Свадьба в Сузах

Август 323 года до нашей эры. Вавилон Дом Эвмена. Артонида       Теперь, когда все встало на свои места, головная боль утихла, и Артонида вдруг перестала волноваться. На протяжении последних недель она сперва недоумевала, потом начала беспокоиться и даже бояться, а сейчас все это ушло. Неопределенность рассеялась, уступив место пониманию произошедшего, а главное — грядущего.       Не стоит думать, что ей полегчало, отнюдь, она могла бы поклясться богам, что те тревоги были ничем по сравнению с пустотой опустившейся на нее мёртвой тоски.       Жара стояла невыносимая, и окна закрывались в дневные часы. Девушка отвлеклась от дум, воздух в комнате показался спертым и душным, и Артонида поспешила распахнуть окно.       Она довольно резко поднялась с кровати, отчего закружилась голова и потемнело в глазах. Артонида помедлила и сначала подошла к столику с кувшином. Рука слегка дрожала, снова накатила боль, часть прохладной воды пролилась на одежды. Молодая хозяйка вздохнула и прикрыла глаза. Нужно было отогнать слезы: они не к лицу правнучке великого царя.       Она позвала служанку и распорядилась: — Принесите мой сундук.       Пока женщины вносили в спальню и устанавливали в углу большой сундук — тот самый, что был частью ее приданного, Артонида неподвижно стояла у окна. Глядя на золотящиеся в лучах полуденного солнца стены домов Вавилона, она старалась ничем не выказать своих чувств.       Город был по-прежнему самым величественным и прекрасным — истинным сокровищем земного владыки. Правда, сейчас жизнь в нем замерла, восточная столица царства пребывала в трауре — не миновало еще и двух месяцев со дня кончины величайшего из смертных — Александра…       Артонида обернулась и, убедившись, что она одна в комнате, отперла сундук. В этом доме у нее не было доверенных лиц, все слуги принадлежали мужу. Потому эту работу ей предстояло сделать самой.       Девушка складывала одежду и украшения, их было не очень много — ее род был знатным, но уже давно не столь богатым, как в лучшие времена, когда был жив отец и занимал пост сатрапа.       Сундук был собран, Артонида перепроверила — не захватила ли она чего-нибудь подаренное мужем или принадлежащее его дому. Она не испытывала на себе скупости Эвмена, но все же хотелось уйти с достоинством, чтобы он не посчитал ее вороватой персиянкой. Женское лицо исказилось гримасой горькой обиды.       Она села и в который раз развернула записку от сестры. «Дорогая, не уверена удастся ли нам свидеться в ближайшее время. Я была бы рада знать, что ты пребываешь в благополучии. К сожалению, близится мое отбытие в Египет, а мне так хотелось бы обнять тебя на прощание».       Артонида не стала читать концовку короткого послания, она помнила его наизусть.       После смерти Александра его приближенные — военачальники выбрали регента и распределили сатрапии за тем, чтобы осуществлять контроль над огромными владениями македонского царства. Птолемею — мужу Артакамы достался Египет и отъезд сестры был предрешен.       Разлука стала неизбежной, но вполне обоснованной в этих обстоятельствах, сестры огорчились узнав об этом, однако, не горевали.       Они — дочери военачальника и сатрапа Артабаза Второго, не единожды сменившего подданство, успевшего за свою жизнь возглавлять сначала Геллеспонтскую сатрапию деда по матери — Артаксеркса Второго, укрываться с семьей при дворе македонского царя Филиппа, впав в опалу Артаксеркса Третьего, а затем, добившись доверия нового правителя Дария, вернуться в Персию, и наконец, стать сатрапом Бактрии уже служа Александру Великому. Не им бояться перемены места проживания.       Причиной отчаяния Артониды была не старая записка Артакамы, а ее письмо, пришедшее сегодня.       Слезы все же потекли по щекам, она представила состояние сестры, оказавшейся в чужом городе вдали от близких людей. Красивый дом в Александрии был готов к приезду хозяйки — Птолемей позаботился об этом. А потом известил о том, что оставляет ее. Поскольку Артакама ждала ребенка, он пощадил жену и не стал объявлять о разводе публично, более того, в качестве отступного пообещал отдать ей в распоряжение дом и слуг, и обеспечить ребенка всем необходимым, когда тот появится на свет.       