Маленький человек

      «Мы всегда оставались собою, чему я так рад,       Мы простые ребята, а не Бонни и Клайд».       Мачете — «Нежность»

      Сидя на каменном полу пещеры, Селвени внезапно поняла, как же сильно она устала.       После всех событий, произошедших в последние дни, ей казалось, что у неё где-то глубоко внутри образовался маленький застывший кристалл, ледяной и твёрдый. Кристал промораживал её насквозь, больно, до крови царапая и раздирая остарыми краями, отчего кровь сразу же замерзала.       «Как от яда морозных пауков.» — подумала она отстранённо, прислонившись к стене.       Когда-то давным-давно она набрела на пещеру, уже занятую морозными пауками, и не сразу поняла, о чём свидетельствовал горький запах, витавший в холодном, но душном помещении.       Он почти не ошиблась… Но «почти» не считается — ошибка, пусть даже и небольшая, всегда может стоить жизни. Пусть и не тому, кто ошибся, и пусть даже и не сразу.       От яда морозного паука, попавшего в глаза, стало холодно и захотелось спать; она не знала, что с ней происходило потом, но зрение всё равно вернулось, вместе с жизнью.       «Лучше бы я тогда умерла.»       Мёртвым быть просто, но так думают только живые. Что по этому поводу думают мёртвые, точно неизвестно. Можно сказать, вообще неизвестно, потому что мёртвые, как правило, совсем не разговорчивые и не болтливые.       Её взгляд, бесцельно блуждающий по сторонам, наткнулся на фигуру мужчины, лежащего на кровати поверх застиранного и залатанного одеяла. Несмотря на все её старания, он всё ещё находился между жизнью и смертью, и его лицо было белее снега, выпавшего снаружи на бездушно зеленеющую траву.       «Странно, почему же снаружи снег? — подумала она, только чтобы думать хоть о чём-то. В таких случаях, кажется, обычно люди и не только люди зовут кого-нибудь со двора, или из дома, — просто затем, чтобы позвать. Или гладят собаку. Собака — это, должно быть, хорошо. Но вот только где её найти?       Проблем было много, — и тот факт, что не было ни двора, если не считать все глухие заросли вокруг пещеры, ни дома, если это не холодная и полутёмная пещера, так что собака была скорее уж волшебным словом, от которого просыпались в душе скрытые там мысли и чувства, в которые женщина так долго откзывалась верить и о которых так долго предпочитала на думать, что они сами решили, что их нет. А на улице вроде бы была уже не зима… тем более удивительно, почему выпал снег. Может, он выпал к чьей-то смерти? Хотя… огромен Тамриэль, огромен, пуст и бесприютен, и мало ли чего происходит под его двумя Лунами и при них, как к смерти, так и к чему бы то ни было другому.       Не думать о смерти, — а как о ней не думать, если она всегда была рядом с тобой и вы шли рука об руку? Думаешь, за это время ты научилась тому, чтобы её приручить? Ты ведь даже собаку не завела!       «А кто тогда останется с ним? Мёртвым хорошо — но у мёртвых уже никаких долгов нет.»       Холодный каменный пол манил, как самая мягкая и лучшая постель, на которую хотелось прилечь — и не подниматься уже никогда. Но пока есть, для кого подниматься… пока есть, для кого жить, лучше просто не падать. Не умирать. А то неизвестно ли, когда поднимешься — и поднимешься ли вообще.       «Что плохого в том, чтобы отдохнуть? Мир не заметит моего отсутствия… А я буду спать и не замечу отсутствия мира. На самом деле, я вообще больше ничего не замечу.»       И мир остановился.       Мир умер вместе с ней.       Потому что когда мы замираем, мир замирает вместе с нами.       Что он делает? Когда мы ещё маленькие, он играет с нами в прятки или пытается неуклюже напугать нас? А потом, когда мы становимся старше, взрослее, хитрее и опаснее, он тоже приходит в матёрость, растёт и звереет, как и мы?       Спать, только спать…       Слишком тонка нить жизни, слишком запутаны нити судьбы, и не нам разделить их между собой. Сейчас ночь, и не видно ничего. Свет свечи двоится, плывёт и течёт, как река. Там, внизу, есть река с вечно холодной водой, так хорошо спать на её каменистом берегу под переплетёнными ветвями кустарников… Нет, здесь нет никаких кустов, это не Солнце прячется за тучи, это догорает свеча или её колышет сквозняк… А откуда здесь, в пещере, сквозняк? Где я?..       