***
Дилюк не помышлял, что доживёт до своих лет. Сколько он себя помнил, он всегда жил с острым ощущением, что умрёт раньше тридцати. Может, это связано с тем, что в раннем возрасте он дослужился до капитана — аж в четырнадцать лет, что всегда казалось чем-то немыслимым. Опасения, что Кэйа может умереть раньше него снедали душу изнутри, внушали тошнотворный страх, что вполне себе объяснимо: инстинкт самосохранения у Кэйи оставлял желать лучшего. С годами Дилюк пришёл к мысли, что старение — неслыханная привилегия, дарованная кем-то свыше. Иной скажет, и Дилюк с ним более чем согласится, что это роскошь — жить и наблюдать, как дрябнет кожа, седеют волосы, как всё вокруг становится… Немного другим. Вот бы можно было остановить мгновение, чтобы ему всегда было двадцать восемь. Изменения не обошли и Кэйю, но всё, что касается него, Дилюк готов постигать и узнавать заново с невообразимой страстью и обожанием; едва заметные морщинки, веером расходящиеся от уголков глаз, самую малость рыхлый живот, вдовий пик, который он с присущей ему долей тщеславия старательно прикрывает чёлкой. Это то самое сокровенное, чем может восхищаться только Дилюк. Они старели и менялись вместе. Есть ли что дороже? Кэйа был прав: через час тучи пролились на землю дождём. Воздух понемногу прогрелся, солнце вышло из-за облаков, пропуская пятна тёплого света через кроны деревьев. Вместе с небом над головой проясняются и мысли. Пора возвращаться домой. Дилюк начал строить их дом десять лет назад: не шедевр архитектуры, но тогда нужно было найти занятие, за которым можно было бы коротать долгие дни. Среди друзей мнения по поводу дома разделились: Лиза считает, что он «миленький», Альбедо склоняется к «уютный», а Розария, не кривя душой, говорит: «главное, что стены есть». Но, зная Розарию не один день, понимаешь, что её мнение не стоит воспринимать дословно. Сам дом небольшой, с высокими потолками и большими окнами, которые пропускают много света. Текстура дерева местами неоднородная, половицы не везде ровные, зимой, бывает, трубы замерзают, но зато хоть к саду нареканий нет. Дилюк в жизни не видел, чтобы деревья и цветы так красиво одевались в тёплое время года, пока не обзавёлся собственным зелёным уголком. Раньше Дилюк считал, что их любовь — это то, что он хранит внутри себя, то, что покоится прямо под сердцем. К своему большому удивлению он понял, как ошибался, когда любовь стала тем, что их окружает, бережёт, учит заботиться друг о друге. Любовь — это незаконченная партия в шахматы, отложенная до лучших времён, это тёплый чай, который Кэйа приносит ему ранним утром в постель, диван, который со временем просел под их весом. Любовь — это не только про чувства. Она материальна, она во времени, которое они прожили вместе, в жизни, которую они рука об руку строят каждый день.***
Когда Дилюк возвращается домой, бельё на улице по-прежнему сиротливо развевается на ветру.***
Когда дело касается готовки, Кэйа никогда не следит за временем. Отлучиться от плиты, и, вернувшись, примерно прикинуть, сколько времени прошло — очень в его духе. И нет, он хорошо готовит, просто Кэйа по натуре своей соткан из противоречий. Например, он за ним водится привычка сбрасывать с себя одежду на пол, словно он испарился на месте. Он никогда не заправляет кровать, однако после мытья посуды всегда намоет раковину до блеска. Занимаясь своими делами, он насвистывает разные незатейливые мелодии себе под нос только когда думает, что его никто не слышит, и каждый вечер выпивает полбутылки вина. Они замужем уже столько лет, что их период жизни как названных братьев, любовников и женихов по сравнению с этим кажется ничтожно коротким — а в женихах они проходили довольно долго. «Он мой муж», — думает Дилюк, и ему нравится, как серьёзно и важно это звучит. На следующий день в небе висят низкие сизые тучи; ветер швыряет крупные капли, которые гремят по шиферной крыше. Во второй половине дня к ним приезжают Джинн с Лизой, до носа укутанные в непромокаемые плащи. Под мышкой Джинн держит корзину с фруктами и сыром. В непогоду старые раны дают о себе знать, поэтому Кэйа выходит встречать гостей, ковыляя с тростью. В любой другой день он бы ворчал и раздражался из-за собственной немощности, но сегодня на его лице сияет улыбка. Они с Лизой валяются на небольшом диване в гостиной, праздно наблюдая как более ответственные супруги готовят ужин. Джинн нарезает овощи в салат, параллельно рассказывая о том, что на этот раз учудила их дочурка: так послушать — она настоящее стихийное бедствие, но Джинн с нескрываемой гордостью делится её успехами, даже если эти успехи сотворяют хаос вокруг. — Она до сих пор везде бегает за Фишль? — спрашивает Дилюк, переворачивая отбивные. — И это ещё мягко сказано! Она ей в рот смотрит, — смеётся Джинн, с любовью вспоминая об этом, и качает головой. — Сдаётся мне, она не шутит, когда говорит, что собирается в гильдию искателей приключений. Вот уж где она оттянется! — Милый, подлей мне ещё! — зовёт Кэйа, размахивая в воздухе полупустым бокалом вина. Дилюк глубоко вздыхает, берёт открытую бутылку вина и идёт в гостиную. — О, и мне, и мне, пожалуйста! — Лиза залпом допивает содержимое своего бокала и протягивает его рядом с бокалом Кэйи. — С вами вина не напасёшься, — уже сотый раз за вечер повторяет Дилюк, но все равно обновляет бокалы. — Благодарю вас от всей души, мастер Дилюк! — рассыпается в благодарностях довольная Лиза. Кэйа приваливается к её плечу, чуть съезжая вниз. Хоть бы в этот раз обошлось без пьяных разговоров у Лизы на груди. Отставив бутылку, он мягко помогает Кэйе принять вертикальное положение. — Архонты, ты у меня такой джентельмен! — мурлычет Кэйа и следом поворачивается к Лизе. — Ты посмотри на него! Я просто счастливчик! Ну каков джентельмен, а? — Тебе вино в голову ударило? — Лиза одним махом выпивает свой бокал. — Кажется, ты впервые отвесил ему такой изысканный комплимент. — Не может быть!.. — с притворным ужасом изображает шок Кэйа. — Та-ак, с этого дня обещаю всем хвастаться своим мужем! Может даже песню