по-разному

Гарри стоял в коридоре Министерства магии, лениво привалившись к стене. Основная масса судей Визенгамота, одетых по случаю заседания в фиолетовые мантии, уже успела разбежаться, так что никто не заслонял ему вид на группу из трёх человек, возвышающуюся среди редеющей толпы, как омываемая бушующим морем печально известная магическая тюрьма Азкабан. Если бы Гарри вдруг приспичило заделаться скульптором и отлить в бронзе памятник семье, он взял бы за эскиз этих троих: высокий мужчина средних лет, уставший, но всё равно пытающийся держать спину ровно; красивая, казавшаяся необычайно хрупкой в его бережных объятиях женщина; юноша, уткнувшийся лбом в плечо отца и крепко сжимающий руку матери. Любовь, сплочённость, поддержка. О, как же Гарри хотелось нарушить эту идиллию! Подойти, не дожидаясь приглашения, ворваться в их тесный мирок, разорвать крепкие объятья и… и… и… На плечо неожиданно легла чья-то рука. — Гарри? Он поднял взгляд, тут же встречаясь с встревоженными тёплыми карими глазами Гермионы. — Всё закончилось, Гарри. Мы в Нору. Ты с нами? За её спиной маячил недовольный Рон, и Гарри мысленно застонал, готовясь к очередной порции раздражённого бубнежа от лучшего друга. — Э-э-э… нет. Идите одни. У меня… у меня ещё есть дела. — Дела? — Гермиона нахмурилась, и это не сулило ничего хорошего. Нужно было срочно придумать отмазку. — Да. Э-э-э… Шеклболт. Меня просил зайти к нему Шеклболт. — Гарри даже покивал, будто таким образом хотел подтвердить свои слова. — Зачем? Ты ведь уже выполнил его просьбу. — На последнем слове пока молчавший Рон — может, надеялся, что у Гермионы получится лучше промыть Гарри мозги, — скривился так, словно его вот-вот вырвет. — Что он ещё хочет от тебя? — Ну… может, поблагодарить? Я не знаю, Герм. Не думаю, что это что-то… опасное. — Гарри натянуто улыбнулся, стараясь всё перевести в шутку. — Хочешь, мы пойдём с тобой? Рон, сунув руки в карманы, громко засопел, как обиженный соплохвост. — Мама просила не задерживаться после… суда, — зло выплюнул он. — Она будет волноваться. — Уверена, это не займёт много времени, — бросила ему, не оборачиваясь, Гермиона. — Мы не можем оставить его одного. — Нет-нет, — торопливо перебил её Гарри. — Рон прав, идите. Я быстро. Вы даже не успеете съесть пирог. — Хорошо. — Плечи Гермионы чуть расслабились, хотя она по-прежнему не выглядела убеждённой. — Ждём тебя в Норе. Не задерживайся. И не позволяй Шеклболту втянуть тебя ещё в какую-нибудь авантюру, хватит и сегодняшней. Она, торопливо клюнув его в щёку, потащила Рона к камину. Гарри проводил их взглядом, пока они не исчезли в зелёном пламени, и снова повернулся к тем, на кого беззастенчиво пялился уже полчаса. Малфои. Драко, Нарцисса и… Люциус. Бывший Пожиратель смерти, приближённый Волдеморта, скользкий слизеринец, подхалим, подлец и прочее, и прочее — сколько нелестных эпитетов магическая Британия с радостью подберёт мистеру Малфою? Сейчас от былого величия почти ничего не осталось: поредевшие, паклей свисающие некогда блестящие светлые волосы, сетка глубоких морщин на сером от усталости лице, едва заметно дрожащие руки — проживание вместе с Волдемортом и пара месяцев в Азкабане сказались на Люциусе не лучшим образом. Но и сейчас, после всех испытаний, он излучал то, ради чего Гарри бился за блондинистое семейство в Визенгамоте, ради чего лгал друзьям и министру, ради чего замочил бы ещё с десяток Тёмных лордов. То, чего ему, Гарри, так отчаянно не хватало все его сознательные годы и, наверное, уже никогда не дано испытать. Когда это началось? Буквально с первой же встречи во «Флориш и Блоттс», когда он, уставший и чумазый, растерянно пялился на высокого статного мужчину перед собой, от которого потрясающе пахло чем-то древесным с лёгкой горьковатой ноткой? Гарри тогда так разволновался, стараясь, чтобы его измазанные в саже пальцы не дрожали в чужой прохладной ладони, что пропустил почти всё, что сказал мистер Малфой. В памяти остались только странный восторг пополам с уютно свернувшимся в солнечном сплетении, словно маленький котёнок, благоговением, острая детская обида, когда уверенная стальная хватка на руке ослабла, и впервые в жизни накрывшее его ощущение защищённости, пусть и адресованное надменно ухмыляющемуся рядом Драко. Или это случилось позже, в конце второго курса, в кабинете директора? Распределяющая шляпа что-то самодовольно бурчала себе под тряпичный нос, Дамблдор загадочно блестел стёклами очков, а он, Гарри, снова тонул в голубых омутах малфоевских глаз. Будьте рядом, мистер Поттер, чтобы и в следующий раз спасти нас, — затекало липовым мёдом в уши. — Буду, мистер