Где?..       Надо было проснуться.       Надо было сделать хоть что-нибудь из того, что обычно делают живые в таких ситуациях… Но обычно не получалось. Да и не встречала никогда эльфийка никого, кто так просто пришёл бы жить в таких условиях. Знали бы они, через что нам довелось пройти. Знали бы они, через что мне прилось пройти!       Мрачный однотонный свет словно сочился отовсюду, освещая две неподвижные фигуры, словно замершие в вечном сне. И не было никого, кто мог бы подойти и проверить, что они живы, — или убидиться, что они окончательно и бесповоротно мертвы. Где-то снаружи, наверное, была зима, столь обычная для сурового климата Скайрима, и неизвестно, был снаружи пасмурный день или ясная лунная — двулунная — ночь.       А вечереет здесь очень быстро…       «И всё равно мы неразлучны. Даже в твоей возможной смерти. Пусть она слышит, если ты пока даже не знаешь, что я здесь.»       ***       В старом огромном городе, построенном в скале, как приютившееся на вершине горы птичье гнездо, утопало в ярком солнечном свете. Было так тепло и солнечно, что женщина невольно поморщилась и посочувствовала вампирам. Потому что то, что для неё было просто неудобно и хлопотно, по причине аж двух ванн в день — жители Маркарта подтвердят и поймут — то для них могло быть не только настоящим мучением, но и губительно.       Лисбет некстати вспомнила своё детство, далёкое и голодное, которое, к счастью, уже давно осталось позади, и только средний рост, граничащий с низким, и хрупкое, миниатюрное телосложение напоминало ей о том, что всё это было на самом деле. Более того, оно случилось с ней.       Девушка в задумчивости прошлась по комнате, в которой из-за прикрытых окон жара чувствовалась не так сильно и где приятно пахло корицей и травами и царил приятный лёгкий полумрак, взяла в руки большое жёлтое яблоко. Подумала, отрезала кусочек. Что ж, детство прошло, а она всё же выжила, спасибо Госпоже.       Воспоминания не нахлынули, а подползли, подобно виноватой и побитой собаке, к её ногам, подобострастно заглядывая в глаза пустыми глазницами черепов, замерших в вечной угодливой улыбке. В улыбке, которая никогда не была адресована маленькой Лисбет, чуть ли не в младенчестве оставшейся одной во всём мире, и ещё меньше — осознанно.       Теперь же они улыбаются ей, уже будучи мёртвыми, из далёкого прошлого, как сквозь толщу воды. Или сквозь дверцу старого шкафа из морёного дуба, который скрипит каждый раз к перемене погоды.       Скелетам место на кладбище, в крипте, в лесу… В могиле, на дороге, освещаемой двумя Лунами и около древнего упокоища. Скелетам место в шкафу, который они сами никогда не смогут открыть. Не все ведь знают, что на самом деле скелеты не настолько спокойны и мертвы, как это принято думать.       А что происходит с забытыми скелетами, о которых никто больше не вспоминает? Правильно, они превращаются в пыль.       Но в маленьком каменном доме Лисбет, расположенном на скале, пыли нигде не было.       Как и следовало ожидать, кусочек яблока мягко взорвлся во рту разнообразием вкусов, — от молочного вкуса ореха до давно знакомого вкуса плоти. Спасибо Госпоже Намире, она не только спасла Лисбет давным-давно, ещё когда та была совсем маленькой, но и научила вкусно есть, пусть даже у неё на столе был только кусок чёрствого хлеба, и хорошо жить, даже если ей приходилось временами спать в глухом лесу под открытым небом, выше которого были только звёзды. Ночной лес был полон диких зверей, но почему-то ни один из них не осмеливался напасть на одинокую путницу, шедшую куда-то целый день и упавшую от усталости.       