напишу и заплачу всем бардам, чтобы пели её в тавернах по всему Мондштадту! — «Ода великодушному мастеру Рагнвиндру»? — Точно так, — Кэйа смачно рыгает. — И его умопомрачительной заднице. Я готов сонеты писать в её честь. — Кто-то завтра будет мучиться похмельем, — без особого восторга констатирует Дилюк, когда Лиза с Кэйей, пьяно хохоча, падают друг на друга на диване. Ужин проходит оживлённо. Лиза с Кэйей наперебой произносят тосты каждые пять минут, их развесёлые голоса и смех эхом отражаются от деревянных стен. Джинн наблюдает за женой с дурацкой счастливой улыбкой. Дилюк больше чем уверен, что у него на лице написано то же самое. После ужина Дилюк встаёт мыть посуду. Джинн вызывается помочь. Она насухо вытирает тарелки и чашки и убирает их на место. Лиза с Кэйей выходят проветриться в сад, а заодно прикончить ещё одну бутылку, громко хихикая под далёкими звёздами в ночном небе. Больше всего в жизни Дилюк любит его смех. Лето обещает быть жарким. Дилюк так и видит, как добрую его половину они проведут у океана. Кэйа пополнит свою коллекцию морских раковин, и, вернувшись домой, вплетет их в садовую ограду. Дилюк, скорее всего, снова обгорит на солнце. А потом они до отвала наедятся валяшки, перемазав в соке пальцы. С приходом осени они отправятся на винокурню, помочь со сбором урожая. Кэйа обязательно продегустирует прошлогоднее вино, пока Дилюк сядет оформлять накладные с налоговыми выплатами. Новый год они встретят в кругу друзей в Мондштадте, а с первой весенней капелью вернутся в их уютный домик. В эту пору как раз зацветают первые полевые цветы, которые так любовно высадил Кэйа. О такой жизни Дилюк мог только мечтать. Иногда, правда, в душу подло прокрадывается страх, что от него ожидали большего, что его счастье, которое он так ревностно охраняет — это просто-напросто потакание собственному эгоизму. Порой по ночам его гложет мысль о том, что он впустую растрачивает свой потенциал. Он служил Мондштадту верой и правдой, и если бы пришлось, он бы сделал это снова, но всё же… Но всё же. В такие моменты в голове звучит знакомый голос, который велит ему делать больше, идти дальше. — У вас есть планы на следующую неделю? — спрашивает Джинн, убирая сковороду в ящик. Дилюк пожимает плечами вместо ответа. — Пока нет, но посмотрим по погоде, — отвечает он и замирает с мочалкой в руках, о чём-то задумавшись. Джинн ждёт, и это то, за что Дилюк всегда был ей благодарен — она никогда не наседает с расспросами. — Как думаешь… — спрашивает он, обводя намыленной рукой кухню, подразумевая себя и ту тихую размеренную жизнь, которую он ведёт. — Что бы на это сказал Крепус? — Дилюк, ну ты что… — сочувственно отзывается Джинн. Дилюк споласкивает тарелку, не глядя в её сторону. — Да просто никак не могу выкинуть это из головы. Можно подумать, от недомолвок станет легче, в самом деле, Дилюк! — Ты слишком рано потерял его, — Джинн пытается его поддержать, она желает ему только добра. — За последние двадцать лет ты очень изменился. И я уверена, Крепус бы тоже изменился. Мы никогда не узнаем, как бы он отнёсся к твоей жизни сейчас, потому что… Потому что его с нами больше нет. — Как думаешь, он был бы похож на твоего старика? Джинн улыбается, морщинки вокруг её глаз разглаживаются. — Имеешь в виду, доставал ли бы он вас расспросами про внуков? Её слова внезапно пробирают до глубины души. Нет, он имел в виду, не смягчился ли бы он с годами, не ушёл ли бы с головой в хобби, но никак не… Джин явно не подозревает, какие мысли одолевают Дилюка в данный момент, и с нежностью в голосе продолжает. — Держу пари, он бы их избаловал. Так все отцы делают. Дилюк смотрит будто бы сквозь тарелку. Крепус дал ему всё, но за это всегда приходилось платить высокую цену, даже если отец никогда не озвучивал своих ожиданий. И Дилюк был только рад оправдать возложенные на него надежды, но… Как бы хотелось увидеть, как его отец по-настоящему любит кого-то, простой чистой и бескорыстной любовью, как он души не чает в своих внуках, — прямо как Шеймус и Фредерика, — как осыпает их конфетами и хвалит за любой пустяк. — Дилюк? — мягкий голос Джинн выводит из задумчивости. Она ободряюще сжимает его запястье. — Ты как? Он мотает головой и протягивает ей тарелку. — Извини, я просто… Уверен, он бы очень хотел стать дедушкой. — Не сомневайся, — улыбается она. — И он бы точно вами гордился. Дилюк закрывает глаза. Звучит прекрасно, но Джинн права. Отца это не вернёт. — Спасибо тебе, — полушёпотом произносит он так, чтобы слышала только она. — Спасибо тебе за эти слова.***
Разумеется, утром Кэйа с Лизой на пару страдают от количества выпитого накануне алкоголя. Дилюк с Джинн отправляются на конную прогулку, оставив супругов дома — если они соизволят проснуться, на кухне их ждёт мясо, которое осталось с вечера. Позднее Джинн приходится буквально вытаскивать Лизу из постели. Это стоит ей — не больше, не меньше — пары часов уговоров, а потом ещё столько же, пока Лиза, икая, осушает запасы воды в доме. Дела не ждут, им пора возвращаться в город. В обратную дорогу Дилюк кладёт им в корзину пару бутылок вина и банку варенья. Выводя Лизу за дверь, Джинн берёт с него обещание увидеться до осени. Лиза даже не старается разлепить глаза, всецело доверяя жене вести её почти вслепую. Остаток дня Дилюк проводит в саду, выпалывая сорняки и собирая скороспелые овощи к ужину. Он снимает перчатки, чтобы ощутить тепло, исходящее от земли, почувствовать, как она приминается под его ладонью и между пальцами. Ему нравится это ощущение. Кэйа встаёт только к обеду. Таким он забавный: весь помятый, в домашних штанах и видавшем виды вязаном свитере, который Барбара сшила ему в подарок десять лет назад. Тяжело опираясь на трость, он заходит на кухню. Последствия весёлого вечера дают о себе знать: он пошатывается, иногда вихляя в сторону, лицо слегка бледное. — Добрейшего утречка, — саркастически приветствует Дилюк, моя руки. Кэйа бухтит в ответ и, прихрамывая, подходит к Дилюку и утыкается лбом ему в плечо. — Обедать будешь? Кэйа издаёт какой-то нечленораздельный звук