Под покровом ночи

Незваные гости угомонились уже глубокой ночью, съев и выпив всё, до чего смогли дотянуться, и вроде бы даже разошлись по своим спальным местам. Николай приказал постелить им отдельно — он понятия не имел, в каких отношениях состоят Карамболь и Зося, но уложить их спать вместе приличия бы всё равно не позволили. И хорошо ещё, что тётушка была в отъезде, не хватало только её во всё это впутывать… Вряд ли убийца, идущий за шайкой Карамболя след в след, решится пробраться в имение Безсоновых, но лишний раз рисковать тоже не хотелось. Николай уже начинал проваливаться в сон, когда что-то вдруг потревожило слух. Лёгкие шаги, шелест ткани… Открыв глаза, Николай увидел окутанную ночным полумраком женскую фигуру в белом. Зося остановилась у его кровати, одним быстрым движением вывернулась из сорочки и скользнула под одеяло, тут же прижавшись горячим обнажённым телом. Воздух выбило из лёгких. — Ч…что вы делаете? — просипел Николай, пытаясь отодвинуться как можно дальше и путаясь в одеяле и собственной ночной сорочке. — А на что похоже? — Зося старалась говорить нежно, но слишком уж сильно её выдавал явно слышный скептицизм. — На бред, — честно ответил Николай, вовремя уворачиваясь от мягких губ — поцелуй угодил в щёку. Не то чтобы это было неприятно, но… но нельзя же так! — Может, это он и есть, — прозвучало так тихо, что Николай не мог бы поручиться, что ему не послышалось. Отчаявшись выставить незваную гостью из своей постели, он в конце концов выбрался из неё сам с другой стороны, очень надеясь, что кальсоны и просторная сорочка скроют… неловкость. — Сударыня, я… прошу прощения. Не хочу оскорбить вас, но… — он обошёл кровать, осторожно поднял валяющуюся на полу женскую сорочку — грубоватая ткань, грубоватый крой, ничего изысканного — и протянул владелице, отвернувшись. — Пожалуйста, идите к себе. Или же, если вам не нравится ваша постель, готов уступить вам свою. Девушка замерла в нерешительности, и он вздохнул. — Я не стал бы просить у вас плату за постой, тем более… такую. Зося наконец перестала изображать неподвижную куклу, забрала у него свой предмет гардероба, не коснувшись пальцев, и завозилась — Николай не оборачивался, но надеялся, что она всё-таки вняла его просьбе и одевается. — Нет, это вы меня простите. Я… ошиблась, — она выбралась из постели, слава богу, одетая, склонила голову в подобии поклона, не глядя в глаза. — Доброй ночи, господин Безсонов. — Доброй, — пробормотал Николай, глядя вслед девушке и с некоторой досадой думая, что уснуть теперь будет трудновато. * …но когда после того, как он устроился в постели и даже начал всё-таки задрёмывать, одеяло вновь бесцеремонно откинули, Николай решил, что в такой ситуации даже очень, очень гостеприимный хозяин имеет право потерять терпение. — Сударыня, — гневно начал он, в этот раз уже не заботясь понизить голос, но тут к губам прижалась твёрдая ладонь, и он мгновенно понял свою ошибку. — Тшшш. Карамболь был по крайней мере одет, но это не слишком помогало. В отличие от своей спутницы, он весь будто состоял из острых углов, и пахло от него совсем иначе — потом, табаком, резким мужским парфюмом. Когда он забрался-таки под одеяло, притираясь вплотную, Николай против воли подумал: вот оно как. Вот как могло бы быть, если бы был хоть малейший шанс… Меж тем ловкие пальцы Карамболя — пальцы вора, музыканта и шулера — лёгкой щекоткой пробежались по рёбрам, по боку, по бедру, и скользнули за пояс кальсон, обхватывая полувставший член и поглаживая медленно, нежно. Сладко до поджимающихся пальцев на ногах. — Я знал, что ты будешь рад меня видеть, — прошептал Карамболь, а потом убрал вторую руку с губ Николая и тут же прижался к ним в поцелуе. На несколько мгновений Николай потерялся в ощущениях настолько, что с трудом понимал, кто он, где и с кем, и просто… был. Он раскрыл губы навстречу настойчивым чужим губам и застонал в поцелуй. Так не похоже на прежний опыт с девушками: поцелуй, горький от алкоголя, колючий от щетины, какой-то отчаянно страстный… “Пётр Романыч, вы сбрили усы?” Только ухватив за хвост эту странную мысль, всполохом мелькнувшую в блаженно пустой голове, Николай наконец пришёл в себя. Удовольствие тела мешалось с болью осознания, и