Возможно, это была просто чистая случайность, возможно, звери чувствовали, что она существенно отличается от других двуногих, с которыми им уже приходилось встречаться, — а может, она и правда была под защитой и покровительством Намиры. Или же она носила на себе еле заметные, но ощутимые для зверей следы отверженных, которые чувствовали не все люди, но которые, наверное, ощущали дикие звери. Домашние животные не реагировали на женщину никак, — то ли потому, что даже животные не всевидящи, то ли потому, что долгая жизнь в безопасности и рядом с людьми лишила их всех звериных инстинктов, но в разумных существ всё равно не превратила.       Последнее — знак невидимой защиты — нравилось ей гораздо больше, потому что быть любимой богиней отверженных всё-таки приятнее, чем показаться мерзкой даже диким зверям. Не то, чтобы кому-то очень хотелось быть съеденным ими, но показывать всем печать своей отверженности не хотелось никому.       Брошенные, обиженные, опозоренные и униженные, отчаявшиеся, оставленные всеми или кем-то, без кого они не могли жить, не всегда находят убежище в храме.       И далеко не всегда они туда идут.       Или доходят.       Не суть важно, — но когда маленькая Лисбет осталась одна, посреди огромного и странно пустого дома, где впервые за долгое время гулял холодный ветер, призраком завывающий в многочисленных, открывшихся, как оскаленные рты, щелях, а где-то за тяжёлой дверью странно и сильно пахло, на третий день её полного одиночества к ней на помощь пришёл не аэдра и не проповедник.       Пришла странная женщина со смешным именем. Пришла, — и накормила одинокую девочку вкусным мясом. И девочка чувствовала себя настолько одинокой и голодной, что не стала спрашивать у женщины, кто она, ни тем более, где она раздобыла мясо. Наверное, она была охотницей, кем же ещё. Многие маленькие дети Тамриэля знают, что существуют охотники на дичь. Но не все даже взрослые знают, что есть ещё и охотники на других существ.       Лисбет была тогда ещё совсем маленькой, и о том, что произошло в тот день, когда её опекуны умерли, — как она потом поняла, погибли, — но учитывая немногочисленные, но исключительно безрадостные воспоминания о детстве, она поняла, что на самом деле отверженной она была всегда. Наверное, ещё задолго до того, как она пришли к Намире — и та не отвернулась от неё.       Стала Лисбет отверженной с рождения — или же стала ей потом? Она родилась или впоследстве жила в бедности, лично для неё зачастую граничащей с нищетой, в отсутствии любви и там, где совсем мало света во всех смыслах этого слова, — в крошечной каморке под крышей дома, который когда-то был ей родным, и с теми, кто не особенно её любил, но почему-то называл себя её дальними родственниками.       А потом пришла странная незнакомка со смешным именем, которое она придумала только для того, чтобы развеселить одинокую девочку, запертую в доме, и не оставляла её ни на минуту.       Сначала — она сама, потом — Намира и другие такие же отверженные.       Все от природы хотят быть поближе к свету, но как быть, если свет то ли прячется от нас, то ли не знает и не хочет знать о нашем существовании? С другой стороны, там, где тень, тоже много чего интересного. Там радостнее радость, крепче узы, там дают обещания для того, чтобы выполнять их — и там не расстаются никогда. А если и расстанутся, то делают всё для того, чтобы снова воссоединиться с тем, кто тебе дорог.       Лёгкий ветерок, жаркий, словно из плавильни внизу, у канала, пробрался в комнату, пробежался повсюду, пролистал старые книги. Приоткрыл старый альков, стыдливо заглянул в сломенный из старого листа конвертик, где дожидалась своего времени — или безвременья — старая записка. Записка была мягкой, как мох, всех медного купороса и с не менее нежной надписью в конце письма:       »… не лишай меня себя.»       Содержание этого довольно короткого письма Лисбет помнила наизусть. И неважно, сколько времени она носит это послание с собой, — любящие сердца всегда встретят друг друга.       Женщина окинула беглым взглядом утопающее в тени помещние своего магазина, вышла и тщательно зкрыла за собой дверь. С собой помимо всего прочего она взяла тёплые вещи, потому что за пределами Маркарта — солнечного города — будет уже далеко не так тепло.