Если нужно заслужить признание — я готов костьми лечь за это. Меня так научили.
Отец был невероятно рад, когда узнал, что у него будет сын: не хотел
«проигрывать» младшему брату в очередной раз. Ведь у дяди Андерса уже родился мальчик, чем сам Петер хуже? Не мог он потерпеть поражение и здесь. Готов поспорить: если бы вместо меня родилась девочка, то отец до последнего бы старался заделать
именно сына.
На площадке дядя всегда уделывал отца. По статистике Андерс был далеко впереди каждый сезон, даже если братья Хелльберги оказывались в одной команде. Я уже потом понял, как бесился отец от этого. Ну как так? Старший брат, дольше трудится, сильнее и крепче, а игра не идёт. Ещё и у младшего получилось раньше завести ребёнка, к тому же — сына. Наследника. Ох, как же сильно этот факт задел эго Хелльберга-старшего.
Когда я уже хоть что-то начал понимать, то осознал сразу: другой дороги нет. Не было у меня шансов стать врачом, инженером или журналистом. Мне никто бы не позволил заниматься тем,
чем хочу заниматься я сам. Дед — хоккеист, отец — хоккеист, дядя — хоккеист, а потом ещё и кузена Дэниела поставили на коньки. Пока он делал свои первые (и довольно уверенные) шаги на льду, я постоянно падал, не умея держать равновесие даже на земле. Все мои коленки постоянно были в ссадинах и без выхода на каток. Дэн смеялся и всегда доводил меня до слёз своими «шутками» и обидными словами. А чем старше мы становились, тем сильнее на меня давили уже старшие родственники.
Как только мне исполнилось четыре года, отец вывел меня на лёд. Он довольно туго зашнуровал мои коньки, так, что я практически перестал чувствовать ступни, и ноги меня не слушались. Мой персональный тренер молча смотрел на то, как я раз за разом падаю на площадке, отбивая попеременно то колени, то задницу; его это явно раздражало, но первое время он не показывал этого. Да, он повышал голос, объясняя мне, что вставать после падения нужно через колени. Кричал, когда я захлёбывался слезами и соплями из-за того, что у меня ничего не получается. Правда, от криков отца слёз становилось ещё больше, но разве это кого-то волновало, кроме меня?
В тот холодный вечер моё детство кончилось, едва начавшись.
Пока мои ровесники катались с горок, ходили в парк аттракционов, смотрели мультфильмы по телевизору, я тренировался. Учился в школе, тренировался, учился, тренировался — бесконечный цикл. Выполнить связку —
повторить заново.
Дэниелу было чуть больше десяти, когда он начал называть меня Младшим. Тогда он ещё не знал, что вскоре я догоню его в росте и перестану быть
коротышкой. Но в то время он явно гордился тем, что просто родился на два года раньше меня и уже прибавил в росте. В девять лет он переехал в Канаду из Америки, чтобы учиться в академии, находящейся в нескольких десятках километров от моего родного города. Я завидовал ему, потому что мне до такого было ещё далеко. Просто тренировался с отцом по его методикам, катался на стадионе со старшими ребятами в ассоциации — снова с подачи отца. Катался и ждал, когда же наступит моя очередь уезжать в хоккейную школу. Я хотел быть ничем не хуже Дэна, точно так же как мой отец стремился всю жизнь не отставать от младшего брата.
Мне восемь. Родителям сказали, что пока я слишком
«слабый» для академии и нужно приехать в следующем году. Меня это немного обидело, но отца просто привело в ярость. Его самомнение было травмировано, ведь у брата снова всё складывалось куда лучше в воспитании будущего спортсмена. Через год меня всё же взяли в академию, и я уехал из дома в соседний город. Было тяжело, потому что на меня свалилось сразу много всего: новые тренеры, новые программы подготовки, незнакомые люди и такая же незнакомая обстановка. Но отец сказал мне сразу: будет сложно, но сдаваться нельзя, ведь пути назад нет. Я не мог подвести ни себя, ни его. Мама на всё это часто смотрела сквозь слёзы. Она не хотела меня отпускать на учёбу, ей вообще хотелось, чтобы отец перестал всю эту хоккейную гонку с братом. Мама как-то сказала мне:
— Марк, даже если у тебя ничего не выйдет, я всё равно всегда на твоей стороне.
