***
Дилюк любит Кэйю сколько себя помнит. Любит страстно, неистово. Порой даже кажется, что он родился с этим чувством в сердце. Его любовь — их любовь — это тёплые угли в недрах грудной клетки, давний источник неиссякаемой силы, неугасамое солнце, вокруг которого по орбите вращается душа. Но, видит Барбатос, так было не всегда. Однажды, самой тёмной ночью, Кэйа воспользовался этой любовью, ухватился за неё и вырвал сердце у Дилюка из груди. Человек, которым он был, и человек, которым он вырос, сцепились в ожесточённой схватке. Кэйа вгрызся ему в сердце со свирепостью дикого зверя, который перед лицом неминуемой смерти отгрызает себе лапу, чтобы выбраться из капкана. Неотвратимая и угнетающая, долгое время его любовь камнем тяжелела в груди. Труднее всего, вспоминает Дилюк, было понять, что страшнее: мучительно осознание, что он едва не убил любимого человека, или стыд от того, что на мгновение в принципе допустил мысль об этом. Но сейчас это в прошлом. Сейчас внутри не холодеет, когда он грозится «убить гадёныша». Злость порой помогает. Дилюк всегда находил гнев очень острым, ничем не замутнённым чувством.***
Одно блестящее предложение, ставшее в итоге камнем преткновения, было выдвинуто неделю назад. Разморенный до состояния жидкой лужицы, Дилюк лежал, распластавшись на кровати. Плюнув на свою ладонь, Кэйа обернул её вокруг члена Дилюка, начав двигать размеренными поступательными движениями, сперва медленнее, затем набирая темп. И как бы между делом он ласковым шёпотом предложил объединить данные их информаторов, чтобы использовать их с толком. Он, зараза, всегда умел подгадать момент. Стоило ему взяться за член Дилюка, как тот отлетал к Архонтам, на добрые пару часов теряя способность здраво мыслить и воспринимать информацию. Вот и тогда, Кэйа умело надрачивал его член. Пальцы на ногах Дилюка поджались от удовольствия, бедра затряслись. Кэйа расслабил ладонь. — Может, объединим данные наших информаторов, что скажешь? — промурлыкал он Дилюку на ухо. Член откровенно течёт, в голове бегущей строкой скандируют две мысли: «Да, Кэйа, да!» и «Архонтыпростовыебименяужепожалуйста». — А? — осоловело переспрашивает Дилюк. Кэйа перекатывает его яйца в руке. — Я тут подумал, нам стоит делиться сведениями наших осведомителей, — как бы невзначай говорит он. В любой другой ситуации этот тон заставил бы Дилюка напрячься и что-то заподозрить, но сейчас его мозг — топлёная бесформенная жижа, плещущаяся где-то между ушами, а уж что такое бдительность он и подавно не вспомнит. Дилюк издал очередной неопределенный звук, который, кажется, планировался вопросом. Кэйа обвёл чувствительную уретру по кругу большим пальцем. — Всё моё — твоё, и наоборот. Как-то так. Одуревший от удовольствия Дилюк в моменте был способен думать только членом, а потому воспринял их договорённость несколько иначе. — Давай утром обсудим? — ахает он, собрав всю силу воли, чтобы выдать связное предложение. — Попался, мой хороший, — зубасто ухмыльнулся Кэйа. — Теперь не отвертишься. Кажется, кое-кто впервые согласился с моим предложением. Вообще-то, не впервые, но Кэйа со всем энтузиазмом принялся дрочить ему так, что Дилюк окончательно поплыл и отбросил всякие возражения.***
С той ночи слова Кэйи не давали покоя, покалывая, как содранные заусенцы. Чтобы хоть как-то отвлечься, Дилюк тайно встретился с Марджори, чтобы обсудить поставку драгоценных украшений. Кэйа, как оказалось, воспользовался его отсутствием и благополучно полез копаться в его отчётах. Казусы иногда случаются, да? С кем ни бывает. С кем угодно, только не с бездна, мать его, Кэйей. В итоге, Дилюк агрессивно шагает вдоль очередного пологого холма, одновременно закипая от раздражения и беспокоясь за жизнь любимого — и это, Бездна подери, бесит! Да, совершенно верно: он идёт на целый взвод фатуи не имея ни плана наступления, ни определённой стратегии, а на одной только силе ненависти и тревоги. Пот стекает по спине, в костюме неуютно, мокро и душно. Дилюк молча проклинает Варку, который взял с собой в экспедицию всех лошадей, будь эта экспедиция неладна! Дилюк бы осыпал морой человека, который одолжил бы ему сейчас добротную лошадь, но увы. Зато хоть погода пусть и немного, но всё же упрощает поиски Кэйи. В солнечную погоду выследить человека намного проще: дождь не размывает следы, почва не разъезжается под ногами — внимательному глазу все эти отметки видны как на ладони. Дилюк успевает как раз вовремя. Солнце стоит в зените, когда он находит лагерь. Он взбирается на небольшую возвышенность, чтобы сверху оценить ситуацию. Фатуи разбили лагерь в глубине долины. На первый взгляд и правда кажется, что их два-три человека, не больше: небрежно поставленная палатка, костёр с котелком, два вьючных мула лениво щиплют траву, четверо солдат, беспечно закинув оружие на плечи, тихо переговариваются и расхаживают по периметру. Кэйи нигде не видно. Дилюк твёрдо уверен: полкилометра назад ему попался очередной отчётливый след, который и вывел его сюда. Желудок неприятно скручивается то ли из-за беспокойства, то ли из-за несварения. На такой жаре провизия портится быстро. К горлу подступает желчь. Задняя стена палатки упирается