Сквозь мерный гул миров мне слышен голос твой. П. Элюар
Улетай, моя птица синяя,
Улетай, отзвенело лето.
Мои губы покрылись инеем
И не могут вновь крикнуть «Где ты?»
Улетай, улетай, родная,
Я не плачу, то только дождь
Вот она, твоя новая стая
Я надеюсь, меня подождешь.
Эпитафия А.М.
Иголки полудня шьют шелковый шлейф рассвета. Летние дни радуют теплой погодой. Настроится на рабочий лад сложно. Мысли Мо Гуань Шаня витают где-то далеко. Он сидел на уроке литературы и думал о недавнем сообщении, которое Хэ Тянь написал ему поздно ночью: (02:47) Шань, я завтра пропущу занятия. Нужно съездить домой. Как я смогу, позвоню тебе. Утром Рыжий отписался ему и звонил, но номер мажора был не доступен. Это немного тревожило его. Надо расспросить пацанов, может они знают, что приключилось у Хэ на этот раз. Шань пересекся с ними на обеде. Плюхнувшись напротив неразлучников Мо жуя сэндвич произнес: – Вы не в курсе почему Тянь сегодня пропускает пары? Цзянь переглянулся с Чжанем и весь его расслабленный вид испарился как по волшебству. Он серьезно и робко проговорил: – Вы, наверное, не знаете, но я сам если честно узнал всего на второй год нашего с ним знакомства. – Цзянь И скомкано сглотнул, подбирая слова. – В общем у него освобождение на несколько дней по семейным обстоятельствам… Тянь каждый год уезжает к отцу в эти дни из-за… В общем из-за годовщины смерти матери. – Последние слова И прозвучали тихо и печально. Мо с Чжэнси сидели молча, понурив взгляды. Из рассказа Тяня Рыжий знал, что его мама погибла летом, на их семейной яхте, но точную дату он не знал, а спросить не решался. Не хотелось в тот момент погружать Хэ в болезненные воспоминания того тяжелого дня ещё больше. Пожевав губы Цзянь тихо продолжил: – Мне Тянь об этом не говорил. Сомневаюсь, что его одноклассники в курсе причины его отсутствия. Я узнал случайно, без приглашения завалившись к нему домой… Он точно также не пришел в школу, не отвечал на мои сообщения и звонки. И короче я решил его тогда проведать…***
Два года назад Цзянь подошел к входной двери в студию Тяня. Его ладонь потянулась к звонку, но что-то привлекло внимание И. Дверь была едва прикрыта. Парень потянул ручку на себя и чуть не споткнулся о завязанный мусорный мешок, который был привален к двери. И нахмурился. Вошел в прихожую, перешагивая еще пару мусорных мешков, задев один пяткой кеда. До него донесся глухой звон стекла. Бутылки? Его глаза расширились от удивления. Вечеринка что ли у него тут была? Судя по количеству мусора, попойка была ещё та… Цзянь стал звать его: – Эй Хэ Тянь~! Ты чего на звонки не отвечаешь, не пришел сегодня в школу? – Он прошел чуть дальше. – Тя-я-я-нь, ну и срач у тебя… – простонал Цзянь резко замолкая и проходя глубже в студию. Его взору предстает довольно удручающая картина. Тянь сидел на полу напротив панорамного окна, привалившись спиной к постели. С початой бутылкой виски. Хэ был в помятом черном костюме, в белой не заправленной рубашке, с ослабленным на шее галстуком. По всей студии валялись бутылки и жестяные банки от алкоголя, коробки от лапши быстрого приготовления и пиццы, на кофейном столике расположилась пепельница, переполненная окурками, постель не заправлена и мажор совершенно в упадническом настроении. Он даже не обратил внимания, когда Цзянь прокашлялся и прошел в квартиру. Тянь смотрел в одну точку в окне не мигая погруженный в свои мрачные мысли. Его лицо светится белизной фарфора. Под веками залегли глубокие тени и взгляд, столь опустошенный… И поежился. Было заметно он в таком состоянии уже несколько дней и Цзянь никогда не видел его таким… Он не знал причины столь удушающей тоски, отравляющей его друга. Может тебя бросила девушка? Разбитое сердце, все дела… Лихорадочно размышляет он. Но по его виду и лицу Цзянь заметил что-то ещё… Этот мучительный привкус чего-то неясного. Обреченность, которая отражается на лице после потери близкого человека. У него кто-то умер? Надеюсь я ошибаюсь… Если подумать Тянь будучи душой компании в своем классе и баскетбольной команде редко приглашал к себе домой друзей. Никто из его знакомых не знал почему. Ходили слухи, что он баснословно богат и не пускает в свою жизнь обычных одноклассников, не из таких же как его собственная привилегированных семей. Из-за этих сплетней многие считали Тяня снобом и, если бы не его обаяние и привлекательность, злословили о нем наверняка еще больше. Цзянь лишь на второй год их знакомства узнал, что Тянь живет совершенно один, в квартире своего дяди. Он никогда не видел его семью, родителей, вообще никого… И Хэ о них не рассказывал, изредка лишь о старшем брате. Блондин прошел глубже в гостиную осторожно огибая пустые бутылки и мусор, еще раз прокашлявшись он протянул: – Оу~… ты при параде и с бутылкой, а меня не позвал? Хэ не сразу ответил. Его голос хрипловатый и тихий звучал так чужеродно. – Я хотел побыть один. – Безжизненно пробормотал Тянь не оборачиваясь. Цзянь подошел к нему ближе загораживая собой вид на панорамное окно. Хэ Тянь поднял на него припухшие покрасневшие усталые глаза. – Почему? – И сел перед ним на корточки внимательно скользя взглядом по бледному лицу и помятому виду друга. Тянь отвел взгляд от пытливых глаз Цзяня. Его серые радужки сочились какой-то бесконечной усталостью, будто даже говорить ему стоит неимоверных усилий. – Годовщина смерти мамы. Светлые глаза И дрогнули. Всё-таки не ошибся… Думает с грустью он. Поджав