приём пищи приравнивался к трём, после чего Павлова вновь возвращалась к работе.       С последней, к слову, у Павловой не задалось. Впрочем «не задалось» — слишком мягко сказано. Находясь в инвалидной коляске, рассудило руководство, Ирина Алексеевна будет наглядной демонстрацией непрофессионализма медперсонала больницы, который её же и оперировал, и оформило реабилитацию пациентки за пределы НИИ им. Н.В. Склифосовского.       Новость о продлении больничного Павлова восприняла сдержанно. Возможно, причиной тому стал Геннадий Ильич, предварительно убравший стеклянные и легко бьющиеся предметы на безопасное расстояние. Под присмотром опытного врача, коллеги и близкого человека Ирина вернулась домой с полной уверенностью в скором восстановлении. Не в первый раз, как говорится. Ей оставалось лишь встать на ноги.       Следуя схеме лечения, Павлова привыкала к размеренному, несколько однообразному распорядку дня: зарядка, сбалансированный завтрак, полный кальция, фосфора, магния и остальной таблицы Менделеева, приём лекарств, физическая активность на свежем воздухе, обед и тому подобное. Ближе к вечеру появлялось свободное время на шахматы, макраме, изобразительные искусства или кроссворды. Однообразие дней усугублялось внезапно возникающей острой болью, которая пронизывала позвоночник и заглушала позитивные мысли вроде «наслаждайся жизнью» или «don't worry be happy».       Не помогал и тот факт, что Геннадий держался, как нельзя лучше. Она бы поняла, если бы он развернулся и сделал ноги, столкнувшись с реалиями её инвалидность. Но Кривицкий остался. И, что особенно раздражало, окутал заботой со всех сторон.       Разумеется всякому терпению однажды приходит конец. Даже такую мягкую, понимающую и тактичную женщину как Ирина Алексеевна можно вывести из себя, если постараться. Геннадий Ильич был очень старательным! О чëм узнал в грубой форме. Теперь Ирина думала, как извиниться перед любимым человеком. Сказала лишнего, много лишнего. С кем не бывает! А он взял, и ушел на работу. Даже не поцеловал!       Вооружившись сайтом кулинарных рецептов и стряхнув пыль с миксера, Ирина решила подойти к вопросу примирения со стороны желудка. На картинке в интернете пирог выглядел довольно аппетитно, а на его приготовление требовалось минимальное количество ингредиентов и пара свободных рук. С этим у Ирины Алексеевны был полный порядок.       На второй час, когда силы её оставили, она здраво рассудила, что Геннадий того не стоит: трудозатраты превышают моральный ущерб, нанесённый второй стороне конфликта, а пирог, каким бы вкусным он ни был, выгоднее съесть самой. Испачкав всю имеющуюся посуду, перевернув кухню вверх тормашками и искупавшись в муке, ей удалось залить в форму нечто, более менее похожее на «извини». А через тридцать минут из духовке аккуратно был изъят предмет кулинарной гордости — его величество пирог. Притягательный лимонный аромат маняще одурманивал сознание и не мог оставить шанса ни одному, даже самому обиженному мужчине.

***

      Освободившись от медицинской маски и перчаток, Кривицкий покинул операционную. Настроение с самого утра было подпорчено одной любимой, но крайне несговорчивой особой, которая и в домашних условиях норовила поруководить тем, кто попадётся ей на глаза. И почему-то кроме Геннадия никого в приделах видимости не оказывалось.       Утром мужчина приготовил незамысловатый завтрак и зашёл в спальню с подносом, ожидая, что Ирина уже проснулась. Женщина сильнее закуталась в необъятное бесформенное одеяло и, не подавая признаков активности, предложила Геннадию проследовать к месту работы. Расхаживая по комнате и не выпуская поднос с тарелками из рук, Кривицкий рекомендовал Ирине проснуться сею же минуту и не тратить его время на уговоры, а после безуспешных попыток установить связь с её разумом, стащил с Павловой одеяло. Дальше случилось то, за что Павловой было стыдно: она выпалила, чтобы её оставили в покое, чтобы не терзали утренней гимнастикой и водными процедурами. И ещё пару-тройку бранных слов.       Геннадий хлопнул дверью в крайне дурном настроении. Сил на то, чтобы жить «в горе и в радости», оставалось всё меньше.       Сейчас, в перерыве между операциями, Кривицкий предвкушал, как заварит чёрный чай, добавит дольку лимона, возможно, вытянет ноги и минут десять проведёт в тишине, пока кто-нибудь не ворвётся в ординаторскую с криками: «Срочно! Врача!». — Геннадий Ильич, я вас везде ищу, — откуда-то сбоку раздался голос Ирины Фёдоровны.       