Вишни

Напевая, она собирала корзинку для пикника. Козетта не стала поручать это слугам, ведь день шестого июня — вторая годовщина того дня, когда Мариус чудом был спасён с баррикады, — принадлежал только им двоим, и другие тут были бы лишними, тем более слуги. Утреннее солнышко ласково светило в окно, отражаясь в белом фарфоре тарелок, в тёмном стекле винной бутылки, в блестящих боках вишен и яблок, в каплях воды на душистых листиках петрушки и базилика. «Мариус не любит базилик, — думала Козетта, — как бы не забыть завернуть его отдельно… он такой пахучий…» Аккуратно она уложила на самое дно корзинки тарелки, серебряный ножичек и два низких стакана, завёрнутых в мягкие салфетки, следом легли бутылка вина и бумажные пакетики с нарезанной холодной говядиной, сыром, хлебом и фруктами, последними — петрушка и базилик. Корзинка получилась тяжёлой, но зато на удивление красиво собранной. Картину завершила белая кружевная скатерть, вчертверо сложенная, которой Козетта накрыла корзинку. Мелькнула сладкая мысль о букетике васильков, которые Мариус непременно соберёт в лесу. Козетта улыбнулась корзинке: «И голубые васильки будут чудесно смотреться на скатерти». *** Помня о васильках, Козетта выбрала кофейное ситцевое платье в ярко-голубую полоску с бежевыми кружевами. «В лесу тенисто, — решила она, — зонтик не нужен». И пошла звать Мариуса, который проводил утро в своём кабинете. *** День стоял ясный и жаркий. В городе было бы душно, но под тенистыми густыми кронами сохранилась свежая прохлада минувшей весны. К полудню смолкли птицы, но лес не затих: ветер шептал в листве и пели цикады. Козетта расстелила на траве скатерть, аккуратно разложила еду по тарелкам, следя, чтобы тёмные листочки базилика не коснулись тарелки Мариуса. В тени леса царил полумрак, но кое-где сквозь густые кроны пробивались яркие лучи — и то тут, то там золотые блики рассыпались по траве. *** — Теперь бы они уже отучились, — говорил Мариус. — Кроме бедняги Боссюэ, конечно. Я рассказывал, как его выгнали вместо меня?.. Он тогда просто спас меня. Козетта нежно взглянула на мужа: — Если хочешь, расскажи снова. Иногда она даже жалела, что Мариус всё-таки стал адвокатом: ей хотелось бы делить с мужем каждое мгновение его жизни, но работа отнимала его у неё. Но тем больше она любила этот благословенный день, когда Мариус принадлежал только ей. Когда он был спасён для неё. Козетта моргнула. На мгновение солнечные блики расплылись, а пение цикад показалось невыносимым. Мариус тем временем досказал свою историю. И нужно было как-то отозваться: — А кому ты сказал, что живёшь в карете, ему или Курфейраку? Мариус не заметил, что Козетте вдруг стало грустно. И охотно ответил на её вопрос. И рассказал заодно о днях своих злоключений. И о том, как Курфейрак помогал ему в первое время. *** Он загрустил, вспоминая погибших друзей, и Козетта разделила его печаль. Но потом она напомнила, что сам он жив — и Мариус разделил её радость. О том, что произошло на баррикаде, они не стали вспоминать в этот день, как не вспоминали и в прошлые: Мариус — потому что не хотел омрачать счастье Козетты, Козетта — потому что не хотела тревожить покой Мариуса. *** Но кто будет долго грустить в лесной тени в чудесный летний день? Ведь для них все печали остались в прошлом, а настоящее и будущее были самыми счастливыми. И принадлежали только им. И уже к десерту печаль была забыта. Мариус резал серебряным ножичком яблоки, а Козетта выкладывала вишни на тарелку. Они цеплялись друг за друга черешками, и Козетта аккуратно разбирала и отрывала их, чтобы не помять и не повредить сочные ягоды. — Погоди-ка, — улыбнулся вдруг Мариус, откладывая ножичек и яблоко. — Я кое-что придумал. Подцепив пару вишен на одном черешке, он нежно провёл рукой по щёчке Козетты и нацепил вишни — будто серёжку — ей на ухо. А потом нашёл ещё пару вишен на черешке и повесил на другое ухо. И сказал, смеясь: — Мадам баронесса, ваши новые украшения потрясут весь свет. В них вы неотразимы. — Новые? — пробормотала она растерянно. — Но они… ах, они уже были у меня. — В самом деле? — с полунаигранной обидой спросил Мариус. — Кто посмел опередить меня, мадам баронесса? Кто посмел первым украсить ваши нежные ушки этими изысканными серьгами? Козетта покачала головой, наслаждаясь смутно знакомым чувством, которое дарили тяжёлые вишни. Когда-то так уже было. И был другой человек — и ему по праву принадлежала радость этого летнего дня, в который — два года назад — чудом — Мариус был спасён с баррикады. Был другой человек. Словно в полусне, не слыша больше ни цикад, ни шелеста листвы, ни вопросов мужа, она коснулась руками ушей и стянула с них ягоды. Солнечные блики вновь расплылись. И Козетта разрыдалась.