С любимыми не расставайтесь

      Надоедливый писк раздражал.              Глаза ещё были закрыты, но сознание уже проснулось. Отчего-то болело всё тело, а в районе затылка ныло так, словно его приложили обо что-то твёрдое.              Через несколько секунд обоняние уловило удушливые запахи. Они были знакомы, но отчётливое осознание, где их раньше можно было почуять, не приходило.              Вокруг было достаточно светло. Это ощущалось даже под закрытыми глазами. Тело ещё не слушалось, но стоило чуть дёрнуть рукой, как раздражающий писк усилился.              Веки задрожали, готовые открыться. Ещё секунда — и глаза наткнулись на мутное серо-белое покрытие.              В височной части стало пульсировать. Глаза снова закрылись, а грудная клетка наполнилась воздухом. Через секунду рот его выдохнул, и писк, кажется, уже трезвонил на мили вперёд.              — Эй, медсестра, тут у вас, похоже, пациент очухался, — чей-то хриплый голос раздался вдалеке.              Он был абсолютно незнакомым.              Медсестра?.. Кто такая эта «медсестра»?              Брови чуть нахмурились, а глаза оставались закрытыми. Почему его мутит? У него что-то со зрением?              Медсестра… Медсестра…              Наконец, сознание стало проясняться. Медсестра — сотрудник больницы, а раздражающий писк — очевидно, раздаётся от приборов, контролирующих организм.              Глаза вновь открылись: перед ними всё плыло, а рядом внезапно кто-то возник. Затем чьи-то мутные очертания склонились над ним.              — Вы меня слышите? — уточнил довольно ласковый голос. Он также был незнакомым, но приятным. Последовал неуверенный кивок головой. Затылок немного прострелило, и лицо поморщилось от боли. — Фух, слава Аллаху, — выдохнула она. — Мы уж думали, что всё, не очнётесь больше, — она дотронулась до руки, и прикосновение тоже было ласковым. — Сейчас я позову Вашего лечащего врача. Какая удача, что он сегодня здесь.              Её расплывчатые очертания покинули палату. Глаза неотрывно наблюдали за дверью, в проёме которой вскоре появились два силуэта.              — Здравствуйте, — приветливый мужской голос разбавил какофонию писка прибора, — меня зовут Вячеслав Магомедович. Я — Ваш лечащий врач, и… — тут он осёкся. — Вы меня слышите? — снова неуверенный кивок. Было некомфортно не видеть лица тех, кто находился рядом. А сказать о своей проблеме было… Неловко? — А почему тогда никак не реагируете? — кажется, врач наклонился ближе. Но его очертания по-прежнему не обладали резкостью и напоминали плохо проявленное фото.              — Я… — это его собственный голос? Такой грубый и хриплый? Как же тогда он выглядит на самом деле? — По-видимому, у меня… Плохое зрение…              — Хмм, — промычал Вячеслав Магомедович. — Тогда нам нужен офтальмолог. Насколько всё плохо? Вы меня видите? Сколько пальцев я показываю?              Перед лицом возникли контуры руки, но сколько пальцев показывал врач — сосчитать было трудно. Прищуренные глаза тоже особо не помогли.              — Всё расплывчато.              — Я понял, — тут же отозвался Вячеслав Магомедович, и рука исчезла. — Головокружение есть? Конечности реагируют?              Он пошевелил руками и ногами, чувствуя как те затекли. Голова болела, но не кружилась.              — Затылок гудит.              Врач снова хмыкнул.              — Ну это неудивительно. Вас же нашли с травмой головы на проезжей части. Занимательно, что при такой потери крови, Вы были ещё живы.              Брови нахмурились ещё сильнее. Травма головы? Нашли на обочине? Кто нашёл? Почему он там оказался?              И главное — почему он ничего не помнит?              Он даже не помнит, как его зовут.              Похоже, ужас отразился на его лице, потому что в следующий миг приборы сильно запищали, а доктор склонился очень близко. Теперь можно было разглядеть тёмные волосы и густую растительность над верхней губой.              — Вам плохо?              — Да, — ответил просто, не скрывая даже страха.              — Как я могу к Вам обращаться? — мягко заметил врач и в следующий миг зачем-то прикоснулся к запястью.              — Я не знаю, — это звучало даже по-детски. — Я не помню, как меня зовут.              — Ох, — врач резко отшатнулся. — Всё хуже, чем я предполагал. Судя по системе, сознание вернулось. Это хорошо. Значит, вегетативное состояние уже прошло. В прошлый раз Вы никак не отреагировали на меня, когда просыпались. Что ж. В нашем случае это даже отличная положительная динамика. Теперь нужно провести несколько тестов и привести Вас в порядок. Думаю, это займёт достаточно времени, — Вячеслав Магомедович помолчал, наверное, над чем-то раздумывая, затем обратился к медсестре: — Мадиночка, дорогая, пока я буду здесь, ты сходи, позвони тому милиционеру, Дмитрию Александровичу. Скажи, что неопознанный человек очнулся. Он оставлял номер у меня на столе. А, и Гульнаре Юсуфовне тоже набери. Очень уж она беспокоилась.              Эти имена не говорили ровным счётом ничего. Все они были незнакомыми. Единственное, что их объединяло — одна национальность, за исключением имени милиционера. Если память работает правильно, то место, где он находился, располагалось где-то на… Кавказе?              Почему он помнил, что существует такое место, но не помнил своего имени?              Пока Он ни на что не решался. Ни о чём не спрашивал и терпеливо ждал дальнейших указаний.              Первые часы после его «пробуждения» проходили словно в тумане. После выдачи нужных очков, мир приобрёл очертания, но ему не дали больше ничего сделать. Врач едва ли не порхал над ним, всё проверял его реакции, задавал какие-то общие вопросы.              — Вы не подумайте, — сказал Вячеслав Магомедович после очередного вопроса про завязывание шнурков, — я просто хочу убедиться, что область Брока в Вашем головном мозге не пострадала. Хотя то, что Вы понимаете речь и говорите отлично, даёт мне уверенность в том, что не всё так плохо.              «Неизвестный пациент», как окрестил его врач, постучал пальцами по коленке. А потом задал интересующий его вопрос:              — Почему я понимаю, что я — где-то на Кавказе, но не могу вспомнить своего имени?              — О, — усы Вячеслава Магомедовича забавно дёрнулись. — А с чего Вы взяли, что Вы на Кавказе? — любопытно спросил он, рассматривая своего пациента пристальным взглядом.              Поправив очки, Он вдруг замер.              «Дурацкая привычка».              Поправлять очки — это была его дурацкая привычка. Он точно об этом знал.              — Я сужу по тем нескольким именам, которые успел услышать.              На этот раз врач улыбнулся шире.              — Что ж. Вы очень внимательны. И абсолютно правы. Мы с Вами находимся в Чеченской республике, в городе Гудермес. Это в сорока минутах езды от Грозного. Вы помните, какой сейчас год? — Неизвестный пациент дал отрицательный ответ. В голове была зияющая дыра. — Сегодня пятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто шестого года. Вы пробыли в вегетативном состоянии три месяца. Завтра Вас посетит милиционер, который ведёт Ваше дело. Когда Вы к нам поступили, у Вас была значительная потеря крови, а также внушительная рана на затылке, которая и привела к таким печальным последствиям, как кома и частичная потеря памяти. Отвечая на Ваш вопрос о том, почему Вы помните одно, а другое — нет, скажу так: головной мозг понятие очень загадочное. Даже для врачей. Мы не всегда можем определить, что же чувствует пациент, находящийся в коме. По большей части, в наши задачи входит поддержание жизни. Обычно пациенты с положительной динамикой возвращаются в этот мир в течение двенадцати месяцев. Вам хватило трёх. Чтобы память вернулась, нужно будет поработать с грамотным специалистом. В Вашем случае это вполне возможно: Кавказ Вы вспомнили. Возможно, Вам нужно что-то услышать, чтобы понять, как Вас зовут, — он встал со стула, на котором до этого сидел длительное время. — Уже довольно поздно. Мой рабочий день давно закончился, но для меня очень важно, что Вы наконец-то пришли в себя, — он ласково похлопал по плечу, словно был отцом. — Вам нужно отдохнуть. Завтра продолжим. До свидания.              — До свидания, — тихо ответил Пациент и вздохнул. Он чувствовал себя немного лучше, чем утром, и даже смог поесть в обед. Небольшими порциями, потихоньку, он показывал врачу, что умеет владеть столовыми приборами.              Вячеслав Магомедович предупредил его, что у него могут случиться перебои с желудочно-кишечным трактом из-за длительной комы, но в данный момент времени это страшило Неизвестного пациента меньше всего.              Самый большой страх, который сейчас его преследовал — потеря памяти. Он не знал ни своего имени, ни своей даты рождения, ни даже того, как могли бы звать его родителей. А ещё он не мог посчитать, сколько ему лет.              Отражение в зеркале ничего не проясняло. Да, он был достаточно молод, но насколько? Лет двадцать восемь или уже за тридцать?              Ближе к вечеру медсестра Мадина принесла для Него бритву и ножницы для стрижки ногтей. За три месяца все обменные процессы организма продолжали функционировать, а потому лицо покрывала приличных размеров борода, а вот с волосами повезло больше: они отрасли достаточно хорошо, но не до такой степени, чтобы их состригать.              Это навевало на странные мысли. Например, о том, что когда его нашли, то голову почти не покрывала растительность. Стоило бы уточнить это завтра у врача или у того же милиционера.              Борода ему не нравилась. Он с удовольствием сбрил её, сразу же помолодев на десяток лет, и отметил, что был очень даже симпатичным молодым человеком. Но взгляд на собственную внешность никак не помог ему вспомнить, кем же он являлся на самом деле.              Первая ночь после пробуждения прошла беспокойно. Он то и дело вскакивал, просыпаясь от кошмаров. Ему снились какие-то люди в форме, звук взрывающихся зданий, автоматная очередь, лица людей, которых он никогда не видел.              Или видел, но просто не помнил?              В любом случае, с четырёх утра сон как рукой смело. Неизвестный пациент просто лежал и смотрел в потолок, пытаясь вспомнить, как его зовут. Но на ум не приходило никаких имён. Может, так же, как лечащего врача? Или того милиционера, что должен к нему прийти?              И были ли у него родители? И если были, то искали ли они сына? Кем он работал? Что делал? И главное — что с ним произошло?              Он ощущал себя… Одиноко. Без прошлого. Без каких-либо зацепок за настоящее. Кто он? Что он? Из чего состоит? Что умеет? Каких жизненных принципов придерживается?              Откуда-то потянуло сигаретным дымом. Он поморщился, понимая, что этот запах он не любит, но… В голове вдруг пронёсся чей-то голос, говорящий:              «— Она даже не прикурена. Смотри, цельная».              И неясная картина: заброшенное место, бетонная плитка и сидящий на ней человек, очертания которого такие же расплывчатые, словно Он забыл надеть очки.              Кто это? И почему его голос настолько… Знаком?              Пациент тряхнул головой. Несильно, чтобы не тревожить рану, но так, чтобы выкинуть пугающие видения из головы. Может, это игры разума? Хоть Вячеслав Магомедович и заверил его, что жизненные показатели в норме, а головной мозг, не считая потери памяти, функционирует отлично, Неизвестный пациент всё же побаивался, что он… Что он теперь имеет некоторые отклонения.              Солнце начало заглядывать в окно ближе к пяти утра. Несмело лучи крались сначала по полу, затем перепрыгнули на кровать. Неизвестный пациент сидел на ней, согнув ноги в коленях, и просто смотрел в одну точку, пытаясь собрать воедино все мысли и вопросы, которые хотел бы озвучить милиционеру. В конце концов, он вёл его дело, и, возможно, человеку правопорядка было известно больше, чем ему самому. Может, его кто-то ограбил и пытался убить? Тогда почему не убил? Или подумал, что убил и бросил просто на дороге? И какие вещи были при себе?              Эти вопросы съедали вплоть до прихода милиционера, который заявился после завтрака. Неизвестный пациент как раз допивал еле сладкий, едва тёплый чай из металлической кружки, когда в дверь палаты тихо постучались. В палате, в которую перевели Пациента, лежал один мужичок, который приходил только на дневной стационар. Сейчас он отсутствовал ввиду ухода на утренние процедуры.              — Извините, могу ли я войти? — для милиционера молодой мужчина был слишком робок. Неизвестный пациент повернул голову в сторону и ощутил, как сердце пропустило удар.              Представитель органов правопорядка, стоящий перед ним, был… Красив.              Он даже закашлялся от таких мыслей. Это что ж, получается, он… На мужчин засматривается?              — Всё в порядке? — в руках у милиционера была фуражка и какая-то папка. Он вмиг оказался рядом с Пациентом и постучал по его спине.              — Да. Да, всё… Отлично, — откашлявшись, сипло ответил Пациент и смутился собственным мыслям.              Милиционер тем временем взял свободный стул и поставил его около кровати. Мужчина был высок, и даже когда сел на стул, то его рост не уменьшился. Неизвестный пациент старался откровенно не пялиться на него, но ничего не мог с собой поделать: аккуратное худощавое лицо притягивало взгляд, густые короткие волосы цвета молочного шоколада были слегка волнистыми, а глаза орехового оттенка смотрели несколько устало, но зорко.              — Меня зовут Агапов Дмитрий Александрович. Вячеслав Магомедович сказал мне, что Вы… Вы ничего не помните. Даже собственного имени, — Пациент нетвёрдо кивнул. Дмитрий прочистил горло. Неизвестному пациенту показалось, что он жутко волновался. — Вы… Выглядите лучше. Намного лучше, — брови Пациента взлетели вверх, задавая этим удивлением немой вопрос. Дмитрий Александрович потупил взгляд, но потом снова посмотрел на собеседника. — Я приходил сюда несколько раз справиться о Вашем здоровье. Дело-то заведено, нам нужно разобраться в случившемся, — он похлопал по папке, что принёс с собой, — но Ваш лечащий врач разводил руками и заводил к Вам в палату, чтобы я убедился, что Вы по-прежнему не пришли в сознание. Честно, я даже не был уверен, что мне удастся с Вами поговорить, — он криво улыбнулся, словно извинялся за свои слова, — но Вы пришли в себя. А это ведь лучше, чем ничего, да?              Неизвестный пациент пожал плечами, всё ещё с любопытством разглядывая нового человека, с которым ему довелось познакомиться. Он не помнил, приходилось ли ему когда-нибудь разговаривать с представителями власти, но этот милиционер производил приятное впечатление. И к тому же был молодым, наверняка даже его ровесником. Может, спросить у него про возраст?..              Тактичный ли это будет вопрос? Имеют ли люди право задавать его незнакомцам? Неизвестный пациент вроде как… Потерял память. Может, для него сделают послабление?              — Извините, — всё же робко начал диалог он, — я… Я совсем ничего о себе не знаю. Даже не представляю, чем могу Вам помочь… Но… Вы кажетесь мне таким молодым, могу ли я спросить… Сколько Вам лет?              Дмитрий мягко рассмеялся, и Пациенту показалось, что его смех хрустальный. Такой же нежный, как звон бокалов в тишине.              — Ничего, Вы можете спрашивать о чём угодно, разумеется, в пределах разумного. Мне тридцать. Исполнилось в апреле.              Неизвестный пациент поджал губы, задумавшись. В целом он тоже походил на тридцатилетнего молодого человека. Ему казалось: ни больше ни меньше. Может, они и правда ровесники?              — О чём думаете? — прервал его размышления Дмитрий.              — Пытаюсь понять, могу ли я быть Вашим ровесником.              — Вполне, — тут же позитивно отозвался Дмитрий. — Я хочу Вам помочь. Давайте, я расскажу, что знаю, а потом, возможно, Вы сможете что-то вспомнить?              Неизвестный пациент кивнул. Он был уверен, что загадочная история его появления в больнице и потери памяти могла бы пробудить что-то. Так же, как сигаретный дым. Или кошмары.              Дмитрий раскрыл папку и принялся читать. Очевидно, это был его рапорт.              — Вас нашли шестнадцатого мая этого года, — он на секунду остановился и взглянул на Пациента.              — Я уже знаю, какой сейчас год, — ответил ему Пациент, и Дмитрий, кивнув, снова устремил взгляд в картонную папку, продолжая:               — Вас нашли на просёлочной дороге, ведущей в Гудермес, которая пролегает за городской чертой. Ваше тело было прислонено к автобусной остановке. На голове, в области затылка была свежая рана, Вы потеряли достаточно много крови. При Вас не было ни документов, ни каких-либо других вещей. У Вас плохое зрение, как я полагаю?              — Да… Когда я очнулся, перед глазами всё было мутным, нечётким.              — Очков у Вас при себе также не было. Мы сделали один-единственный вывод: Вас ограбили, возможно, это было в городе, и вывезли за пределы городской черты. К сожалению, никаких свидетелей у нас нет… — милиционер замолчал. — Что-нибудь удалось вспомнить? Может, последние секунды перед ударом? Ничего не пробудилось?              Неизвестный пациент молчал, понимая, что ничего из прочитанного ему не помогло вспомнить последние события. И тогда он начал говорить о другом:       — Сегодня мне приснился кошмар. Я… Было такое чувство, что я находился на войне. Повсюду стреляли, что-то взрывалось. Я бежал, сам не знал, куда… — чем больше Он углублялся в это, тем растеряннее себя ощущал.              Ему казалось, что он снова окунулся в тот липкий ужас, что охватил его прошедшей ночью.              — Всё в порядке… — внезапно до его руки дотронулась рука Дмитрия, и прикосновение было… Ласковым. Но он быстро одёрнул руку, и Неизвестный пациент сделал вид, что ничего не произошло, хоть сердце и странно колотилось в грудной клетке, а мысли теперь вертелись вокруг мужской руки так невзначай дотронувшейся до его собственной.              Он сглотнул. Посмотрел в сторону окна, за которым властвовал день. Уже завтра ему разрешат прогулки по двору больницы.              — Вы полагаете, что могли быть на войне? — поинтересовался Дмитрий после некоторого молчания. Пациент пожал плечами.              — Не знаю. Но я не думаю, что они снятся мне просто так.              — Хммм… — Дмитрий задумчиво почесал подбородок: Пациент по-прежнему на него не смотрел, но уловил движение боковым зрением. — При Вас, как я уже говорил, не было ничего опознавательного. Вы были в обычной гражданской одежде, немного грязной и порванной в некоторых местах. На этой одежде, кроме Ваших отпечатков, ничьих чужих больше не обнаружено. Если бы Вы были военным… Ну, полагаю, при Вас могли бы быть жетоны… А если Вы сбежали, то Вас бы точно объявили в розыск. Нам бы прислали ориентировки. Поэтому вероятность того, что Вы участвовали в чеченском конфликте, равна нулю. Может, Афганистан? По возрасту вполне подходите. Я вот… — Дмитрий на секунду замолчал, затем снова заговорил: — Был там. Знаете, чтобы в милиции служить, нужно обязательно в горячую точку съездить. Вот и поехал, — плечи Дмитрия передёрнулись, и только сейчас Неизвестный пациент заметил одну звёздочку на погонах. К сожалению, он не знал (или не помнил), какое звание она несёт.              — Афганистан… — задумчиво протянул Володя. Он помнил о существовании такого места, но о том, что там была война, он, естественно, слышал впервые. — А там велись боевые действия?              — О да, — мрачно подметил Дмитрий, — целых десять лет. Здесь вот, в Чечне, два года воевали. Сейчас конфликт почти завершён. Поэтому я не думаю, что Вы могли здесь воевать, хотя по возрасту очень даже подходили под призыв. Но, повторюсь, если бы какой-то военный городок либо же военная часть объявили Вас в розыск, мы бы знали.              Неизвестный пациент поник. Дмитрий почти ничего существенного не рассказал ему. Наоборот, возникло ещё больше вопросов…              — И какое на данный момент есть решение? — глухо спросил Он, ощущая себя потерянным и растерянным. А вдруг у него никогда никого не было? Вдруг он жил один и его совсем никто не искал?              — Как Вам станет лучше, Вы придёте к нам в отдел и мы снимем отпечатки Ваших пальцев, возможно… — Дмитрий замялся, и Неизвестный пациент заметил некую неловкость проскочившую на его лице. — Вы числитесь в наших базах… — Пациент кивнул. Он помнил, что отпечатки пальцев порой устанавливают личность преступника… Не то чтобы он ощущал себя таковым, но… Кто знает? Может, он тот ещё вор-рецидивист, отмотавший срок? — Хотя Вы совсем не выглядите как преступник… — робко добавил Дмитрий. — Уж я-то их повидал немало, трудно поверить, что Вы можете оказаться среди них.              Неизвестный пациент слабо улыбнулся. Наверное, это хорошо, что он вызывает такое впечатление?              — Да, конечно. Я обязательно приду. Оставьте только свой адрес. Точнее, — Он понял, что сморозил глупость. — Адрес Вашей работы.              Дмитрий вытащил чистый лист бумаги из папки, достал оттуда же ручку и стал писать.              — Я оставлю ещё и номер телефона. На случай, если Вы вдруг что-то вспомните. К сожалению, с документами нам пока тяжело посодействовать. Единственное, что мы можем сделать — выдать справку с Вашей фотографией, в которой будет указано то, что Вы не знаете своих установочных данных ввиду потери памяти.              Он принял из рук милиционера лист, всмотрелся в ровный почерк. Все буквы были ему знакомы, читать он умел.              — Хорошо, Дмитрий Александрович. Я приду и обязательно позвоню, если что-то вспомню.              — Если у нас появятся свидетели, то я также сообщу Вам, — ответил Дмитрий и встал со стула. — И да, ко мне можно обращаться просто по имени, — он тепло улыбнулся, и у Неизвестного пациента снова кольнуло сердце от восторга.              Дмитрий был ему симпатичен. Только Он не знал, насколько нормально влечение к своему полу. И нормально ли вообще?..              Милиционер Агапов окончательно попрощался, напоследок пожав руку, и это касание было настолько приятным, что ещё долго ощущалось на ладони, как и чужие пальцы, скользнувшие по ней, когда они разрывали рукопожатие.              После обеда Его ждал визит к психиатру. Когда Неизвестный пациент шёл по коридору в сопровождении медсестры Мадины, то они случайно наткнулись на воркующую между собой парочку мужчины и женщины. Мужчина был в больничной пижаме. Женщина — такая же медсестра, как и Мадина. Они прервали поцелуй и отпрыгнули друг от друга в испуге, когда Неизвестный пациент и Мадина показались рядом с ними.              Пациент отвёл взгляд, вновь задумавшись о странности своего влечения к Дмитрию. Было ли это в порядке нормы?              Судя по всему, нет.              Мужчина и женщина целовались. Женщина и мужчина стояли рядом.              Два существующих пола. Созданные природой для продолжения рода.              Следовательно… Следовательно, с ним было что-то не так?              Мадина подвела его к одной из белых дверей.              — Вам сюда. Я подожду Вас…              Пациент махнул рукой.              — Не стоит. Я запомнил дорогу.              Мадина помялась. Видимо, она сомневалась в его словах. Он постарался смягчить выражение лица.              — Правда, Мадина. Идите, вероятно, у Вас есть ещё много дел. Я не заблужусь. А если и заблужусь, попрошу у кого-нибудь помощи.              Мадина выглядела неуверенной. Неизвестный пациент списывал её неуверенность на возраст. Мадина была миниатюрной темноволосой девушкой с явными кавказскими чертами лица и очень молодой, возможно, только-только закончившей институт.              Отчего-то Неизвестному пациенту казалось, что, будь на её месте более пожилая дама, она бы уже давно махнула на него рукой.              — Идите-идите, — вежливо повторил Пациент и открыл дверь кабинета. Мадина ничего не успела ему ответить — он быстро скрылся за дверью и оказался в довольно светлом помещении.              Он поздоровался, привлекая к себе внимание человека, сидящего за столом, и прошёл ближе.               Врач — уже довольно пожилой мужчина в круглых очках с толстой оправой и шухером на голове, как у одного знаменитого физика-теоретика — поздоровался в ответ, разглядывая пришедшего с любопытством.              — Садитесь, — указал психиатр на стул, и Пациент послушно сел. Огляделся. К одной из покрашенных стен был приставлен деревянный шкаф-стеллаж, за стеклянными дверьми которого на полочках были расставлены папки. Строгий порядок царил в недрах мебели, и Неизвестный пациент про себя подумал, что мужчина, сидящий напротив, очень педантичен. Был ли сам Он таким же? К сожалению, он не помнил. — Я изучил историю Вашей болезни. За это время, от Вашего пробуждения до прихода сюда, Вы ничего не вспомнили? Имя? Или, может, Вам что-то снилось?              Пациент задумался. Потом решил, что стоило рассказать о кошмарах.              — Имя я своё не вспомнил… — от этого было даже не по себе. Он ощущал себя безликим. Неизвестной переменной в этом огромном знакомо-незнакомом мире. — Но однако этой ночью мне снились страшные сны…              Врач подобрался, соединил пальцы в замок перед собой и спокойно произнёс:              — Тогда, гражданин неизвестный, — от этого прозвища внутренне передёрнуло, но умом Пациент понимал, что по-другому врач к нему обращаться не может, — расскажите мне подробнее о Ваших кошмарах.              Неизвестный пациент не очень хотел вспоминать жуткие картинки, преследующие его всю ночь, но он прекрасно понимал, что все эти разговоры — одна из частей терапии по восстановлению памяти.              И он начал говорить. Старался вспомнить всё, что снилось в эту ночь.              Врач Евгений Прокофьевич, если верить табличке на двери, молчаливо записывал каждое слово, словно Пациент был лектором, а он — студентом.              — Угум, — задумчиво проговорил психиатр. — Это хорошо, что Вы не утратили способность сохранять новые воспоминания. Смею предположить, что Ваша память может вернуться при должной терапии. Однако, честно, человеческий мозг настолько непредсказуем, что ни один врач не может ручаться до конца, что все воспоминания снова станут Вашими. Возможно, Вы вспомните, как Вас зовут, когда у Вас день рождения и что Вы любите есть на завтрак. Возможно, Вас будут преследовать забытые ощущения, но Вы не сможете понять, откуда это всё взялось. Например, запахи… — Неизвестный пациент вздрогнул. И, видимо, что-то отразилось у него на лице, потому что психиатр тут же воскликнул: — А! Вы понимаете, о чём я. Вы что-то вспомнили?              Пациент неохотно кивнул. Он не очень хотел этим делиться, потому что чувствовал, что то, что подкинуло ему его воображение, было личным.              Слишком личным.              Он всё ещё ощущал странное тепло, когда услышал голос в голове, а нечёткое изображение человека из воспоминания заставляло сердце ныть и трепетать.              Кем он был, этот человек, конечно, остаётся загадкой.              — Да… Я, — Пациент поправил очки, — сегодня рано утром я почуял сигаретный дым, и… Это вызвало секундные воспоминания. Я с кем-то беседовал о… Сигаретах. Очертания моего собеседника, правда, были мутными. И я не видел его лица.              