Думаю, она была вовсе не против того, чтобы моя карьера никак не сложилась, и я стал обычным человеком.
В академии я периодически виделся с Дэном. Он рассказывал мне всякие вещи о том, что меня ждёт в будущем во время обучения. Разумеется, не обходился без язвительных шуток и подколов, но я уже был не в том возрасте, когда стал бы плакать от обиды.
Время шло. Я рос, набирал форму. Моё тело очень быстро менялось из года в год, и каждый раз, когда я возвращался домой к родителям, мама говорила, что не узнаёт меня. Увидев, как я прибавил в массе и росте, отец решил слепить из меня силового форварда. Пока в академии не было занятий и тренировок, я проводил время в ледовом дворце неподалёку от нашего дома. Один год обучения я был вынужден пропустить; мне было тринадцать. Отец в тот период работал в юниорской команде, поэтому без труда смог договориться с местными тренерами о приёме меня в команду, чтобы я играл с парнями моего возраста.
Этот год был отвратительным.
Уже было с чем сравнивать. После нескольких лет, проведённых в стенах академии Канады, я попал в руки других тренеров, в руки отца. Теперь я не был маленьким мальчиком, поэтому Хелльберг-старший не боялся поднимать на меня руку, если это
«было нужно». В моей жизни появились подзатыльники, удары клюшкой по разным частям тела, толчки в шею. Но это было не больно. Боль отец доставлял
иначе.
Он считал: если у него не вышло стать звездой главной лиги, то это обязан сделать его сын, вопреки всем обстоятельствам. Меня он изматывал тренировками, после которых хотелось лишь сесть на асфальт около арены и блевать. Эти занятия были часто в ущерб учёбе; мама переживала, что я отстану от программы и не смогу продолжить обучение в академии. А я был полностью уверен: я приеду туда на голову выше остальных парней, и это не будет касаться роста.
Все, кто видел меня на льду в то время, говорили, что я очень похож на своего отца в молодости. Внешне мы действительно были схожи, от него мне передался высокий рост, форма лица и носа. Особенно нос. Я смотрел на старые фотографии отца и видел на них себя. Но у него не было на лице веснушек, которыми меня «наградила» мама. От родителей я взял всего понемногу: у отца — комплекцию, у матери — светло-каштановые, почти рыжие волосы и серо-зелёный цвет глаз. Кто-то однажды увидел свадебное фото моих
стариков и сказал, что мне
повезло родиться в семье таких красивых людей. Не знаю, повезло ли мне на самом деле.
При всём моём неоднозначном отношении к отцу, на льду он всегда был для меня примером для подражания. В детстве я смотрел его матчи в эфире, затем пересматривал записи, когда он уже завершил спортивную карьеру. Втайне от него, я хотел быть таким же. Мне нравилось в его игре всё: катание, владение шайбой и борьба за неё. Я слышал, как им восхищались комментаторы во время игр, и меня переполняла гордость.
Но как только я встречал его злой взгляд в жизни, у меня застывала кровь в жилах. Я боялся лишний раз сказать хоть какое-то слово, боялся возразить ему, боялся показаться слабым, когда он тренировал меня. Я испытывал ужас, если падал на лёд, и отец это видел. Он строго меня воспитывал. Я не имел права говорить что-то против или спорить с ним. Это всё имело свои последствия.
Я помню один день. Это как раз был год, который я провёл дома, а не в академии. После тренировки я сильно повздорил с Нейтом — капитаном нашей команды. Двое его друзей, у которых на игровых джерси были пришиты литеры «А», заступились за него, хотя наверняка знали, что в споре был прав я. Но они всё равно решили убедить меня в обратном кулаками. Благо, конечно, в раздевалку почти сразу же вошёл один из наших тренеров, нас быстро развели по разным углам, однако кто-то из этих уродов успел мне зарядить прямо в глаз, настолько сильно, что я едва не потерял связь с планетой. Долго сидеть с пакетом льда я не стал — нужно было идти домой, поэтому, как только отёк немного спал, я молча собрал свои вещи и побрёл в сторону дома. Практически всех моих одноклубников с тренировок забирали старшие родственники. А я жил недалеко от ледового дворца, поэтому меня никто не встречал и не отвозил домой; в любую погоду и любое время суток я добирался на тренировку и обратно самостоятельно, на своих двоих.