Мужчина нехотя обернулся и замедлил шаг. Ее лицо выражало твердое, непоколебимое желание чем-то поделиться. — Да-да? — Неуверенно спросил он, взглядом устремляясь в сторону, где еще недавно его ждал крепкий чай. — Закончили уже? — Можете сообщить родственникам, что операция прошла успешно. Пациента переводят в реанимацию, и как только придёт в сознание, его можно навестить. — Это замечательно! Всё передам, можете не беспокоиться, — регистратор доброродушно махнула рукой и продолжила. — Но я к Вам по другому вопросу. — Если этот вопрос ждёт, мне нужно пять минут прийти в себя. — Там Павлова… — выпалила она.       Лицо Кривицкого не выразило ни одной эмоции, потому что на сомнения и раздумия не было времени. Разум нашёл единственно верное решение: дать команду ногам переходить на бег. — Какая смотровая? Кабинет МРТ свободен? Найдëте для меня Брагина? — Прокричал мужчина, удаляясь от регистратора, которая явно не успевала Геннадием Ильичом. Новости придали ускорение его размеренной походке. — Ирина Алексеевна в ординаторской!       Хирург полубежал, полуспотыкался о коллег, санитаров и других случайных посетителей больницы, оказавшихся на его пути. Извиняясь перед теми, кого нечаянно задел или не увидел, он пробирался к Павловой, практически через тернии к звездам. На лбу выступил пот. — Что, где болит? Какое утром было давление? Ты не забыли выпить таблетки, я оставил их на комоде? — Пробормотал Кривицкий, оказываясь на одном уровне с Ириной Алексеевной.       Одним большим прыжком от двери до коляски мужчина завершил марш-бросок. В коленях что-то хрустнуло. — Привет. — Сколько пальцев я показываю?       Одной рукой он водил перед лицом, а другой удерживал запястие её руки, сосредоточенно, но крайне сбивчиво считая колебания стенок артерии. Уловить сердечный ритм не представлялось возможным, потому что его одышка заглушала иные звуки, наполняющие комнату. — Три. А что случилось? — В её глазах ситуация выглядела престранно. Взъерошенный Геннадий бросается к её ногам, попутно интересуясь самочувствием. — Нам срочно нужно в смотровую, а лучше — на МТР. У Брагина должна быть твоя карта… — Гена! Остановись сейчас же! — Павловой пришлось повысить голос, чтобы заполучить внимание. — Нет. Утром я ещё был готов подискутировать, но сейчас вопрос о твоём здоровье. — Геннадий мигом поднялся с колен, обогнул коляску и поспешил к выходу. Вместе с Ириной Алексеевной. — Как ты не понимаешь! Я сделаю всё, что в моих силах, хочешь ты этого или нет. — Посмотри на меня! Пожалуйста! — Рукой ухватившись за его халат, Ирина смогла ненадолго замедлить его шаг. — Что ещё? — Я похожа на человека, которому нужна неотложная помощь? Моей жизни и здоровью что-то угрожает?       Ноги по-прежнему сообщали мужчине, что стоит торопиться. Предательский разум вдруг решил проникнуться ситуацией. Кажется, пока он спасал мир, Павлова пребывала в здравом уме и трезвой памяти. — Возможно, ты видишь обострение хронического заболевания? Травму? Ожог? — Теперь право задавать вопросы перешло женщине. — Кажется, нет, — неуверенно сообщил Кривицкий и остановился в шаге от двери. — Со мной всё хорошо, Гена. Не нужно меня никуда везти. — Тогда я не понимаю. Мне сказали, что ты здесь… — Прости меня! Прости, пожалуйста, за утро. Мне стыдно за каждое слово, которое я наговорила, — с трудом проговорила Ирина, не поднимая вгляд на того, кто только что ради неё совершил подвиг одним лишь своим безкорыстным желанием помочь, защитить и уберечь. — Вчера, когда ты ушёл на диван, я наткнулась на любопытнейший сериал.       Дело принимало сюрреалистический оборот. — Сначала одна серия, потом вторая, и меня затянуло на два сезона. А потом утро наступило так быстро, что я не сразу сообразила, который час, — робко добавила она. — За «утро»? Я думал, что с тобой что-то случилось, а потом ты сообщаешь мне о желании извиниться. Ради всего святого! — В его удивление прозвучала нотка грусти, свидетельствующая о незначительности мелкой утренней ссоры в сравнении с другими перипетиями жизни в компании Ирины Алексеевны. — Ты не рад моему сюрпризу? Я, конечно, не подарок, но и ты… — её глаза мгновенно померкли от мысли, что она снова создаёт лишь беспокойство. — Как ты добралась? На чем? А главное — зачем? Я бы приехал вечером. — Как, как, — спародировала она обиженным голосом, игнорируя остальные вопросы, — вызвала такси и приехала. Захотелось тебя увидеть, а вечером ты приходишь уставший, и как бы не пытался от меня скрыть, я вижу, что тяжело тебе со мной. — Ира, мне легко, — только и сумел вымолвить Геннадий. — Только не надо врать! Мне самой с собой тяжело. — Прямолинейно выразилась Павлова, а затем смягчилась. Самое время для коронного блюда. — Там на столе пирог для тебя, покушай, пожалуйста. Только не в сухомятку! — Извинения приняты, — прошептал Кривицкий, расплываясь смущенной улыбкой. Не отводя взгляд, он наклонился для поцелуя, но задуманное осуществить не успел. — Геннадий Ильич, я успел?! Поехали быстрее, там кабинет МТР освободился! — В дверях показался Олег Брагин в сопровождении санитаров и медсестëр.