и соглашается. — Ага. Я голодный как волк. На улице даже по меркам Мондштадта стоит аномальная жара. Что ж, это знак, думает Дилюк, и выносит гриль на улицу. Кэйа вяло откидывается на спинку шезлонга с присущей ему вальяжностью. Раньше его жеманность выводила Дилюка из себя, а сейчас от воспоминаний становится тепло на сердце. Кэйа медленно попивает воду. Было время, когда он свято верил в целебные свойства собачьей шерсти, но с годами решил просто пить побольше воды и с особым пристрастием блюсти режим сна. Он по-прежнему бледен, и, скорее всего, проваляется с похмельем ещё как минимум сутки. — Слушай, а давай на неделе сходим порыбачим? — рассеянно предлагает Кэйа. Дилюк бросает на него взгляд через плечо. — Ну что? Я слышал, форель пошла на нерест. — Кэйа, любовь моя, — вкрадчиво говорит Дилюк. — Ты ведь даже рыбу не ешь. Кэйа расплывается в улыбке. — Нет, не ем. Но я слышал, рыбалка очень расслабляет. Дилюк закатывает глаза и поворачивается обратно к грилю. — Ну и что нам потом делать со всей этой рыбой? — Э-эм… Скормим кому-нибудь, — отвечает Кэйа первое, что приходит в голову. Дилюк с трудом сдерживает улыбку: у пьяного Кэйи всегда проблемы с изобретательностью. Дилюк переворачивает шампуры с овощами. Кэйа облегчённо стонет, когда наконец угнездивается поудобнее. Издалека доносится птичий крик. Воздух тёплый, легкий ветерок качает полевые цветы, посаженные вокруг дома. Он оглядывается на Кэйю. Тот с безучастным видом оглядывает сад, но его мысли гуляют где-то очень далеко. Дилюк прочищает горло. — Расскажи про своего отца. Если Кэйа и удивлён, — а он точно удивлён, — то виртуозно это скрывает. — Про моего старика-то? Да что тут рассказывать… — задумывается он, сосредоточенно водя указательным пальцем по губам. Он всегда так делает, когда пытается что-то вспомнить. Кэйа лениво крутит в руках бокал, глядя куда-то за горизонт. Дилюк переворачивает мясо. Он не хочет торопить Кэйю с ответом. — Он… Был вечно уставшим и день ото дня становился мрачнее. Знаешь, он жил украденным временем, но он никогда об этом не забывал. И этого он себе не простил, — Кэйа замолкает на пару мгновений. — Но он был добр ко мне, да, в своей своеобразной манере, но всё же. Оказавшись загнанным в угол, он сделал всё, что мог. Дилюк любуется его лицом, едва заметными морщинами у глаз и вокруг рта. Интересно, Кэйа когда-нибудь представлял, каким будет в глубокой старости? Есть ли у него какие-то мысли или, может, рутина, которую он планирует ежедневно соблюдать. Когда-то в коридорах фамильного поместья висели портреты поколений наследников клана Рагнвиндр, но сейчас они аккуратно замотаны простынями и убраны на склад. Никто из них не дожил до пятидесяти лет, чтобы позировать для нового портрета. — Ты простил его? Кэйа откидывает голову назад, пряча лицо. — «Простил» — это сильно сказано, — медленно и как-то отрешённо произносит он. — Скорее… Это больше меня не трогает. Кэйа опускает голову, встречаясь взглядом с Дилюком, его губы растягиваются в привычной полуулыбке. Он не спрашивает, с чего вдруг Дилюку взбрело в голову спросить об этом — он не хуже Дилюка умеет пользоваться календарём. — Спасибо, что рассказал. Кэйа стреляет глазами. — Может лучше покормишь меня с рук в знак благодарности? — растягивая слова, он откровенно ухмыляется Дилюку в ответ. Не ведясь на провокации, Дилюк усаживает его за стол, демонстративно ставя перед ним тарелку с едой. После ужина он втискивается к Кэйе на шезлонг, бережно укладывает ноги Кэйи поверх своих и массирует ему колено, растирая масло, надавливает большими пальцами на напряжённые участки. Поначалу Кэйа шипит и извивается, но вскоре узелок мышц размякает под плавными методичными движениями. Кэйа периодически вздрагивает от удовольствия. — Спасибо, милый мой, — с губ Кэйи срывается откровенный стон. Прикрыв глаза, он укладывается у Дилюка на груди. Внизу живота сладко тянет, отзываясь, но Кэйа полусонный, так что это желание так и остаётся тлеть где-то внутри. — Давай-ка спать. Кэйа картинно запрокидывает голову, кадык рефлекторно дёргается. — А ты меня отнесёшь?***
Раньше всё, что касалось Кэйи, давалось Дилюку с боем. Хотелось проявить чуткость и заботу? Кэйа шипел аки лесной кот. Покормить? Кэйа закатывал скандал под названием «Я не немощный!». Купить новое пальто? И тут не всё было так гладко. Прошло много времени, прежде чем Кэйа убрал возведённые стены и позволил себе быть уязвимым. Говоря по правде, они всё равно временами ссорятся. О, Архонты, ещё и как! Из-за участка земли, который купил Дилюк под строительство дома, из-за ухода Кэйи из Ордена, когда обоим стукнул тридцатник; каждый новый этап их жизни сопровождался многочасовыми воплями друг на друга. Иногда они ссорятся по мелочам. Например, в плохие дни Кэйа более дёрганый, чем обычно, и под горячую руку лучше не попадаться. А Дилюк иногда забывает перед уходом оставлять записку, чтобы Кэйа не нервничал. Но это всё пустяки по сравнению с тем, что у них абсолютно полярные представления об идеальном интерьере. Одно Дилюк про себя знает точно: он никогда не опустит руки, и, если понадобится, будет сражаться каждый день, чтобы быть вместе с Кэйей. Их место рядом друг с другом, иной жизни он не знает и знать не хочет.***