Артонида сжала кулаки — проклятые македоняне. Она вспомнила судьбу их самой старшей сестры по отцу — прекрасной Барсины, бывшей возлюбленной царя Александра. После пяти лет пусть и внебрачной связи, ее, недавно подарившую ему сына, он отослал в Пергам, а сам женился на бактрийке.       Хорошо, что их отец не дожил до сего дня — его младших дочерей тоже выбросили на помойку, указав истинное отношение македонян к их народу, стоило тому же Александру покинуть этот мир.       Красивое лицо вновь болезненно скривилось, припоминая одно существенное отличие в судьбах сестер, что немного возвышало Барсину и унижало их с Артакамой — Александр был по-настоящему очарован Барсиной…       А Птолемей и Эвмен? Что чувствовали они в Сузах, год назад беря в жены чужеземок? ***       Слухи о том, что македоняне избавляются от персидских жён, поползли по городу почти сразу же после смерти правителя. Перешептываясь, горожане сообщали друг другу то, что заключив брачные союзы по принуждению Александра, македонская знать пренебрегает супругами, и лишь страх и почитание любимого правителя останавливали их от разрыва. Вавилонские базары и улицы полнились приглушенными сплетнями — в первый месяц после смерти того, кого они звали Мегасом, добрая половина тех, что праздновали в Сузах свое бракосочетание, поспешили дать супругам развод.       Две недели назад Артонида подслушала это из разговоров служанок, когда те, возвратившись с рынка, болтали на кухне. Сначала не поверила. Такой позор!              А потом на ум пришли другие мысли. Первые дни после смерти царя Эвмен не приходил домой. Артонида понимала, что произошло что-то настолько страшное, что поведение мужа ее не удивило. Супруг и до этого мало бывал дома — после замужества она ждала его к ужину, но потом он объяснил ей, что не стоит мучить себя голодом из-за него. Обычно он приходил, когда ее уже смаривал сон.       В день когда он, наконец, появился, Артонида испугалась, увидев похудевшее лицо и уставшие пустые глаза. Эвмен, не переодеваясь, лег в постель и, проспав несколько часов, вновь ушел на службу, не перекинувшись с ней даже парой слов.       Не сказать, чтобы это ей нравилось, но жизнь с богатым и важным человеком обязывала быть хорошей женой, потому она не обижалась, напротив, сочувствовала его утрате. Нельзя сказать, что сама она питала теплые чувства к великому Александру, благоговела, трепетала перед его властью — да, но не любила, а скорее побаивалась.       Городские пересуды заставили ее внимательнее отнестись к переменам в отношениях с Эвменом, с каждым днем змеи недоверия жалили все больнее — он действительно отдалился, хотя и раньше не особенно проявлял к ней нежных чувств.       Эвмен приучил ее к себе — взрослому, вежливому, сдержанному в эмоциях, рассудительному человеку, и она уважала и искренне почитала его. Ни в греческих, ни в персидских семьях не было принято осуждать мужа или перечить ему, и она вовсе не была исключением.       Артонида вспомнила, как давно он уже не притрагивался к ней. В эти короткие летние ночи Эвмен приходил домой, чтобы выспаться и уходил лишь только небо начинало светлеть.       Сегодняшний день снял все покровы. Всё — правда. Она не нужна ему. Как Артакама не нужна Птолемею, как когда-то Барсина, наскучившая Александру.       В момент осознания Артонида поклялась памятью прадеда, что не заплачет. *** Эвмен       Никогда раньше, даже перед битвами македонского войска с превосходящими по силе противниками, Эвмен не испытывал столь явного предчувствия неизбежно приближающейся опасности.       Он, справедливо добившийся признания двух величайших правителей — Филиппа Второго и Александра, понимал насколько тонка нить судьбы государства, что держит в руках Лахесис*.       