И я шёл по дороге, зная, как будет недоволен отец, увидев синяки и ссадины на моём лице. Их должен был научиться оставлять
я на лицах соперников, когда придёт время играть во взрослой команде. Возвращаясь домой побитым, как боксёрская груша, я в очередной раз не оправдывал ожиданий Хелльберга-старшего. В такие моменты я ненавидел себя, свою команду,
своего персонального тренера, чью фамилию я ношу.
Оставшиеся годы в академии прошли довольно однообразно. Кто-то из моих знакомых и друзей уехал оттуда: родители не смогли оплачивать дальнейшее обучение, навалились постоянные травмы, отпало желание развиваться в хоккее. Некоторые просто проиграли битву характеров. Когда я заканчивал учёбу, Дэна уже выбрали представители клуба юниорской лиги. Он поступил в университет, учился там и играл в команде вместе с остальными студентами. А через короткий срок его заметили скауты и предложили перейти в более престижный клуб. Однажды я получил несерьёзную травму и ненадолго вернулся домой. Этим же вечером за ужином отец сказал:
«Тебя, Марк, ждёт тот же путь, что и твоего кузена. Выбора нет и не будет». В принципе, я был готов к этому выводу, но это не помогло моему настроению не испортиться. Я начал чувствовать себя игрушечной фигуркой хоккеиста в руках отца.
Пешкой.
В тот момент, когда мои давние знакомые и друзья уже начали встречаться с девчонками, я постоянно бегал то на льду, то вокруг ледовой арены. В свободное от учёбы и тренировок время я читал книги или смотрел игры настоящих профессионалов. Какие-то девочки пытались со мной познакомиться на общих вечеринках, но быстро отклеивались, если я говорил, что не смогу с ними встретиться в следующую субботу. Они оставляли меня, а потом уходили с моими знакомыми. Не сказал бы, что это обижало, но и приятного в этом было мало. В конце последнего учебного года в академии я начал отношения с девушкой по имени Дженни, но продлились они всего пару месяцев. Она бросила меня, когда я поступил в университет в другом городе. Родители даже не знали об этом. Отец бы не одобрил таких поступков.
— Не стоит распыляться.
Ветру не место в голове, — сурово сказал он мне однажды. — Оно того не стоит. У тебя
другие цели.
Мне было больно.
А в семье дяди Андерса годами ранее начались проблемы: после рождения дочери всё покатилось вниз. Дядя и тётя развелись, когда моей кузене Линн не было и трёх лет. Дети остались со своим отцом, а мать перестала участвовать в их жизни. Дэну было не до этого — он получал образование и играл в хоккей. Мама очень часто жалела моих кузенов, поэтому они периодически гостили у нас в Канаде.
Возможно, именно поэтому отец пытался оградить меня от девушек. Чтобы в моей черепной коробке не появлялись лишние мысли, если вдруг какая-то девчонка надумает меня бросить посреди сезона.
В девятнадцать лет, когда я начал играть за команду из университетской лиги, мне впервые сломали нос. Это был один из стартовых матчей в сезоне, перед которым нас предупредили: соперник играет жёстко, в команде появилась «свежая кровь» — новички, в том числе из других стран, уверенные, что смогут уничтожить каждого, кто не так посмотрит на их вратаря после свистка. В принципе, так и получилось. Какой-то хрен из их команды подумал, что я — швед, которых он на дух не переносил после молодёжного чемпионата мира. Одну провокацию я смог вытерпеть, вторую — нет. Я двинул ему по лицу тыльной стороной перчатки, чтобы остудить пыл, но это вывело его ещё сильнее: он сбросил краги, шлем и начал со мной драку. Это был защитник из Америки, ростом чуть ниже, что и
погубило его. Мой оппонент ударил меня три раза в лицо (после третьего удара я ощутил, как мой нос захрустел, а по губам побежала кровь), но у меня получилось ответить тем же. Натянув ему джерси на голову, я оттолкнул его к борту, и он забавно упал на задницу, что вызвало бурную реакцию у трибун. Врачи тогда довольно быстро отреагировали на моё повреждение, нос вправили, но игру я не продолжил. Пожалуй, благодаря этому матчу я определил вектор своего развития.