Он открывает глаза. В комнате царит приятный предрассветный полумрак. Кэйа лежит рядом, лихорадочно царапая ногтями его грудь. Дилюк не сразу понимает, что происходит. Кэйа рвано хватает ртом воздух, который с сипением вырывается из лёгких. — Тише, тише, я в порядке, — успокаивает Дилюк, еле ворочая языком со сна, неуклюже перехватывая его руки. Кэйа кладёт ладони ему на грудь, наощупь в темноте находит пальцами шрам, судорожно прижимается всем телом, будто стремясь зашить зияющую рваную рану. — Я тебя поцарапал, — хрипит Кэйа. Он прижимается щекой к переплетению крупных шрамов, ползущих вверх по груди Дилюка, и никак не может отдышаться. — Плевать. — Дилюк чувствует, как под ладонями Кэйи стучит его сердце. — Сердце моё, со мной всё хорошо. — Прошу, не покидай меня, — всхлипывает Кэйа, не совладав с эмоциями, смотря перед собой абсолютно стеклянным глазами. — Не покидай… — Никогда, — твёрдо обещает Дилюк, поглаживая запястья Кэйи. Лунный свет отбрасывает тени на лицо Кэйи, шрам на его глазу едва различим, почти затерялся. — Я рядом и я никуда не уйду. Он шепчет ему самые важные слова на свете, баюкает и заверяет, что всё будет хорошо, держит его за руку, пока Кэйа не приходит в себя. Это трудно не заметить: очнувшись и вздрогнув на месте, Кэйа пытается выдернуть руку, но Дилюк не позволяет ему это сделать. — Тьфу ты, — дрожащим голосом фыркает он. — Давно ведь их не было. — Иди ко мне, — Дилюк тянет его на себя. — Дай мне пару минут. Мне нужно… В горле пересохло. Хочу сходить попить. Дилюк подозрительно вглядывается в него сквозь полумрак. Черты его лица искажаются в болезненной гримасе, зрачки походят на две огромные плошки. — Хорошо, — волей-неволей соглашается он, отпуская его руку. — Но чтобы через десять минут был в постели. — Конечно, дорогой, — малость отстранённо и скорее для галочки отвечает Кэйа, исчезая за дверью. Дилюк лежит на спине, он прекрасно слышит, как Кэйа, шаркая, ходит на первом этаже. С момента прошлого приступа прошло много времени, кошмары терзают Кэйю намного реже, но, тем не менее, не покидают навсегда. Дилюк, в свою очередь, не теряет бдительности, и в том числе потому, что они пугают его настолько, что кровь в жилах стынет. Кэйа управляется за пару минут. Вернувшись, он заползает обратно под одеяло, обхватывая замерзшими ступнями ноги Дилюка. Дилюк выругивается от неожиданности и отпрядывает, но Кэйа так просто не отцепляется. — Не-ет, ну куда ты! — жалобно причитает он. — Ты мой личный обогреватель. Дилюк страдальчески стонет — больше для виду — и позволяет Кэйе устроиться у себя на груди. Кэйа утыкается подбородком ему в плечо, обводя пальцем очертания шрама на груди. Дилюк накрывает его руку своей. Раз Кэйе нужно на что-то отвлечься, он не возражает. Никогда. Дилюк проводит большим пальцем по своему обручальному кольцу, металл тёплый, одной с ним температуры. — Не пробовал надевать носки на ночь? — ворчит Дилюк, когда Кэйа трется ногами о его ноги. Кэйа задумчиво мычит. — Ну… Есть у меня один кружевной комплектик, к которому идут чулки… Архонты святы, он неисправим. Дилюк издаёт недовольный звук, тут же чувствуя как Кэйа улыбается в ответ прямо у него над сердцем. — Потаскун, — с показной невозмутимостью бросает он. — Ханжа, — парирует Кэйа. Дилюк вздыхает и проваливается в глубокий сон.***
Через день их без предупреждения навещают Беннет с Рэйзором. Дилюк чинит подпорки для помидор, солнце палит прямо в спину. Ему нравится латать что-то по хозяйству, заниматься чем-то в огороде, это… заземляет. Он замечает как мальчишки спускаются по дороге, ведущей к ним в долину. — Доброе утро! — здоровается Беннет и машет рукой, приваливаясь к садовой ограде. Рэйзор верной тенью подходит следом, на полшага позади слева — как всегда, нога в ногу. — И вам доброе утро, — приветствует Дилюк, вытирая руки о тряпку и поднимаясь с колен. — Вы как, по делу или в гости? В этот момент Кэйа высовывается из задней двери и улыбается. — Э-эй, Бенни, Рэйзи, как поживаете? Безумно рад вас видеть! — Скорее… В гости между делом! У нас небольшое поручение на севере, решили вот заскочить по дороге к вам, — объясняет Беннет, перепрыгивая через ограду и налетая с объятиями сначала на Дилюка, а потом и на Кэйю. — Ты выглядишь здоровым, — провозглашает Рэйзор, заключая Дилюка в объятия. — Что ты строишь? Дилюк объясняет, что такое подпорки и для чего они нужны. Час пролетает как пять минут. Они с Рэйзором увлеченно копаются в грядках, когда Кэйа вновь показывается из дома, в его руках сверкает меч. — Мы пойдём разомнёмся! Беннет выскакивает у него из-за спины, смеясь над какой-то шуткой, которую Кэйа, по всей видимости, отпустил ранее, и довольно улыбается Рэйзору. — Я только что рассказал Кэйе как месяц назад мы ходили на миссию на Драконий хребет! Рэйзор морщит нос. — Плохой день, — поднимаясь на ноги, он помогает Дилюку встать. Хорошо, что на этот раз Кэйа без напоминания надел бандаж, отмечает про себя Дилюк. Кэйа с Беннетом выходят на поле позади дома и притаптывают траву, выпинывая мысками ботинок крупные камни с их импровизированной арены. Дилюк и Рэйзор садятся на забор, занимая позицию сторонних наблюдателей. Картина стара как мир: Беннет с трудом может устоять на месте, скачет с ноги на ногу, а Кэйа играючи прокручивает меч запястьем. Они доверяют друг другу и знают, в какой момент нужно остановиться. Они встают на изготовку, мечи покачиваются на расстоянии пары сантиметров друг от друга. — До первого проигрыша? Беннет с готовностью кивает, сжимая меч покрепче. — Как скажешь, пенсионер! Кэйа усмехается. — На счёт три! — лжёт он и бросается вперёд. Два блестящих лезвия с лязгом ударяются друг о друга. Кэйа и Беннет отскакивают в стороны, кружа по кромке примятой травы. Беннет делает ложный выпад влево и наносит удар сверху вниз, целясь прямо в голову. Угадав его ход, Кэйа парирует, подбираясь ближе. Ловкий прыжок — он плашмя шлёпает мечом Беннета в бок. Беннет перехватывает крестовину меча Кэйи, отводит вверх и в сторону, едва не выбив оружие у Кэйи из рук. Следует серия быстрых ударов. Кэйа переходит в защиту. Сердце начинает колотиться как ненормальное. Дилюк чувствует, как грудь сводит тошнотворный зыбучий ужас. Даже сейчас, после стольких лет, в обществе самых близких людей, видеть как Кэйа отбивается все ещё невыносимо. Это изводит, разгрызает изнутри. — Мы хотели увидеть тебя, — неожиданно говорит Рэйзор, отвлекая Дилюка от мыслей. Он и не догадывается, поди, как сейчас выручает. — Меня? — удивлённо переспрашивает он. Рэйзор всегда делает большие паузы между предложениями, взвешивает их в голове, словно это какой-то ценный ресурс. Он робко улыбается и залезает рукой в карман своей накидки. — С днём рождения! Это от всех нас. — Он делает жест рукой, словно пытается показать, от кого именно, и протягивает Дилюку небольшой круглый предмет. Растерявшись от неожиданности, Дилюк