Ярость волчицы

      Исин спал беспокойно, пересохшими губами периодически шептал что-то невнятное, словно о чём-то умолял, и сбивчиво дышал, в такт неровному сердцебиению. Чунмён лежал рядом, тихо звал альфу по имени, боясь коснуться его, чтобы не выдёргивать резко из сна.       Они просто лежали рядом на кровати, и то благодаря Ифаню, который грубо и, едва ли не силой, приказал Исину поселиться в доме Мёна. Кровать супруги делили на двоих, но по душам, о своей новой роли в жизнях друг друга, не разговаривали, несмотря на то, что знакомы с детства и часто в укромном месте леса делились своими секретами. Оба родились в лучшие времена для оборотней, когда существовали одна стая, один вожак и один закон. Её разделили пополам, чтобы контролировать две территории леса: восточную и южную. Обе стаи несколько лет назад были едины, и Чунмён помнит это замечательное время, словно это произошло вчера. Одна большая семья, три поколения, дети и старики вместе, свадьбы молодых парочек и волнительные моменты сражений за омегу. Исину тоже предложили бороться за звание альфы Чондэ, и неизвестно, кто бы победил, если бы он не отказался. Своё решение он объяснял тем, что ещё не готов заводить семью, а сам, едва уйдя в стаю южных земель, сразу вышел замуж. Чонина, который вхож в обе стаи, Исин и Чунмён часто уводили в сторону, чтобы расспросить друг друга о личном. Чунмён интересовался семейным счастьем Исина, а Исин спрашивал не вышел ли замуж Чунмён. Только Чонин знал, что когда-то эти двое влюблились друг в друга самой первой и чистой любовью, которая никогда не забывается и остаётся в сердце навсегда. Всё изменилось, когда Чунмёна выдали замуж, тогда прекратились тайные расспросы Чонина, и жизнь пошла на самотёк, без интриг, без мечты и без друга. И вот прошло два года, стаи вновь слились в одну, а Исин и Мён не знали, как проходила жизнь друг у друга за это время, и о чём можно расспросить.       Исин не реагировал на голос, тяжело дышал, и пара капель пота скатилась к вискам от волнения и тревоги. У него вид отчаянья, которого Чунмён не мог вынести и принялся мягко гладить парня по руке, продолжая мягко звать его по имени и просить проснуться. Страшный сон подарил омеге возможность коснуться горячей кожи Исина, погрузиться в далёкие воспоминания, где два друга ещё волчата, объявившие охоту на взрослых, но вскоре они станут подростками, готовыми к любым шалостям и, наконец, настанет вынужденное деление стаи, которое и отдалило влюблённых друг от друга. Чунмён не хотел себе признаваться, что Исин — его первая любовь, потому что это означало бы, что вновь придётся привязываться к альфе, вновь бояться его потерять и вновь страдать от того, что омега ему не нужен.       — Да проснись ты уже, горе волчье! — с улыбкой склонился над ним Мён и потрепал его по щекам, замечая слёзы в уголках глаз Исина.       Стальной хваткой Син прижал к себе парня, и тому оставалось только повиноваться, ведь не очень хотелось сломать себе пару рёбер при любой попытке сопротивляться сильному альфе. Исин ещё толком не проснулся, поэтому не понимал, что творит, продолжая удерживать в крепких объятиях податливое тело омеги. Он резко перевернул его на спину и повис над ним, продолжая тяжело дышать и возвращаться в реальность, обдумывая свой поступок. Слёзы непроизвольно упали на подушку возле светлых волос Чунмёна, образовали тёмное пятно на красной наволочке, но омега с широко раскрытыми глазами смотрел на Исина, пытаясь понять, что могло присниться страшного из-за чего у оборотня такая реакция после пробуждения.       — Прости, — возвратился на своё место Исин, убирая с себя одеяло, — мне приснилась последняя охота. Сейчас я лучше пройдусь по лесу.       — Ифань обещал откусить ухо всем альфам, кто посмеет выйти на улицу ночью, потому что у Бэкхёна началась течка, а ночью он более уязвим, потому сегодня дежурят его родители.       Исин всплеснул руками от нелепости. Бэк его не интересовал ни в каком плане. Пару лет назад он только понаслышке от Чонина узнал, что у Чондэ родился сын, и он ни за что бы не навредил семье друга. Но этого никто не поймёт, как и болезненное состояние его души, поэтому пришлось лечь на бок, спиной к Мёну, и пожелать ему спокойной ночи, делая вид, что вновь уснул. Невозможно спать, когда сердце всё ещё помнит чувства из страшного сна, а холод проходит по спине лёгкой дымкой от воспоминаний картин из сновидения. Страх потери настолько въелся в мозг Исина, что он начал посещать его во сне. Альфа соврал Чунмёну о том, что ему снилась последняя охота. Ему снился он, Мён, и его у него отбирала свинцовая пуля человека. Исин перевернулся на спину, чтобы поговорить с мужем об их будущем, но тот лежал на боку, сунув ладонь под щёку, и крепко спал. У него такое же спокойное выражение лица, как и во сне, когда он лежал мёртвым на влажной земле, смешивая под собой утреннюю росу и кровь.       Исин всегда подчёркивал красоту Чунмёна, считая её необычайно нежной и холодной одновременно. Казалось, на его лице нет ни одной лишней линии, ни одного неправильного изгиба, а глаза всегда дарят мягкий взгляд из-под густых ресниц. Чунмён смотрит на всех в стае одинаково, он всех любит, всеми дорожит, и когда-то Исин коллекционировал эти взгляды, направленные на себя. Он провёл кончиками пальцев по щеке омеги, отмечая, что она по-прежнему гладкая, словно шелк. У Чунмёна в волчьем обличье шёлковая шерсть, в то время, как у остальных она будто плюшевая. Это делало его породу особенной.       