нижнюю губу пробормотал печально: – Оу… прости. Цзянь подобрался, садясь и приваливаясь к постели спиной рядом с Хэ. Тяжело вздохнул. Тянь не обращая на него внимания запрокинул бутылку, присасываясь к стеклянному горлышку жадно глотая виски. Оторвавшись от бутылки и шумно дыша Хэ отер тыльной стороной сухие потрескавшиеся губы. – Думал со временем боль утихнет, но нет… – Хрипит, смотря захмелевшими глазами на стеклянные высотки. – Нет ничего хуже. И подхватил его раскрытую ладонь, лежащую на полу рядом с бедром, осторожно ее сжимая. Безмолвно как бы говоря: «Мне жаль». Сидели так в полной тишине и в ней текли обломки минут. Время словно застыло, здесь оно уже не хозяин. Оно оседает заученным смехом… Почему этот лоб, эти горькие рвущие душу глаза задевают до самого дна сердца? Я так остро чувствую, как одиночество тащится за тобой по пятам. Да, все твои мысли полны кровоточащих ран. Сейчас там с изнанки не сталь, но олово… С горечью думает Цзянь И. Вечернее ускользающее солнце отражалось багрово-персиковым заревом в стеклах соседних высоток. Все кругом задремало в огне… И Тянь медленно угасает. Он подвинул к себе ближайший стакан. Зажурчал наливаемый виски. Брюнет протянул его Цзяню. Парень принял стакан делая глоток и морщась от резкого вкуса. И не привык пить крепкий алкоголь. Хэ уловил реакцию друга и его губы тронула легкая горько-насмешливая полуулыбка. Он медленно отвел поплывший взгляд к окну. – Сколько прошло лет? Брюнет мотнул лохматой шевелюрой, будто прогоняя туманный морок, его взгляд был расфокусированным и расслабленным. – Шесть лет примерно… Чуть помолчав И робко наклоняет голову, кладет ее на плечо Тяня легонько. Неуверенно. Почувствовав, что Хэ не стряхивает его макушку, расслабился наблюдая как быстро сгорают отблески вечернего заходящего солнца. Тихо спрашивает: – Какой она была? – Она? – Хэ хмыкает тепло и надтреснуто улыбаясь своим мыслям. – Она была уникальной. Ее душа такая теплая и яркая, своим светом она притягивала людей как мотыльков… Мама видела то, что скрыто от всех. Видела всё что творилось внутри тебя… каждый ноющий нерв… Она исцеляла своей искренней добротой. Улыбкой и смехом, безмерной нежностью. Светлые глаза Цзяня увлажнились, он шмыгнул носом. И почувствовав движение рядом, поднял голову с плеча Хэ. Тянь надтреснуто усмехнулся, доставая из-за пазухи черного пиджака мятую пачку сигарет, подкурил. Выдыхая сизый дым продолжил: – Она заставляла меня смеяться… Смеяться и плакать, и говорить… Даже тогда, когда мне нечего было сказать. – Дым струился сквозь усталые слова. Хэ смотрел на отражение догорающего солнечного диска в стеклах. Глаза его дрогнули, осыпаясь серым пеплом. Тянь затянулся. Поперхнувшись, надсадно закашлялся, сипло выплевывая с горечью. – Иногда мне кажется я умираю от того, что не умер тогда… Цзянь И бросает в его сторону взволнованный взгляд: – Не говори так. – Серьезно пробормотал он, чуть помолчав тихо продолжил. – Чтобы дожить до этой грани надо состариться. Тянь глянул на него со снисхождением, как человек, который повидал всякое дерьмо. – Прости друг, сегодня ты от меня не услышишь оптимистичных речей. Ничего не могу с собой поделать, это саморазрушение так и лезет из меня… Сегодня больше чем всегда. А ты просто… невольный свидетель этого… – Тянь улыбался, но его глаза выражали совсем не радость. – Хотя ты можешь не смотреть. Зрелище наверно довольно… жалкое. – Он выдохнул горький дым. – Вот пока я нахожусь в окружении людей, эта херня как-то отступает, но как только я остаюсь наедине с собой… – Тянь хрипло засмеялся, скалясь и скашивая взгляд в сторону окна, он стал пустым и неестественным, словно Хэ смотрел насквозь и всё равно не видел. Этот смех напоминал треск от чего-то ломающегося. Его улыбчивая маска идет трещинами… – Цзянь И, мы умираем, чтобы жить, и живем, чтобы умереть. И видимо, мой ангел-хранитель пропустил это мимо ушей. Потому что мы снова ходим по лезвию.Цзянь смотрел на Хэ взволнованным взглядом, хотел что-то сказать, но Хэ заметив реакцию друга резко перебил его: – Не переживай… это временно. Мне просто… надо перетерпеть это. Для начала дождаться завтра. – Его глаза влажно блеснули. – Пройдет несколько дней и тот веселый Тянь, которого все знают вернется. – Он тяжело вздохнул, его плечи устало опали и Хэ глухо прошелестел. – Всё будет как обычно. По-старому… – Тянь, вещи о, которых ты говоришь… это тревожит меня. Тебе больно… а я… я… не знаю, что сказать. Хэ повернулся к нему и несильно щелкнул его по уху, от чего Цзянь вскрикнул, придерживая мочку и растерянно смотрев на мажора: – Не надо ничего говорить. – Парень слабо улыбался, на его лице читалось невысказанное: «Это всё равно не поможет». Вслух же он произносит. – Достаточно того, что ты здесь. – А мне кажется этого мало. – Болезненно смотрит И. Его взгляд, сочащийся сожалением, обжигает. Тянь усмехается печально, глаза его щурятся и блестят, закатное солнце слепит бликами. Цзянь видит всю эту расколотую темную бездну в нём. Он словно упал с высоты исступления, измученный до неузнаваемости. Думает с грустью И. Это пугает до дрожи. Растекается горечью в грудной клетке и сердце трепещет загнанной птицей, захлебываясь от этой смертельной ауры. Она давит своей беспросветностью. – Цзянь И. – Позвал Хэ. – А?.. Тянь обронил тихо, будто бы невзначай: – Ты бы скучал… если бы меня не стало?.. Блондин распахивает светлые ресницы в его взгляде читается