В те же месяцы карьера Дэниела набирала обороты в бешеном темпе. Он поиграл за команду своего университета, ушёл на повышение, а потом и вовсе попал в команду Центральной лиги (в восемнадцать лет его выбрали на драфте), где играл с переменным успехом: то попадал в основу, то был в составе фарм-клуба. Дядя Андерс невероятно гордился своим сыном, он постоянно разговаривал со мной о профессиональном росте и приглашал на лето в тренировочный лагерь в Америку. Он желал, чтобы я не отставал от кузена и не
«расстраивал Петера». А отец скрипел зубами от досады. У меня всё складывалось не так, как хотелось
ему.
Дэн звонил мне и рассказывал, как классно идут у него дела. Иногда я уставал слушать его эмоциональные рассказы о первой лиге, о крутых мужиках в команде и невероятной атмосфере на играх. Я каждую ночь ложился спать и думал:
как же я хочу, чтобы меня тоже заметили скауты. Заметили и передали в нужные руки, я был готов для этого сделать что угодно.
Я спокойно набирал очки почти в каждой игре, чувствуя, как постепенно повышаю свой уровень, пока остальные сомневаются: стоит ли продолжать это всё. Иногда мне было
скучно. Я не хочу распускать хвост, как павлин, но я действительно считал себя лучше других. И даже слова Хелльберга-старшего, постоянно норовящего морально закопать меня как можно глубже, никак не сбивали с пути. Вместе с мышечной массой росла моя уверенность в себе. Я уже не был маленьким слабаком, который упадёт, если на него подуть. Отрастил броню, способную защитить меня не только от попадания шайбы.
***
В прошлом году у Дэна не заладилось в первой лиге, начались какие-то глупые конфликты с тренерским штабом; его закрепили во второй команде и не пускали в первую, кажется, из принципа. Он нервничал и пытался добиться чего-то с помощью дяди Андерса и даже моего отца. Те лишь развели руками и сказали: ничем помочь не можем, мы не настолько влиятельны. Так что… Поиграв в первой лиге, в фарм-клубе, в сборной США и получив высшее образование, Дэн собрал свои вещи и отправился в Россию. Он получил выгодное предложение и не смог совладать со своими нервами — ушёл. Я был несколько шокирован его выбором. Дядя тогда рассказал мне: в другой лиге
таких защитников с руками отрывают, поэтому шансы построить карьеру выше там, чем здесь. И потом спросил:
— А ты сам не думал
туда перейти?
Он посоветовал мне поговорить со своим агентом и попытаться найти лазейку, с помощью которой получится направить свою энергию в нужное русло и вырасти как профессионал. Тогда он посеял во мне сомнения, которые вскоре дали первые ростки.
Через пару дней я набрал номер своего приятеля-агента; он изо всех сил старался помочь мне встать на ноги в Канаде, пытался пристроить меня в Америку, сглаживал какие-то углы в моём общении с отцом. Они были уже давным-давно знакомы, потому что играли несколько лет в одной команде в молодости. Он прекрасно знал характер Хелльберга-старшего, поэтому часто наши с Бенджамином разговоры и сделки происходили в тайне от него.
— Бенджи, я больше не хочу играть здесь, — сказал я, даже не поздоровавшись, как только он взял трубку.
— И тебе доброе утро, Марк. Парень, о чём ты? — Кажется, тогда я его разбудил.
— Помоги мне. Я хочу уехать, как это сделал Дэн.
Бенджамин замолчал и ничего не говорил примерно минуту. Вполне адекватная реакция: несколько лет подряд он старался найти мне место в
«лучшей лиге мира», особенно после того, как меня выбрала не самая конкурентоспособная команда. А теперь я сказал, что хочу уехать в Россию. И если дядя считал эту идею замечательной, то Бенджи был в шоке.