Исин улыбнулся своим тёплым воспоминаниям, провёл пальцем по губам парня, ощущая лёгкое дыхание на своей коже, и лёг лицом к нему, чтобы смотреть на спящего омегу и думать о том, что он — его муж. Это звучало смешно, но этот факт приняла вся стая, и противится её воле нельзя. Даже меланисты уже в курсе дел своих врагов и надеялись, что приплода в союзе не будет. А Исин не мог поверить, что он замужем за Чунмёном. Будучи подростком, он мечтал об этом, ждал первой течки Мёна, чтобы попросить у вождя право быть альфой для омеги. Он отказался от поединка с Минсоком, потому что ждал Чунмёна, но течка у того пошла поздно, когда Исина в другой стае отдали замуж. И вот судьба издевательски вновь свела их вместе, словно хотела посмотреть, что из этого получится. Не намечалось торжество свадьбы, праздничный вой, а только факт вожака: отныне они пара. Исин не хотел навязываться, не хотел насильно привитых отношений, но понимал, что как только будет течка, он должен выполнить свои обязанности. Оставалось смириться со своей участью, радоваться, что ему не достался в пару Бэкхён, который слишком юн, а Исин порой бывает груб, чем легко заденет невинную душу парня. Какая с них пара, если один страдает от своего супруга, а семейная жизнь тяготит ярмом на шее? По мнению альфы, Мён тоже будет не счастлив, но стоически всё перенесёт, потому что опытен в жизни и знает, насколько она бывает жестока.       Исин поднялся с постели, чтобы прекратить гладить мужа, подошёл к выходу, уловил силуэт спящего Ифаня возле костра и унюхал поблизости Кёнсу. Поскольку выходить из домов альфам запрещено, Син подозвал к себе омегу и попросил принести ему что-то перекусить. Кёнсу всегда придёт на помощь, с понимаем отнесётся к тому, что альфа голоден, а его омега отдыхает, и без слов выполнит просьбу. Молчание — лучшая сторона Кёнсу, но и она же самая страшная, потому что омега без предупреждений воплощает свои планы в жизнь, которые часто идут врознь с желанием вожака. Чунмён потратил комок нервов, пытаясь вжиться в роль мужа Исина, несколько ночей не спал, и Кёнсу пошёл на уступки, обращаясь в зверя и выбегая за пределы поселения, чтобы найти дичь, которая в ночи легко ловится. Мелкие зверушки прятались, учуяв оборотня, а сонные белки взобрались на самую верхушку сосен, спасая свою шкуру от острых когтей хищника. Их настороженность грозила Кёнсу тем, что ему придется идти ловить рыбу. На рассвете стая выйдет на охоту, поэтому лесным обитателям придётся туго, но выполнить своё обещание омега должен в короткие сроки, поэтому убегал всё дальше, надеясь, что Чонин крепко спит и не заметит пропажи супруга.       Запах чужака омега принял со злым прищуром, всплеском адреналина в кровь, он распушил шерсть на спине, всматриваясь в темноту и вычисляя свою цель среди деревьев. Этот запах раньше не приходилось улавливать, он не принадлежал меланистам, и молоком не пахло, как если бы приближался щенок. Пахло взрослым альфой, поэтому Кёнсу оскалился, делая медленные шаги в сторону чужака, чья белая шерсть отчётливо виднелась между широкими стволами дубов. Вся стая должна почувствовать, что на территорию шагнул посторонний, но, если Ифань не гнал всех на помощь к товарищу, Кёнсу решил сам пригнать к ним чужого. Это его личное решение, порыв души, и он не обговаривался со всей стаей.       Оборотень оказался крупный с высокими мощными лапами и белой шерстью. Повстречать в своих края ещё одного альбиноса Кёнсу не ожидал, но приготовился атаковать, прижимая грудь к земле для прыжка. Чужак его чуял, задрал нос, улавливая в воздухе омежьи запахи, и огляделся, пытаясь понять, куда бежать от неминуемой атаки. В лесу он не ориентировался, мог только уловить свежесть реки, но, переплыв её, на другом берегу на него нападут меланисты, оставят на белом теле укусы и, в лучшем случае, прогонят обратно на территорию стаи Ифаня.       Кёнсу резко и с рыком выскочил из-за кустов, раскрыл пасть и наметил цель, намереваясь выдернуть клок шерсти из боков альфы, чтобы тот не смел больше вести себя так, словно находится дома. Тот увернулся, мельком заметил, куда приземлился омега, и прыгнул в сторону дерева, пытаясь спрятаться за ним, но возле хвоста услышал клацанье зубов. Кёнсу заставлял его отскакивать, зная, что альфы крайне редко нападают на незнакомых им омег, а значит, оборотень будет юлить по лесу, пока омега не успокоится и не будет готов к разговору.       Кёнсу грозно прорычал, оттолкнулся лапами от земли и прыгнул на оборотня, целясь пастью в его холку. Альфа испугался не на шутку, поджал хвост и уши, и рванул с места, всей душой не желая связываться с разъярённой волчицей, у которой от природы красные глаза, как у всех альбиносов, залились кровью. В какую-то секунду чужак подумал, что омега охраняет своих волчат, поэтому гонит альфу дальше от дома, но от Кёнсу не пахло молоком и щенятами, и его беспричинный гнев напугал альфу ещё больше.       