немой вопрос: «Дурак что ли?». Он внимательно смотрит в темные зрачки Тяня, они почти поглотили радужку и похожи на темные сапфиры. В них отражается: боль, боль, боль. Он поджимает напряженно губы и смаргивая навернувшиеся слезы бодает его в плечо, глухо ворчит: – Конечно скучал бы. Что за вопрос вообще… Глаза Тяня сощуренные, с нечитаемой эмоцией, но на губах появилась знакомая теплая улыбка. Глухо шелестит: – Хорошо, если так… – Это так. – Уверенно говорит И. Взволнованно оглядывая лицо друга. Голова Тяня угрюмо поникла, и челка опустилась на глаза. Сглотнув он выдавил надсадно посмеиваясь: – Мы поругались с отцом сегодня. И он… ха-ха. Грозился исключить меня из завещания. Лишить наследства. – Тянь накрыл ладонями лицо, не выпуская тлеющую сигарету. Глухо и саркастично смеясь продолжил. – Еще чуть-чуть и я почти был уверен, что он скажет, что я ему больше не сын… По студии прокатился его шелестящий печальный смех. Тянь мелко подрагивал от волн хриплого хохота в раме агонии… Цзянь помявшись спросил неуверенно: – В эти сложные дни вы все взвинчены. Он, наверное, сказал это в сердцах… а… с чего он так? – У нас… скажем так, неразрешимые разногласия… по поводу смерти мамы… Я считаю, что он отчасти виноват в ее гибели… Он же считает, что виноваты обстоятельства… Спокойно эту тему как ты понимаешь мы обсуждать, не можем. Блондин поежился, все-таки их семьи были связаны с криминальным миром. И избежать последствий от этой опасной связи почти невозможно. – Он не замечает, как его слова ранят нас с Чэном. Отец с самого начала одергивал нас… как будто есть свод правил как правильно скорбеть!.. – Раздраженно выпаливает Тянь. – Я не понимаю его… Он не то чтобы прям ужасен… но будто хорошие моменты не перевешивают плохие. Иногда с ним так невыносимо… Этот его характер, он словно бы делает всё, чтобы уничтожить последние крупицы понимания между нами. В доме постоянно скандалы… и эта его новая пассия!.. Да она старше Чэна лет на десять! Избавляется от ее вещей… Я зашел в мамину гардеробную, а она убрала все ее платья! Она заполняет собой всё, будто бы хочет заменить её! Цзянь чуть помолчал, видя, как Хэ злится осторожно, подбирая слова: – Может… может… Она не пытается ее заменить? Просто твой отец… Он старается жить дальше. Как-то налаживать свою жизнь?.. – …она делает это слишком грубо. Никакого почтения к памяти… я… я даже не успел хоть что-нибудь забрать. Совсем ничего. – Голос Хэ дрогнул, он зашипел, сигарета в его пальцах прогорела до фильтра обожгла кожу между пальцами. Он с остервенением затушил ее и бросил смятый окурок в ближайшую жестяную банку от пива. Резко встал, пнул жестянку. Она с грохотом откатилась. – Чёрт! – Тянь закрыл лицо дрожащими ладонями. – Чёрт! – Задушено выдохнул. – У меня ничего не осталось от нее!.. Цзянь И встал и осторожно приобнял друга за плечи. Легонько поглаживая его по спине: – Позже… Попробуй поговорить с отцом, возможно он сохранил что-нибудь?.. Ну вдруг. Но когда вы оба остынете. И потом… у тебя же есть воспоминания о ней… – Их у тебя никто не отберет. Тянь тягостно вздохнул, тыкаясь в плечо Цзяня. Жалобно пробормотал: – И, мне кажется я забываю её голос, её смех… Как же так?.. Цзянь И поджал губы, выдавливая из себя тихое, искреннее: – Друже, воспоминания тускнеют и искажаются со временем… Я вот тоже почти не помню своего отца. Не знаю какое воспоминание о нем ложное, а какое истинное… но всё равно есть ощущения, которым ты… можешь доверять?.. – Угу. – А у вас не сохранилось видеозаписей с ней… с вами из детства? – Нет… только фотографии и их очень мало. Цзянь вздохнул. Чуть помолчав робко пробормотал: – Еще ты можешь говорить о ней с Чэном?.. Он помнит её больше, верно? – … да. Тянь чуть отстранился, шмыгая носом и пошатываясь потопал к постели. Не раздеваясь рухнул, поверх вороха из одеял и подушек. Хэ лежал с закрытыми глазами. Цзянь тихонько подошел к кровати и присел на колени положив руки и голову на матрас. – Ты всегда в эти дни пропускаешь школу, да? Брюнет поднял лохматую макушку и бросил усталый взгляд на И. – Если честно я просто не в состоянии… у меня нет сил «держать лицо» в эти дни… – … понимаю. Они помолчали какое-то время и Тянь тихо пробормотал: – Знаешь, когда наступает самый темный час для меня? Цзянь отрицательно мотнул головой и Хэ прикрыв пушистые веки хрипло пробормотал: – В эти дни… Самое сложное время для меня ночью, потому что я плохо сплю. Самые мрачные мысли донимают меня перед рассветом… Я просто мысленно уговариваю себя дожить до утра. А потом меня попускает… Накатывает как волны в шторм… С годами стало чуть легче, в начале это… напоминало агонию… Сейчас немного по-другому… Я отношусь к этому как к болезни… Поэтому Цзянь И, не обижайся на меня если я не буду отвечать на звонки… не захочу выйти гулять или повеселиться на кануне этих дней или после. Я просто… не могу. Понимаешь?.. – Да… Хэ Тянь.***