молча разворачивает подарок. Карманные часы. Старинные карманные часы, на обороте которых солнечный свет отражается в инициалах, аккуратно выгравированных на задней крышке. — Фишль идею придумать, — Рэйзор тепло улыбается. — Тебе нравится? Где-то на винокурне в его бывшей комнате лежат карманные часы ручной работы из золота высшей пробы, на крышке гордо сияет герб клана Рагнвиндр — то семейная реликвия, антиквариат, который так и остался пылиться в столе. Дилюк ни разу не носил их, памятуя о том, как поблескивала та самая золотая цепочка на ремне его отца. В далёком детстве он мог часами крутить их в руках, любуясь сдержанным величием, закованным в сравнительно небольшую вещицу. — Они… Невероятно красивые. Мне очень нравится, — от чистого сердца говорит Дилюк. Он проводит большим пальцем по гладкой надписи. — Спасибо большое. Жутко довольный собой, Рэйзор удовлетворённо кивает и поворачивается посмотреть на поединок. — Это хорошо. Мы хотели сделать тебе счастье. Дилюк долго смотрит на него. Рэйзор улыбается, время от времени трясёт головой, прогоняя назойливых насекомых, на лице безмятежность. Как же летит время… Когда он успел так повзрослеть? Он возмужал. На него всегда можно положиться. Он верный друг и внимательный партнёр, от него не укроется чужая беда, он безраздельно предан людям, которые его окружают, и без промедлений обнажит клыки, если кто-то посягнёт на их благополучие. Даже мелкие поручения — и те он исполняет с присущей добросовестностью, понимая и принимая ответственность, которую он на себя берёт. Всё это приходит с опытом, но за образцовым рыцарем по-прежнему проглядываются черты беспечного волчонка, коим помнит его Дилюк. Внезапно Рэйзор наклоняется вперёд, его лицо проясняется. —Да! — кричит он, хлопая в ладоши. — Отлично парировал! Дилюк возвращает своё внимание на поле и ловит улыбку Беннета. Его меч соскальзывает по касательной от щита Кэйи, заставляя Кэйю отпрянуть в сторону, чтобы не потерять равновесие. Кэйа делает ложный выпад, как бы напоминая, что не стоит раньше времени сбрасывать его со счетов. Учитывая возраст, они примерно равны по силе, но Кэйа, в отличие от Беннета, всегда дерётся грязно. Беннет осторожен, когда дело касается спарринга, но если дело доходит до настоящего поединка, он бьётся до победного. Кэйа высоко взмахивает мечом. Беннет допускает осечку и, поддавшись на очередной трюк, группируется и пригибается к земле. Кэйа приподнимает его подбородок плоской стороной меча и насмешливо похлопывает по нему холодным лезвием. Беннет отпрыгивает назад, становится в оборонительную стойку, направляя меч вперёд. Ухмылка на его губах нисколько не померкла, он кружит вокруг своего противника. Кэйа мимикрирует его движения, солнце сияет в отражении его меча. Дилюк не успевает понять, что служит катализатором: может, давление опять падает, а может ему больно смотреть как Кэйа обороняется, когда Беннет теснит его к краю. Картинка расплывается перед глазами, внутрь пробирается непонятное мерзотное предчувствие, к горлу подступает тошнота. Голова гудит так, будто вот-вот взорвётся. — Дилюк? Ты выглядеть плохо. — Где-то совсем рядом говорит Рэйзор. Это последнее, что он слышит перед тем, как всё тело застилает боль. Он теряет равновесие; желудок скручивает, мир перед глазами стремительно кренится. Мысли разбегаются, виски будто сдавливают в невидимых тисках, резь и ломота усиливаются и подобно электричеству прошивают позвоночник. Перед глазами пляшут разноцветные пятна, которые никак не получается сморгнуть, кости горят, собственная кожа внезапно кажется мала. Хорошо, что рядом Рэйзор, думает он, насколько вообще возможно думать в таком состоянии. Голова раскалывается точно переспелая дыня. Да, хорошо, что рядом Рэйзор. Он расскажет обо всём Кэйе, Кэйа вольёт ему настойку, и через час обязательно полегчает. «Выглядеть плохо». Дилюк улыбнулся бы, если мог. «Если я даже выгляжу плохо, представь, насколько мне погано на самом деле».***
Пару часов спустя Дилюк лежит в постели с влажным компрессом на лбу. Шторы в комнате наглухо задёрнуты. Целебный отвар смягчает боль, размывает, но вместе с тем притупляет и другие ощущения. Его одолевает вязкая сонливость. Дилюк сдаётся и просто плывёт по течению, надеясь, что либо провалится глубокий сон, либо мигрень наконец отступит. С кухни доносятся приглушенная возня; низкий бархатистый смех Кэйи, редкие восторженные ахи Беннета, отрывистые фразы Рэйзора. Время от времени звон посуды заполняет паузы в их разговоре. Пахнет вкусно. Наверное, они все вместе готовят ужин. Они живут вдвоём, потому неожиданный шум и озорное хихиканье заполняют комфортную привычную тишину. Дилюк улыбается. Как, оказывается, приятно слышать топот ног по дому, знать, что как только мигрень отступит, на тебя налетят и заобнимают до смерти. Дилюк вдруг отчётливо представляет, как кто-то крошечный шлёпает ногами по скрипучим половицам, задорно взвизгивает и смеется, а в следующую секунду заходится оглушительным рёвом, от которого закладывает уши. Дилюк засыпает с карманными часами в руке и мыслью о том, что их дому, пожалуй, не помешает пристройка.***
Он просыпается и с облегчением понимает, что мигрень отступила. Кэйа спит под боком, свернувшись калачиком, чуть сдвинув брови. Можно только догадываться, с какими мыслями он уснул. Дилюк гладит едва заметную морщину у него на переносице. Как-то раз — недолгим после свадьбы — они обсуждали возможное прибавление в их маленькой семье. Да кратко, да вскользь, но тем не менее. Тот разговор закончился скандалом. Дилюк купил двух лошадей, на этом тема была закрыта. Но время — смиренная и гибкая материя. Быть может, нужно было сперва пожить вдвоём, осесть, чтобы подумать об этом вновь. Их любовь причинила им столько же боли, сколько упоения. Прошли года, прежде чем они научились проявлять нежность друг к другу. Голод даёт о себе знать, прогоняя Дилюка на кухню. Он достаёт из холодильника индейку с овощами и виноградный сок. Ступая босыми ногами по прохладному полу, он садится в темноте и вспоминает свой