Это не было ощущением скорого краха, отнюдь. Скорее, чутье и острый ум, признаваемые даже недоброжелателями, подсказывали ему вероятный ход событий и печальную участь царства в отдаленном будущем.       Первые дни после смерти великого правителя он, как и многие другие был потрясен, осознав, что тот, чьим светом зажигались их сердца; кто провел их через безжизненные пустыни и неприступные горы на другой край мира; чья жизнь была ярче деяний бессмертных богов и героев, внезапно умер в расцвете лет.       Никто не был готов к подобному, искренняя скорбь по тому, кто казалось бы, должен жить вечно, объединила их: братьев по оружию на ратном поле и одновременных соперников у трона великого аргеада.       В искреннем горе прошли первые дни, тело Александра забальзамировали, и впервые прозвучал вопрос о наследовании его престола. *** Вечер в доме Эвмена       Сегодня вечером она не станет ждать мужа, как не будет лично готовить ему ужин и собственноручно прислуживать во время омовения, подливая теплую воду в купальню. Возможно, уже завтра он покинет ее и женится наконец, на македонянке или гречанке, так к чему ей стараться? Она гордо вскинула голову, вспоминая, в что в ее венах течет кровь великого ахеменида*.       Возможно, он рассердится. Пусть. Быть может, даже побьет, если захочет, но она не позволит себе унижаться в бесполезных попытках угодить.       Уже стемнело, когда она услышала голос вернувшегося супруга. Служанка ответила ему, что госпожа у себя. Артонида, превозмогая страх, погасила свет. Боязнь темноты была с детства — однажды ночью их разбудили и перепугали женские крики, оказалось, что в дом заползла змея и укусила кормилицу. Несчастная умерла. Братья и сестры вскоре позабыли об этом случае, и только она не могла с тех пор заснуть без света.       Эвмен поначалу удивлялся этой странности, а потом привык, гася огонь, когда она засыпала. Но сегодня ей было невмоготу смотреть в его глаза. Поразительно, ведь год назад она не допускала мысли, что сильно привяжется к мужу, а оказалось, что привязалась настолько, что боялась не совладать с эмоциями встретившись с ним.       Затушив пламя, девушка тут же пожалела о своем поступке, она быстро нырнула под простыню, и зажмурилась, стараясь не думать о змеях. Как же жутко оказаться одной в кромешной тьме! Ни о каком сне не было и речи, злясь на Эвмена весь день и не желая глядеть на него, сейчас она, мучимая нелепым, но непобедимым страхом, ждала его как избавителя.       Наконец дверь спальни открылась, Артонида едва удержалась от облегченного вздоха. Эвмен остановился у входа, затем развернулся и прикрыл за собой дверь.       Сердце ухнуло вниз, Артонида помертвела. Его уход был неприятен настолько, что она позабыла о пугающей темноте. Очередное унижение — её щеки запылали.       В коридоре вновь послышались шаги, дверь распахнулась и она вскрикнула — неожиданный свет ослепил привыкшие к темноте глаза. — Не бойся, твоя лампа погасла пока ты спала, — спокойно, как всегда ответил Эвмен, ставя на стол второй ночник.       Он сел на кровать и, заметив ее слезящиеся глаза и яркий румянец, спросил: — Ты заболела?       Она покачала головой и закрыла глаза. Артонида почувствовала, что он лег рядом и почти сразу уснул. Странно, что ее проницательный и все примечающий муж не обратил внимание на огромный сундук, появившийся в их спальне.       Девушка не сомкнула глаз до тех пор, пока все масло в ночнике не выгорело. За окном уже светало. За эту ночь она передумала многое и теперь знала куда отправится, получив развод. *** Эвмен       С юных лет Эвмен привык работать с утра до ночи, он знал обо всем, что было хоть мало-мальски значимо для государства. Годы службы секретарем Филиппа, а затем Александра приучили его к ежедневному приему бесконечных донесений, ведению его переписки и дел. Став при Александре начальником царской канцелярии его обязанности расширились, теперь после изучения документов: о состоянии казны, сборах налогов, о событиях, происходящих в обществе, требовалось передавать правителю лишь то необходимое, что тот должен решить лично, а остальным он распоряжался сам по своему усмотрению.       