Малфой, можете не сомневаться. Отвечал тихо и уверенно, а у самого коленки подгибались, и кричать хотелось — так, чтобы разлетелся блестящими на солнце осколками стоящий на столе вредноскоп: «Нет! Это не я, это вы должны быть рядом!» И ногами потопать, как свиноподобный Дадлик, который на день рождения вместо тридцати семи подарков получил тридцать шесть. Вот Добби и стал таким своеобразным «подарком». Пусть не по доброй воле и не совсем себе, зато от него. А может, на третьем, в хижине Хагрида? Люциус снова стоял очень близко, буквально в шаге от него — да благословит Мерлин Рубеуса, что тот построил себе такую тесную лачужку! — и Гарри жадно всматривался в холёное лицо, ловя малейшие детали: трепещущие от гнева точёные ноздри, презрительно кривящийся уголок рта, довольный прищур синих глаз, небрежно откинутые на спину потрясающие светлые волосы. И снова, как год назад, он почувствовал исходящую от Люциуса уверенность и силу. Но всего этого, собранного по крохам, было мало, дементор всех выпей, непозволительно, неправильно, обидно мало! «Я тоже хочу, — горячечно шептал он в подушку. — Мне тоже надо! Чем я хуже? Почему не моё, не у меня?!» Никто не придёт на его первый матч по квиддичу, чтобы поболеть за него с трибуны. Никто не купит его команде в качестве поддержки новые мётлы, что бы там Гермиона не говорила о взятке. Никто не поднимет в Визенгамоте бучу, желая наказать взбесившегося гиппогрифа. Никто назидательно не одёрнет, если он скажет или сделает что-то не то, не улыбнётся скупо в качестве похвалы, не будет примером, на который хочется ровняться. Не, не, не, не! И с каждым годом этих «не» накапливалось всё больше, погребая под собой снежной лавиной, заставляя опять и опять возвращаться к горькой, как полынь, мысли: у него никогда не будет отца. Было бы неправдой сказать, что его не окружали хорошие люди. Молли Уизли заменила ему мать, её муж, Артур, был всегда приветлив, но его больше интересовали магловские вещи, чем даже собственные дети, не говоря уже о чужом мальчишке, затесавшемся в их семью. Сириус скорее напоминал дядюшку или старшего, охочего до проказ брата, директор Дамблдор был всегда себе на уме и часто говорил загадками, из-за чего Гарри так никогда и не отважился ни на один откровенный разговор с ним, а Люпин слишком быстро исчез из его жизни. И никто из них не давал ему ощущение крепости, за стенами которой можно спрятаться в минуту опасности. Гарри Поттер был один в это мире. О, как же он завидовал Драко! Приходилось тщательно маскироваться, выдавая за ненависть самое отвратительное на свете чувство. Оно сидело под рёбрами, свернувшись в тугие кольца, как — вот вам ирония во всей красе! — змея на слизеринском гербе, и жалило-жалило-жалило, отравляя сердце капавшим с клыков ядом, заставляя мстить за свою боль. Всё неожиданно изменилось в полутёмном вагоне Хогвартс-экспресса. В тот момент, когда Драко пнул его в лицо, шипя не хуже василиска: «Это тебе за отца, Поттер!» Гарри, едва не задохнувшийся от боли, вдруг отчётливо понял: теперь они с Драко равны. И пусть Люциус, в отличие от его отца, сидел в Азкабане, а не лежал на кладбище, это, в сущности, мало что меняло — их отцов не было рядом. И зависть наконец утихла. Зато вскоре на смену одному чудовищу пришло другое — жадность. А ведь начиналось всё вполне невинно: Гарри, потрясённый сделанным в поезде открытием, буквально отслеживал каждый шаг бывшего — уже определённо бывшего, даже когда Люциус вернётся домой и расклад сил в очередной раз изменится — врага. И чем больше наблюдал, тем сильнее хотел слизеринского принца себе. «Мой! Мне! Хочу!» — бушевала внутри пучеглазая тварь, захлёбываясь слюнями на точёный задумчивый профиль. Драко во всём чёрном казался болезненно хрупким. «Бледная немощь», — брезгливо кривилась Джинни. «Белобрысый хорёк», — плевался ядом Рон. «Чистокровная выскочка», — раздражённо, хоть и крайне редко шипела Гермиона, когда Драко удавалось обойти её по предметам. «Красивый. Мерлин, какой же красивый!» — умилялось внутреннее чудовище, довольно порыкивая. И от этого голода его не избавили ни данное Драко задание, ни война, ни собственная смерть. Ему нужны были Малфои. Оба. И он намеревался заполучить их любой ценой. Лгать друзьям, что это Шеклболт попросил его выступить на суде в защиту Малфоев («Это всё политика, Гермиона, ты же знаешь, я ничего в ней не понимаю, но я верю Кингсли, да и мне не сложно, в самом деле»), оказалось не сложнее, чем искать малейшие доказательства невиновности Люциуса и Драко или через подставных лиц подкупать членов Визенгамота. Совесть молчала: спасение магической Британии стоило ему родителей