Евгений Прокофьевич кивнул с деловым видом, записал что-то на лист и проговорил:              — Это очень хорошо. Запахи часто пробуждают в людях ностальгические чувства. Возможно, Вы курили.              — Исключено, — тут же возразил Пациент. Психиатр уставился на него с интересом во взгляде. Его выцветшие голубые глаза излучали должное спокойствие. И Неизвестный пациент ощущал себя от этого не очень уютно. — Сигаретный дым вызвал у меня… Отвращение. Но… Вместе с тем я почувствовал что-то тёплое…              Евгений Прокофьевич снова понимающе кивнул. Привычка у него, что ли, такая?              — Вероятно, тот человек, который присутствовал в Ваших воспоминаниях, многое для Вас значил. Отсюда и эмоции.              Это было похоже на правду. Только вот кто этот человек? И что действительно Неизвестный пациент к нему чувствовал?              Закрались смутные подозрения, что облик незнакомца в собственной голове принадлежал… Мужчине.              Пациент вновь передёрнул плечами, словно ему стало холодно. Он закусил щеку изнутри, раздумывая над тем, можно ли такое спрашивать… Но он… Вроде как потерял память, а потому может вывернуть свой любопытный интерес в детский. Ведь дети приходят в этот мир без должных знаний. И познают его постепенно.              — Евгений Прокофьевич… — Пациент прочистил горло, выглядя не очень уверенно, но отступать не хотел. Кто, как не врач, может пролить свет на его ощущения?              — Да? — подтолкнул его психиатр.              Пациент снова поправил очки (ну точно дурацкая привычка из прошлого!) и почти тихо произнёс:              — Скажите, а… Чувствовать влечение к своему полу — нормально?              Что-то в лице психиатра на секунду изменилось. Из доброжелательного оно превратилось в маску презрения, но потом врач снова стал вежливым. Однако Пациент эти изменения заметил.              — А Вы чувствуете влечение к мужчинам? — слишком острожно спросил Евгений Прокофьевич.              Неизвестный пациент понял, что в таком признаваться ни в коем случае нельзя. Лицо врача сказало всё за него.              Он резко помотал головой. Даже скривил губы, будто ему тоже была отвратна такая мысль.              — Нет… Просто я… В мужском туалете случайно услышал… Кмх… Как бы это выразиться… Смущающие меня звуки, и… Я точно был уверен, что там двое мужчин. Мне кажется, я знаю название того, чем они там занимались.              Теперь на лице психиатра было неприкрытое отвращение.              Интересно, поверил ли врач в его историю? Пациент старался быть убедительным.              — Послушайте, — Евгений Прокофьевич наклонился и едва ли не зашептал, — никому больше не рассказывайте о том, что слышали. В нашей стране такое… Не принято. Это ненормально. Такие люди — они больны. И место им в психдиспансере. Я знаю, о чём говорю. Я с такими беседовал.              Неизвестный пациент вздрогнул. Подумал о своём влечении к милиционеру Дмитрию… Стало не по себе. Похоже, о таком точно никому не нужно рассказывать.              Возвращаясь обратно в палату, Неизвестный пациент задумчиво перебирал в голове диалог с психиатром. Неужели он и правда больной? Неужели влечение к собственному полу — это ненормально?              «— Ты не можешь быть таким, как я.       — Каким — таким?       — Ненормальным… Чудовищем…       — Ты что такое говоришь? Никакое ты не чудовище… И абсолютно нормальный. Пожалуйста, прекрати».              Снова этот голос. Неизвестный пациент остановился и крепко зажмурился. В сознании всплыло отчётливое воспоминание: он стоит на чём-то твёрдом, ветер теребит волосы, пахнет речкой и кувшинками, а напротив — размытый силуэт, разговаривающий с ним. Волнующийся. Пытающийся успокоить.              — Эй, всё хорошо? — кто-то вырвал его из воспоминаний, и Пациент открыл глаза. Перед ним стоял низкорослый старичок, с уродливой бородавкой на лбу и почти лысой головой. Старик опирался на трость, его бледные глаза смотрели несколько обеспокоено. На нём так же, как и на Пациенте, была больничная пижама.              — Да, — сдавлено ответил Неизвестный пациент. — Всё в порядке, спасибо.              Он двинулся дальше по коридору, его палата была уже за поворотом, а из головы никак не выходили последние секунды.              Кто всё-таки был этот человек? Кому принадлежал столь знакомо-незнакомый голос? О чём был тот диалог?              Неужели…              Пациент резко зашёл в палату, пытаясь отдышаться.              Если он почувствовал влечение к мужчине сейчас, следовательно, он чувствовал это и раньше…              Он назвал себя чудовищем. Он ощущал себя испорченным. И он кому-то рассказал о своих предпочтениях.              И этот кто-то, размытый силуэт, его поддержал…               «…Никакое ты не чудовище… И абсолютно нормальный. Пожалуйста, прекрати».              Как же вспомнить обладателя столь тёплых ноток? Как его имя? И главное — как отыскать его? И… Ищет ли он сам? Быть может… Быть может, они были близки?..              Если бы он только вспомнил имя… Если бы только вспомнил…              Голова загудела от потока мыслей. Неизвестный пациент подошёл к кровати, опустился на неё, а затем и прилёг.              Он устал. И всё время хотел спать.              Лечащий врач говорил, что это нормально. Что организм после такого длительного пребывания в коме не может восстановиться слишком быстро. И что сон — лучшее лекарство.              Пациент снял очки, положил их на поверхность молочной прикроватной тумбы, дверка которой постоянно приоткрывалась, словно хотела показать все тайны её недр. Только вот показывать было нечего. У Него не было ни вещей, ни прошлого.              К нему никто не приходил и, возможно, его никто не искал.              Он ощущал одиночество всеми фибрами души.              Но старался не отчаиваться. Ему хотелось верить, что память восстановится. Что терапия, назначенная психиатром, будет помогать.              Глаза постепенно закрылись. Сознание провалилось в сон.       В этот раз ему ничего не снилось.               Проснулся Неизвестный пациент от какого-то шума.              Открыв глаза, он заметил, что за окном ещё стоял день. Кусочек неба, что был виден, заполонили белые полупрозрачные облака. Верхушку раскидистого дуба покрывали солнечные лучи, однако само солнце уже перевалило на вторую половину небосвода, плавно готовясь опуститься к линии горизонта. Зелёные листья тихо покачивались на ветру. Окно было закрыто.              Позади снова раздался шум, отвлекая серо-зелёные глаза от созерцания крепкого дерева, затем — тихие ругательства на незнакомом языке. Пациент вспомнил, что именно это его и разбудило, и протянул руку к тумбе, чтобы взять очки.              