давний сон. Он стоит на коленях посреди плантаций винограда, позади величественно возвышается знаменитая винокурня «Рассвет». Солнце припекает затылок. Он показывает ребёнку, как правильно держать ножницы, чтобы не порезаться. Придерживая за руку, он аккуратно подносит маленькую ручку к виноградным гроздьям и кивает. Ножницы щелкают. По сравнению с детской ладонью ягоды выглядят просто огромными, а пурпурная кожица очень хрупкой — кажется, одно неосторожное движение и она лопнет в руках. Дилюк с улыбкой смотрит, как малыш кладёт гроздья в корзину. — Можно я первым попробую сок? — Конечно, — обещает он ребёнку. Отчасти сон навеян воспоминаниями из детства. Отец с детства учил его всяким премудростям винодельного промысла, учил отличать спелые ягоды от недозревших. Дилюк поднимается наверх. Кэйа за это время перевернулся на спину и распластался на всей кровати. Дилюк заползает под одеяло и притягивает Кэйю ближе, укладывая на бок, и обнимает его сзади. Кэйа что-то невнятно бормочет сквозь сон, елозит на месте и, не просыпаясь, сплетает их с Дилюком руки. Дилюку снятся виноградники.***
Двадцать девятого апреля порывистый ветер пригоняет тучи и запах морской соли. Стоя у окна, Дилюк любуется ослепительным закатом, крутит в руке карманные часы, перекатывая цепочку по костяшкам пальцев. Пожалуй, можно даже сказать, что он идёт на поправку. Дышится легче, на душе спокойно. С возрастом он замечает, как время планомерно омывает и сглаживает его острые углы. Он чувствует, как что-то холодное касается его шеи. — Что это там у тебя? Похвастаешься? Дилюк кладёт часы Кэйе в ладонь. Тот с любопытством вертит их в руках, на его лице появляется нежная улыбка. — Рэйзор подарил? — Да. Но сказал, что это от всех. Кэйа обводит пальцем выгравированные инициалы, что-то в его лице меняется. — Кажется, только вчера они носились, врезаясь в прохожих, а теперь они достойные рыцари. Дилюк жмурится. Он вспоминает, как в детстве едва мог удержать в руках тяжёлые отцовские часы, как терпкий сладкий виноград лопался во рту, как бесконечная череда летних вечеров пролетала как один, как чужие ожидания грузом висели в груди, как согревала искренняя наивная любовь. Он представляет, как возьмёт детскую ладошку в свою, и покажет их ребёнку полевые цветы, которые посадил Кэйа. Кэйа передаёт ему часы, обручальное кольцо на безымянном пальце ловит багряные отсветы заката. Дилюк сглатывает внезапно подступивший к горлу ком. — Знаешь, я всё думал кое о чём… — Он наблюдает, как Кэйа отходит к раковине, отмечая, что сегодня он уверенно ступает на обе ноги. — В общем… Я хочу ребёнка. Кэйа замирает. Его плечи напрягаются, он медленно поворачивается. По выражению его лица трудно сказать, о чём он сейчас думает. Судя по всему, он ждёт, когда Дилюк продолжит. — Да, мы обсуждали это раньше, но с тех пор прошло много времени. Ты не… передумал? — Он смотрит Кэйе в глаза. — Я вдруг понял, что хочу ребёнка, или, может, даже двух. В лучшие годы Кэйа бы достал из своего арсенала сто и одно оправдание и столько же отговорок, почему это откровенно плохая затея. «Дилюк, вспомни, сколько нам лет», «Дилюк, мы стареем, мы за ним не угонимся», «Дилюк, у нас нет лишней комнаты». Но Кэйа уже не тот лжец, каким был раньше. За последние десять лет они пришли к полному взаимопониманию, окружив себя любовью и заботой, которой им обоим не хватало, и теперь готовы подарить её кому-то ещё. — Из нас получатся ужасные отцы, — наконец изрекает он, и это, если честно, скорее похоже на чистосердечное признание. — Ты опять отшучиваешься или… — Нет. Не знаю. Может быть. — Кэйа вздыхает. — Это большая ответственность, которая с тобой навсегда. В случае чего мы не сможем выпустить ребёнка в поле и сказать: «Беги, золотко, ты свободен!» Дилюк подходит ближе, кладёт руку ему на плечо и заглядывает Кэйе в глаза. — Я уверен, ты будешь прекрасным отцом. Кэйа обдумывает его слова. Его веки трепещут, губы подрагивают. — Ну ты и подхалим, — хрипло фыркает он, обнимая Дилюка за талию. — Ты правда хочешь детей? — Не совсем. Я хочу детей с тобой, — поправляет Дилюк. Кэйа кривит губы в ухмылке. Он резко притягивает Дилюка к себе, вплотную вжимаясь в крепкое тело. — Не уверен, что готов делить тебя с гоблином. Брови Дилюка комично взлетают вверх. — С гоблином? Рот Кэйи растягивается в настоящей улыбке. — Все мелкие похожи на гоблинов. С рук не слезают, волосы жуют, ой-й что творят, короче. Дилюк вдруг так ясно представляет: Кэйа качает ребёнка на руках, наклоняется, любопытные ручки касаются его губ, хватают за нос, исследуют всё, до чего могут дотянуться. Кэйа шипит, когда ребёнок дёргает его за волосы. — Люк, у тебя что, встал? — хихикает Кэйа, сползая рукой вниз, чтобы точно удостовериться, и бесстыдно гладит Дилюка поверх штанов. — Да просто представил, э-э… — неопределённо выдавливает Дилюк. — Что представил? Как гоблин обслюнявит и зажуёт мне все волосы? Или, может, заставленную бутылочками кухню? Раскиданные по полу игрушки? Член отвечает за него, нетерпеливо вздрагивая и набухая у Кэйи в ладони. Дилюк закрывает глаза. Раньше он дико стеснялся оживлённых и весьма недвусмысленных реакций своего тела, но теперь это в прошлом. Кэйа посмеивается, увлеченно поглаживая его через ткань, трётся носом о его подбородок. — А может мастер Рагнвиндр фантазирует о том, как я буду менять гоблинские подгузники? — нарочито обольстительно шепчет он. Дилюк смеётся и толкает его в плечо. — Да ну тебя. Весь настрой мне сбил. — Я старался! — на губах Кэйи расцветает гаденькая улыбка. — Дай мне время, ладно? Я не умею тебе отказывать, ты ведь знаешь. Дилюк поневоле улыбается. За годы совместной жизни он успел понять: Кэйа виртуозно бегает от своих желаний. Например, как-то раз, к большому удивлению Дилюка, Кэйа заявил, что хочет замуж. Весь оставшийся день Дилюк провёл, убеждая его, что это действительно хорошая идея и он с радостью пойдёт за него, а под утро, чувствуя себя выжатыми закатниками, оба рухнули в постель и проспали до обеда. — Конечно, — мягко говорит Дилюк и целует его в