Лес

Паймон всегда тонко чувствовала, когда кто-то пересекал границу ее территории. Ступал на земли, принадлежащие ей по праву, марал медленно зарастающие дорожки, сминал ботинками невысокие травы, ломал ветви и хрупкие камни. Чувствовала, что испытывали существа, с чем приходили и чего желали. Люмин не была первым ребенком, пришедшим сюда со страхом и глубоко затаенным интересом. Она также не была той, от кого Паймон узнала значение слов «испытание на храбрость» и «на спор». Но Люмин была первой, кто маленькими руками забрался глубоко в сердце — так глубоко, что нельзя было отпустить. Паймон слушала истории о брате-близнеце, о родителях, которые постоянно ссорились и мирились, звонкий смех маленькой человеческой девочки и уже знала, что не отпустит ее и Люмин никогда не вернется домой. Она была очаровательной: светлой, как солнышко, легкой, невесомой, как ветерок, улыбчивой, яркой, шумной — она напоминала Паймон собственных сестер с верхних небес, сестер из лесов, когда на земле еще не родились первые люди, а еще Люмин так шли птичьи перья, вплетенные в волосы. Паймон, возвышаясь над ней, сидя на ветке любимого дерева, смотрела в глаза цвета старинных, блестящих золотых монет и сгущала магию горы, чтобы отвлечь. Заставить забыть. Заставить остаться. Люмин, конечно, останется. Человеческое дитя, ей нечего будет противопоставить силе старого божества, просто обратившего вековую магию горы вспять. Она забудет про брата. Забудет про семью. Про школу. Вещи и людей, которых так любила в том, другом мире. И когда Итэр, уже лет двенадцати или четырнадцати, Паймон не интересовалась, придет, услышав от взрослых, где именно пропала его сестра, Паймон лишь на минуту отвлечется от стихийного пикника, изобретенного Люмин — подросшей, родной такой, очарованной ею Люмин, улыбавшейся только Паймон и смотревшей только на Паймон. Паймон почувствует, как прогнется барьер, качнется внутрь нового источника природная магия, подготавливая детскую память к скорому сокрытию, отвернется, чтобы не пугать любимую оскалом. Знаете, Паймон редко ела людей. Людское мясо казалось ей жестким и часто горчило на языке, древесный сок и тот был слаще, а детское мясо, Паймон ела его когда-то давно, когда силы оставались на дне и нуждались в немедленном пополнении, было переполнено страхом и сочилось невыпущенным криком о помощи. Поэтому Паймон сделала все, чтобы плоть драгоценного младшего брата ее любимой легко усвоилась в ее животе. Паймон подумала, что так станет ближе Люмин, узнает о ней что-то, что знал только близнец, похожий, как вторая капля воды. Подготовка не заняла много времени. Паймон спрятала свое лакомство, позаботилась о том, чтобы оно ее непременно дождалось, и вернулась к девочке, что преданно ее ждала. И будет ждать еще долго, невеста не злой и не доброй богини, настолько сильной, что могла повернуть время на земле вспять. И повернула бы, если бы ее дорогая жена только намекнула, что хочет. Пройдет десяток лет, и Паймон будет служить своей жене, как самая верная подданная. Первая верующая, даровавшая человеческой деве божественную суть. Люмин никогда не постареет и не вспомнит, что у нее были брат и друзья среди людей, что она знала жизнь за пределами горы в ее человеческую пору. Люмин всегда будет принадлежать Паймон.