— Я надеюсь, ты понимаешь, что это не делается за два часа? — он постарался подавить раздражение в голосе. — На календаре июль, у команд уже скоро начнутся тренировки.
— Мне всё равно. Я готов начать хоть с середины сезона.
— Тебе всё равно. Им — нет, Марк, — Бенджи вздохнул. — Твоему кузену повезло, потому что тренер команды сам захотел видеть его в строю. Понимаешь?
— Понимаю. Найди мне варианты, — я не сдавался.
Он снова замолчал, но я услышал в трубке звук клавиатуры ноутбука.
— Есть вариант передать тебя в распоряжение моего хорошего друга, который работает в России, — Бенджамин вновь заговорил. — Петеру сказать, что ты…
— Нет! Ни за что. Никогда
ему не говори о моих планах.
Мой агент лишь рассмеялся. Я не хотел, чтобы он делился чем-либо с отцом. Мне лишние разговоры ни к чему. После этого сезона я окончательно упал в яму с осуждениями: отец в открытую сказал, что я ни на что не способен. Чемпионат я закончил, проведя последние двадцать три матча без единого набранного балла. Отец назвал меня «бревном на льду» и целых две недели игнорировал. Мама пыталась наладить наши отношения, но ни я, ни
мой главный критик не желали идти навстречу друг другу.
***
Благодаря Бенджи я без труда связался с новым агентом, долго разговаривал с ним насчёт условий в другой лиге, узнал всё, что мне необходимо было узнать. Я не говорил близким о своём решении до последнего. Нет, даже не так...
Единственным человеком, которому я рассказал о моём грядущем переезде в чужую страну, стала моя мама. Не стал делиться этим с отцом или дядей, подумал, что поставлю их перед фактом, когда менять что-либо уже будет поздно.
Мама отреагировала довольно... неоднозначно. Разумеется, она была рада, что я смог найти себе достойную альтернативу команде из этой лиги. Но её очень огорчила новость о моём скором отъезде. Наверное, для неё я до сих пор остаюсь мальчиком, отпускать которого далеко от дома крайне небезопасно.
— Тебе совершенно не о чем беспокоиться, — уверял меня мой новый агент, Алекс, по видеосвязи. — Я встречу тебя. Клуб пришлёт своих представителей, помогут с жильём на первых порах. Прости, машину не предоставят, но это и не так важно, команда перемещается на автобусе.
— Да. Парень, это, конечно, не столица, как у твоего кузена, но и не та команда, которая постоянно болтается на дне, — Бенджи поддакивал, — климат похож на Канаду. Поэтому адаптируешься быстро.
— И что… Что сказал тренер? — спросил я как можно тише, чтобы никто в квартире меня не услышал.
— Мы долго советовались, отсматривали разные видео, статистику всю подняли, — Алекс вновь вступил в разговор, — пока что ты его устраиваешь. Осталось приехать и показаться лично. Через неделю начинаются сборы, ты успеешь как раз к этому времени. Билеты вышлю на почту.
Это было
очень быстро.
Неуверенность, которую в меня вселял столько лет отец, каждую ночь терзала меня и не давала спать спокойно. Иногда до самого утра я читал в сети разные интервью игроков из моей новой лиги, пытался понять, что меня ожидает по прибытию. Даже если я думал, что более-менее успокоился, то всё равно не мог сомкнуть глаза и заснуть. Мне казалось: условия слишком заманчивые.
Слишком хорошие. Так быть не может, и меня обманывают. Хотят воспользоваться моим незнанием особенностей чужой страны.
Когда до перелёта оставалась всего пара дней, я начал собирать свои вещи, которые не захотел оставлять дома, в Канаде. Снаряжение и экипировку я передал транспортной компании, пока этого никто не видел. Любое действие, попавшее в поле зрения моего отца, вызвало бы у того подозрения. Не представляю, какой скандал закатит Хелльберг-старший, когда поймёт, что в доме о моём новом контракте знали все, кроме него. Маме будет нелегко, но она-то умеет найти компромисс. Вся надежда на неё.
