Я взглянул на Смерть так, что тот даже немного потупился, но тут же жизнерадостно оскалился и сделал замысловатый жест рукой.
И меня подхватило и понесло…
Угу, а потом шмякнуло без всякой лишней нежности. На что-то, что можно было условно назвать постелью. Так что некоторое время я просто пытался отдышаться и прийти в себя.
Пришёл. Оглядел окружающую действительность, отчего захотелось побиться головой об стену. Канон не врал — это был чулан и, судя по скошенному потолку, под лестницей. Сам я лежал на продавленном комковатом матрасе, под головой обнаружилась скомканная, не слишком приятно пахнущая подушка, рядом валялось одеяло — видимо, Гарри было плохо и он, будучи в забытьи, метался по своему убогому ложу. Та-ак, что там ещё? Рядом с изголовьем стоял обычный деревянный ящик, прикрытый выцветшей клеёнкой. На ящике лежали ломаные-переломанные, еле живые очки, во многих местах заклеенные скотчем. Рядом с ящиком притулилась потрёпанная школьная сумка, на вбитых в стену гвоздях висели шорты и джинсы воистину слоновьего размера, а также пара застиранных футболок. Тоже немаленьких. Ах да, ещё под потолком болталась запылённая лампочка без всяких признаков абажура, а к стенам было прикноплено несколько рисунков. Обычных детских рисунков — на одном из них был изображён торт с десятью свечами и надписью «С днём рождения, Гарри!», на втором три человека, взявшихся за руки. Мама, папа и сын. Просто три силуэта, нарисованных по принципу «ручки-ножки-огуречик». Рисунок выглядел пожелтевшим, видимо, висел в этой поганой берлоге давно. У меня аж в носу защипало — несчастный мальчишка мечтал о семье, о родителях, которых не помнил, о капельке любви… и, судя по всему, получал взамен только ненависть.
Ладно, поглядим, что с этим можно сделать. Если Дурсли так ужасны, как намекал Смерть, то долго я у них не выдержу. Забьют нафиг, как забили настоящего Гарри. Кстати… Я осторожно ощупал собственное тело. Ну да, всё по списку — худоба, синяки и шрамы на руках, возможно, и переломы были, и не раз… Здоровенная красно-синяя гематома на груди. Потрогал — больно. Шишка на затылке… и пальцы левой руки, опухшие как сосиски, двигаются с трудом… Что ж с ним сотворили-то, прежде чем отправить в чулан?
Мне было ясно одно — с наказаниями «любящая» родня явно перестаралась и явно это было не в первый раз. Если пацан и дотянул до десятилетнего возраста, то точно не их заботами, а собственной магией. Возможно, он вылечил бы себя и в этот раз, но на его ядре стояли ограничители, и тощее, ослабленное постоянными избиениями тело просто не справилось. А может, маленькому Гарри совсем надоела такая жизнь… и он ушёл. Во всяком случае, в этом теле я был один — ни крестража-подселенца, ни памяти Гарри.
Как я его понимаю! Я в теле пацана меньше десяти минут, и уже хочется свалить нафиг. Хоть в Ад — к милым чертям и уютным котлам. Увы, мне такое счастье недоступно. Если я хочу, чтобы мои близкие были живы и счастливы, — придётся разбираться со всем этим дерьмом. И добиваться положительного результата. Никуда не денешься — попала собака в колесо…
Ладно, будем разбираться по ходу. Что там Смерть говорил? Дорогая тётушка скоро явится меня будить? День домашнего раба начинается? Так, а школа? Стоп. Если у Гарри вчера был день рождения, то никакой школы не будет — сейчас лето. И мне придётся целые дни вкалывать на благо гадской семейки. Ладно, повкалываем, заодно и присмотрюсь, насколько эта семейка гадская и можно ли что-нибудь в этом изменить.