Наши дни Воспоминание стало выцветать в памяти Цзяня. Он тяжело выдохнул, произнося тихо: – Шань, ему в эти дни очень плохо. В прошлом году я проведывал его на кануне и… он не вылезал из постели после возвращения с поминок. Ничего не хотел, много спал. Я старался уговорить его хоть что-то поесть… Просто… он закрывается от всех и… потом его отпускает. Поэтому не думай, что он тебя игнорирует. Не принимай на свой счет, если он будет нелюдим. – Цзянь чуть помолчал и тихо продолжил. – Я думаю он избегает всех в этот период, потому что не хочет, чтобы его видели таким подавленным. Мо пожевал губы, расколото смотря на свои пальцы. В сердце неприятно тянуло. Он хотел бы поддержать Тяня в такое сложное для него время. – Как думаешь, когда он вернется домой? – Тихо спросил Рыжий. – В прошлые разы он не задерживался дома больше чем на сутки. Так что может быть завтра, послезавтра максимум… –Цзянь повел плечом. – Думаю он позвонит тебе, когда вернется. – И встал из-за стола, обеденный перерыв заканчивался. Чжэнси засобирался вслед за другом, вид у него был серьезный и задумчивый. – Почему ты так уверен?.. Он ведь избегает всех в эти дни… – Тихо буркнул Мо. Цзянь подошел к Рыжему и слегка похлопав его по плечу проговорил слабо улыбнувшись: – Сейчас всё немного по-другому. Он позвонит. Я знаю.***
Водяные прозрачные перья хрупкого дождя рассекают стальное небо. Воздух отчетливо пахнет свежестью и травой. Белые цветы на поле вокруг могилы Хэ Сюин все в слезах будто в звездах. Деревья, окружающие поле подернуты легкой дымкой. Тянь присел на корточки перед могилой, поправляя небольшой венок из белоснежных эустом. Любимых цветов его мамы. Хэ убирает опавшие листья с плиты. Свободной рукой он держит над собой раскрытый зонт. Чуть поодаль стоит Чэн и тихо переговаривается с отцом, дядей и А Цю, чуть дальше стоит мачеха в окружении дальних родственниц матери. Мужчины в траурных черных костюмах, женщины в сдержанных платьях и шляпках. Знаю, я снова закрою глаза, чтобы вызвать условные краски и формы, и они мне позволят тебя обрести. Думает Тянь прикрывая пушистые ресницы. Его плечи опали. Он поежился. Дождевые капли лениво скатывались с зонта. Я закрыл глаза, чтобы больше не видеть… Я закрыл глаза, чтобы не плакать. От того, что не вижу тебя. Тянь прикусывает нижнюю губу, распахивая веки. Нежно проводит ладонью по мраморной плите. Думает с тоской. Где твои руки?.. Я скучаю по твоей ласке… Где глаза твои? Прихоти дня… Всё потеряно. Нет тебя здесь. Всё потеряно. Я живой. Как сложно весь день в себе нести свое живое сердце. Вздыхает. Встаёт, медленно плетется к брату с отцом. Они молча бредут в сторону старого семейного поместья. Прислуга с охраной осталась дома. Этот личный момент они всегда проводили в узком семейном кругу. Хэ Тянь ладонью толкает калитку в сад. Белоснежные бутоны цветов едва колышутся от слабого дуновения ветра. Он идет по мощеной тропинке. Его серые глаза скользят по цветочным кустам. Взгляд стопорится на старом тутовом дереве. Брюнет останавливается, погружаясь в память как в туман. И забыть не могу. Она была здесь. В сад на прогулку водила. Срывала нам с братом ягоды с шелковицы. Снег ее смеха пеленою ложился на грязь… Такая невесомая у нее была поступь, точно у ангела. В сердце больно кольнуло. – Тянь?.. – Хэ Чэн шедший за ним, тихо окликнул его. Отмерев парень сглотнул, отрывая болезненный взгляд от дерева. Надо идти, их ждут. Хэ Тянь двинулся дальше. На крыльце дома виднелась шеренга из слуг, они стояли под козырьком в ожидании хозяев. Он передал ближайшей служанке сложенный зонт и молча прошел в холл. В гостиной на кофейных столиках стояли блюда с рисовыми шариками цинтуань, какие обычно готовили на Цинмин. Тянь плюхнулся в кресло, рядом сел Чэн. – Я не останусь до завтра. – Глухо прохрипел он. Старший брат вздохнул. Молча смерил его тяжелым взглядом. Не стал ничего говорить. В гостиной пахло благовониями. Жгли сандаловые палочки. Родственницы тихо разговаривали с женой Веймина. Отец с дядей ушли в библиотеку. После поминального обеда Тянь хотел поговорить с отцом, а затем поехать домой. На обеде все сдержанно переговаривались изредка, вспоминая истории, связанные с Сюин. Какие-то из них вызывали улыбку, какие-то легкую грусть… Тянь ел доуфу с рисом. Хотя есть не хотелось… Но отказываться неприлично. Хэ сглотнул вязкую слюну. После выполнения всех поминальных ритуалов Тянь чувствовал сильную усталость и желание остаться одному. Закончив беседу с родственницами мамы, он вежливо попрощался и направился в сторону библиотеки. Чэн сказал, что отец с дядей сидят у камина. Дверь не была заперта, поэтому на подходе к комнате Тянь услышал обрывок их разговора. Хэ Веймин и Хэ Ронг сидели в высоких классических креслах с ушами, курили и пили виски напротив горящего камина. По периметру стен возвышались высокие книжные стеллажи из красного дерева. На полу лежал персидский ковер, в комнате расположился письменный стол со стульями, композиция из двух стоящих друг против друга диванов, между ними низкий кофейный стол. В конце комнаты возвышался огромный антикварный камин из мрамора, итальянского мастера, ему было больше ста лет. Напротив, него в двух вольтеровских креслах на ножках в виде львиных лап сидели дядя с отцом. – … порой с ним слишком сложно. – глухо говорит Веймин. – Он молод. Вспомни себя в его возрасте. Тем более никто не знает, что пережил мальчик после смерти матери. Эта рана с ним навсегда… – Она затронула всех. Меня и Чэна… да, Тянь был слишком мал, когда это случилось… Я думал не смогу жить дальше, когда её не стало. – Веймин тяжело вздохнул. – Но… я встретил Аи и это меня спасло… а Тянь… он меня ненавидит… Считает это случилось из-за меня. – … лишь косвенно. Всё гораздо сложнее. Ты человек прошедший через боль, и по-своему понимающий, что такое благо для семьи. Веймин, ты пытался ему объяснить?.. – Много раз… бесполезно. Хэ Ронг чуть помолчал, отпивая глоток виски. Кубики льда звякнули