Увидев мерцание костра и смешанные запахи стаи, чужак понял, что попал в ловушку, замедлился и забился к стволу дерева между корней, принимая на себя тяжёлый рык Кёнсу в морду. Дабы показать, что он сдаётся, оборотень принял обличье человека, закрыл голову руками, не смотря на зверя, и быстро протараторил:       — Не ори на меня! Уйду я из леса!       Кёнсу отошёл в сторону, но лишь для того, чтобы уступить добычу вожаку. Ифань подошёл к парню, понюхал его грудь, касаясь влажным носом кожи, и принял человеческий облик, становясь на равных с незнакомцем, чтобы тот хоть немного успокоился. Это проявление чести для него, ведь сам предводитель предлагал ему быть гостем в его стае, сесть у костра, погреться и поесть. Ифань знал беспощадность Кёнсу, поэтому понимал, насколько испугался чужак, но первое уважение он заслужил, ведь не кинулся на омегу в ответ, а стоически перенёс его нападение.       Парень не поверил своим ушам и глазам. Вожак крупнее его, но не настолько, чтобы ощущалась разница. Если бы стая выбирала главного, то двое альф могли бы посоревноваться, а, может, устроили бы драку за право быть первым, и кто знает, кто бы одержал победу. Ифань оценил его физические данные и повёл к костру, замечая пытливые взгляды из домов.       — Тебя как зовут? — Он сел во главе, и почуял запах Тао, который медленно брёл на своё место, едва переставляя лапы.       Меньше всего Тао хотел двигаться. Ему плохо, болел желудок, а мышцы не могли выдерживать привычную нагрузку при ходьбе, поэтому он с тяжестью и вздохом лёг рядом с мужем, положил свою голову ему на колени, показывая гостю свою значимость в стае, и впал в дрёму, пытаясь проспать болезнь.       — Чанёль! — отозвался парень и принял из рук Кёнсу деревянную чашку с травяным чаем.       Он поблагодарил омегу, взял чашку ладонями и понюхал чай, расплываясь в улыбке от блаженства перед напитком. Ифань за ним наблюдал, гладил мужа, ощущая пальцами его мягкую шерсть, и размышлял параллельно о своих планах на счёт будущего стаи. Чанёль — оборотень-альбинос, как и стая Фаня, но никто не слышал из разговоров людей, что альбиносы есть ещё где-либо.       — Откуда ты пришёл, Чанёль? — вожак старался говорить мягко, хотя в душе он тряс Ёля за плечи и выпытывал всю информацию про альбиносов.       — Я путешествую! — кивал Ёль, гордясь своим увлечением в жизни, — Бывал в разных местах, видел много пород животных и различных птиц, но никогда не задерживался больше двух дней на одном месте.       — Ты видел альбиносов?       — Конечно! — Чанёль взял чашку в одну руку, а другой широко жестикулировал.       Его история жизни заинтересовала многих, только Мён крепко спал, вымотанный мыслями о браке в последние дни. Исин и Минсок присели у порогов своих домов, не нарушая приказ вожака, и с любопытством слушали рассказ Ёля про оборотней.       Оказалось, что на востоке соседней страны альбиносов много, их стаи насчитывают по тридцать особей в каждой, и у них нет проблем с выживанием на одной территории с другими породами. В одной из таких стай родился Чанёль, вырос, а, когда настало время обзаводиться семьёй, он объявил, что отправляется жить отшельником.       — Я был слишком молод, — оправдывался Чанёль и, кажется, обиделся на своё прошлое, — а омега старше меня на три года. В тот момент я хотел свободы, а не семейной жизни. Я был не готов!       Ифань немного прищурил взгляд, начиная понимать причину, по которой гость ступил на чужую территорию. Безусловно, он почуял, что в здешних краях обитают такие же альбиносы, как и он, но таилась и другая причина, по которой Чанёлю пришлось красться по лесу, не подавая голос своим сородичам. Карма, за подобную хитрость, настигла его в виде Кёнсу.       — Ты учуял нашего течного омегу, — практически не шевеля губами, проговорил Ифань, продолжая пристально наблюдать за Чанёлем.       Молодой оборотень насторожился, слыша где-то со стороны домика глухой рык альфы, готового в клочья порвать любого оборотня за своего сына. Фань игнорировал злость Минсока, да и тот не переступал порог, помня приказ. Но за Чанёлем наблюдал Чондэ, которому можно свободно гулять по лесу, однако, он сидел рядом с мужем и слушал рассказы отшельника.       — Вы правы, — не скрывал произошедшего Чанёль, — я почувствовал в лесу умопомрачительные феромоны.       — Ты правда думал, что сможешь провести с ним время так, чтобы стая об этом не узнала?       Ёль цокнул языком от недовольства, чем вывел из себя Чондэ. Тот обернулся зверем и с одно прыжка оказался возле гостя. Глядя в глаза злой волчицы, альфа увидел в них жажду крови, а хищный оскал заставил задуматься над общим положением стаи и их правилами жизни в лесу. Нет ничего плохого, если альфа попробует заигрывать с омегой, да и в присутствии других альф можно устроить привычную для оборотней драку, которая решит, кому из самцов быть с омегой. Чанёль хоть и насторожился от рычания Чондэ, но старался оставаться максимально спокойным, чтобы выяснить ситуацию и понять, куда он попал.       — Я так понимаю, вы отец течного омеги, — искоса смотрел он на зверя, сжимая чашку в руках, и перевёл взгляд на Ифаня, у которого от всего происходящего появилась лёгкая улыбка на лице.       