Когда он повернулся, то увидел суетящуюся женщину у противоположной стены, где стоял небольшой пустой стол. Точнее, до её прихода он пустовал, но теперь на нём красовались какие-то пакеты и несколько контейнеров.              Неизвестный пациент сел на кровати, тем самым привлекая внимание женщины, и она резко обернулась.              Только сейчас Он заметил что её голова покрыта бежевым платком, из-под которого выглядывали аккуратно собранные тёмные волосы. Лицо женщины выглядело светлым и приветливым, нос с горбинкой привлекал внимание.              Она улыбнулась, когда её карие глаза встретились с его серо-зелёными.              — Здравствуйте, — её голос был мелодичным. Пациент насторожился, понимая, что эта женщина не была медицинским работником. Знал ли он её в прошлом?              — Здравствуйте, — ответил Он, не скрывая в голосе напряжённость. Каждый новый человек несколько пугал его, потому что сейчас Он был уязвим.              Женщина вдруг снова засуетилась, и через миг подошла к кровати с подносом в руках, на котором стоял глубокий металлический контейнер. Внутри него было что-то горячее. Пациент понял это по исходившему пару.              — Знаю я, как в здешних больницах кормят. А Вам питание нужно хорошее. Вот, приготовила Вам домашнее, — она поставила поднос на тумбу. На нём, помимо супа в контейнере, на тарелке лежал ещё и белый хлеб.              Неизвестный пациент снова покосился на женщину, которая села на стул. Очевидно, они были знакомы?              — Э-э… — он не знал, как деликатно начать разговор, чтобы не обидеть человека, который, похоже, относился к нему очень… По-родному? — Простите, — выдохнул Он в итоге. — Всё это чудесно, правда. Но… Кто Вы? Мы раньше были знакомы?              — О нет, — женщина беззаботно махнула рукой, и Пациент не удержался от открытого изумления. Здесь, что, все были такими приветливыми? Кто-то сказал этой милой даме, что он нуждается в помощи? А может, это… Социальный работник, о котором вскользь упоминала Мадина? — Кажется, было неверным с моей стороны наседать на Вас. Меня зовут Гульнара. Это я, вместе со своим братом, обнаружила Вас без сознания на той автобусной остановке.              О. Это многое объясняло. Точнее, объясняло только то, почему она пришла сюда. Неизвестный пациент вспомнил, как его врач упоминал о Гульнаре и о том, что она жутко волновалась. Но Он всё ещё не понимал, почему она так тепло к нему отнеслась? По сути… Они друг другу — никто.              — О, эм… — Он ощущал неловкость. Неловкость оттого, что не мог в ответ назвать своего имени; оттого, что он — безликое лицо, человек без прошлого и пока что с туманным настоящим и неизведанным будущим. — Я… Наверное, мне стоит поблагодарить Вас. За своё спасение. Передайте и Вашему брату огромную благодарность от меня. К сожалению, — Он непроизвольно сжал пальцы на больничном одеяле — слегка жестковатая ткань впилась в кожу. — Я так ничего о себе не вспомнил. Не могу даже представиться.              Сожаление проскочило на лице Гульнары, но потом эта женщина снова светло улыбнулась.              — Я разговаривала с Вячеславом Магомедовичем. Он всегда настроен на успех, а потому считает, что Ваша память обязательно к Вам вернётся. Жаль только, что свидетелей того безобразия, что с Вами сотворили, не нашлось. Я разговаривала и с Дмитрием, милиционером, который ведёт дело. Пока всё… Как это модно у них говорить? — она задумалась на секунду-другую. — Глухо. А Вы кушайте, кушайте. Вам надо сил набираться. Я там ещё пирожков принесла. Они тоже домашние, сама пекла.              Гульнара была слишком заботливой. По виду Он дал был ей около пятидесяти лет. Она вполне годилась бы ему в матери.              И, собственно, вела себя с ним по-матерински.              Когда она уходила, Он не решился спросить у неё, почему она хлопочет о незнакомом человеке, потому что подумал, что её оскорбит такой вопрос. Она выглядела вполне дружелюбно, проявляла искреннюю заботу, и у него просто не повернулся язык спросить такое.              Гульнара Юсуфона пообещала, что заглянет ещё на днях, узнать о его здоровье, и Он ощутил небольшое тепло в районе грудной клетки от того, что кому-то всё же было не плевать на его состояние.              С её уходом палата снова стала какой-то… Одинокой. Всё то время, пока Он поедал суп и пирожки, Гульнара болтала о чём-то несусветном. Приготовленная ею еда была изумительной на вкус. Суп с интересным названием «Нохчи чорп» имел очень насыщенный вкус и аромат, а пирожки… Это было что-то с чем-то. Мягкое тесто таяло во рту, начинки настолько много, что она даже слегка вываливалась, и Ему казалось, что нигде вкуснее он ничего не пробывал.              Разве что когда-то в родном доме у родной мамы, но этого он… Не помнил. Ни маму, ни папу. Ни-ко-го.              А потому зудящее тоскливое чувство снова посетило его, когда палата опустела, а солнце почти зашло за горизонт. Неизвестный пациент аккуратно встал с постели и неспешно подошёл к окошку, створки которого были выкрашены в коричневую краску, в некоторых местах изрядно облупившуюся. Её покрывали мелкие трещины, отчего создавалось ощущение мозаики. Так и хотелось подковырнуть «пазл» и тут же прилепить его на место. Или заполнить пустоту в тех местах, где эти «пазлы» уже отвалились сами по себе и теперь сиротливо лежали в углу подоконника. Пыль здесь, по-видимому, убирали очень редко.              Дуб за окном потерял свои дневные краски и теперь был больше похож на что-то зловещее в темноте приближающейся ночи. Но это Его не страшило. Он точно не боялся тёмного времени суток.              Задумчиво постучав по подоконнику, он взглянул на дорожку, проходившую как раз под его окном, через раз освещаемую фонарями. Администрация больницы, похоже, не спешила восстанавливать свет.       По дороге, прихрамывая, шёл мужчина. Рядом с ним медленно прогуливалась медсестра. Они о чём-то беседовали, и Он даже слегка позавидовал: у него сейчас не было компаньона, которому можно было бы высказать все страхи.              Но Он также не был уверен, что мог бы делиться чем-то с врачами, или с Дмитрием, или с той же Гульнарой.              Все они всё равно оставались для него чужаками.              Мог ли Он доверять кому-то, кроме самого себя? Да и даже себе он доверять до конца не мог.              Во всяком случае, до того момента, пока не вспомнит хотя бы своего имени.              Утро следующего дня выдалось солнечным. На ночь Неизвестный пациент приоткрыл окно, чтобы запустить в палату летнего воздуха, и теперь из-за открытого окна было слышно отчётливое щебетание птиц где-то неподалёку, которое разбудило Пациента. Сколько было времени, он не знал, но судя по расположению солнца — оно встало совсем недавно. Солнечные лучи почти не проникали в палату из-за массивных ветвей дуба, однако в помещении всё равно было очень светло.              