и нормального детства, в конце концов, он умер за неё, так что вполне может позволить себе маленькие слабости. Всё закончилось даже лучше, чем ожидалось: Малфоев не только оставили на свободе, но и не стали слишком зверствовать, определяя наказание. Действительно, что такое год домашнего ареста и запрет на использование палочки, которой у Люциуса всё равно не было, по сравнению с пожизненным сроком в Азкабане? Нарциссу, учитывая, что она солгала Волдеморту и тем самым спасла жизнь национальному герою, то есть, по сути, способствовала победе светлых сил, и вовсе не привлекали к суду. С Драко неожиданно оказалось сложнее всего — он покушался на самого Дамблдора, и если раньше кто-то из Визенгамота и недолюбливал бывшего директора Хогвартса, то теперь об этом старательно помалкивал, не желая навлекать на себя недовольство выигравшей стороны. Поэтому судьи долго мялись, перешёптывались, отводили глаза, видимо, не зная, как поступить: с одной стороны, надо бы осудить мальчишку за попытку убить главного светоча волшебного мира, с другой, за него явно заступался герой Британии, причём вполне себе живой и намеревающийся здравствовать ещё долгие годы. В конце концов здравый смысл — или желание угодить Гарри, что вернее всего, — возобладал, и Драко как принявшего Метку несовершеннолетним и спасавшего свою семью, находящуюся в заложниках у Волдеморта, тоже оправдали. Суд закончился почти час назад. Малфои стояли в коридоре Министерства в ожидании порт-ключа до мэнора — выйти через обычные двери им не дали бы журналисты, которых на слушание не пустили, — а Гарри всё это время неотрывно пялился на них, решая, как поступить: подойти сейчас или уже из дома отправить сову и нагло напроситься в гости. Он знал наверняка — ему не откажут, но и пугать Малфоев своей напористостью не хотел. Из ближайшей двери выскользнул незнакомый Гарри работник Министерства и, просеменив по коридору, остановился около Малфоев, протягивая магловскую банку из-под кока-колы. «Надо же, как быстро подсуетились, — усмехнулся про себя Гарри. — Так сильно хотят от них избавиться?» Люциус, брезгливо посмотрев на порт-ключ, будто это был таракан, забрал банку, царственно кивнув чиновнику. Но уходить Малфои почему-то не торопились. Люциус, отстранившись, что-то сказал сыну, придерживая за затылок. Тот коротко посмотрел через плечо — туда, где стоял Гарри — и неуверенно кивнул. Что-то спросил у матери, получил в ответ одобряющую улыбку, нервно одёрнул мантию и… пошёл к нему. Гарри внутренне подобрался, внешне стараясь остаться таким же спокойным. Драко остановился в паре шагов, подчёркнуто вежливо кивнул: — Поттер. — Малфой. Драко, видимо, не ожидавший тёплого приветствия, на мгновение растерялся, но быстро взял себя в руки и так же церемонно продолжил: — Мои родители хотели бы отблагодарить тебя за выступление на суде в нашу защиту лично. Они будут весьма признательны, если ты посетишь Малфой-мэнор в любое удобное для тебя время… Гарри не дал ему закончить: сделал один длинный скользящий шаг, оказавшись почти вплотную, спросил, понизив голос до интимного шёпота: — А ты? — Что я? — напрягся Драко. — Ты будешь признателен? Если я посещу Малфой-мэнор? — Я… Гарри с нескрываемым удовольствием наблюдал, как чужой зрачок, дрогнув, почти полностью закрыл серую радужку. Драко облизнул губы, и Гарри не выдержал: провёл рукой по его плечу, притянул за затылок к себе — повторяя жест Люциус — и легко коснулся его губ своими. Драко поражённо выдохнул, но не отстранился — замер испуганным тушканчиком, чуть приоткрыв рот, приглашая. Гарри не стал заходить далеко — пока не время, лишь нежно провёл языком по его нижней губе и отстранился. — В любое время? Тогда как насчёт завтра в семь? Вас устроит? — А? Да… — Драко моргнул несколько раз, приходя в себя. — Да, вполне подойдёт. Мама откроет камин. И никакого официоза — всё будет просто, по-домашнему. «По-домашнему» — звучало как приглашение в Рай. Гарри довольно муркнул про себя, нарочито небрежно кивнул, заканчивая разговор: — Тогда до завтра, Малфой. Драко вернулся к родителям почти бегом, и Малфои тут же апарировали. Гарри, наконец отлепившись от стены, лениво побрёл в сторону лифтов, на ходу наколдовывая патронус: он не хотел сегодня никого видеть, так что надо было предупредить, чтобы его не ждали в Норе. Да и к завтрашнему дню подготовиться не мешало. Малфои же своенравные и пугливые, как дикие жеребцы, с ними с наскока нельзя, приручать придётся долго и осторожно. И это будет посложнее, чем упокоить Тёмного лорда. Но и Гарри терпения не занимать. Так что однажды Малфои будут его. Оба. Пусть и немного по-разному.