о стенки стакана. Осторожно произнес: – В то время ты был жесток… Веймин снова вздохнул тяжело. И не понятно, чего в этом вздохе больше раздражения или же сожаления… – Я не имею права быть слабым. Ты знаешь почему. И мальчики должны были понять. – Тихо цедит он. Тянь сглатывает подступивший комок в горле занеся руку, чтобы постучать. Думает отстраненно. Когда я с тобой, всегда ощущаю себя за стеной… Как на дне оврага. Мои слова не доходят до тебя. Падают словно в уши глухого. В бездну мертвого сердца. Даже странно слышать, что оно еще способно на любовь… жаль не к твоим близким… Хэ глухо постучал и мужчины замолчали. Дядя обернулся, выглядывая из-за спинки кресла. – О, Тянь. Проходи. – Он встал, похлопал Веймина по плечу. – Увидимся позже. Я вас оставлю. Дядя прошел к выходу, тепло улыбаясь Хэ Тяню. – Мне кажется с нашей последней встречи ты стал еще выше. Раздался в плечах. Как быстро летит время… – Он приобнял его, похлопывая легонько по спине. – Здравствуйте, дядя. – Ладно мне еще нужно кое-что передать тете Лин, иначе она мне снова припомнит, что забыл. Хэ Ронг перекинулся еще парой фраз, спрашивая, как дела у Тяня в школе и как его здоровье. Вежливо попрощавшись ушел, аккуратно притворив за собой дверь. Парень вздохнул, присаживаясь в кресло. Отец выглядел понуро, он глотнул виски оглядывая сына колючим взглядом. – Я хотел спросить тебя… это важно. Твоя жена несколько лет назад разбирала вещи мамы… Я хочу знать осталось ли что-нибудь?.. – Тянь говорил тихо и уверено. Глаза его смотрели холодно и равнодушно. Веймин нервно жевал губы, молчал несколько минут. – Есть одна коробка на чердаке… – Его голос звучал глухо и безучастно. – Я распоряжусь, чтобы её принесли в твою комнату. – Хорошо. Тянь встал. Это всё, что он хотел узнать. Отец вяло проследил за его движением. Младший Хэ направился к выходу. Обходя большой напольный глобус, он остановился в нерешительности. Не оборачиваясь негромко произнес: – Когда не стало мамы мы с Чэном потеряли не только её… тебя не стало тоже… – На последних словах его голос дрогнул. – Всё могло бы быть по-другому. У тебя ведь остались мы… – В его интонации не было укора, скорее усталость. В комнате повисла грузная тишина. – …с ней ушла большая часть меня. – Прозвучало тихо и проникновенно. – Сюин была чиста, ещё чище чем когда-то был я. Хэ всё ещё стоит к нему спиной. Тело Тяня пробивают гранитные волны тоски. Пронзает мелкой дрожью. Он медленно оглядывается, смотря надтреснуто. Отец устало поворачивает к нему голову. Их взгляды встречаются. В его холодном блеске глаз дрожат и тают маски. И то, что было ясным и понятным, исчезает. Тянь смотрит расколото, прямо. Внутри ворочается раздражение и поднимается застарелая злость. Покажи свои злодеяния. Плоды твоих «трудов» на благо Триад. Рай пепла свой. Покажи, как неясное нечто воюет со стрелкой часов. То как ты упиваешься властью. Покажи нанесенные истиной раны, несгибаемость клятвы для кланов. Себя покажи! Настоящего! – Кричит. Надрывается внутренний голос. Отец видит, читает в глазах этот немой гнев. – Я не сумел запереть свое сердце… в клетку ее груди. – Глухо хрипит. От него фонит смертельной усталостью. – Тогда бы нас не стало обоих. Я не думал… что жить без неё… что буду в состоянии вынести это без неё. Тянь испепеляет его осуждающим взглядом. Думает с остервенением. Боже, мне нужно кого-то обвинить… Итак, мы здесь. Вещи уже никогда не будут прежними. Время лечит?.. По крайней мере, так говорят. Тем не менее, мы здесь. И я выкрикиваю твоё имя. Жизнь идёт… И я скатываюсь в ад… Будто бы это было вчера. Хотя прошло почти девять лет. Итак, вот и я, фантомная боль, кажется ты здесь, чтобы остаться. Дыши. Просто дыши. Приказывает себе мысленно. Смаргивает заставляя унять эту бурю внутри. – И как. Стоило оно того? Всё это. – Он обводит рукой по комнате. Думает раздраженно. Власть, деньги, криминальный авторитет. Весь этот путь, пройденный по кривой кровавой дорожке. – Стоило? – Его голос звенит глухим эхом. Веймин молчит, но глаз не отводит. – Я не хотел, чтобы это произошло. И отдал бы всё, чтобы твоя мама была жива. – Его голос такой хриплый, тихий. – Прожил бы я свою жизнь иначе, выпади такой шанс? Едва ли. Мучительно-нервно сжимается что-то внутри. Это чуть ли не впервые за все эти годы, когда отец искренен. Звучит уничтожающе честно. Тянь сжимает и разжимает озябшие пальцы, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Сердце гулко ухает и по телу растекается острое чувство опустошения. Тянь сглатывает ком, молча разворачивается направляясь к выходу. Слепо плетется по коридору до террасы. Выйдя на воздух достает сигареты. Подкуривает. Стоит под козырьком наблюдая как падают крупные дождевые капли, словно капель. Запах озона пробирается под кожу. Хэ скурил пол пачки, не мог остановиться пока во рту не стало неприятно вязать дымной горечью. Поежившись он поплелся в свою комнату. В спальне было оглушающе тихо. Тянь чувствовал себя в ней чужеродно. Он давно здесь не жил. Всё в ней словно застыло во времени. Книги и комиксы на книжной полке. Покосившийся ночник. Мягкий ковер с длинным ворсом. Игрушки на полках, модели, которые он сам собирал и раскрашивал. Его взгляд скользнул на постель. На ней расположилась одинокая крупная коробка. Хэ осторожно снял крышку. В ней лежало аккуратно сложенное белоснежное струящееся платье из полупрозрачной органзы, с вышивкой. Тянь вытянул его из коробки. Его