А если изменить не удастся? Бежать? Угу, чтоб меня искали и те, и эти. Полиция в Англии пропавших детей ищет очень интенсивно, а насчёт волшебников… Если здесь, как в каноне, обретается милая старушка Фигг со своими котиками, то о моём побеге Дамблдору станет известно очень скоро. И он найдёт способ найти меня и вернуть Дурслям. Да ещё и голове попытается покопаться. Правда, Смерть обещал, что от такого рода воздействий я защищён, но кто знает?
Да уж, куда ни кинь — всюду клин. Вот уж, что называется, угораздило.
Тихие шаги на лестнице. Скрип двери чулана, и довольно-таки противный женский голос:
— Вставай, мальчишка! Пора готовить завтрак.
Я честно попытался приподняться… вот тут-то меня и скрутило. Голова закружилась, меня бросало то в жар, то в холод, кости выкручивало так, словно меня забросили в гигантскую стиралку. Боль была неимоверная, и я всхлипнул. Что за чёрт? Что со мной?
И тут я вспомнил, что Смерть говорил о том, что снимет ограничители с магического ядра, и то, что мне будет плохо. Не знаю, как там насчёт ограничителей, но мне было не просто плохо. Мне было ужасно.
Я скорчился на матрасе, меня трясло, изо рта тонкой струйкой текла слюна, ощущения выкручивания продолжалось… и тут меня кто-то ударил по лицу.
— Не смей притворяться!
Я с трудом разлепил глаза, но увидел только смутное белёсое пятно. Мой мозг вообще отказывался сейчас воспринимать какую-либо информацию, и сказать я ничего не смог, изо рта вырвался только слабый хрип.
— Ладно, ленивый мальчишка, — в голосе добавилось неуверенности, — лежи. Вернон вечером с тобой разберётся.
И дверь чулана захлопнулась, позволив мне загибаться от боли и жара в блаженном одиночестве. Я воспользовался этой возможностью и немедленно вырубился.
А когда очнулся, то понял, что чувствую себя почти нормально. Боль и жар ушли, тело ощущалось лёгким и послушным, но есть и пить хотелось со страшной силой. А ещё хотелось отлить, но привлекать к себе лишнее внимание я опасался. Впрочем, Дурсли «позаботились» о племяннике — рядом с дверцей в чулан стояло пластмассовое ведро с крышкой, сильно воняющее какой-то химией. Правда, сквозь химический запах ощущался ещё один характерный запашок… и я решил использовать ведро по назначению — уж очень хотелось.
Но после того, как я решил эту проблему, есть и пить захотелось ещё сильнее. Особенно меня мучила жажда, и я снова окинул свою каморку внимательным взглядом. Гарри наверняка запирали здесь не в первый раз, вот уж не поверю, что парень сам о себе не позаботился. Где тут можно что-то спрятать… ага…
Я опустился на четвереньки и пошарил в самом дальнем углу за матрасом. Есть! За немного отличавшейся от остальных деревянной панелью была незаметная, но довольно вместительная щель. Именно там прошлый Гарри и припрятал кое-какие запасы. Две литровых пластмассовых бутылки из-под сока с водой, несколько кусков хлеба, пара надкусанных печенюшек и три зерновых батончика. Где их Гарри раздобыл?..
Впрочем, это меня сейчас волновало меньше всего. Я скрутил пробку и одним глотком осушил полбутылки… а потом замер на целую минуту, стараясь удержать воду в себе. Слава Богу, удалось, и я сделал ещё один глоток. И вкус этой не самой свежей воды из-под крана показался мне слаще мёда. Жажда отступила, зато желудок стал терзать жестокий голод. Я смолотил несколько кусков получёрствого белого хлеба, слегка удивившись отсутствию чёрного. А потом до меня дошло — ржаной хлеб обычное явление в России, но не в Англии. Жаль, кстати. Местный белый хлеб имел отчётливый ватный привкус, но это была еда. И я огромным усилием воли удержался от того, чтобы съесть и выпить всё. Неизвестно, когда мне выпадет такая возможность, запасы стоит экономить. И я мысленно поблагодарил прошлого Гарри, а потом пригорюнился. Такие запасы говорили о том, что пацана реально морили голодом, — лишнее подтверждение, что Смерть не обманул насчёт Дурслькабана. Впрочем, поведение дорогой тётушки тоже нормальным не назовёшь.