***
— Не переживай, я всё улажу, — практически шёпотом произносит мама, встретив меня в коридоре. — Ты и сам прекрасно понимаешь, что его слова ничего не изменят.
В ответ я лишь тяжело вздыхаю:
— Тем не менее...
— Давай. Иначе опоздаешь в аэропорт.
Я подбираю сумку с пола и направляюсь в сторону гостиной; мама следует за мной, едва касаясь ладонью моей спины. Её шаги даже не слышно. Или в моих ушах настолько дико грохочет пульс?
Как только я пересекаю проход в комнате, отец отвлекается от своего журнала и поднимает взгляд. Раннее утро. Он готовится пойти на работу. Последнюю неделю в это время мы редко видели друг друга, потому что я находился в отпуске и позволял себе поспать чуть дольше обычного. Поэтому именно сейчас в глазах отца застывает немой вопрос. Я пытаюсь игнорировать это.
Изо всех сил.
— Решил съездить на отдых? — безэмоционально спрашивает он, вновь уткнувшись в журнал. — Поздно ты это затеял, скоро нужно к сезону начинать подготовку...
— Именно за этим и еду, — бросаю я.
Он хмыкает:
— Далеко? Опять Андерс тебя подбил на карьеру в Штатах?
— Я еду в Россию.
Я ощущаю, как мама сжимает мою куртку, продолжая держать руку позади. Кажется, она волнуется больше меня. За те годы, что я играл во «взрослых» командах, мы с отцом неплохо потрепали ей нервы. Как-то раз она сказала, что даже постоянные воздушные ямы в самолётах выматывали её не так, как наши вечные ссоры. А уж бывшая бортпроводница точно знает,
что такое турбулентность.
— Ты... шутишь?
— И не думал.
В доме становится тихо. Будто молоток по моей голове бьёт тиканье часов, висящих на стене.
Тик-так, тик-так. Часы идут, но время будто замерло: никто не решается продолжить разговор. Однако через мгновение вся комната содрогается от внезапного хлопка: отец резко, одним движением закрыл свой еженедельник и с досадой шлёпнул им об столешницу. Я даже не могу отвести взгляд в сторону. Если что, готов ко всему, но спорить долго не выйдет. Нет у меня на это времени.
— Кому ты там нужен, чёрт возьми? Что, команда-андердог решила собрать у себя североамериканских неудачников?
— Да. Только странно, что
тебя не позвали, — я пускаю язвительную шутку.
Мама резко втягивает воздух ртом, явно придя в шок от моего ответа. Отец шумно отодвигает стул и встаёт со своего места.
— Это всё Бенджамин придумал, верно? Я прав?
Я ничего не отвечаю ему. Подставлять Бенджи я не стану, они и без меня потом поговорят, незачем мне сейчас что-то рассказывать. Да и не хочется начинать разговор о том, что я захотел свалить в другую страну из-за постоянного гнёта
домашнего тренера-тирана.
— Послушай меня, — произносит он и подходит чуть ближе. — Если через месяц после начала чемпионата тебя оттуда с позором выпнут — даже не смей сюда возвращаться. Тебя здесь ждать никто не будет.
Никто.
— Петер, остынь, я прошу тебя, — в разговор наконец вступает мама, — не нужно так говорить.
Отец проводит пальцами по некогда сломанной переносице, а потом приглаживает бороду; так он делает всегда, когда пытается сдержать в себе бушующий гнев. Все его движения и их значения я уже выучил наизусть. Трогает нос или щетину — будет орать в бешенстве. Зачёсывает пальцами волосы назад — недоволен. Ну а если нахмурил брови — собирай вещи и беги в другую страну, чтобы он тебя не нашёл.
— Оливия, — хрипит отец; полным именем маму он зовёт только хорошенько разозлившись, — не говори, что ты всё знала.
Родители молча смотрят друг другу в глаза; я даже не могу пошевелиться, потому что воздух загустел от напряжения. Мастера обвели вокруг пальца, а он и не понял, что происходит прямо под носом.
— Конечно, ты всё знала… Чёрт тебя дери, малец! — отец начинает кричать, снова глядя на меня. — Катись отсюда на хрен!