он, вместо того, чтобы потянуться снова навстречу, напряг все силы — и оттолкнул Карамболя. — Извольте объясниться, сударь, — процедил он сквозь зубы. Карамболь облизнул припухшие губы и оскалился в своей немного сумасшедшей улыбке. — О, так я снова “сударь”? А мы вроде договорились друг другу не выкать… Но, видимо, в полутьме комнаты всё-таки разглядел что-то в лице Николая и мигом отодвинулся, посерьёзнев. Стало холодно и пусто. Николай сцепил зубы, досадуя на собственную слабость. Это всё не то, не то. Это принесёт лишь мимолётное удовольствие и безбрежную тоску после. — Прости. Я только подумал: приятно проведём время вместе, ничего такого. — И многим ты предлагал… приятно провести время, чтобы не платить иначе? Хотя я вовсе не просил оплату, — бросил Николай злее, чем собирался. — А ты умеешь ударить, и пальцем не тронув, да, князь? — рассмеялся Карамболь, и Николай не заметил бы фальшивую нотку в его смехе, если бы не привык подмечать малейшие детали в поведении окружающих. — Всякое бывало. Слушай, прости. Правда. Верность — это святое, я понимаю. Не думал, что у вас это так серьёзно. — У кого? — переспросил Николай, чувствуя себя полным болваном. Кажется, он умудрился потерять нить разговора. — Всё-всё, я понял, молчу, — Карамболь вытянулся на кровати во весь рост, заложив руки за голову, и от души зевнул. — Сладких снов, Безсонов. Очень остроумно. — Карамболь. — Безсоно… ай, ты что?! — договаривал он уже с пола, куда скатился после того, как Николай применил последний аргумент, банальный и вульгарный — силу. — Можешь, конечно, спать здесь, но на диване всё же удобнее. — Жестокий ты человек, Безсонов! — Карамболь поднялся одним слитным движением, демонстративно отряхнул колени и удалился в сторону выделенного ему спального места, ворча о негостеприимности некоторых представителей высшего общества. Николай вздохнул, смирившись с тем, что нормально поспать сегодня не удастся. Тело, недополучившее удовольствия, требовало своего, но сейчас даже думать об этом было больно. Верность… о, он был бы рад хранить верность, правда. Но кому? И зачем, если тот, кому он её хранит, никогда даже не узнает об этом? * — Надеюсь, больше не увидимся, — Николай крепко пожал Карамболю руку, когда они прощались на углу у Спасской части. Дело о фальшивых деньгах было закрыто, Игольников и Шатун-младший — мертвы, а Карамболь очистил своё имя, помогая полиции. Зося, по словам служанки, покинула дом княгини ещё вчера, так и не дождавшись ни своего спутника, ни Николая. Оставалось только надеяться, что она знала, что делала. От мысли, что они с Карамболем и впрямь, скорее всего, больше не увидятся, было, как ни странно, немного горько. В конце концов, команда из них получилась отличная. — Ты почему так решил? У меня большие планы, — хитро улыбнулся Карамболь. — Какие планы? — Податься в частные сыщики. Как Черлок Холмс. — Хм. Деньгами помочь? — на такое дело, решил Николай, никаких денег не жалко. — Отложил на такой случай. Но спасибо, — Карамболь панибратски хлопнул Николая по плечу. — Ну что ж, совет вам да любовь. Может, свидимся ещё. Он развернулся, чтобы уйти, но Николай схватил его за рукав. — Постой! Кому совет да любовь? Карамболь заморгал, явно сбитый с толку. — В смысле? Ты же сейчас меня не разыгрываешь, Безсонов? — и когда Николай отрицательно качнул головой, нахмурился. — Ну не мог же я так ошибиться. — Как? — Николай, опомнившись, отпустил рукав Карамболя, но вцепился в него взглядом, ища в подвижном лице ответ… на что? — Да нет, не может быть! Вы что, не вместе? — Вместе с кем?! Карамболь, я терпелив, но у тебя просто талант выводить людей из себя! — и привычка говорить десять слов там, где можно обойтись двумя, что в целом было забавно, но сейчас тоже раздражало. Карамболь смотрел на него почти с жалостью. — Когда ты меня переиграл, я подумал, что ты совсем как Черлок Холмс — да у тебя даже доктор Ватсон есть! Когда ты переиграл большого стрррашного тюремного коменданта и спас даму в беде, пусть, хм, и не без моей скромной помощи, — шутовской поклон, — я понял, что ты не как Черлок Холмс, ты намного лучше. И вот как, как, скажи мне, ты, такой умный — и это я сейчас от всей души говорю, заметь! — можешь быть таким слепым? Да