в отвесную скалистую стену, и скорее всего, за ней вход в пещеру, где, скорее всего, фатуи и держат Кэйю. И где, скорее всего, прячется ещё половина взвода. Что ж, Архонты ему свидетели: он и правда собирается напасть на вооружённый до зубов взвод Фатуи, потому что, что Кэйа мало того, что копался в его бумагах, так ещё и с присущим ему безрассудством отправился на миссию в одиночку. Да, Архонты, вы не ослышались. Дилюк возводит глаза к небу, но он как никогда одинок. После встречи с анемо архонтом он быстро записался в атеисты, и каждая следующая встреча с Венти только прочнее укрепляла уверенность в принятом решении. Не настолько он пока отчаялся, чтобы взывать к милосердию Барбатоса. Да и портить жизнь Фатуи ему не впервой. Первым он вырубает пиро-застрельщика. Выхватив винтовку у него из рук, Дилюк делает три выстрела в спину его соратнику, после чего спусковой крючок винтовки заклинивает. Бесполезный кусок металла! Дилюк со злостью швыряет её в лицо другому застрельщику. Тот явно этого не ожидал. Дилюк слышит, как хрустит нос нерасторопного фатуи. Воспользовавшись эффектом неожиданности, Дилюк подлетает к нему и отрубает голову. Третий, Гео-заклинатель, быстро прячется под щит, но щит его не спасёт — он единственный, кто ещё дышит. Стиснув зубы, Дилюк наносит удар за ударом, щит тут же изрезают трещины. Застрельщик отступает прочь от лагеря, всё дальше и дальше, но Дилюк следует за ним по пятам, пока щит наконец не раскалывается пополам. Никто из сослуживцев никогда не услышит предсмертный крик заклинателя. Дилюк вытирает меч о траву, перехватывает поудобнее и ныряет в палатку, а затем в узкий проем между двух камней. В пещере царит полумрак и холодная сырость. Глаза понемногу привыкают к темноте. До него доносятся звуки отдалённых шагов, потрескивание факела и скрежет камня по утрамбованной дорожке. Впереди самое сложное. Дилюк крепко сжимает рукоять меча и не может сдержать улыбку.***
Он не уверен, сколько по времени занимает спуск в витиеватый лабиринт пещер. Полчаса? Полтора? Сказать наверняка невозможно, внутри темно — хоть глаз выколи. Дилюк набредает на запертое помещение, и к счастью, далеко за ключом ходить не надо — он обнаруживается на поясе одного из охранников, которых он только что вырубил. Дилюк оттаскивает тела в угол, чтобы не бросались в глаза, и отпирает дверь. Помещение тесное и походит на более просторную версию обычного чулана. С неровных стен зловеще свисают цепи, наглухо вбитые в камень. Посередине комнату разделяет решетка из крупных железных прутьев. В задней части камеры он видит Кэйю. Тот сидит, подтянув колени груди, голова опущена, он словно пытается сжаться и стать как можно меньше. Сердце болезненно сжимается. Есть они посмели его хоть пальцем тронуть… Услышав шаги, Кэйа вскидывает голову. Его рот растягивается в плотоядной ухмылке. — О-о, сладкий, вот так встреча! Дилюк останавливается, резко разворачивается на каблуках и направляется на выход. — Подожди, подожди! — смеётся ему вслед Кэйа. — Извини! Помоги мне, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!.. В детстве Дилюк воображал, что Кэйа был ангелом, посланным Барбатосом свыше, чтобы ему больше никогда не было одиноко. Повзрослев, он стал мудрее, да и к тому же нахлебался этой жизни сполна, так что теперь он склонен считать, что если Барбатос и послал к нему Кэйю, то это была шутка вселенского масштаба, чтобы вновь и вновь испытывать его терпение и силу воли. — Зачем? Тебе вроде и тут неплохо, — огрызается Дилюк, поворачиваясь к Кэйе. Весь грязный, Кэйа вскакивает на ноги и морщится. Дилюк с озабоченным видом оглядывает его. — Гордость не позволяет страдать прилюдно, — Кэйа улыбается, и его улыбка означает: «Я в порядке, спасибо, что пришёл за мной». К своему неудовольствию, Дилюк понимает, что прилив облегчения напрочь прогоняет раздражение, на которое он был способен ещё минуту назад. — Ты и гордость вещи несовместимые. Ключ от первого замка не подходит к камере. Фатуи проявили поразительные чудеса дальновидности — если бы ключи были у охранников, Кэйа наверняка выбрался бы самостоятельно. Дилюк обхватывает прутья, на которых висит замок, и закрывает глаза, думая о раскалённом всепоглощающем пламени, железо под его ладонями тут же начинает дымиться. — Я зачистил лагерь снаружи и тех, которые патрулировали коридоры в пещере, — говорит он за работой. — Скоро смена караула, у нас минут пять до того, как они обнаружат тела. Кэйа испускает высшей степени непристойный стон. — Архонты, как же сексуально ты об этом говоришь. Твоё хладнокровие так возбуждает… — Как мало тебе для этого нужно, — раздажённо шипит Дилюк. — Ты, детка. Только ты, — без тени сожаления ухмыляется Кэйа. Дилюк страдальчески вздыхает, — пусть Кэйа знает, что вообще-то он очень зол, — и отпускает прутья. Легким взмахом руки Кэйа замораживает их, ухмылка так и не сходит с его лица. Дилюк со всей силы ударяет рукоятью меча по участку, и металл рассыпается точно песок. — Мой герой, — воркует Кэйа, толкая дверь и проскальзывая к Дилюку в объятия. Он льнёт ближе и целует крепко, страстно, и — нашёл время! — с языком. — Кэйа… Давай не… — ворчит Дилюк, но двуручник