Он понял характер гостя, поэтому решил с ним немного поиграть, не видя от него никакой опасности. Хоть Чанёль сильный, выносливый и крупный, но вреда нанести не сможет, иначе бы потребовал выйти к нему на бой альфу Чондэ, чтобы в драке решить, достоин ли он быть отцом детей Бэкхёна.       — Я не настаиваю, — вовсе отвернулся от омеги Ёль, — И не надо на меня рычать! Созовите всех волчиц, и пусть они уже по очереди меня облают! Это у вас в стае традиция такая?       — Нет, — продолжал гладить мужа Ифань и чувствовал его тяжелое дыхание, — У нас проблема с рождением волчат. Люди отравили воду, и оборотни стали редко беременеть.       Чанёль поставил чашку на землю, деловито сложил руки на груди и с недоверием посмотрел на Ифаня, обдумывая свои умозаключения. Если бы к нему относились более гостеприимно, то он бы промолчал, не шёл наперекор слов вожака, но не сдержался и указал на Тао:       — Я носом чую, что с зачатием у вас проблем нет. Может я и отшельник, но беременных волчиц на своём веку понюхал достаточно.       Наступила тишина, нарушаемая только треском костра и уханьем совы. Чондэ успокоился и присел на землю, стараясь с расстояния принюхаться к Тао, у которого сердце замерло на несколько секунд от слишком уверенного в себе Чанёля. Он не верил, что беременный, и все факты указывали на это, но упёртый Ёль настаивал на своём, тыкал пальцем в свой нос и уверял, что за последние четыре года жизни нюхал многое.       Чонин присел на порог дома за спиной Кёнсу, предлагая ему на своей широкой ладони горсть ягод. Поскольку возникла тупиковая ситуация, то Ин решил вступить в разговор, наблюдая, как супруг аккуратно берёт по ягоде и наслаждается их сочностью. Угодить мужу в таких мелочах — настоящее счастье для альфв. Ифань видел, что выдержать характер Кёнсу может лишь Чонин, потому что он от природы наделён тонким пониманием любого взгляда и своей нежностью способен растопить любую грубость. Ему нравился характер Кёнсу, и каждый раз, когда ему удавалось побеждать у него в споре или в его выходках своей мягкостью, он получал награду в виде улыбки супруга, что являлось высшей похвалой.       — А я подозревал, что Тао беременный. — Чонин обнял свободной рукой Кёнсу вокруг талии и положил голову ему на плечо, согревая и так горячее тело омеги собой, — Я не знаю, как объяснить запах беременной волчицы, но я бы сравнил его с теплом. Тао пахнет этим теплом. Я всё ждал, когда объявят, что в стае будет пополнение, но все молчат, вот и я молчу.       — На секунду, — поднял руку Минсок и выглянул из дома, взглядом улавливая вожака. Раз голос подал Чонин, то и Мин не желал стоять в стороне и высказался: — Я везде нюхал беременного Чондэ, поэтому помню, как он пах. Мой голос будет за то, что Тао в интересном положении.       Ифань посмотрел на Исина, у которого совсем недавно погиб беременный супруг, но тот молчал, только уставшим взглядом наблюдая за всем происходящим, а Чанёль выпрямил спину, довольно улыбался, чувствуя за собой союзников.       — Мы все нюхали беременных омег, — спокойно и с выдержкой проговорил Ифань, хоть у самого душа разрывалась от желания стать отцом, — Могу сказать, что для меня Тао пахнет кровью. Я не говорил ему это, потому что не знаю, откуда взялся этот запах, но, да, он изменился.       Тао прижал уши к голове, волнуясь от того, что его обсуждают преимущественно альфы, а омеги предательски молчат. Непонятные сгустки стали выходить относительно недавно, поэтому могли повлиять на его запах, однако признаваться в этом омега не хотел и боялся, он даже подумать не мог, что при наличии подобных проблем, окажется ещё и беременным. Ведь странная болезнь может пагубно повлиять на плод, затруднить роды и вовсе привести к летальному исходу.       Его выручил Бэкхён, которого все давно унюхали, но игнорировали. Бэк стоял недалеко и слушал любопытный разговор. Его манило всё новое, взрослое, ведь ему говорили о том, что такое может и с ним случиться когда-то, а мысль о беременности главного омеги стаи наполнило сердце радостью. Бэк представил, что когда-то и его будут так же обсуждать, решать, чем он пахнет в период беременности, и ненароком возникает вопрос: на кого будут похожи волчата? Конечно, они все будут белыми и красноглазыми, но в человеческом облике они разные, чаще всего похожие на одного из родителей.       — Бэкхён, подойди! — мягко позвал его к костру Ифань, когда Бэк стеснительно стоял возле дерева, пытаясь не смотреть на опешившего гостя, и представил ему новоприбывшего: — Это Чанёль!       Бэкхён пытался быть серьёзным, взрослым, но улыбка предательски выдала игривое настроение омеги, его взгляд покосился на уши гостя, а чёртики в глазах запрыгали. О лопоухих детях Бэк никогда не думал, но уши так забавно торчали, что хотелось их укусить, а лапами одновременно слегка царапать живот альфы.       — Можете познакомиться поближе, — разрешил Ифань, и Бэк залился румянцем, а Чанёль приоткрыл рот от удивления, не ожидая подобного предложения, ведь без слов ясно, чем окончится близкое знакомство альфы с течным омегой.       Чондэ грозно зарычал, не доверяя Ёлю своего единственного ребёнка, однако Ифань заставил его замолчать и смириться с решением.       — Мы не должны упустить подобной возможности, — объяснял вожак, — Если наше количество и дальше будет сокращаться, то все наши дети станут друг другу братьями и сёстрами, что вовсе сведёт шансы забеременеть к нулю. Нам нужно разбавлять кровь! Прими уже, Чондэ, тот факт, что твой сын должен стать мужем и отцом!       Чондэ тяжело сопел, сверлил взглядом Ёля, после своих слов Ифань поспешил отправить гостя и Бэкхёна прогуляться по лесу. Он знал, что Чанёль не обидит омегу. По сути, Ёль отлично сойдётся с характером Бэка, потому что умеет уступать, да и искал он омегу с течкой не просто так, а потому, что готов стать отцом и взять ответственность за семью на себя.       Чанёль не ожидал увидеть столь юного омегу, поэтому только присматривался к нему, не касаясь и боясь быть грубым, выглядеть неотёсанным дикарём и бестактным подобием человека. Со столь нежными созданиями надо быть предельно аккуратным, не кидаться на них, как голодный на курицу, а начать знакомство с лёгких прелюдий. Бэк болтал без умолку, рассказывая о жизни в лесу, о своей семье и задел тему меланистов. Ночная прогулка сопровождалась повестями о подвигах и поражениях стай, о том, что у меланистов родились сразу два щенка, и о потере беременного омеги.       — Вы враждуете? — удивился Чанёль и присел возле реки, предлагая сделать то же собеседнику.       — Очень давно. Я родился, а вражда уже была. Мы боремся за территорию.       — Очень глупо воевать, когда в стае проблема с деторождением. Достаточно пары минут драки, чтобы убить взрослого оборотня, но для рождения щенка и его воспитания требуется два года.       Бэкхён пожал плечами и пристально смотрел на альфу, изучая свои ощущения. Организм подавал сигналы, которые мозг не мог распознать, потому что никогда ранее не сталкивался с подобным. Со всем телом творилось что-то непонятное: периодическая дрожь, напряжение в мышцах, обильные выделения и тяжелое дыхание. Бэкхён не мог это контролировать, а Чанёль поставил на себе крест, потому что не мог сопротивляться влечению. У Бэкхёна настолько открытый взгляд, что хочется испортить омегу, но Ёль старался не спешить.       — Когда у тебя была течка?       Бэк покраснел настолько, что при свете луны, румянец приобрёл светлый оттенок, а взгляд стыдливо опустился вниз, и ответ стал понятен без слов.       Чанёль тихо проскулил и сглотнул слюну. От его поведения зависело, как в дальнейшем Бэк отнесётся к альфам и к периоду течки. Надо сделать так, чтобы он думал об этом, как о лучшем периоде в своей жизни, поэтому Ёль продолжил его опрашивать.       — Ты когда-нибудь целовался?       Едва прозвучал вопрос, как Бэкхён быстро поднял взгляд и впился им в альфу, отрицательно мотая головой:       — Нет, но очень хочу! Родители постоянно целуются, и им это нравится, а я боялся, что так и останусь не целованный.       Чанёль кивнул через силу, смотря на Бэкхёна, который встал на четвереньки и подставил лицо для поцелуя, готовый начинать, но альфа решил всё по-своему, поэтому, для начала, стоило показать, что поцелуи бывают разные и все очень приятные. От простого касания губами толку не добиться, поэтому он придвинул Бэка к себе, чтобы тот ощущал его тело, обнял, прижимая к себе вплотную, и быстро усадил к себе на руки. Хоть омега не понимал, почему их губы так далеко друг от друга, но спросить не успел, потому что Чанёль принялся мягко целовать ему спину, обжигая горячим и совратительным дыханием, нежно поглаживая его тело кончиками пальцев, заставляя того покрыться мурашками от возбуждения, Чанёль утопал в бархате кожи Бэкхёна. В его руках совсем юный омега, запах которого не испорчен альфами, но лишь вблизи Ёль понял, что не так с Бэкхёном. Целуя его между лопатками, заставляя пошло выгибаться, он посадил парня на землю и встал на колени, немного укусил его за плечо и приподнял лицо за подбородок, поворачивая к себе, чтобы подарить его первый поцелуй. Бэкхён дрожал от возбуждения, он опустил ресницы, едва смотря на Чанёля, и с трепетом сердца ждал этот первый поцелуй.       Бэкхён пахнет целиком и полностью, что альфе не приходилось никогда наблюдать. Гладкая кожа пропиталась только его, Бэкхёна, запахом, поэтому, куда бы Ёль не целовал, всюду ощущался головокружительный для альфы аромат. Он мягко смял губами губы Бэка, тот напрягся, но Ёль дал ему время привыкнуть, немного отстранился и вновь повторил, продолжая ласкать его тело, и только потом углубил поцелуй, после чего Бэк резко вдохнул. Он неуверенно коснулся альфы, кончиками пальцев изучая его тело, и не подозревая, какой силы воли стоит Чанёлю, подготавливать омегу к половой жизни.       Больше всего ему мешал чей-то взгляд в затылок, словно охотник прицельно наметил свою жертву, и Чанёль подозревал, что за ними наблюдает Чондэ, который не желал отпускать от себя сына, хоть он и видел, что тот уже ластится к альфе, сел ему на ноги и обвил руки вокруг его шеи, а Ёль аккуратно гладил его бёдра, обращаясь с омегой, как с хрупкой драгоценностью.       — Давай пробежимся по лесу? — предложил Ёль, смотря Бэкхёну в глаза и замечая в них полную отдачу альфе. Это означало, что Чанёль всё делает правильно, но ему не хотелось продолжать ласки под пристальным взглядом волчицы, — Тебя катали когда-нибудь на себе оборотни?       