После завтрака, состоявшего из разваливающихся пресных сырников и едва тёплого чая, и утренних водных процедур Неизвестный пациент вновь поговорил со своим лечащим врачом, который поинтересовался его самочувствием.              — Вам сегодня после обеда на перевязку, — напомнил Вячеслав Магомедович. — Вы уже идёте на поправку. Думаю, к концу следующей недели выпишем Вас.              Он похолодел. До этого момента он даже не задумывался о том, что с ним будет дальше, когда его лечение подойдёт к концу.              Его просто вышвырнут в этот… Неизвестный для него мир?              Липкий пот и сильнейшая тревога атаковали его организм.              — И… — он сглотнул, горло словно сдавила невидимая петля. — И куда меня отправят? Я же… — договорить не получилось. Ему нужно собраться! Он же взрослый человек, в конце концов. Все живут. Не он первый, не он такой последний…              Но…              Эти мысли ни черта не помогали панике отступить. Казалось, именно в эту секунду одиночество, которое преследовало его с момента пробуждения, подобралось слишком близко и начало злобно ухмыляться, как бы говоря: ты навечно останешься со мной.              Люди же живут в одиночестве?..              А как живут люди, которые ничего и никого не помнят?              Вячеслав Магомедович посмотрел снисходительно, по-отечески.              — Не волнуйтесь. Не на улицу же Вас отправлять в самом деле. Для таких, как Вы, существуют специальные социальные приюты. Там Вы будете жить, проходить лечение до полного восстановления памяти. Если Вам удастся вспомнить что-то конкретное, представители правопорядка мигом разыщут Ваших родственников. Отдыхайте.              Он покинул палату бодрым шагом, и Неизвестный пациент выдохнул. Паника постепенно уступала место спокойствию. По крайней мере, он действительно не будет жить на улице.              Возможно, терапия поможет ему, и он вспомнит что-нибудь ещё.              Вскоре в палату пришла Мадина. Она выглядела несколько уставшей, но Он не решился спрашивать, что у неё произошло. Ему казалось, что это будет не очень тактично с его стороны, говорить девушке, что она неважно выглядит.              Медсестра сопроводила его на улицу. День обещал быть жарким. Стоило лёгким глотнуть настоящего свежего воздуха, а не того, что гулял по палате из приоткрытого окна, Его глаза непроизвольно закрылись. Здесь, на улице, пахло жизнью. Даже давящее одиночество отступило на задний план.              Оглядевшись, Он заметил, что во дворе больницы гуляло достаточно много пациентов. Они никуда не спешили, отчего казалось, что в этом месте своё, особенное течение времени. Мадина напомнила, что через час у него процедуры, и протянула ему чьи-то наручные часы. По виду они были мужские.              — Это отцовские, — зачем-то пояснила Мадина, хотя Он ни о чём у неё не спрашивал. — Он обижается, если я не ношу их, хотя я сто раз пыталась объяснить, что они не в моём вкусе. И к тому же мужские. А он слишком упёртый, чтобы это понять. Ну, конечно, мечтать всю жизнь о сыне… — прозвучало горько. Мадина передёрнула плечами и стала выглядеть более поникшей, чем до этого.              Он хотел было протянуть руку. Положить на плечо. Но вновь остановил себя, не зная, будет ли это уместно.              Пока ему тяжело давались навыки коммуникации.              — Спасибо, — пробормотал Неизвестный пациент и положил часы в карман, подметив, что они показывали десять утра.              Мадина лишь кивнула и ушла обратно в здание. Он обернулся спиной ко входу и начал разглядывать окрестности.              Двор больницы представлял из себя длинный прямоугольник. Неизвестный пациент побрёл вдоль тропинки, по которой вчера гуляли тот калека и медсестра. Тропинка заворачивала за угол, за которым спряталась крошечная поляна. Здесь не было лавочек, но несколько пациентов сидели прямо на пока ещё сочной траве. Кто-то курил, выпуская дым в голубое небо; кто-то читал, а кто-то просто сидел в задумчивости, прикрыв глаза.              Отличное место, чтобы уединиться. На этом клочке природы, казалось, каждый мог бы найти себе место.              Но сегодня Он не будет здесь останавливаться. Он и так слишком долго лежал в палате: ноги просили ходить.              Он пошёл дальше и упёрся в здание поменьше. Согласно информационной табличке, здесь располагался инфекционный блок. В окнах виднелись чьи-то силуэты, а какая-то девчонка, сидевшая на одном из подоконников, помахала ему, когда их взгляды пересеклись.              Улыбка невольно тронула губы. Почему-то вид этой девочки тепло отзывался в душе. Словно… Словно дети всегда его радовали.              Может, у него есть свои?..              Но это было крайне сомнительно. Учитывая, что его, похоже, тянет к собственному полу…              Но тогда почему дети вызывают теплоту?              Может, он работал с детьми? Воспитателем… Или учителем…              Или вожатым в каком-нибудь лагере.              Неожиданно перед глазами встали красные флаги, развевающиеся на ветру.              Он моргнул. Какое странно-знакомое видение.              Что это за флаги? Что они символизировали? Где их можно было встретить?              Тряхнул головой. Сейчас Он находился на такой грани, когда мог перепутать лживые и реальные воспоминания. Доверять им было крайне опасно.              Но можно было бы расспросить у кого-нибудь о красных флагах.              Он пошёл дальше. Дорога вновь вывела его к центральному входу. Ноги стали слегка гудеть от такой продолжительной ходьбы.              Неподалёку располагалась аллея. Там стояли лавочки, которые сейчас наполовину пустовали: очевидно, у многих пациентов начались утренние процедуры. Он нащупал в кармане больничных штанов наручные часы и выудил их на свет. Они показывали половину одиннадцатого.              У него есть ещё полчаса.              Взгляд скользнул по лавочкам, возле которых ютились голуби, что-то подбирающие с асфальта. Они курлыкали, махали крыльями. Кто-то из них то прилетал, то улетал в неизвестном направлении.              Он засмотрелся на этих птиц. Неожиданно в голове снова пронеслись старые воспоминания: как он заливисто смеётся, гоняя голубей по парку. Парк большой — он это знает. А ещё он знает, что в парке он не один.              «— Давай вон того догоним? — рядом смеётся белокурая девчушка». Она милая. Но отчего-то Он настораживается.              Что-то горит при воспоминаниях об этой девочке. Какая-то непонятная злость разрастается внутри. Она его обидела или они поссорились? А может, она ему когда-то нравилась…              Как же её звали? Или зовут?.. Можно ли думать о живых (если они действительно живы) людях в прошедшем времени?              