Желудок снова жалобно заурчал, и я быстренько спрятал остатки воды и еды в ту самую щель. Увы, но сейчас я не могу себе позволить съесть всё это. Мало того, что милые родственнички могут не дать еды, так ещё и мне может стать плохо от слишком большого для этого тела количества пищи.
Кстати, снаружи было тихо. Видимо, Вернон ушёл на работу, а Дадли — к своей банде, и произошло это, пока я валялся в отключке. А Петунья, возможно, уже закончила уборку и сейчас готовит обед. Или вообще покончила с домашними делами и отправилась куда-нибудь по своим делам. Этот вариант, кстати, меня устраивал — можно попробовать выбраться из чулана и осмотреться.
Я подобрался к двери и прислушался. Вроде тихо. Кстати, с кухни вкусно пахнуло едой, и желудок вновь издал жалобную трель. Мысленно пообещав непослушному органу пищеварения много плюшек в будущем, я попросил его заткнуться. Не время сейчас слюни распускать. Мне как можно быстрее нужно понять ситуацию и подумать, стоит ли в неё вписываться или устроить дорогим родственничкам плавный переход в мир иной. Перспектива стать малолетним убийцей меня не особо пугала. Люди, способные издеваться над беспомощным сиротой, заслуживают наказания. Серьёзного такого наказания. Но убийство — это крайняя мера. Если получится добиться от родственничков более-менее вменяемого отношения… Смерть на это намекал… то пусть живут спокойно до моего совершеннолетия. А там видно будет. И вообще — если честно, то руки пачкать неохота… но если доведут…
И не надо думать, что десятилетний ребёнок ничего такого не может. Точнее, пусть полиция так думает. Подрезанный тормозной шланг, неисправность газового оборудования, короткое замыкание… да мало ли что. В конце концов, если я большую часть прошлой жизни провёл за компьютером, переводя чужие произведения, это не значит, что у меня руки растут из того места, где спина теряет своё гордое название. Спасибо отцу и маминому брату дяде Вите — благодаря им я знаю и умею очень многое. В машинах разбираюсь (в проводке, кстати, тоже), повесить люстру, поменять кран в ванной, сделать ремонт в квартире, починить газовую колонку или электроплитку… много чего умею. А уж насчёт обслужить себя — в смысле постирать, сготовить и не зарастать грязью в одиночестве — так это вообще азы. Так что для Дурслей в этом плане я полон сюрпризов.
Раздумывая таким образом, я напряжённо прислушивался к звукам снаружи. Звуков не было, и я решился и попробовал открыть дверцу чулана. Ага, щаззз… Моя милая, любящая тётушка, чтоб ей, суке, в тюрьме вертухайкой служить, перед тем, как уйти, заперла дверцу чулана.
Но если я чего решил, я выпью обязательно… Я внимательно пригляделся и понял, что дверь заперта не на замок, а на щеколду. Так, мне бы сейчас ниточку с иголочкой… Может в запасах Гарри что найдётся? Наверняка ему приходилось пришивать оторванные дорогим кузеном пуговицы, чтобы избежать гнева любящей тётушки.
Я пошарился в каморке и, о чудо, нашёл искомое. Вдел нитку в иголку, просунул в щель, с одной стороны бегунка щеколды, вытащил с другой и аккуратно стал сдвигать бегунок до щелчка.
Не сразу, но мне это удалось. Правда, пальцы левой руки тряслись, как у столетнего старика, страдающего болезнью Паркинсона, но хоть отёк спал — и то хорошо. Сама рука сгибалась, вроде перелома не было… или он самопроизвольно исцелился, пока я валялся в отключке, но её пикантный желтовато-синий оттенок наводил на грустные размышления.