Было ли это сложным? Да.       Являлась ли его должность нужной и уважаемой? Да.       Признавались ли его таланты приближенными Александра? Вне сомнений.       Был ли уважаем он сам?       Губы Эвмен тронула ироничная улыбка. Нет.       Это было правдой, и на то были свои причины.       Во-первых, и это был его главный неизлечимый «порок» — он не был македонянином. Рожденный греком, он не воспринимался окружением Александра равным. В юности ему повезло впечатлить Филиппа Второго своими организаторскими способностями, образованностью и умом, но для прочих он оставался «всего лишь греком».       Во-вторых, при Александре Великом военная служба и ратные подвиги считались самыми почетными, потому несмотря на более чем впечатляющую карьеру Эвмена при македонском дворе, стоя среди ближайших людей к царю, он ловил косые взгляды и пренебрежение — «он даже не военный».       Это было правдой, Эвмен не был полководцем, хотя иногда ему доводилось выполнять небольшие военные поручения царя. Также, сопровождая Александра на военных советах, он узнавал множество тактических приемов и военных хитростей. Бывало, присутствуя на таких собраниях, он интереса ради в уме решал задачи. При этом остальные весьма сильно удивились бы, будь у них возможность прочитать его мысли. Порой его забавляло, когда к «его невысказанным выводам», в конце концов, приходили охрипшие в спорах прославленные военачальники — Парменион, Клит или Кратер. Он чувствовал неприятие себя как ровню со стороны приближенных к царю, но не сильно расстраивался ни тогда, когда его звезда начала восходить при Филиппе Втором и повлекла за собой недовольство завистников и недоумение знатных македонян; ни когда его всячески пытался низложить фанатично преданный Александру Гефестион, недовольный близостью архиграмматевса к правителю. Он, подозревая Эвмена в мыслимых и немыслимых грехах, строил против него козни и даже опускался до оскорблений. Его защитой была поддержка со стороны могущественных людей: Филипп и Александр доверяли ему, даже царица Олимпиада благоволила ему, и пока аргеады были в силе, Эвмен не тревожился, всецело отдавая силы верной службе.       Теперь всё обстояло иначе.       Когда острая боль утраты пошла на убыль и растерянная свита стала приходить в себя, Эвмен четко осознал насколько хрупок мир, столь быстро завоеванный и столь же внезапно оставленный их царем. Выступая на собраниях он, как никогда доселе тщательно подбирал слова — неосторожное высказывание, неверно истолкованный кем-то из приближенных к царю взгляд, мог повлечь роковые последствия, но и отсиживаться в стороне было нельзя — Эвмен читал их всех — он видел помыслы вчерашних товарищей Александра, словно те были написаны на их лицах.       Сейчас никто не решался выдвинуться вперед открыто — все спорили лишь о наследнике — после Александра в династии аргеадов остался его брат слабоумный Арридей, незаконнорожденный сын от наложницы Барсины — Геракл, и еще не рожденный ребенок царицы Роксаны. Возможно, приближенные Александра сами не сознавали того, что Эвмену было ясно как день: пройдет несколько месяцев и амбициозные полководцы начнут соперничать и бороться за власть между собой и тогда царство придет в упадок. Он еще не понимал как, но чувствовал, что должен постараться предотвратить это и сберечь мечту Александра о едином государстве, в котором сумеют ужиться Восток и Запад.       Грустным был факт того, что если он окажется прав, то македонские военачальники начнут разваливать владения македонского же царя, тогда как он — грек и совсем не полководец будет бороться за сохранение целостности наследия Александра Великого. Примечания Великий ахеменид — имеется в виду прадед Артониды Артаксеркс Второй, дед ее отца Артабаза по материнской линии. Лахесис — одна из мойр, средняя из трех сестер богинь судьбы.