взгляд скользил, цепляясь за каждую деталь вышитых цветов. Брюнет присел на край кровати, поднес вышитый лиф платья к лицу, зарываясь в складки ткани носом. Стараясь уловить родной запах. Тянь вздрогнул. Услышал. Такой забытый. Такой близкий. Прижал его к себе, крепко обнимая. Зажмурился, мелко дрожа, шелестяще засмеялся. Думает задыхаясь. Ничто не сравнится с несчастьем любить того, кого уже нет. Ничто не сравнится. Набежавшая пена волны хрупкой скорби оборви приговор, что к губам подступает. Поднимается к сердцу. И рушится с первозданным ослепительно горьким смехом. Смехом до потери рассудка. Плачем до потери жизни… Тянь всхлипнул, тыкаясь носом в ткань. Поле бликов набухло слезами. Смыкаются веки. Они переполнены без всякой меры. Хэ не знает сколько прошло времени. Сколько он так просидел. Припухшие его глаза скользят обратно в коробку. А там, на ее дне лежат знакомые туфли лодочки, отделанные атласом кремового цвета, заколка в виде цветка лилии, серебряный медальон-сердечко на длинной цепочке. Тянь сглотнув ком в горле тянется к нему. Щелкает тихо замочек и кулон раскрывается. Внутри в каждой створке фотографии. В одной фото тепло улыбающегося отца. Он моложе, на лбу еще нет той глубокой морщинки. Свидетельствующей о том, что ее обладатель часто хмурится. И взгляд его другой, не такой суровый. Во второй створке маленький Тянь озорно смеющийся, рядом с ним робко улыбающийся Чэн. Глаза Хэ дрожат, осыпаясь пеплом. Он смаргивает навернувшиеся слезы. В коробке осталась фоторамка. Он берет ее бережно, проводит подушечками пальцев под нижним веком к щеке. На него смотрят её любимые глаза. С пушистыми длинными ресницами. Хэ Сюин нежно улыбается, её смоляные волосы шелком спадают на плечи, а на макушке торчат пряди, точно, как у Тяня. Кожа ее белоснежно-фарфоровая с легким румянцем на щеках, в серых, серебряных глазах лучится озорство. Сердце Хэ пропускает удар. Этот снимок он сделал сам, на свою первую фотокамеру, которую ему подарила мама. Он жмурится, думая с печалью. Где же ты? Почему ты не здесь? Почему не разбудишь меня?***
Черные тучи медленно катятся вспять. Наливается ночь луной. Дверь в студию тихо скрипнула, медленно впуская в прихожую своего хозяина. Лицо его бледное и осунувшееся, глаза припухшие. В руках небольшой пакет. Хэ Тянь прошел в прихожую не разуваясь. Он плетется к постели, обессилено оседает на пол привалившись к ней спиной. Лунные блики расцвечивают пол студии, рисуя решетку тени окна. Его голова угрюмо поникла, густая челка закрыла глаза. Достает смартфон, снимает блокировку. Неуверенно пожевав нижнюю губу Тянь набирает знакомый номер. Вдох как в пропасть разбег. Идут гудки. В разуме вертятся мысли. Есть на свете одна только дверь. Я к тебе прихожу, мы уходим вдвоем. Ты уходишь один, ты приходишь со мной… и это константа. Трубку сняли. Слышится сонное хриплое: – …Тянь? –… Хэ молчит, выдыхает шумно. По телу прокатываются волны мелкой дрожи. Шмыгает носом. – … я. – Голос звучит безжизненно. Осекается. Мо слышит, как он дышит, не решаясь что-то сказать. Молчание подзатянулось и Рыжий тихо произносит: – Что тебе хочется?.. Мне приехать?.. – в тоне Шаня, сонном и хрипловатом столько тепла и грубоватой нежности. В разуме эхом звучит запоздалая мысль. Он знает. Тянь прикрывает глаза, закусывая нижнюю губу. – … да. – Устало. Он слышит, как что-то шуршит. Шань собирается. – Что мне сделать?.. Прозвучало робко и тихо. Так, как если бы он спросил: «Как тебе помочь?» – Просто будь рядом… – Выдыхает надсадно. Словно в легких закончился весь воздух.***
Мо Гуань Шань позвонил в звонок студии, нервно топчась перед дверью. Через несколько минут мажор её отворил. Рыжий видит его бледное уставшее лицо, от него фонит опустошенностью. Он молча проходит в прихожую. Тянь застыл мраморной статуей. Молчит, только смотрит на Мо печально, устало. Даже в течении дня ты боишься проснуться неспособный лечь пред ликом страшных кошмаров. Ты не можешь смеяться. Ты не можешь прятаться. И вместе с тем во взгляде твоем читается: «Пожалуйста, не волнуйся обо мне». Слова совершенно необязательны. Они могут только все испортить… Думает с грустью Шань. Подходит к нему, осторожно касается ладонью щеки, чуть ниже века, поглаживает подушечкой большого пальца. Припухшие веки покрасневших глаз задрожали. Тянь прикусывает нижнюю губу. Этот утешающий путь молчания от моих ладоней к твоим глазам. – Пойдем?.. Отмерев Хэ хрипло хмыкает. – Угу. Мо берет его ладонь и осторожно тянет в гостиную, усаживает на диван. Рука Тяня такая холодная. Хочется согреть твои озябшие пальцы. Тебя отогреть. Думает он про себя. Приносит с кухни две чашки с зеленым чаем. Усаживается рядом, тихо спрашивает: – Как всё прошло? Он видит, как Тянь словно собранный из осколков, старается не распадаться. Ему сложно. Хэ отводит надтреснутый взгляд тихо произносит: – Собрался узкий круг родственников. Провели все поминальные ритуалы. Правда находиться там было тяжело. Нужно было держать мину перед дальними родственниками, а мне в эти дни… это плохо даётся. – Слабо улыбается. – Разговаривать… вежливо поддерживать все эти формальные беседы… я просто хотел, чтобы меня никто не трогал. Рыжий поджимает губы, смотрит сочувственно. Тянь отпивает чай, грея руки о теплую чашку. Глядит отстраненно, будто бы внутрь себя. Голос его низкий, сипловатый. – Поговорили с отцом… У нас в семье не приняты разговоры по душам. А тут он впервые