предательски выскальзывает из рук. Дилюк обвивает руками талию Кэйи, притягивает к себе. Кэйа радостно мурлычет, касаясь его языка своим. Когда дело касается Кэйи, Дилюк, к своему стыду, до позорного беспомощен. Он такой теплый, а его губы такие жадные. Кэйа на пробу подаётся бёдрами вперёд и трётся пахом о пах, тело мгновенно отзывается разливающимся вдоль позвоночника томительным теплом. — Не сейчас, — рычит Дилюк, пытаясь воззвать к здравому смыслу, но выходит как-то хрипло и совсем не уверенно. Он наклоняется за мечом и ставит его перед собой, как бы отгораживаясь от приставаний Кэйи. — Ничего не могу с собой поделать, — ухмыляется Кэйа. — Твоя серьёзность дико заводит. Дилюк отфыркивается и отворачивается. Можно подумать, Кэйа не заметил, что он покраснел, как помидор. — Идём. — Секунду! Нужно захватить шифр! — Кэйа хватает его за локоть и тянет в противоположном направлении. — Какой ещё шифр? — спрашивает Дилюк, увиваясь за ним точно воздушный шарик на верёвочке. Кэйа прижимает палец к губам, приподнимая бровь, и резко сруливает за угол. Они минуют узкий коридор. Кругом темно как в бочке, и чтобы ненароком не налететь друг на друга, они подсвечивают дорогу глазами Бога. Дилюк через раз спотыкается, становясь мрачнее и мрачнее с каждым шагом. — Почему они не забрали у тебя глаз Бога? — понизив голос, спрашивает он. Кэйа фыркает, пожимая плечами где-то вне зоны видимости. — Я его спрятал. Перед ними появляется ещё одна дверь. Кэйа прижимается к стене, чтобы не попасть под свет факелов. Дилюк следует его примеру, сливаясь со стеной напротив, и скептически вскидывает бровь, оглядывая форму Кэйи. — Где? Кэйа долго смотрит на него, картинно закрывает глаз и исчезает в следующем коридоре. Недовольно вздохнув, Дилюк, борясь с плохим предчувствием, идёт следом. Этот проход не в пример просторнее, да и с освещением здесь получше. Приходится замедлиться: гулкие звуки тяжелых шагов и лязг доспехов отдаются в темноте громким эхом, петляют меж тенями, ускользают вперед. Кэйе приходится окольными путями вести их к месту, где, по всей видимости, и запрятан шифр. Наконец нужная дверь показывается за поворотом в конце узкого коридора. Кэйа садится на корточки, заглядывая в замочную скважину и на ходу доставая отмычки из сумки на поясе. Дилюк отступает в угол и обводит взглядом коридор. Не самое лучшее место, если случится отбиваться. Прятаться особо негде, нет места для манёвров, не говоря уже о том, что в конце этого коридора тупик. Они как на ладони. Расклад, мягко говоря, не в их пользу, если… Дилюк выглядывает из-за угла и сталкивается взглядом с пиро-застрельщиком. Тот замирает, единственный глаз ошарашенно распахивается. Дилюк с трудом сдерживает раздосадованный стон, когда фатуи разворачивается и убегает тем же путём, которым пришёл. — Ага, получилось! — крайне гордый собой, объявляет Кэйа, убирая отмычки обратно. — Нас только что обнаружили, — говорит Дилюк, с ноги вышибая дверь. — Эй, полегче! — качнувшись на пятках, Кэйа быстро выпрямляется. Комната узкая, одна стена завалена коробками, напротив другой стоит письменный стол, впереди в несколько рядов сложен бочки. — Вон он! — Кэйа одним шагом прыгает к столу. Дилюк хватает его за руку, и как раз вовремя — в опасной близости от места, где только что стоял Кэйа, пролетает снаряд гео-заклинателя. — Пусти, мне нужен этот шифр! Дилюк отталкивает его глубже в комнату, краем глаза заметив на столе потрёпанный блокнот. Видимо, за ним-то Кэйа и охотится. — Мёртвым ты ни одного шифра не прочтёшь. На шум быстро сбегаются фатуи. Их выкрики и указания отскакивают от каменных стен коридора, а воздух трещит от энергии стихий. Несколько пуль разрезают спёртый воздух. Приходится отступить ещё дальше, чтобы не попасть под огонь. Дилюк наскоро осматривает комнату и, к своему отчаянию, обнаруживает, что коробки вдоль стены доверху набиты взрывчаткой. Сначала он подумывает отбросить фатуи огненной волной, но тогда их с Кэйей разорвёт на мелкие кусочки, да так, что даже останки опознать не получится. Потом на ум приходит идея перерубить всех к бездновой матери, но здесь не развернуться, слишком тесно — парировать удары не получится, так что этот план тоже обрёчен на провал. Сейчас они — легкие мишени, которые фатуи изрешетят даже с закрытыми глазами. Дилюк рефлекторно сжимает рукоять меча. Здесь нельзя оставаться. Чем дольше они здесь, тем меньше шанс выбраться живыми. Узкий дверной проём сейчас их главное преимущество. Никто из фатуи пока не рискует входить внутрь, слишком опасаются, но уповать на это не стоит. Рано или поздно кто-то да наберётся храбрости. — А может… Провернёшь этот свой трюк? Ну помнишь, ртом, как в детстве. — Кэйа складывает указательный и большой палец кругом и прижимает ко рту. — Ты озабоченный, ты в курсе? — Что? Да я не про то! Ну, по крайней мере, сейчас, — Кэйа подмигиает. — Я про тот твой трюк с дыханием. Сакральный смысл его слов до Дилюка доходит не сразу. По большому счёту, любой обладатель глаза Бога может управлять и направлять его энергию через что угодно. Если проводником выступает человеческое тело, риски возможной отдачи возрастают, начиная от лёгкого недомогания, до