Бэкхён кивнул:        — В детстве, когда я научился принимать облик человека.       — Тогда вспомни детство! Я тебя прокачу. Будешь показывать, куда мне бежать.       Он обернулся зверем, подставил спину Бэку, но тот первым делом тронул его уши, замечая, что они действительно шире, чем у вожака или Чонина. Такая забава немного отвлекла его от дела, но Чанёль терпеливо ждал, когда же закончится изучение его части тела и Бэкхён залезет к нему на спину. Пришлось немного присесть. Оборотни, в среднем, в три раза больше, чем самый крупный волк в природе, но встречались и ещё больше за счёт массивного тела. Такие Чонин и Ифань, теперь же Бэкхён запускал пальцы в шерсть ещё одного крупного оборотня, который поднял его, дождался, когда омега примостится на нём и обхватит шею руками для удобства, и рванул с места, радуясь, что они скроются от глаз настырного родителя. Он представил, что своровал жениха из родительского гнезда, и эта мысль ему так понравилась, что он от удовольствия фыркнул, не скрывая эмоций.       Их бег заметили Чонгук и Тэхён, которые, сидя на дереве, тихо обсуждали появление Ханя в их стае. Будучи воспитанными с честью, они никак не могли понять, откуда взялся посреди леса волчонок. Чонгук предположил, что Джин точно должен догадываться, потому что обладает довольно хорошей интуицией, и он очень сблизился с волчонком, принимая его, как родного сына. Видя Бэкхёна, восседающего на большом оборотне, парни приподнялись на ветках, проводили взглядом парочку и переглянулись, думая об одном: откуда взялся ещё одни альбинос?       — Это даже не ребёнок, — щупал ногой нижнюю ветку Тэхён, чтобы устойчиво на неё стать, — Неужели прибился к ним чужак?       — Не лес — загадка! — ворчал Чонгук, спускаясь следом за мужем, — Не нравится мне, когда врагов больше, чем нас. Может, предложить Джуну сделать набег на этих белокурых и сократить их численность?       — Откажется, пока дети не подрастут! — махнул рукой парень и спрыгнул на землю, — Да и крупный такой прибился к ним, что я, пожалуй, соглашусь с Джуном и подожду молодняк.       Чонгук склонился к его уху и прошептал:       — Пока вы будете ждать, этот чужак с Бэком сделают пару волчат.       — Вот и хорошо! — кивнул Тэкхён, направляясь к дому Джуна, чтобы сообщить новость, — Значит, они будут ждать, пока дети подрастут, и точно на нас не нападут.       Чонгук замер, пытаясь всю информацию разложить по полочкам в голове, но не получалось. Замкнутый круг из постоянных ожиданий и родов ему не нравился. Оборотень должен жить в сражениях, чуять запах крови и адреналина, а не коротать серые дни от течки к течке.       Услышав, что в соседней стае пополнение, вместо мужа заговорил Джин, лёжа на кровати с Хосоком возле живота.       — Вот как, — задумчиво пробормотал омега, — Значит, в наш лес могла прибиться беременная волчица, которую убили охотники, а Ханя выкинули вместе с потрохами. Ему очень повезло скатиться с холма и выжить, иначе, его писк могли услышать люди и убили бы.       Намджун, кормивший в этот момент на кровати Ханя с помощью хвоста Юнги, пришёл в ужас от слов мужа и попросил не говорить подобных страшных вещей, на что Джин ответил кратко:       — Но такова наша реальность, и на подобную жестокость способны только люди. Оборотни — существа большие, а Хань настолько мал, что его легко не заметить среди внутренностей.       Намджун прижал к своей груди волчонка и поднял палец вверх, важно делая заявление:       — Он хорошо кушает! Через неделю или две уже сможет есть наравне с Хосоком!       Юнги обернулся к нему и пробормотал:       — Это будет самая радостная новость для меня, а пока поспеши его покормить, потому что у меня есть свои дела. Пока я здесь работаю соском, мой супруг голоден.       Хосок повалился спать, отлипая от отца, а Джин спрыгнул на пол и лениво потянулся, разминая лапы и вытягивая спину. Малыши много едят, поэтому ему приходится чаще всего лежать, а так хотелось побегать, чтобы каждая мышца приятно напряглась. С просьбой о присмотре за детьми он обратился к стае. Отказать никто не мог, поэтому Джин выбежал на улицу, вдохнул ночной прохладный воздух и посмотрел на яркое ночное небо, любуясь каждой звездой и представляя, что когда-нибудь сядет вот так вместе с детьми и с восхищением посмотрит на небосвод. Больше всего ему хотелось принять облик человека, взять детей за руки и пройтись по влажной траве на рассвете. К сожалению, это будет осенью, когда малыши достигнут полугодовалого возраста.       Сокджин побежал к реке, наслаждаясь своеобразной зарядкой, и заметил, как сильно захотелось обернуться человеком. В звериной шкуре тесно, она полезна, преимущественно, для выслеживания врага, охоте и чуткости. А человеческое тело создано для нежности, ведь кожа — орган, касания к которому будоражат все чувства, до самой души. Джин хотел понежится с мужем, переплести их пальцы, целовать его губы и насладиться телесными ласками, но терпел ради волчат.       