Брови снова нахмурились. Казалось, за последние дни они только это и делали.              Воспоминания поблекли. Образ девочки растворился.              Нужно отдохнуть. Голова снова разболелась.              Но только Он делает шаг, как слышит звонкий мужской голос, который кричит:              — Владимир! Вовка, стой! — Он вздрагивает и оборачивается. Недалеко от него один мужчина догоняет другого — хромого. Тот уже остановился и смотрит в ответ не очень дружелюбно.              — Чего тебе, старый? — хрипит второй мужик, опираясь на трость. Весь его вид выражает нетерпение.              Но сейчас это совершенно неинтересно. Неизвестный пациент смотрит сквозь них, слушая грохот сердца.              Владимир…              Он понимает, что окликнули не его, но… Он также понимает, что это его имя. Что его тоже зовут Владимир. Вова, если сокращённо.       Снова нахмурился. «Вова» звучало чужеродно. Не так его называли. Совершенно не так.              Так, как же?..              Владимир… Владимир… Вова… Вовочка… Володя…              Разум замирает.              Володя… Точно, Володя!              Он уверен в этом. Он это вспомнил!              Руки немного дрожат, и приходится прятать их в карманы.              Вдох-выдох.              Но сердце уже радостно трепещет. Володя! Какое облегчение. Узел одиночества слегка расслабился.              И этим открытием срочно хотелось с кем-нибудь поделиться.              Сначала на ум пришёл лечащий врач. Но Володя понимал, что Вячеслав Магомедович может быть занят. Да и где он сейчас будет его искать? Найти Мадину? Она тоже может быть где угодно.              Следующее имя, которое всплыло в голове, принадлежало милиционеру Дмитрию. Он ведь говорил… Говорил, что Володя может звонить ему в любое время. Особенно, если что-то вспомнит.              Уже дальше не думая, Володя поспешно вернулся в больницу, в свою палату и отыскал номер Дмитрия.              С волнующимся сердцем он подошёл к медсестре, сидящей на посту. Та пила чай и с аппетитом ела «Ромовую бабу». Уголок её рта слегка испачкался в помадке.              Володя прокашлялся, чувствуя себя неловко оттого, что прерывает поедание кондитерского изделия, но у него было чрезвычайно важное сообщение!              — Приятного аппетита, — проговорил он, когда медсестра посмотрела на него исподлобья. По её подведённым чёрным карандашом глазам нельзя было сказать: довольна ли она появлением пациента или нет. — Извините, мне нужно срочно позвонить в милицию. Я… Я кое-что вспомнил, и это… Важно…              Её лицо оставалось бесстрастным. И с таким же бесстрастием и без лишних вопросов она пододвинула Володе белый стационарный телефон. Он благодарно кивнул и начал крутить диск, набирая нужный номер.              Гудки были бесконечные. Володя уже хотел было бросить свою затею, но ощущение важного захватило его, и только оно заставляло слушать молчание на том конце провода.              Наконец трубку сняли.              — Младший лейтенант Агапов слушает, — строгий и деловой голос Дмитрия заставил улыбнуться. Сердце снова подскочило от незримой радости. Разве это нормально — реагировать так на чужих людей?              — Дмитрий Александрович… — собственный голос дрогнул, и Володя корил себя за волнение. Ну что он, как девчонка, в конце концов? — Это… — как бы сказать ему, что он вспомнил своё имя? — Человек из больницы…              — О, здравствуйте, — Володе показалось, или голос Димы стал… Мягче? — Что-то случилось? Как Ваше здоровье?              Володя на секунду зажмурился. Да что же с ним такое происходит?              — Всё неплохо. Спасибо. Дмитрий…              — Дима, — машинально поправил его Дима.              — Дима, — осторожно повторил Володя, и это ему понравилось. — На самом деле, я звоню Вам, чтобы сказать, что… — дыхание вновь перехватило от волнения. Так было необычно вспомнить хоть что-то важное! — Что я вспомнил, как меня зовут.              На миг воцарилось молчание, а затем Дмитрий восторженно проговорил:              — Это же чудесно. Просто замечательно, — кажется, радость в его голосе была неподдельная. — Итак. Могу ли я его узнать?              Володя на автомате кивнул. Потом сообразил, что собеседник его не видит.              — Да. Владимир. Меня зовут Владимир.              — Отлично. Я рад. Имя — это уже настоящая зацепка. Вы же помните, Владимир, что, как только Вам станет лучше, я жду Вас у себя?              — Да, конечно, — закивал Володя, обрадованный тем, что есть человек, неравнодушный к его судьбе. Он секунду помолчал, закусив щеку изнутри. Если он скажет следующую фразу, не будет ли это… Неуместно? — Можно просто Володя, — в итоге решился он. — Так мне нравится больше.              — Хорошо, Володя, — повторил за ним Дима. — Так даже лучше.              В глазах на секунду потемнело. Это было новое воспоминание.               «Он стоял в каком-то смутно-знакомом месте. Это было похоже на… Кинозал. Перед ним — расплывчатый силуэт, который говорил:       — Хорошо, Володя. Так даже лучше».              Этот голос Володя уже ранее слышал. От него разливалось тепло, похожее на тепло от звука Диминого голоса, но только в сотни и сотни раз сильнее, а сердце начинало ныть.              Этот человек, очертания которого пока оставались неясными, многое значил для Володи.              Но почему так болело сердце? Он его потерял?..              — Володя, всё в порядке? — обеспокоенный голос Димы разрушил старые воспоминания, и Володя моргнул. Он снова оказался в коридоре больницы, сжимая в руках трубку.              — Да, — теперь голос был чуть хрипловат. — Да, всё в порядке, — лучше не говорить об этих вспышках. По крайней мере, пока он в них сам не разберётся. — Я приду, как только смогу.              — Буду ждать, — Дмитрий по-прежнему мягок. — Если что, звоните.              — Хорошо.              — До свидания, Володя.              Володя снова не смог сдержать улыбки. Когда к тебе обращались по имени — это успокаивало.              — До свидания, Дима.              Они положили трубки одновременно. Не было смысла висеть на проводе и ждать первенства.              Володя выдохнул, ощущая, что стало легче. Когда он поделился своим открытием с кем-то и нашёл поддержку — это вдохновляло. Быть может, он вспомнит что-нибудь ещё.              Он вернул телефон медсестре, которая уже закончила пить чай, и ещё раз искренне её поблагодарил.              Возвращаясь к себе в палату, он раз за разом прокручивал своё имя в голове, ещё до конца не осознавая, что ничего пока не потеряно. Что воспоминания ещё могут вернуться.              И это открывало второе дыхание.              Он больше не «Неизвестный пациент».              Теперь у него было имя.