потери конечностей и скоропостижной смерти. В свои двенадцать Дилюк об этом, разумеется, не знал. Тогда ему казалось, что возможность дышать огнём — крутейшая способность, которую даровал ему пиро-глаз Бога. (Это, конечно, так, но бездумно использовать её — всё равно что играть с огнём. Буквально.) Кэйа прав. Всё, что от них сейчас требуется — это действовать точно и аккуратно. Дилюк этого не озвучивает, потому что Кэйа и так это знает. Он говорит всего одну фразу. — Встань позади меня. Так называемый «трюк» требует особой сосредоточенности, и с этим у Дилюка как раз проблем нет. Огонь послушно прыгает ему в ладони, дикий, беспощадный, готовый спалить всё, к чему прикоснётся. У огня нет разума, ему не присуще коварство, он бесхитростен по своей натуре. Огонь есть огонь. Он сжигает дотла. И поскольку это зачастую исчерпывающе отвечает требованиям Дилюка, он редко сосредотачивается, когда призывает родную стихию, и немного отвык от иного её применения. Кэйа проскальзывает за него к стене. Дилюк перебирает в уме вспоминания и эмоции, провоцируя стихию разрастись, развиться, вырваться на поверхность подобно лаве. Обычно в таких случаях выручает гнев, но в данный момент Дилюк не без разочарования отмечает, что он нисколечко не зол, в лучшем случае — раздражён. Кэйа, который залез холодными пальцами ему под камзол, тоже нисколько не помогает. Член с праздным интересом вздрагивает в штанах. Только этого не хватало. — Скажи, как будешь готов, милый, — шепчет Кэйа ему прямо на ухо. Дилюк толкает его локтём в живот. Он заново сосредотачивается, представляя, как огонь протекает сквозь его тело, не касаясь кожи, как во рту не остаётся ни одного волдыря. Он делает редкие глубокие вдохи, чувствуя, как распирает лёгкие, как воздух проходит через него, а потом Дилюк шагает вперёд и на выдохе поджигает воздух. Пламя потоком вырывается у него изо рта, бросается вперёд, прямо к дверному проёму, и захлёстывает фатуи ярко-рыжим вихрем. Доносится треск и чьи-то отчётливые тревожные крики. Кэйа выскакивает вперёд. В одной руке сверкает меч, в другой звенят осколки льда. Он бросается на фатуи, которые припустили кто куда. Дилюку требуется пара минут, чтобы прийти в себя и присоединиться — рот и язык сильно обожжены, боль от которых отдаётся в голове, точно удары гонга. Но боль — отличная эмоция, за которую можно ухватиться. Он поднимает меч и встаёт к Кэйе спиной к спине. Бой выходит не особо сложный. Снаружи их поджидал примерно десяток фатуи, которых они быстро раскидали. Дилюк бьётся как раненый зверь, заносит меч и тут же обрушивает вниз, не щадя никого на своём пути, он едва ли замечает, что отправил нескольких на тот свет. Остальные фатуи валяются без сознания. Пока Дилюк ходит и попинывает фатуи под рёбра, проверяя, насколько они живы, Кэйа отлучается в кладовую и выходит обратно с кипой бумаг и возвращается, светясь от счастья. Дилюк чувствует, что глядя на него, тоже невольно улыбается. Кэйа запихивает бумаги в рюкзак, который без задней мысли до этого стащил с гео-заклинателя, поворачивается и аплодирует. — Прекрасная работа, мой Предрассветный дракон! — Никакой я не дракон! — перебивает Дилюк. Из-за ожогов ротовой полости голос выходит нечленораздельным, искажённым. — Как? Ты ведь упрашивал звать тебя Предр… — В детстве, да, — неразборчиво бубнит Дилюк. — Тогда как тебе больше нравится? Может, Полуночный герой? — бесхитростно уточняет Кэйа. Порой Кэйа просто невыносим, но Кэйе крупно повезло: Дилюк ловит себя на мысли, что если бы он не любил его до потери сознания, то пожалуй хорошенько бы треснул. Ухмыляясь, Кэйа кивает на дверь. — Нужно завершить начатое. Пламя охватывает клинок, огненный феникс врывается в маленькое помещение. Стены сотрясаются от череды взрывов — потолок пещеры дребезжит, угрожая обвалиться в любой момент. Из-за перепада давления и оглушающих звуков в ушах звенит, череп будто раскалывается. Кэйа хватает его за руку, и они убегают из пещеры. Он каким-то немыслимым образом запомнил все хитросплетённые коридоры. Взрыв посеял хаос на базе фатуи, иногда их вопли доносятся в опасной близости от них, но на пути они им так и не попадаются. Через несколько минут они добираются до выхода. Полуденное солнце бьет в глаза, заставляя зажмуриться. Нужно поскорее убраться от этого осиного гнезда, вот только горло и рот сводит от боли настолько, что Дилюк едва не теряет сознание. Изо рта вырывается жалкое сипение, Кэйа поворачивается, и выражение его лица заметно смягчается. — Иди ко мне, любовь моя. — Он шагает ближе и накрывает холодной ладонью рот Дилюка. Дилюк подаётся навстречу прикосновению и закрывает глаза. Пальцы Кэйи слегка подрагивают. Дилюку приходится собрать в кулак всю силу воли, чтобы не взять их в рот. Кэйа далеко не спец по части ледяных компрессов, иной раз он неуклюже машет руками или перебарщивает с силой охлаждения, но сейчас Дилюк чувствует, как боль сходит с него лавиной, оставляя после себя восхитительное чувство долгожданного облегчения. Лёд затягивает его губы, пробирается в рот, кожа мало-помалу срастается под пальцами Кэйи. — Но к целителям ты всё же сходи, — шёпотом говорит Кэйа. Открыв глаза, Дилюк