Таких резких слов я не слышал давно.
— Петер! — цедит сквозь зубы мама, тоже повысив тон. — Ты в своём уме? Это твой сын! Как ты можешь так говорить!
— Сын, — он обращается уже к матери, — который решил, что кому-то нужен в этом чёртовом спорте. После того, как обосрался в нашей лиге! Ты же сама всё видела!
Отец хватается обеими руками за голову.
— Сколько сил в тебя было вложено, сколько денег! — Он ещё раз заглядывает мне в глаза. — И для чего?
— Для того, чтобы ты ненавидел меня, — отвечаю я, подняв взгляд на потолок. — За то, что я не стал таким, каким был ты.
— Ты никогда не станешь мной, — продолжает рычать отец, толкая меня в грудь. — Позоришь мою фамилию! Семью Хелльбергов!
— Прекрати сейчас же, — ворчит мама и встаёт между мной и отцом.
— Позорю фамилию? — усмехаюсь я, уже рассердившись. — Почему ты не думаешь так же про Дэна? Он уже
год играет в России, потому что не получилось здесь!
От этих слов лицо отца стало пунцовым.
— Потому что, чёрт возьми, он поиграл в главной лиге. Был несколько раз в сборной. А что ты? Даже на драфте тебя выбрали настоящие лузеры! — Его гнев не утихает. — В национальной команде — полировал скамейку! Лучше бы моим сыном был Дэн, но никак не ты.
— Хватит! — вдруг кричит мама, взмахнув руками. От её голоса даже зазвенела стеклянная люстра на потолке. — Успокойтесь оба! Ты сказал слишком много
лишних слов, Петер.
— Лив, ты не понимаешь, — он меняет интонацию, переходя к разговору с мамой. — Разве ты не видишь, что…
— Я вижу, что наш сын уезжает в другую страну. — Её терпение лопнуло. —
Единственный сын. И вместо того, чтобы поддержать его, ты ведёшь себя, как идиот.
— Он моей поддержки не дождётся.
— Кто бы сомневался, — шиплю я и ухожу в коридор, не собираясь продолжать разговор.
Приходится снова проглотить обиду. На этот раз наш спор перешёл все грани, какие только можно было перейти. Отец ещё никогда не говорил, что жалеет о моём появлении на свет. Да, он часто произносил:
«У тебя кривые руки, Марк. Или зрение плохое? А задница такая тяжёлая, что ты еле волочишь её по площадке». Или ругался:
«Ни на что ты не годен и ничему не научился за всю жизнь». К этому я уже привык. Но
позором семьи и фамилии ещё никто меня не называл.
И если раньше меня постоянно мучили сомнения по поводу моего места на площадке, то теперь я знал наверняка: мне необходимо стать
лучше, чтобы отец просто закрыл свой рот. Да, я
буду лучше.
Как только я закрываю за собой дверь квартиры, крики родителей глохнут. Мне нужно попрощаться с мамой, но возвращаться в это пекло я не намерен. Нужно что-то придумать, пока не стало поздно.
— Марк, — за моей спиной раздаётся голос. — Хорошо, что ты не успел уйти. Иди сюда.
Я подхожу к лифту, вместо того, чтобы вернуться домой, и оглядываюсь на маму. Похоже, она успела поплакать, что совсем не свойственно ей. Миссис Дэвис-Хелльберг, кажется, дала слабину. Неудивительно.
— Не могу, — вздыхаю я, — давай по-быстрому попрощаемся, и я пойду. Не хочу здесь находиться.
— Ладно, — мама вновь тяжело вздыхает. — Как бы мне ни хотелось, чтобы ты остался, но ты должен поехать туда. Прошу тебя, не забивай голову словами Петера. Не знаю, что с ним такое сегодня произошло, должно быть…
—
Мам.
— Поняла. Как только доберёшься, обязательно напиши мне, — она всё же всхлипывает.
Я крепко обнимаю её. Понятия не имею, когда я смогу вновь это сделать. Время неумолимо бежит вперёд, не оставляя шанса на долгое прощание. Мне предстоит долгий путь.
Но он того стоит.