Впрочем, мне было не до грусти. Щеколда наконец-то скользнула по жёлобку, раздался щелчок… и мне удалось отворить дверь. Вот и славно, попробуем вылезти на разведку…
Я осторожно выглянул из чулана и убедился, что первый этаж пуст. После этого я покинул свои апартаменты и тихонечко поднялся по лестнице на второй. Потихоньку заглянув во все комнаты второго этажа, я убедился, что дом пуст. Канон не врал, Петунья была хорошей хозяйкой, везде царила чистота, и приятно пахло освежителем воздуха с лимонной отдушкой. Везде, за исключением самой маленькой гостевой комнаты, расположенной в конце коридора, которая представляла собой смесь свалки со складом поломанных игрушек. Странно, что аккуратистка Петунья позволила себе так запустить комнату, но в каждой избушке свои погремушки. А мне стоит поторопиться.
Я спустился на первый этаж, прошёл на кухню и открыл холодильник. И выругался матом при виде того изобилия, которое мне открылось. Честно, жратвой из этого холодильника можно было бы закормить вусмерть футбольную команду. Дурсли на еде явно не экономили… и морили племянника голодом? Вот как это понимать?
Но опять-таки, медитировать на холодильник у меня времени не было, нужно было создать себе запас еды покалорийнее, чем зерновые батончики и надкусанные печенюшки. И я стал методично отрезать понемногу от копчёного окорока, початой головки сыра, батона салями… потом прихватил яблоко, в хлебнице отначил несколько ломтиков хлеба из початой упаковки. При этом я не забывал откладывать и более скоропортящиеся — сосиску, кусочек манного пудинга, кусочек торта… Всё это я отнёс в чулан и спрятал в тайнике Гарри. Потом наполнил водой пустую бутылку, отыскал в мусорном ведре ещё одну и наполнил и её тоже. Мучиться от жажды я больше не собираюсь, и вообще — запас карман не трёт.
Позаботившись о первичных потребностях своего тела, я решил посетить кабинет дядюшки. Вдруг да найду что-нибудь интересное.
Кабинет Вернона был монументален. Солидная мебель из морёного дуба, кожаные кресла, мягкий тёмно-зелёный ковёр, на стенах пара картин — копии Гейнсборо и Констебла, причём не принты, а написанные маслом. Действительно, солидно и консервативно, у партнёров фирмы, приглашённых в гости, должно вызывать доверие. Похоже, что Вернон не наёмный служащий, а реальный владелец своей фирмы. И довольно-таки неплохой бизнесмен — дом выглядит не просто ухоженным, а очень стильным, кухня полна новой бытовой техники, в гостиной дорогая мебель и огромный телевизор, да и спальни на втором этаже, в которые я мельком заглянул, обставлены богато. Поганая семейка явно не последний х*й без соли доедает, что ж никто не замечает, что их племянник-сирота выглядит, как жертва концлагеря? Неужели внушение магов, точнее одного бородатого «политика»? Насколько мне известно, служба опеки в Великобритании свой хлеб ест недаром… Или тут играют свою роль связи Вернона?
Стоит над этим подумать, но позже. Скоро вернётся Петунья, и если она меня застукает в кабинете драгоценного муженька, то проще будет сразу самоубиться, чтобы больше не мучиться.
Кое в чём мне повезло. Денежки дядюшка, естественно, хранил в сейфе, но вот в среднем ящике стола (запертом, но ключ от ящиков лежал рядом с письменным прибором, так что в них я пошарился) обнаружилась картонная папочка на завязочках, аккуратно подписанная тремя буквами ГДП. Я решил, что это мои инициалы, и не ошибся. В папочке обнаружились: моя метрика, свидетельство об опеке, справка о начислении пособия, справка о налоговых льготах для фирмы «Граннингс» (копия, подлинник, видимо, хранился в документах фирмы). Пособие, кстати, было не такое уж и маленькое, поскольку я считался полным сиротой. Во всяком случае, на тарелку каши и суп три раза в день, а так же на одежду по размеру, пусть и с дешёвой распродажи, хватило бы с лихвой.