понимает, что Кэйа выглядит так, словно всерьёз подумывает протолкнуть пальцы ему в рот. Дилюк оглаживает рукой бок Кэйи, и тот вздрагивает, когда он подбирается к рёбрам. — Ты тоже, — сухо говорит Дилюк. Кэйа корчит недовольную гримасу, но Дилюк перехватывает его руку и тянет обратно на себя. — Ещё чуть-чуть, — слегка раздражённо бухтит он. Кэйа усмехается и кладёт ладонь обратно. Лёд тает в рту, боль от покрытых волдырями тканей отступает. Дилюк блаженно стонет, отступившее воспаление приносит за собой приятное умиротворение. Зрачок Кэйи многозначительно расширяется. — Нужно идти, — напоминает Дилюк скорее самому себе. Говорить куда проще, когда твой язык не распух и не сочится кровью. Кэйа драматично вздыхает. — Мастер Рагнвиндр, вы такой неромантичный! Дилюк многозначительно обводит местность рядом, задерживаясь взглядом на телах застрельщиков, с которыми расправился по дороге сюда. — Не вижу столика на двоих. Кэйа прижимается поцелуем к его потрескавшимся губам. — Ну, если дело только в этом…***
На улице по-прежнему невыносимо жарко, но дорога в Мондштадт пролетает незаметно и в приятном безмолвии. На полпути они позволяют себе передышку, опускаются на землю под сенью цуйхуа. Продолжительная тишина, атласной лентой между ними приятная, обволакивающая. Им есть о чём помолчать, и Дилюк всегда находил это уютным. Кэйа жует лист мяты, листая кодовую книжку. Дилюк кусает переспелый закатник, от сладкого сока приятно вяжет во рту и обожжённом горле. Дилюк чувствует, как ломит тело, одежда пропахла гарью и потом, но ему не привыкать. Кэйа рядом, цел и невредим, остальное не имеет значения. Приятный ветерок дует в лицо, ворошит волосы. Дилюк чувствует, что впервые за сутки он может вздохнуть спокойно. Отбросив книжку в сторону, Кэйа слизывает сок у Дилюка с подбородка, проводит языком выше, пока не находит губы и не вовлекает в ленивый вдумчивый поцелуй. Они позволяют себе насладиться моментом и задержаться ещё немного. После безмолвных предгорий город кажется шумным и чересчур оживлённым. К вечеру воздух сгущается, горожане закрывают свои лавки и отправляются тратить честно заработанную мору — есть, пить, бросать монетки бардам, которые с ранними сумерками вышли на улицы, наполняя их незатейливыми мелодиями. Головная боль снова возвращается. Дилюк провожает хмурым взглядом каждую старушку, которая останавливает Кэйю, чтобы поздороваться. Откуда у него столько престарелых знакомых? Он вступил в лигу заядлых игроков в лото? А что, это очень в духе Кэйи. У собора Дилюк встаёт как вкопанный. Кэйа оборачивается. Его лицо расслабляется, слегка подняв брови, он кривит губы в ухмылке. — Ты серьёзно? — он недовольно цокает языком, и судя по тону, вопрос риторический. Не такие уж у него серьёзные травмы, чтобы побитой собакой ползти к рыцарям и просить о помощи. Дилюк стоит мрачнее тучи. — Ладно, как скажешь, — отмахивается Кэйа и заходит в штаб-квартиру Ордо. А Дилюк идёт к церковным целителям. Долгие неприятные десять минут он сидит и стоически терпит, как Барбара запихивает ему пятерню в рот, при этом стараясь поддерживать подобие непринуждённой беседы. От Дилюка в ответ почти на всё доносится нечленораздельное мычание. Ожоги проходят. Даже головная боль — и та отступает, оставляя после себя приятную усталость. Ради Кэйи он совершал много необдуманных и сумасбродных поступков, и совершит ещё столько же, если потребуется; нога за ногу, он плетётся на винокурню, и хотя его не особо смущает то, как он сейчас выглядит, он всё равно чувствует себя немного жалко, потому что напоминает мокрую облезлую кошку. Дома его встречает Аделинда. Удручённо вздохнув, она отдаёт распоряжение приготовить тёплую ванну, а сама усаживает Дилюка за стол, ставя перед ним полную тарелку тушёного мяса. Он ест без особого аппетита, после чего поднимается в ванную и падает в постель, поваливаясь в беспробудный сон.***
Он просыпается в темноте, не сразу понимая, где находится. Он с трудом разлепляет глаза. Его не покидает тревожное ощущение, что в комнате он не один. — Это всего лишь я, — говорит знакомый голос. Это ничуть не успокаивает. Дилюк переводит сонный взгляд на Кэйю. Лунный свет серебрит смуглую кожу, оттеняет точёные черты лица. Дилюк замирает точно завороженный. — Что ты здесь делаешь? — спросонок во рту каша, он едва ворочает языком. Выражение лица Кэйи меняется, его озаряет что-то, чего Дилюк не видел уже много лет, а затем Кэйа улыбается знакомой хитрой улыбкой. — Вот, — он кладёт лист бумаги Дилюку на грудь, похлопывая сверху. — Копия шифра. Дилюк разворачивает листок и пробегается глазами с плохо скрываемым удивлением. Надо бы сказать «спасибо», но вместо этого у него вылетает: — Но зачем? — Всё моё — твоё, забыл? — губы Кэйи трогает улыбка, он зажмуривается. Очаровательно. Облегчение снова наводняет легкие изнутри. С Кэйей всё в порядке, он в безопасности, он здесь, рядом, а значит ничего плохого не случится. Он лично об этом позаботится. Дилюк хватает Кэйю за рубашку и рывком тянет в постель. Кэйа падает рядом, но в процессе ненароком заезжая локтём Дилюку в живот. Дилюк в отместку щиплет его в бок. — Прости, прости пожалуйста! — Он устраивается