губы. Кэйа с жаром отвечает на поцелуй, бросается вперёд, гуляя руками по торсу. Приоткрыв рот, он обводит кромку зубов и проскальзывает языком внутрь. — А теперь… Хочу, чтобы ты трахнул меня так, словно я могу залететь, — на выдохе просит Кэйа, его губы растягиваются в лукавой улыбке, которую Дилюк всегда находил неотразимой. — Было бы желание, — подыгрывает Дилюк. Кэйа вызывающе поводит бровями и нахальнейшим образом улыбается. Откровенно говоря, одной этой улыбки достаточно, чтобы в штанах стало тесно. Дилюк сминает его губы поцелуем, чтобы не искушать себя раньше времени. — Думаю, это значит «да», — шепчет Кэйа между поцелуями, исследуя языком его рот. Он хватает Дилюка за руку и тащит в спальню, периодически спотыкаясь о собственные ноги. Кэйа падает на кровать, утягивая Дилюка за собой, и вскидывает бёдра, бесстыже потираясь у Дилюка между ног. От такого обращения в паху призывно ноет. — Терпение, любовь моя, — фыркает Дилюк, посмеиваясь, и с удивлением отмечает, что его голос изменился, стал низким, текучим, словно мёд. От внимания Кэйи это тоже не укрывается, он облизывает губы в предвкушении. Избавив их обоих от одежды, Дилюк подтаскивает Кэйю к себе. Мазнув губами по ключицам, он пускается влажными поцелуями с шеи на грудь, отмечая каждый сантиметр его тела. — Подари мне ребёнка, любимый, — ахает Кэйа, запуская руку в алые волосы. Он неровно дышит, член возбуждённо подпрыгивает, упираясь Дилюку в живот. — Хочу, чтобы ты кончал в меня до тех пор, пока из меня не потечёт. Наскоро прокашлявшись, Дилюк краснеет до кончиков ушей. Облизнув по кругу тазовую косточку, он просовывает руку ему под поясницу и сминает руками упругую задницу. Архонты, его задница — это произведение искусства. Внутри Дилюка каждый раз что-то умирает, когда он чувствует, как налитые мышцы перекатываются у него в руках. Дилюк прихватывает зубами кожу на внутренней стороне бедра, на что Кэйа отвечает высоким писком. — Мне очень нужно, чтобы ты в меня кончил! Залей меня до отказа. Ну же, мастер Рагнвиндр, я хочу понести от тебя. У Дилюка начисто вышибает воздух из лёгких. Он замирает, положив руку Кэйе на живот, и, спустя мгновение, медленно поднимает взгляд, встречая не менее ошарашенный взгляд Кэйи. Он, кажется, сам опешил от того, что только что выдал. У Кэйи вырывается нервный смешок, он проводит рукой по лицу. — Заводит, скажи?.. Ух, каждый день узнаю о себе что-то новое. — А ты не староват для новых фетишей? — беззлобно усмехается Дилюк, начисто игнорируя первый вопрос. Кэйа смеётся, и Дилюк завороженно смотрит, напрягается живот Кэйи под его ладонью. — В сорок жизнь только начинается! Можем ебаться хоть от рассвета до заката. Дилюк краснеет ещё больше. Сев на кровати, он лезет в ящик за смазкой. — Что ты там говорил про режим сна? — небрежно фыркает он. Кэйа одаряет его лучезарной улыбкой. Опустившись у него между ног, Дилюк зарывается носом в промежность, дурея от пьяняще-терпкого запаха. С трудом совладав с собой, он решительно берёт член в горячий мокрый рот и одновременно вводит палец в нежно-розовую дырку. Кэйа тихо охает, с энтузиазмом подмахивая бёдрами навстречу, впуская глубже. Дилюк, прихлюпывая, обсасывает его член, очерчивает языком вены, усердно двигая головой вверх-вниз, и не без удовольствия замечает, как Кэйа извивается под ним, что-то лепеча и выпрашивая ещё один палец. Поначалу Кэйа в постели всегда зажимается; он не умеет расслабляться и отпускать себя, и Дилюк рад ему в этом помочь — благо он готов отсасывать ему, пока челюсть не отнимется. Он сжимает губы на члене, подразнивая чувствительную уретру кончиком языка, а потом насаживается до горла, чувствуя, как слюна, собираясь в уголках рта, течёт по подбородку. Кэйа беспорядочно толкается ему в рот, всем видом показывая, что ему необходимо большее, внутри так горячо, расслабленной дырке уже мало одного пальца. — Детка, как же мастерски ты сосёшь! — лепечет Кэйа. — Я и не знал, что твой рот на такое способен. Он испускает высшей степени похабный звук. Вскрик? Вой? Рычание? Всё вместе? — Не стесняйся, детка, — невнятно воркует Кэйа, вздрагивая всем телом. — Блять, да! О-ох… Да, вот так. Н-нгх, мой умница. Дилюк чувствует, как к щекам приливает румянец. Чрезмерная разговорчивость Кэйи отвлекает. Он недовольно мычит вокруг его члена, посылая волну вибраций. Его собственный член болезненно пульсирует, у крупной головки на простыне виднеется небольшое влажное пятнышко. Оторвавшись от члена Кэйи с громким чмоком, он садится, подогнув ноги под себя, разводит ноги Кэйи и поднимает чуть выше, закидывая себе на плечи, жадно разглядывая сжимающуюся мокрую дырку. — Как колено? Не больно, если так наклоню? — спрашивает Дилюк, надавливая головкой на дырку, и неспешно вставляет член. — Б-Блять! О-о-о… Дилюк! — Сжавшись вокруг него, Кэйа резко запрокидывает голову, судорожно вцепляясь ногтями Дилюку в плечи. — Думаю, это значит «да». — Пошёл нахуй, — сбивчиво хнычет Кэйа, подмахивая бедрами и насаживаясь до основания. — Гад! Негодяй! Дилюк выходит до конца, словно издеваясь, а потом без предупреждения толкается снова с громким шлепком. Кэйа сорвано стонет, выгибаясь дугой, нещадно полосуя спину Дилюка до красных отметин. Кэйа в постели особенно остр на язык, и подыгрывать ему — одно удовольствие. — Что такое, любовь моя? Нельзя уже… — Он с оттяжкой толкается в него, врезаясь ему в бёдра. Кэйа давится стоном. — …о суставах моего мужа позаботиться? — Архонты, заткнись и выеби меня наконец! — Кэйа отпускает его плечи, хватаясь за прутья изголовья так, как утопающий хватается за спасательный круг. — Выеби так, чтобы я двух слов сказать не мог. — Разве такое возможно? — подтрунивает Дилюк, смотря на него неадекватным ошалелым взглядом. Кэйа под ним выглядит как Бог: шею и грудь покрывают красные пятна, за расширившимися зрачками почти не видно радужки, он нетерпеливо перехватывает прутья покрепче, напрягая мускулистые руки. — Дилюк, — всхлипывает он. Кто он такой, чтобы отказаться? Дилюк почти бессознательно вколачивается в него. Закусив губу, Кэйа расфокусированно