Но это были ещё не все сюрпризы. В отдельном большом конверте хранились корешки банковских чеков. Девять штук. Девять лет, начиная с памятного Хэллоуина, некий банк переводил на имя Петунии Лорел Дурсль по двенадцать тысяч фунтов с припиской «На нужды известного вам лица». Ну, какое лицо имелось в виду, я практически не сомневался. Видимо, Дамблдор всё-таки платил Дурслям… и, судя по всему, отнюдь не за то, чтобы Гарри был здоров и счастлив.
С другой стороны, у старика была прекрасная отмазка — тысяча фунтов в месяц — деньги вполне достаточные, чтобы ребёнок ни в чём не нуждался. А если и были какие-то указания насчёт воспитания Избранного, то не дурак ведь Дамблдор оставлять письменные свидетельства, а с этими денежками его старая задница вполне себе прикрыта.
Однако что-то задержался… Пора возвращаться в чулан и изображать умирающего лебедя, а также хорошенько подумать над ситуацией. Можно ли её хоть как-то обернуть к своей пользе или лучше сразу пойти в полицию и попроситься в фостер-семью? Ладно, информацию стоит ещё подкопить, а то ведь отыщут меня маги в любой фостер-семье, как пить дать отыщут. И на какие меры пойдёт Дамблдор, чтобы сделать меня послушным и управляемым, я предсказать не могу.
Поэтому я аккуратно сложил бумаги так, как они лежали до этого, запер ящик и отправился к себе в чулан. Но когда я шёл через гостиную, то почувствовал странное беспокойство… словно под лопаткой зачесалось. Я остановился и внимательно оглядел гостиную. Вроде ничего странного или необычного, кроме огромного количества фотографий толстого ребёнка, снятого в самой разной обстановке, с родителями и без — просто иконостас какой-то. Но ощущение странного зуда не проходило.
Я ещё раз оглядел идеально прибранную гостиную, и взгляд мой зацепился за странную штуковину, стоящую на каминной полке. Позолоченная загогулина напоминающая знак «амперсанд», усыпанная стразиками, вызывала ощущение холода, и я понял, что странный зуд исходит именно от неё.
В памяти тут же всплыли фанфики, в которых миссис Фигг, а то и сам Дамблдор, подбрасывали в дом Дурслей артефакт, вызывающий или усиливающий неприязнь родственников к навязанному племяннику. Возможно ли такое? Кто его знает — может, и возможно, к тому же выглядела эта штуковина на редкость безвкусно, как-то не вписываясь в элегантно обставленную гостиную.
И тут я ощутил покалывание в груди. Невидимые иголочки вонзались в солнечное сплетение, оттуда боль переходила в кончики пальцев, зудело так, что мне хотелось кожу себя содрать, лишь бы это прекратилось. Ой-ой… похоже, после снятия ограничителей моя магия просилась наружу, я был на грани выброса… но если я и впрямь стал сильнее, то от гостиной останутся одни руины… и Дурсли меня точно прибьют. А что, если…
И я положил руку на непонятную штуковину. Кончики пальцев сразу занемели, словно от ледяной воды, ощущение зуда усилилось, и я отчаянно пожелал, чтобы весь этот зуд перешёл в безобразную поделку. Слава Богу, магия меня послушалась. Горячий поток из кончиков пальцев просто перетёк в золотистую загогулину, раздалось тихое «чвяк», и помянутая вещица просто исчезла. Была — и нету. А мне сразу стало легче.
Но раздумывать над странностями собственной магии мне было некогда, бросив взгляд в окно гостиной, я увидел идущую по тротуару к калитке Петунью. Поэтому со всей возможной быстротой я покинул гостиную, ужом проскользнул в чулан и, с помощью болтающейся нитки, вернул щеколду на место. Нитку я вытащил и спрятал вместе с иголкой в тот же тайничок, где хранил её Гарри. И вытянулся на матрасе, закрыв глаза и прислушиваясь к звукам внешнего мира.
Щелчок открываемой двери, быстрые шаги на кухню… из кухни… скрип дверцы чулана. Ага, тётушка решила убедиться, что племянник не откинул тапки от родственной заботы. Браво. Да она просто ангел милосердия.
— Вставай, мальчишка! — раздался голос Петуньи. — Ты достаточно отлежался.