На другой стороне реки стоял Чунмён, рассматривая на поверхности глади отражение яркой луны и думал про Исина, про семейную жизнь и о возможном появлении волчонка в стае. Громкий голос, возмущённого скорой свадьбой сына, Чондэ невозможно не услышать, поэтому о сне Мён позабыл и решил уйти подальше от скандала, но даже ночью у реки он встретил Сокджина, нарушая тем самым желаемое одиночество. Луна дарила чёрной шерсти серебряный оттенок, а Чунмён только притянул к себе бледные колени, делая вид, что ему не до разборок с кормящей волчицей, живот которой свисал от обилия молока. Джин насторожено приподнял лапу, унюхав омегу, затем инстинктивно принюхался к траве, ища в ней следы альбиноса. Но Чунмён не нарушал границу, поэтому оскорбился подобным недоверием к себе и направился домой, где его ждал скандал, больной Тао и попытки выяснить, что произошло за час сна.       Сзади раздался громкий чих. Мён обернулся, поверх кустов замечая, что на другом берегу в нос Джину что-то попало. Волчица тёрла лапами морду, пыталась избавиться от зуда, но чаще всего мелкие букашки лапками цепляются внутри ноздрей, и единственная возможность избавиться от этих назойливых насекомых — обернуться человеком. Мён широко раскрыл глаза, с ужасом представляя, как Джин, ради получения комфорта, пожертвует двумя волчатами. Он чихал, тёрся носом о траву и недовольно урчал, но всё ещё оставался зверем. Чунмён с болью в сердце переживал за будущее чужих волчат и приготовился кинуться Джину на помощь, но резко повернулся в право, услышав лёгкий шорох, и принюхался, пытаясь определить, кто приближается. Пахло настолько непонятно, что парень присел на пятки, опасаясь врага. Смесь из запахов крови альбиноса, навоза и человеческого пота вовсе ввели его в замешательство, и только резкое ощущение пороха дало понять, что враг пробрался на территорию оборотней. Мён всмотрелся в ночной лес, тихо двинулся вперёд, становясь на четвереньки и вычисляя местоположение людей. Ноги ступали по холодной земле, но сырость только в пользу, ведь запах влажной шерсти в это время года присутствует везде, что осложняет людям поиски оборотней.       Чунмён остановился, из-за дерева наблюдая за человеком с ружьём в руках. На его плечах висела шкура оборотня, что привело Мёна в ярость, и он опустился грудью ниже к земле, вычисляя идеальный момент для нападения, чтобы не упасть на дуло ружья. Ему повезло не стать мишенью благодаря тому, что он в облике человека легко стал незаметен в темноте. В противном случае, его белая шерсть стала бы его погибелью. Но человек заметил Джина, которой своим шумным поведением выдал себя за считанные секунды. Он продолжал бороться с мошкой, желая поскорее от неё избавиться, и катался по земле, не замечая, что он у человека на прицеле. Из-за затруднённого дыхания он не мог унюхать опасность и продолжал громко чихать. Чунмён плавно принял вид зверя, зло прищурился, скапливая в груди ненависть, которая должна обрушиться на охотника, посмевшего убить оборотня, прикрыться запахом его шерсти, чтобы спутать следы для зверей, воспользоваться его шкурой, чтобы переплыть реку, ступить на чужую территорию и решившего убить кормящую волчицу. Мён с одного прыжка бросился на человека, от тяжести крупного зверя курок нажался непроизвольно, и раздался выстрел, но в этот момент Чунмён сжимал челюсти на шее мужчины, узнавая в остатках запаха шкуры убитого супруга Исина, и это вовсе застелило сознание ненавистью. Омега не отдавал отчёт своим действиям, острыми когтями впиваясь в тело охотника и пробуя его кровь на вкус, которая заливала землю. Человек умер быстро, но оборотень не отпускал его, ожидая, когда кровь станет холодной.       Джин резко вскочил на лапы, озираясь по сторонам и пытаясь понять, что произошло. На другом берегу он заметил Чунмёна, уловил запах крови как человека, так и оборотня. Проклятая букашка всё же вылетела из ноздри, но Джин заворожено ждал, когда на белой шерсти Мёна появится красное пятно, и станет понятен итог схватки человека и зверя, ведь отчётливо пахло раненым оборотнем. Разъярённый зверь, даже критически раненный, способен держать мёртвую хватку, пока сердце жертвы не остановится, поэтому Чунмёна стоило оттащить от трупа. На выстрел примчались Исин и Ифань, а Мён всё ещё не падал на землю. И только опустив морду вниз, Джин почувствовал, как по ней стекает кровь. Он мог бы посмотреть, куда ранен, но для этого надо стать человеком, а позволить себе такого омега не мог, зато с изумлением осознал, в кого всё-таки целился охотник, и кому Джин обязан не только своей жизнью. От страха он прижал уши к голове, боль в правом ухе резко запульсировала, и оборотень попятился назад. Альбиносы могли упрекать своего сородича в том, что тот спас врага, а Джин не сможет стоять в стороне, кинется защищать Чунмёна, что приведёт к драке, в которой две стаи вновь сцепятся во всю силу. Лучший выход для Сокджина — вернуться домой и не видеть, что произойдёт в стае альбиносов, тем самым не провоцируя драку и сохраняя молоко.       Исин пришёл в ужас от поведения Чунмёна. Тот поднял морду в сторону товарищей, тяжело сопя от переполняющих эмоций, а кровь стекала по его морде, груди и лапам. Белоснежная, шёлковая шерсть, которой нет ни у кого из стаи, превратилась в произведение искусства кровавого художника. Чунмён рычал, не желая, чтобы к нему подходили и касались, но Исин слушать ничего не хотел, подбежал к мужу и, обняв того за шею руками, пытался оттащить от мертвого тела. Альфа заметил шкуру на плечах охотника, уловил тонкий и знакомый запах, сам захотел покинуть это место, чтобы не думать о том, как проходил процесс снятия шкуры и что сделали с ребёнком.       — Идём, пожалуйста, — пытался тянуть на себя Мёна Исин, но тот цепко впился когтями и упирался, — Идём купаться! Не будь упёртым, словно Бэкхён!       От слов мужа Чунмён начинал успокаиваться, но всё ещё не двигался с места, исподлобья смотря на супруга, затем перевёл взгляд на останки тела.       — Да знаю я! — Исин двумя руками схватил мужа за холку и тащил к реке, — Но давай думать о живых, а о мёртвых позаботится бог!       Чунмён покорно отошёл в сторону и разрешил затащить себя в реку, где сменил облик на человеческий и с виновным видом ждал, пока Исин смоет с него кровь. Омеге казалось, что всё это неправильно, Син не должен так спокойно реагировать на произошедшее, ведь Чунмён признался, что защитил Сокджина. Охотник мог убить его, после чего меланистов стало бы на трёх меньше, и это позволило бы альбиносам смело нападать на остатки стаи для захвата территории.       — Дело не в том, кого ты защитил, — шептал Исин, поливая спину мужа водой из своих ладоней, — а в том, что человек объявил охоту на оборотней. Если бы Джин не забрал его внимание на себя, то охотник нашёл бы нашу стаю первой. И ещё! — Он провёл пальцами по коже омеги, наблюдая за стекающими розовыми каплями на пояснице, и почувствовал потребность быть любимым, но решил не давить на супруга, потому что невозможно заставить кого-то полюбить, — Если бы ты оказался на месте Джина, я бы очень хотел, чтобы тебя спасли, пусть даже если это сделает враг.       Ифань толкнул в реку то, что осталось от человека, провожая взглядом охотника в последний путь, и следом бросил в воду ружьё. Умно со стороны людей воспользоваться шкурой оборотня, но она не одарила их слухом и запахом зверя, что в конечном итоге стало погибелью мужчины.       — У нас с меланистами общий враг, — смотрел на уплывающий труп Ифань, — причём сильный. Мы, звери, сами разберёмся между собой своими методами, а против человека придётся помогать друг другу, поэтому не вини себя, Чунмён, в своём поступке. Ты поступил правильно. Не стоит забывать о чести, когда дело касается волчат, потому что, дав умереть детям меласнитов, мы потеряем душу. Знай, что меланисты не придут убивать наших малышей, а человек готов идти на подлость, лишь бы уничтожить нас, а дети — лёгкая добыча. — Он повернулся к ним и более громко приказал: — Попробуйте найти общий язык между собой, как супруги, если не хотите до конца жизни думать над каждым своим действием, особенно над тем, которое вы так и не сделали.       Исин осознавал, что слова сказаны в упрёк ему, потому что он альфа и обязан присматривать за своим мужем, создавать ему комфорт, ведь настрой и самочувствие омеги напрямую зависит от его готовности воспринимать альфу как отца своих детей. Из Исина получался плохой муж, а, следовательно, никудышный отец. Даже мимо проходящий молодой Чанёль оказался куда лучшим альфой, чем взрослый и полный опыта Исин.       — Как думаешь, — тихо заговорил Чунмён, когда Ифань вернулся к стае, — Тао беременный?       Исин единственный, кто не высказался на этот счёт. Если бы стая не являлась единой семьёй, то разделилась бы на два лагеря: за беременность и против. Поразительно то, что все омеги, включая самого Тао, были уверены, что беременность отсутствует, а альфы, кроме Ифаня, кивали головами, тыкали пальцем на живот волчицы, клянясь, что там живёт щенок. Ифань держал нейтралитет, чтобы не быть весомым аргументом на чьей-либо стороне. Он заметил, что его супруг сменил запах, но не знал, с чем это связано, а спешить винить в этом беременность казалось слишком самонадеянно.       Исин развернул к себе мужа, залюбовался его холодной и жестокой красотой среди сияния серебра, которое придавали шелковой коже особый блеск. Начинать строить семейные отношения со лжи альфа не решился, поэтому признался:       — Я уверен, что Тао беременный. Точно так же пах мой муж, поэтому, если я ошибся, готов понести наказание.       — А чем Тао пахнет?       На этот вопрос Исин не мог ответить, но согласился с Чонином, который сравнил этот запах с теплом, он не в силах объяснить это подробнее.       — Ты же понимаешь, — тихо шептал Чунмён, приходя к неприятному выводу, — что у Тао может пропасть молоко из-за того, что он беременный принимал облик человека? Нам придётся обращаться за помощью к Джину, чтобы выкормить малыша.       Исин предпочёл не думать об этом преждевременно, но рассказал, что у его покойного мужа молочные железы наполнялись молоком, но живот почти не вырос, словно малыш был совсем крохой. Это насторожило всю стаю, каждый боялся, что ребёнок не развивается или вовсе умер в утробе, но ждали чудо. Исин тяжело вздохнул, ведь так и не узнал, что с малышом происходило не так, и теперь переживал о ребёнке Тао. Яд в реке, который некогда пили оборотни, влиял на самые уязвимые места омег и приводил к ситуациям, когда надо быть готовым к любому исходу беременности.