сверху и забавно морщит нос. Кэйа хватает его за подбородок и целует. Дилюк всё ещё полусонный, его движения неуклюжи, конечности подчиняются словно бы нехотя. Мягкие губы находят губы Кэйи и тыкаются наугад. Кэйю, кажется, это только умиляет. Его дыхание учащается, вдохи становятся более рваными. Он прикусывает нижнюю губу Дилюка в поцелуе, и не встретив возражений, тихо стонет, наваливаясь сверху всем телом. — Отсоси мне. Кэйа посмеивается. Он нечасто берёт у него в рот, скорее предпочитает дразнить до тех пор, пока не доведёт Дилюка до исступления, это отдельный сорт удовольствия — видеть, как Дилюк надрывно стонет, стыдливо пряча лицо, и кончает себе на живот. — Какие мы ненасытные, — шепчет Кэйа, ведя губами по его щеке, параллельно задирая рубашку наверх. Дилюк вздрагивает, когда холодная кожа перчаток касается оголённой кожи. — Сними перчатки, — просит он между поцелуями, вяло постукивая по запястьям Кэйи. — Слушаюсь, капитан, — паясничает Кэйа, но вскоре отстраняется, на ходу стягивая зубами перчатки, и седлает его бёдра. Постельное бельё под ними сбилось, Дилюк на пробу двигает бёдрами навстречу. — Помнишь тот наш Праздник ветряных цветов? Дилюк краснеет до кончиков ушей, когда понимает, о чём говорит Кэйа. Кэйа редко вспоминает о прошлом, а уж тем более в постели, потому что это верный способ убить либидо за секунду. Кэйа покачивается сверху, трётся бедрами. Кровь приливает к члену, по телу разливается покалывающее желание, стекающееся к основанию позвоночника. — Я отказываюсь это повторять, — хриплым голосом протестует Дилюк, чувствуя губами улыбку Кэйи. Дилюку на беду Кэйа расценивает это как разрешение предаться воспоминаниям. — Архонты, ты такой красивый. Тебе так шли цветы, вплетённые в волосы. Я чуть не отлетел, когда тебя увидел, — бормочет Кэйа, прикусывая кожу на шее и потираясь о него бёдрами. — Как же громко ты пел под моими прикосновениями. Тебе понравилось стонать мне в рот, верно? — Заткнись. — Голос предательски срывается. Под весом Кэйи собственное тело ощущается тяжелым, теплым, размякшим. — Или ты мне отсасываешь, или пошёл вон. Кэйа отстраняется и смотрит на него с такой нахальной улыбкой, что аж бесит. — Твоё желание — закон, принцесса моя. Одним движением Кэйа грациозно избавляется от рубашки. Дилюк знает, в чём его секрет. Когда Кэйе было пятнадцать, он две недели кряду тренировался красиво скидывать с себя одежду в постели, и тренировки, безусловно, не прошли даром. Правда, виртуозность Кэйи заканчивается на моменте, когда приходится сползти с кровати и выпутаться из штанов. Полностью голый, он залезает обратно в постель, задирает Дилюку рубашку до самых ключиц и прихватывает зубами сосок, обводит языком. Он бессовестно ухмыляется, когда Дилюк выгибается навстречу. Кэйа медленно спускается ниже, покрывая влажными поцелуями рёбра, живот, выступающие косточки, оглаживает ладонями покатые бока. Наконец он обхватывает бёдра и разводит их в стороны. Дилюк дышит глубоко, под ладонями Кэйи кожа отзывается приятным покалыванием. Он уже болезненно твёрд, член ноет, требуя внимания. К своему стыду, Дилюк испускает вопиюще непристойный звук, когда Кэйа обхватывает губами его головку, но слыша довольно мычание в ответ, Дилюк решает: в бездну стыд. — Ты сегодня был просто великолепен, — горячее дыхание обдаёт налитый кровью член. Дилюк вздрагивает, упираясь руками Кэйе в плечи. — У меня колом встал, когда ты выдохнул огонь. Не изменяя себе, Дилюк фыркает даже тогда, когда член пульсирует у Кэйи во рту. Кэйа обводит мокрым языком голову, ласкает, размазывая слюну. — Тебя заводят очень странные вещи. — Странные? Что странного в том, что я нахожу своего… — Когда он запинается, у Дилюка сердце подскакивает в груди. — Что меня заводит, когда ты выпендриваешься? — Выпендриваюсь? — возмущённый до глубины души, Дилюк приподнимается на локтях. Кэйа самодовольно ухмыляется ему в лицо, взяв его с поличным, и в данной конкретной ситуации Дилюк находит эту его улыбку чертовски сексуальной. — А разве нет? — Кэйа приспускается ниже, вылизывает ему мошонку и, раздвинув ягодицы, касается языком прямо там. Дилюк судорожно сжимает бёдра, но Кэйа не позволяет ему этого сделать и обводит тёплым влажным языком тугую дырку. Дилюк надсадно стонет, хватая ртом воздух. Кэйа принимается нежно по кругу вылизывать его дырку. Внизу живота всё стягивается в тугой узел. Кэйа открывает рот пошире и прижимается к дырке, посасывая кольцо мышц, изредка нарочно задевая языком. Дилюк издаёт загнанный придушенный вскрик, что-то среднее между визгом и стоном. Кэйа стонет ему в дырку, посылая вибрацию вверх по позвоночнику и прямо в голову, темнота перед глазами всё взрывается ослепительными фейерверками. Кэйа снова скользит языком вверх к основанию члена. Слава Архонтам, Кэйа, по-видимому, смилостивился над ним, решив наконец завязать с поддразниваниями. Он медленно проводит языком от основания до головки и решительно вбирает его в мокрый горячий рот. Твою же мать. У него блядски умелый язык, и абсолютно блядски отсутствует рвотный рефлекс. Кэйа сосёт со знанием дела, старательно двигая головой в такт движениям, и от столь отточенного мастерства аж