доктора твоего я имею в виду! — заметив, что Николай уже опасно близок к тому, чтобы познакомить его спину с ближайшей стеной, Карамболь наконец перешёл к сути. — Он на тебя так смотрит, что, знаешь, я погорячился насчёт слепых — уверен, и они бы заметили. Ай! Ты что де… ты куда меня тащишь? — В Неве тебя утоплю, — прошипел Николай, схвативший этого волка в шкуре агнца за ворот пальто с такой силой, что затрещала ткань. — Не думал, что ты такой негодяй, Карамболь… — Что… Да я серьёзно! Клянусь! Послушай же, дурак ты несчастный! Ну сам-то подумай как следует, ты же умеешь, — он рванулся в сторону изо всех сил, и Николай разжал сведённые пальцы, остановившись как вкопанный. “Подумай”. “Коля!” — срывая голос, кричит Пётр Романович, и его голос сливается со звуком выстрела. Николай открывает глаза: он лежит на неудобной больничной койке, и Пётр Романович облегчённо выдыхает и оседает на стуле — живой. “Дежурил тут всю ночь. Ну и напугали вы меня, Николай Валерьяныч!” “Я в это таинство только вас посвящу, Николай Валерьяныч, как человека чести и моего друга. Будет наш общий секрет от Троекурова”, — Пётр Романович хитро подмигивает, зажигая газовую горелку, а потом протягивает ему рюмку, резко пахнущую спиртом. “Не может быть! Живой! Коля…” — и объятия такие крепкие, что воздух выбивает из груди. Но Николай с радостью согласился бы вовсе не дышать, лишь бы этот миг не заканчивался. “Значит, все всё знали? Один я… идиот! Верил, что вы больны, и что вам нужна моя помощь”, — в глазах Петра Романовича радость мешается с обидой и искренней болью, даже побелевшие губы прыгают, и дрожат обычно уверенные руки. Он всегда рядом. На расстоянии вытянутой руки и даже ближе. Он волнуется так, как, наверное, даже княгиня не волнуется. Доверяет Николаю то, что никому другому бы не доверил. Не встаёт между ним и пулей только потому, что Николай не позволяет, обычно успевая первым. Отринув все сомнения, лезет в самое пекло только потому, что Николаю туда надо. Прислушивается к самым сумасшедшим идеям и доверяет всецело, с ним — хоть в логово дракона, хоть к японским шпионам, хоть даже к Бреусу… И когда он берёт Николая под руку на выходе из участка, или в экипаже садится рядом, прижимаясь плечом, тот просто с ума сходит от этой полублизости, от невозможности получить ещё больше, получить всё. Все те моменты, что Николай бережно хранил в сердце и памяти, как самые дорогие бриллианты, все слова, улыбки, прикосновения, объятия и взгляды — всё это пронеслось перед ним вихрем воспоминаний, едва не сбив с ног. А потом он вынырнул из глубин своей памяти в реальность и обнаружил, что Карамболь осторожно держит его за предплечья и с тревогой всматривается в лицо. — Какой же я дурак, — прошептал Николай. — Просто полный кретин! — А я говорил, — самодовольно усмехнулся Карамболь. А потом вдруг, подавшись вперёд, поцеловал его в губы — быстро и крепко — и тут же отстранился, сумасшедше улыбаясь. — На удачу. Ну, прощай, тёзка! Вот открою своё сыскное дело, и тогда уж посмотрим, кто кого. Николай только покачал головой, глядя ему вслед и чувствуя, как болят щёки от такой же сумасшедшей улыбки. * — Пётр Романыч, — голос не дрожал, и на том спасибо. Но чувствовал себя Николай так, как ни на одном экзамене не было. — Я бы хотел пригласить вас отужинать со мной сегодня. — Конечно, — улыбнулся Пётр Романович, отрываясь от своих колб и реторт. — В трактире? — Нет. Я бы… я бы хотел позвать вас к себе. В гости. — О, — увидев серьёзное, почти торжественное лицо Николая, он тоже посерьёзнел. — Буду рад разделить ужин с вами и с княгиней. — Княгиня в отъезде, — выдохнул Николай, чувствуя себя почему-то так, будто с разбегу нырнул в прорубь на Крещение. И закончил, глядя в глаза: — Будем… только мы. Вы и я. Вы… придёте? Пётр Романович развернулся к нему всем корпусом. Не сводя с него взгляда, выключил горелку, стянул рабочие перчатки. Руки у него снова дрожали, как тогда, после инцидента с Порт-Артуром. Он сделал шаг, другой, сокращая расстояние между ними до минимума, и осторожно дотронулся до тыльной стороны ладони Николая, провёл пальцами вверх и вниз почти невесомо и тут же убрал руку. И наконец, улыбнувшись одними глазами, тихо-тихо выдохнул: — Я приду.