за все эти годы… сказал что-то откровенное про маму… Столько лет он строил стену отчуждения между нами… и наконец сказал правду. Хоть что-то сказал… наверное, где-то на горе рак свистнул. – Горько шелестяще смеется, прикрывает ладонью глаза. Шань придвинулся ближе и развернувшись робко стал гладить Тяня по плечу. – … а ещё я забрал пару маминых вещей. Думал ничего не сохранилось. – Тихо бормочет. – Сейчас. – Медленно встаёт, приносит Рыжему небольшой бумажный пакет. Тянь осторожно достаёт фоторамку и передает её в ладони Мо. С фотографии смотрит красивая молодая женщина. Шань видит в её чертах сходство с младшим сыном. Улыбается тепло. В её глазах читается такое же озорство как у Тяня. Он бережно держит рамку внимательно осматривая все детали. – Эту фотографию я сделал сам. Она подарила мне первую фотокамеру… и это был пробный снимок. – Вышло очень хорошо. – Шань чуть помолчал и задумчиво пробормотал. – Так вот кто тебе привил увлечение фотографией. Тянь прыснул, вспоминая свою коллекцию фоток Малыша Мо. Он замолкает и тянется ладонью в пакет. – … и вот. Нашлось ещё это… – Хэ достает длинную серебряную цепочку с медальоном-сердечком. Кладет его бережно в протянутую Шанем ладонь. Рыжий передает брюнету фоторамку, внимательно рассматривает кулон. Заметив, что тот открывается бросает заинтересованный взгляд: – Можно? – Да, Малыш Мо. Шань осторожно открывает медальон и видит в половинках сердца фотографии. Одна с мужчиной. Видимо это и есть его отец. На другой юный Хэ Тянь, светится как солнышко, открытой счастливой улыбкой. В сердце ёкает. Хотелось бы мне видеть тебя таким искренне счастливым чаще. Думает про себя Гуань Шань. Рядом с ним Чэн, улыбается в такой робкой улыбке. Мо внутренне удивляется, зная какой суровый у Тяня старший брат, в этом пацане его сложно узнать. Рыжий бросает осторожный взгляд на брюнета. В глазах твоих слезы улыбки и нежность. В глазах твоих нет никаких секретов. Нет пределов. Он закрывает створки медальона. Бережно вкладывает его в ладонь Тяня, закрывает его пальцы. – Храни его теперь. – Угу. – Хрипит. – Постараешься заснуть? – … да. Хэ хотел завалиться в постель не раздеваясь. Но Шань заставил Тяня принять душ и переодеться в пижаму. – Давай. Вода смоет усталость… – Приговаривает Рыжий и когда дверь ванны захлопнулась продолжил уже тише. – И весь этот сложный день. Пока Хэ принимал душ он расстелил постель Тяня, переоделся в позаимствованную в прошлый раз у мажора пижаму. С удивлением обнаруживая, что придурок отдал ему целую полку в своём шкафу. Улеглись укрывшись одеялом. Тянь оплел руками Шаня, тыкаясь носом в его грудь. Рыжий шепотом спрашивает его, перебирая ладонью пряди его темных волос. – О чем ты думаешь, чтобы отвлечься от мрачных мыслей? Хэ Тянь сглотнул и также шёпотом произнес: – Я думаю о тебе. Прозвучало предельно искренне. Рыжий предполагал, что это что-то светлое, хорошее… Его ладонь на пару секунд замирает в волосах. Он чувствует, что плечи Хэ расслабились и он похоже начал погружаться в сон. Мо сглатывает, чуть отстраняется. Ресницы Тяня подрагивают. В лунном свете хорошо видно, как он расслаблен. Шань склоняется над лицом мажора и невесомо целует его в лоб, шепчет, водя носом по коже. – Тогда думай обо мне.***
Тянь щурится от яркого солнечного света. Здесь дует ветер и пахнет солью. Он хмурится, наконец на лицо падает тень, рядом развивается парус. Хэ потрясённо распахивает глаза, поворачивает голову на звук… Её звонкого смеха. Ветер сорвал ей панамку, и она пытается её словить, каждый раз, когда она вот-вот поймает шляпку, та улетает ещё на пару шагов от неё. Мама босиком в белом струящемся платье из органзы и вышивкой на лифе смеётся, придерживая подол. Волосы ее развиваются от дуновения ветра. Она убирает с лица непослушные пряди. Которые разметал проказник-ветер. На палубе их яхты никого. Рядом с ней небольшой столик под зонтом и пара стульев, остывающий в чашке кофе. Хорошо быть здесь, но так сложно сюда попасть. Отстранённо думает Тянь осторожно подходя к ней. Её смех похож на журчащий ручей. Такой же хрустальный. Она наконец смогла поймать свою шляпку и уже натягивала ее на смоляную макушку. Хэ смотрит на ее фигуру расколото. Ловит каждое её движение. Впитывает улыбку. Ещё немножко. Я посмотрю ещё немножко. Сюин замечает его, её серебряные глаза сияют. Она рада ему. Голос Тяня звучит тихо и печально. – Прошу скажи, что случилось? На секунду в глазах её что-то вздрогнуло. – … Она молчит. Смотрит. Смотрит. Смотрит. Улыбается надтреснуто. А в радужках стоит боль. Прощай печаль… Здравствуй печаль… Ты вписана в линии горизонта. Ты вписана в глаза, которые я люблю. Думает Хэ с тоской. Большая серая туча наплывает на яркое солнце. Темнеет. Сквозь кучевые облака пробиваются лучи ускользающего света. Отчетливо слышан запах надвигающейся грозы, которая обнажает каждый нерв тишины. В ушах звенит. – Позволь мне тебя спасти. – Голос его тихий и горький. На глаза наворачиваются слезы. Её радужки сочатся сожалением. Улыбка в попытке отогреть. – Ты не сможешь. Сердце так и трепещет, будто вот-вот сломает мне грудную клетку. Тянь дышит с трудом. Хватается ладонью за грудь. Эти слова звучат как приговор. Он отказывает в возможности на миг отвлечься. Это как хоронить заживо. Когда цепляться за жизнь больно. Когда из слов только крики и мольбы. Когда вокруг внутри пустота, холод и тьма… И даже так я мог бы остаться, но дай мне хоть один повод. Я не хочу. – Почему? – Это стадия отрицания. – Милый, мы не можем предотвратить то, чего не предвидим. – Она смотрит прямо. Словно в самую нагую суть. Сквозь него. В ее глазах слезы и осколки любви. Тепла обжигающего тонны, оно топит лёд и выжигает тени. Внутри что-то с треском рвётся. С грохотом рушится. – Неужели ничего нельзя сделать?.. – Всхлипывает. В его голосе сочится отчаяние. Вопрос отдается эхом в груди.***