досада берёт. Досада — или злоба, Дилюк ещё не решил. Дело в том, что у Дилюка за плечами в этом деле практики ноль, поэтому всякий раз, когда он задумывается, что Кэйе доводилось ласкать кого-то другого, его грудь распирает от ревности. Случайный счастливчик, а вернее, какой-то ублюдок, видел сомлевший задумчивый взгляд Кэйи, когда он подстраивался под нужный темп, помогая себе рукой, чувствовал, как иногда Кэйа задевает член зубами, как он прерывисто дышит, выпуская член изо рта. Клятый урод наверняка был груб, и с присущей таким типам неблагодарностью, скорее всего, даже не понял, какое сокровище ему досталось. — Хватит пялиться. — Уголок рта Кэйи подрагивает, будто он едва сдерживает улыбку. Он мягко касается внутренней стороны бедра, поглаживает, его движения успокаивают. Дилюк давно заметил, что Кэйа крайне разговорчив в постели, и предположил, что его изрядная болтливость — это своеобразный способ отвлечься от ненужных мыслей и поймать настрой. — Я не пялюсь, — Дилюк проводит ладонью по лицу. Кэйа посмеивается. Дилюк чувствует дыхание у себя на члене и, не разрывая зрительного контакта, смотрит, как Кэйа заглатывает член целиком. Кэйа однажды сведёт его с ума. Он красив, как высеченная из камня статуя. Невозможно не залюбоваться на острые скулы, озорные морщинки у глаз, на то, как по подбородку стекает густая слюна, когда он втягивает щеки. Да, Кэйа невозможно красив, решает Дилюк, а с членом во рту — так и вовсе восхитителен. Кэйа посасывает его член, обводит языком, и Дилюк, глядя перед собой расфокусированным взглядом, ахает, запрокидывая голову назад и мелко дрожа. Острое, жаркое удовольствие пронзает всё тело, Дилюк ощущает приятное покалывание где-то под кожей, живот сводит приятная истома. Он резко сжимает волосы Кэйи в знак предупреждения. Кэйа отзывчиво стонет с членом во рту, узкое горло сокращается и вибрирует от усердия. Он берёт карающий темп и удваивает усилия. Дилюк вскрикивает, подбрасывает бёдра и кончает неожиданно даже для самого себя. Кэйа старательно сглатывает всё до капли, обхватывая его ноги и не давая закрыться. Разнеженный, Дилюка шало хлопает глазами. Руки беспомощно падают по швам, он обмякает на кровати, потерявшись в ощущениях. Выпустив изо рта член, Кэйа прислоняется щекой к внутренней стороне бедра, вдыхая терпкий запах пота, и переводит дыхание. Он целует рубец у него на боку и садится. Дилюка начинает снова клонить в сон. Он лежит, распластавшись на постели и, щурясь, смотрит на Кэйю из-под полуопущенных ресниц. — Как ты хочешь? Кэйа усмехается, устраиваясь рядом. — Ты вот-вот отрубишься. Дилюк даже глаза разлепить толком не может, плавая в горячей послеоргазменной неге. — Подумаешь, — бухтит он. Кэйа кратко целует его, мазнув языком по нижней губе. — Повернись на бок, — командует он. Дилюк безропотно повинуется. Пока Кэйа роется в тумбочке, Дилюк, зевая в ладонь, прикидывает, каковы его шансы вырубиться с членом в заднице. Кэйа задирает его ногу и обильно смазывает внутреннюю сторону бедра, сначала одну, затем вторую. — Сожмешь ноги? Давай, детка, сожми их поплотнее для меня. Или устал? Дилюк невнятно мычит в знак согласия и наугад пихает его локтём в ответ на чересчур снисходительный тон. А потому что нечего обращаться с ним как с хрустальной вазой! Кэйа убирает волосы у Дилюка с лица и приникает губами к шее, проталкивая член между бедёр. Не сдержавшись, Дилюк низко и протяжно стонет с первым толчком. Кэйа по-свойски запускает руку ему под рубашку и сжимает грудь, теребя торчащий сосок. Веки тяжелеют. Дилюк чувствует, как отключается под аккомпанемент влажных шлепков кожи о кожу. Он чувствует жаркое дыхание у себя прямо над ухом, чувствует, как часто пульсирует член Кэйи у него между ног. Дилюк отстранённо думает о том, как здорово в конце тяжелого дня трахаться до потери сознания без ругани в качестве извращённой прелюдии, а потом засыпать вместе. — Как здорово… — в полудрёме вздыхает он. — «Здорово», серьёзно? — фыркает Кэйа, в его голосе угадывается улыбка. Дилюк сонно ворчит, плотнее сжимая бёдра. — Ох, блять! — Кэйа сдавленно ахает. — Да, вот так! — Он зарывается лицом ему в волосы, целует затылок. — Детка, ты просто умница. Кэйа осыпает его похвалой, сорвано дышит, и Дилюк понимает: он близко. Голос Кэйи обретает чувствительную хрипотцу, свойственная ему ирония исчезает без следа, он тонко всхлипывает на каждом толчке. — М-мх, твою мать, — хрипит Кэйа. — И почему мы в шестнадцать до этого не додумались? Было невыносимо терпеть, зная, как ты стонешь. Архонты, знал бы ты, как меня тянуло к тебе… Дилюк тянется рукой назад, наматывает его волосы на кулак и резко тянет на себя, заставляя прижаться к нему сзади. — Ты был пьян, — зачем-то уточняет он. — Это для храбрости, — охает Кэйа. Ритм его толчков сбивается, он то ускоряется, то осекается, жестко вбиваясь Дилюку между бёдер. — Ты не представляешь, как долго я мечтал тебя поцеловать… Сон снимает как рукой. Слова Кэйи цепляют что-то внутри. Беспорядочные яростные шлепки и внезапное признание Кэйи пускают сердце вскачь. Дилюк осоловело вздыхает. — Ты был моим первым. До тебя я ни с кем не целовался. Кэйю подбрасывает, он вбивается