Я продолжал строить из себя умирающего лебедя и даже не шелохнулся. Тогда тётка потрясла меня за плечо, хорошо, хоть бить по лицу в этот раз не стала. Только тут я приоткрыл глаза и молча посмотрел на дорогую родственницу, стараясь изобразить вселенскую боль и печаль.
То ли у меня резко прорезались актёрские способности, то ли исчезновение гадской загогулины сделало своё дело, то милую тётушку слегка проняло.
— Тебе так плохо, мальчишка? — спросила эта добрейшая женщина. — Не притворяйся, вчера тебе досталось не больше обычного!
Ага, если Гарри обычно так доставалось, то я удивляюсь, как он не отправился в мир иной гораздо раньше.
— Убейте меня уже, что ли, — прохрипел я. — Хочу к маме и папе.
— Как ты можешь так говорить, неблагодарный мальчишка! — зашипела Петунья. — Мы взвалили на плечи такую обузу!
Угу, просто зае*ались нести. За тысячу фунтов в месяц можно было и носильщика нанять.
— Вот и не надо больше, — отозвался я. — Хочу к папе и маме. Не буду вставать. Пусть мистер Дурсль меня совсем убьёт. Ему не придётся сильно напрягаться.
И я закрыл глаза и демонстративно отвернулся к стене.
***
Петунья впала в растерянность. Доводить племянника до смерти приказа не было, а тут… И что прикажете делать? Сделать больно? Так племянник на это уже не реагирует. Лишить еды? Он и так голодный сидит. Заставить работать? А он не будет и всё. И вообще — а чего ещё можно лишить мальчишку в наказание? У него даже вещей нормальных нет. Наказать физически? А Вернон вполне может не рассчитать силу… и что тогда? Убьёт мальчишку? Так тот, похоже, этого и добивается. А маги, как бы то ни было, вряд ли будут прикрывать их семью от полиции. И что тогда будет?
Нет уж, этот вредный мальчишка не получит того, что хочет!
***
Некоторое время Петунья молчала, потом странно засопела и, ловко подхватив меня, вытащила из чулана. Думаю, что при дневном свете все мои синяки выглядели впечатляюще, потому что тётка пробормотала:
— Почему они не прошли?
Почему-почему… Потому что я очень сильно хотел, чтобы внешние проявления родственной любви с моей тушки не исчезали, а магия меня послушалась. Но я тётушке, естественно, ничего не ответил, повиснув в её руках вялой тряпочкой. А Петунья, недолго раздумывая, потащила меня в ванну, сорвала одежду и включила душ. Я немедленно сел на поддон душевой кабинки и уставился в никуда. Тётка чертыхнулась, но больше ничего не сделала, просто стала намыливать и отмывать меня с полной самоотдачей и до скрипа.
Наконец, результат её удовлетворил, и Петунья вытащила меня из кабинки, накинула на плечи большое полотенце и прошипела:
— Вытирайся! Я принесу чистую одежду.
Я прислонился к стеночке и начал медленно вытираться. Петунья вышла, а я стал растирать тело полотенцем гораздо интенсивнее, при этом поглядывая в зеркало. Да уж… Россыпь синяков по всему телу впечатляла и приятно радовала глаз разнообразием цветов — от жёлто-зелёного до тёмно-фиолетового. А в целом картина была вообще удручающая. Ходячее пособие по строению скелета, малый рост, впалые щеки и провалившиеся, как у дистрофика, глаза. Обнять и плакать. Как такое в упор не замечала школа и социальные службы — тайна сия велика есть.
И при всём при этом изначально пацан был симпатичным и неплохо сложенным, черты лица тонкие и приятные, глаза и впрямь ярко-зелёные, как необычные контактные линзы, красивая линия скул… в общем, гены этому телу достались неплохие. И пока ничего непоправимого — нормальная еда, покой и отсутствие непосильной физической нагрузки. Высоким я, конечно, не буду, но нижнюю границу нормы смогу догнать. Но с этим надо начинать работать прямо сейчас. И больше никаких побоев.
Получится ли?