смотрит куда-то перед собой, вздрагивая на каждом толчке. В груди жжёт от яростного, всепоглощающего желания, которое устремляется в низ позвоночника, пускает там корни. Едва не потеряв равновесие, Дилюк примерно прикидывает нужный угол, вжимает Кэйю в матрас и рывком затаскивает его бёдра на колени, покрывая беспорядочными поцелуями его лицо и шею. Кэйа жалобно скулит, судорожно выдыхая ему прямо в рот, чувствуя, как член распирает его изнутри, толкаясь во влажное тугое тепло. Кэйа отказывается лежать пластом. Задрав ноги повыше, он размашисто двигает бёдрами навстречу, раз за разом насаживаясь до упора. Дилюк целует его скулы, прикусывает тонкую кожу на шее, оставляет метки, с удовольствием представляя, как они потемнеют наутро. Он чувствует, что силы на исходе, толчки становятся резкими, беспорядочными, держать один темп становится всё труднее. — Блять, да, сильнее! — Кэйа обнимает его за плечи, заставляя прижаться. Из его члена откровенно течёт, он возбуждённо подпрыгивает, размазывая по животу полупрозрачную смазку. — Детка, что же ты со мной творишь. Дилюка бросает в жар. Грязно выругавшись, он впивается зубами Кэйе в шею. Их тела слиплись от пота, ноги предательски дрожат, он опаляет дыханием кромку уха Кэйи и чувствует, как с каждым движением член Кэйи часто-часто пульсирует. Они двигаются почти неуклюже, рвано, отчаянно грезя о долгожданной разрядке. Дилюк облизывает ушную раковину Кэйи, и Кэйа ахает, требовательно обвивая ногами его бёдра, скользит руками вниз по спине, сжимая задницу. — Кончи в меня. Хочу почувствовать, как ты заливаешь меня изнутри, — осипшим голосом взмаливается Кэйа. Желание Кэйи — закон. Дилюк немного меняет угол, задирая ноги ещё выше, и принимается трахать его с оттяжкой, грубо и беспощадно быстро. Он чувствует, как всё его тело сотрясает томительно-сладкое напряжение, грозящееся вот-вот вырваться наружу. — Потрогай себя, — сжав зубы от усилия, приказывает Дилюк. Кэйа кое-как просовывает руку вниз, к члену, и начинает нетерпеливо надрачивать ствол. С его губ слетает то ли стон, то ли вскрик, он тесно-тесно сжимается внутри. Не в силах более сдерживаться, Дилюк толкается раз, два, и срывается в оргазм, упираясь лбом Кэйе в грудь. Тело сотрясает приятная мелкая дрожь. Дилюк чувствует, как белёсая сперма вытекает наружу, пачкая простынь. Он замирает в лёгком приятном ступоре, наслаждаясь острым, жарким удовольствием, которое прошивает всё его тело. Грудь вздымается по мере того, как он пытается восстановить дыхание. Весь разгорячённый и мокрый, Кэйа под ним с влажным хлюпаньем надрачивает свой член, в непримиримой погоне за оргазмом. Комната пропахла потом и сексом. Дилюк опускает руку между их телами, дразнит большим пальцем чувствительную уздечку и обхватывает рукой его член. — Кончи для меня, сердце моё. Кэйа слишком занят собственным приближающимся оргазмом, чтобы безропотно подчиняться. Не выходя из него, Дилюк продолжает трахать его чересчур чувствительное тело слегка обмякшим членом. Это производит нужный эффект: его движения, накладывающиеся на предоргазменные судороги, заставляют Кэйю стонать и всхлипывать. Он содрогается под ним, и, сжав зубы, прерывисто, с громким вскриком, кончает, заливая спермой живот. Дилюк буквально вытрахивает из него оргазм. Кэйа протяжно стонет ему в волосы. Дилюк нежно кусает его в плечо, после оставляя на щеке невесомый поцелуй, и тяжело дыша, падает рядом. Больше всего на свете он обожает смотреть, как Кэйа медленно приходит в себя, безуспешно пытаясь отдышаться, как шало смотрит перед собой в потолок, слабо улыбаясь, не в силах пошевелиться. Кэйа переваливается на бок и любовно ерошит Дилюку волосы, несинхронно моргая. Волевым усилием Дилюк отдирает себя от кровати и идёт за полотенцем. Кэйа же, не особо утруждаясь, размазывает сперму пятернёй и решает на этом ограничиться. Сыто воркуя себе под нос, он переворачивается на живот. Вернувшись из ванной, Дилюк плюхается рядом и тянет Кэйю на себя, заключая в объятия. Устроившись щекой у него на груди, Кэйа переплетает их пальцы, с ленивой задумчивостью прокручивая обручальное кольцо у Дилюка на пальце. — Знаешь, если у нас будет мелкий, мы навсегда попрощаемся со спонтанным сексом, — сдавленно хихикает Кэйа. Дилюк удовлетворённо выдыхает, зарываясь носом ему в волосы. — Это точно, — И отвлечённо добавляет: — А ведь он даже не представляет, какая большая у него будет семья. Мне кажется, мы его только по вечерам будем видеть, и это в лучшем случае. Сердце ёкает у Кэйи в груди, он на секунду замирает, дыхание перехватывает. Он крепко сжимает ладонь Дилюка в своей, целуя его в плечо и слизывая солоноватые капельки пота. — Ты прав, — его голос срывается, дрожит. — Он никогда не будет одинок.***
Свой день рождения Дилюк встречает в постели, на плече у Кэйи. Он лежит неподвижно, нежно перебирая пальцами темные пряди, прислушиваясь к тихому биению родного сердца. Оно стучит гулко и быстро, чем-то напоминая мотылька, который бьётся в стеклянные стены масляной лампы. Медленное ровное дыхание Кэйи успокаивает, расслабляет. Дилюк всё никак не привыкнет к тому, что Кэйа рядом, и если нагрянет беда, он всегда сможет его обнять и сказать, что они со всем справятся. Это до сих пор кажется личной победой. — С добрым утром, — легко и непринуждённо говорит Кэйа. Ну каков шельмец. Дилюк стонет и прячет лицо у Кэйи на плече. — Что будешь на завтрак? Яичницу? Дилюк дышит в такт ударам сердца Кэйи. — Давай поваляемся ещё немного. Кэйа усмехается. Дилюк щекой чувствует, как поднимается его грудная клетка, как сердце начинает стучать быстрее. Он крепко обнимает Дилюка, прижимаясь губами ко лбу. Ближе к полудню они, возможно, выберутся к морю. Кэйа как всегда будет рисоваться своими познаниями о рыбалке, а Дилюк будет выискивать в песке ракушки. А может, они останутся дома и проведут весь день, валяясь на диване и по очереди читая друг другу вслух. Но сейчас хочется одного: полежать так ещё немного, растянув минуты в часы. — Хорошо, — Кэйа улыбается Дилюку в висок. — Нам некуда спешить.