как можно глубже и мгновенно срывается в яркий опустошающий оргазм. Он водит носом Дилюку шее, сдавленно сопя. Дилюк чувствует, как полуобмякший член Кэйи пульсирует между ног. — Честно? — срывающимся голосом спрашивает Кэйа. Дилюк запускает руку ему в волосы. Кэйа скулит, приникая ближе. На какой ответ он рассчитывает? «Шутка! Конечно, нет»? Вполне возможно, но такой ответ скорее в духе Кэйи. Правда в том, что Дилюк никогда не смотрел ни на кого так, как он смотрит на Кэйю, никто близко не завораживал его так, как он, и Дилюк знает, что это взаимно. Они видят друг друга насквозь. — Честно, — лаконично отвечает он, отпуская его волосы. — Я чуть в штаны не кончил, когда ты меня поцеловал. Кэйа хихикает. — Слава Барбатосу. Дилюк корчит кислую гримасу. Упоминание Барбатоса в постели ещё один действенный способ убить либидо. Кэйа падает рядом, чмокая его в плечо. По-хорошему, им стоит принять горячую ванну: они оба липкие от пота, полупрозрачная сперма подсыхает у Дилюка между ног, но он не находит в себе сил пошевелиться. Дотянувшись до прикроватного столика, он достаёт носовой платок и кое-как вытирает ноги, а потом, улыбнувшись, блаженно закрывает глаза. Он млеет от того, насколько Кэйа тёплый, как прижимается к нему со спины, как мычит себе под нос, лениво взбегая пальцами вверх-вниз по его животу. Дилюк лежит в лёгком приятном ступоре, бесполезные попытки отдышаться погружают окружающий мир за пределами постели в тишину. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы… — осипшим голосом спрашивает Кэйа. Дилюка хватает только на заинтересованное «м-м?» в ответ. — Как там говорят?.. Связать себя узами брака? Дилюк распахивает глаза. — ЧТО? — Ну, раз уж я всё равно почти всегда ночую у тебя… — медленно протягивает Кэйа, по-прежнему водя пальцем по его животу. — И чисто с бюрократической точки зрения, это… — Не понял! — взвивается Дилюк вскакивает на постели, недобро сверкая глазами. Жар приливает к лицу, сон снимает как рукой. — С бюрократической точки зрения?! Кэйа обалдело хлопает глазами и замирает так, словно Дилюк отвесил ему пощёчину. — Э-э… Ну да? — Да как у тебя язык только повернулся! — закипая, шипит Дилюк. И как только этот засранец каждый раз умудряется дать ему пинок под задницу? — Я… Да я не в том смысле, — Кэйа садится, поднимая руки вверх, то ли собираясь взять его за руку, то ли в знак капитуляции. Дилюк подскакивает на ноги. Видок у него, поди, тот ещё: растрёпанные волосы, сбившаяся ночная рубаха. Он нависает над кроватью точно злой дух, явившийся по души несчастных, и медленно поднимает голову, чтобы не взорваться. — Не в том смысле, говоришь? — чеканя каждое слово, цедит он сквозь зубы.***
Рассвет брезжит на горизонте, прогоняя прочь очередную бессонную ночь из поместья Рагнвиндров. Виски отзываются ноющей болью, глаза будто песком натёрли, но оно того стоило. Одежда беспорядочно валяется по всей комнате, и, лежа на кровати, Дилюк упивается своей маленькой победой. Кэйа лежит рядом голый, раскинув руки в стороны, в голубых глазах мерцает благоговейный трепет. И, кажется, Дилюк впервые видит его таким. — Так это значит «да»? С бюрократической точки зрения, разумеется, — подтрунивает Кэйа. Дилюк слишком измотан, чтобы удостаивать это осмысленным ответом. Остатки сил ушли на трехчасовые вопли и секс-марафон до утра. — Засунь это точку зрения себе в задницу. Кэйа меняется в лице, он самодовольно оскаливается. — А может лучше ты засунешь туда кое-что другое, м? «Откуда только силы на подколки берутся», — думает Дилюк, и бросает на него испепеляющий взгляд. Кэйа вытягивает руку над собой, любуясь тонким золотым кольцом. Дилюк неосознанно переводит взгляд и жалеет, что не выбрал какую-нибудь вульгарную безвкусицу. Например, бриллиант размером с булыжник. Учитывая экстравагантный стиль Кэйи, ему бы пошло. (Четыре часа назад, Дилюк выудил из шкафа небольшую коробочку. Кэйа поражённо уставился на него. — Ты уверен? — Абсолютно. Я с девяти лет об этом мечтаю, — со всей честностью, на которую способен, отвечает Дилюк, и теряется, когда понимает, что голос Кэйи дрожит. — Я помню, но… Я думал, ты передумаешь со временем. — Кэйа. — Дилюк берёт его за руку. — В мире нет ничего, в чём я был бы настолько уверен.) — Так значит, мы теперь в б… — Кэйа открывает рот, и он тут же его захлопывает, первая буква слетает с губ, но продолжить он не решается. Дилюк пока не знает, но у Кэйи уйдёт много времени, он переберёт кучу метафор, синонимов и крылатых выражений, прежде чем однажды произнесёт это слово целиком. Сейчас Дилюк твёрдо знает одно: его любимый лежит, затраханный, в его постели, любуется кольцом на безымянном пальце, и каким-то образом умудряется острить. Кэйа решает повременить с громкими словами, и заглядывает Дилюку в глаза. — Да уж, не так я представлял себе завершение этого дня. Дилюк ловит его руку. Металл холодит кожу, и от этого приятно вдвойне. — Уже утро, Кэйа, — как бы между прочим говорит он, потому что доказывать что-то бессмысленно. — Что, правда? В таком случае… — усмехается Кэйа и притягивает Дилюка к себе. Тот дёргает бровью и смешливо фыркает, но охотно заваливается сверху. — С добрым утром, любимый.