В тишине слышатся задушенные горькие всхлипы. – агх… ха-ха… ха-а… неуже-ели… ничего… не-льзя… ха-ха… сде-лать?.. Чьи-то тёплые руки прижимают его к груди. Его как будто качают. Баюкают. Уха касаются мягкие губы, обжигающе дышат, слышно вполголоса утешающее шипящее: – Чшшшш. Дышать трудно. Шершавые пальцы ласково гладят по волосам. Робко по плечу. По щекам бегут дорожки солёных слез. Медленно словно в тумане Тянь осознаёт, что сидит в объятиях Рыжего, льнет лицом, тыкаясь мокрым носом в ключицу. В груди звенит болью. По-детски обиженное. Это был сон. Хэ комкает ткань пижамы Мо на спине. Горько всхлипывает. В глазах всё еще стоит её искристая улыбка. Этот образ растворяется в тенях. Веки его такие тяжелые. Руки Шаня словно ручьи струящиеся. Обнимают крепко. Держат. – Мой… хороший… всё пройдёт… и это тоже. – Его голос хрипловатый, печальный. Скрипит ржавчиной как старые шестеренки. – Всё пройдёт… пройдёт… – Гладит по спине успокаивающе. Шань терпеливо ждёт пока Тянь успокоится. Он уже перестал всхлипывать, только носом шмыгает. Мо заглядывает в его опухшие глаза. Реснички мокрые, все склеились. Замечает в них удушающую опустошенность. Хэ закрывает их. Но слезы как ручейки бегут по щекам. Не останавливаются. Рыжий слышит слабое безэмоциональное: – … они не останавливаются… Хотя сейчас я ничего не чувствую… идут против воли… – Шмыгает носом. – У меня один раз уже так было. Гуань Шань гладит его по спине. Осторожно произносит: – Во сне ты звал маму… Тянь чуть помолчал и заговорил робко: – …я её видел... – Горько усмехнулся. – Во снах я почти всегда не помню... – Тянь запнулся поправлясь. – ...не знаю, что её нет... а когда просыпаюсь... прошибает осознанием... снова... и снова разбивая мне сердце. – Хэ сглотнул ком в горле. – Похоже меня это триггернуло... В первый раз это случилось несколько лет назад. Тогда я всё ещё сильно скучал по ней… Высматривал её образ в лицах прохожих. В доме напротив, в окне на улице. Зная, что её просто не может быть в тех местах. Искал на перекрёстке и даже во сне… И вот как-то раз я шёл домой по пути из школы. И увидел женщину очень похожую на маму, со спины один в один… прям. – Шмыгнул носом Тянь. – У неё были такие же красивые длинные черные волосы. – Хрипло бормотал он, тыкаясь носом Шаню в ключицу, убаюканный тем как Мо нежно гладил его по спине. – Дома всё равно никто не ждал. – С грустью усмехается он. – Спешить было некуда. Я шёл за ней на отдалении где-то минут сорок… и мысленно просил не оборачиваться. Но… переходя дорогу она оглянулась назад… и мираж рассеялся… Я остался перед пешеходным перекрестком, смотря как она уходит. – Его голос дрогнул на последних словах. – И слезы точно также покатились безостановочно… а я ничего не чувствовал, кроме пустоты. Они просто не останавливались… несколько часов подряд… – Тихо бормочет Тянь, немного помолчав безжиненно продолжил. – Вернувшись домой я делал рутинные дела. Уроки, смотрел кино. Внутри всё также было пусто, даже не больно… а они всё шли и шли. Странно… – Нормально. Думаю, так бывает. – Рыжий чуть отстраняется, его взгляд расколотый и нежный. В них будто блестят слова: «Я не ждал, что ты расскажешь, а ты… открываешь до дна свое сердце». Он вытирает дорожки под нижними веками большим пальцем. – …не поможет. – Угрюмо бормочет Тянь. Шань хмыкает и приближается к лицу Хэ. Целует в уголок глаз. Тянь моргает. А Рыжий бережно целует в закрытое веко. – …а так?.. Чувствуешь что-нибудь? – Он сцеловывает, катящиеся слезинки. Хэ замирает. Мо отстраняется, заглядывая ему в глаза. – Помогло. – Губы Рыжего тронула довольная полуулыбка. Тянь растерянно касается ладонью века. Перестало. Шань выбирается из одеял. Включает ночник. Хэ всё также сидя в постели следит за действиями Мо. – Хочешь воды? Тянь отмирает. – …угу. Через пару минут Шань приносит ему стакан. – Свет оставить? Делая медленные глотки, Тянь отрывается от воды: – мм… Тебе же будет мешать. – Отставляет стакан на пол рядом с постелью. – Мне нет. – Уверенно говорит Мо, ложась в постель и укрываясь одеялом. Хэ Тянь сидя в одеялах смотрит на Рыжего. Взгляд его такой ласковый. Тот уже улегся набок и прикрыл светлые ресницы. Рыжий лежит лицом к Хэ. Тянь смаргивает, думает про себя. Всё что люблю, всё здесь. В тебе. Укладывается придвигаясь близко. Ладонь Шаня лежит рядом с подушкой раскрытая. Парень укладывает свою поверх его. И Шань не раскрывая глаз водит подушечкой большого пальца по тыльной стороне.***
Он понимает, что снова вернулся в свой сон. Мама по-прежнему улыбается ему с легкой грустью. – Неужели ничего нельзя сделать?.. – Вопрос застывает гулким эхом. Она молчит. Её улыбка становится теплее. Лучи, пробивающиеся сквозь тучу, переливаются отсветами. И небо прорезала большая яркая радуга. – Можно. Да. – Сюин кивает головой, подходит к нему беря его ладонь. Сжимает её переплетая их пальцы. –… Глаза Тяня широко распахнуты, они влажно блестят. – Радуйся этому прекрасному дню. Их ведь так немного. Её улыбка такая нежная, тает.