Ars-control

Напряжение чувствуется ещё на съемочной площадке. Арсений приезжает уже дёрганый, сразу с вокзала в офис — в кресло к гримёрам, на вопросы отвечает односложно, если отвечает вообще. Антон всё понимает и не лезет лишний раз — но он хотя бы удостоился короткого привет — показатель, что не всё так уж плохо. Донести бы это до остальной команды — но те вроде как и привыкли к арсовым закидонам. Да и в целом — к закидонам каждого, кто так или иначе имел отношение к их общему делу. Какие-то из нюансов благополучно обшучиваются, какие-то игнорируются — как и сейчас, какие-то обговариваются, но в итоге командный механизм работает, шестерёнки крутятся, камеры снимают, и каждый делает своё дело. И дело Арсения сейчас — успокоиться, выдохнуть, нацепить на себя маску адекватного человека (хотя бы на первые минут десять выпуска) и отработать положенное. Дело Антона — цепануть якобы случайно совсем перед началом съёмки Арсения за запястье и лёгким кивком головы дать знать, что он видит, понимает и поможет. Поймать в ответ нервный смешок, чуть поджать губы и пойти развлекать гостя. Хорошо, что сегодня съёмки «Громкого вопроса» и можно слегка расслабиться, покричать в знакомой обстановке — случись у Арсения подобное состояние перед концертом или не дай бог перед «Историями», действовать бы пришлось куда быстрее, жёстче и рискованнее. Сейчас же все действия откладываются на несколько часов, пока же — работа, работа и ещё раз работа. Проходит съёмка на удивление быстро, гость тупит по минимуму, что, впрочем, нивелируется привычным состоянием Димы, но и тот старается быть включённым в процесс — и даже криков и мата в его сторону от сидящего напротив Попова как будто меньше. Есть ли в этом заслуга креативной команды, собравшей в этот раз понятные вопросы, или Арсений старается сдерживаться сильнее, чем обычно — неизвестно. Известно только, что под самый конец — осталось лишь подарок гостю вручить — хрупкая стенка терпения Арсения ломается после чьей-то безобидной шутки, и он взрывается. Получают все — достаётся и гостю, и Диме, хоть тому и не привыкать, и Серёже — потому что вместо того, чтобы рисунки рисовать на карточках, мог бы получше думать, и даже Антону, который предупреждающе зыркает, скрывая это смехом и ответным шутливым наездом. Арсений, правда, быстро берёт себя в руки, тоже отшучивается в привычной манере, и уже после того, как камеры выключены, гость уехал, а ребята разошлись по студии кто куда, позволяет взять в руки себя. Антону. — Арс? — Антон подходит не спеша и так же не спеша кладет ладони Арсению на предплечья, заземляет. — Что произошло? — Всё и сразу, — цедит тот в ответ сквозь зубы, но чужие руки не стряхивает, наоборот чуть расслабляется под прикосновением. — Арс, ты расскажешь. — Антон слегка сжимает пальцы. — Давай, у тебя пятнадцать минут. Разгримируйся, переоденься, попрощайся со всеми и поедем домой, хорошо? А там уже решим, что делать. Арсений кивает и выходит из помещения, Антон топает за ним. Пятнадцать минут растягиваются на полчаса, потому что Антона задерживает Стас, и Арсений, сидя на диванчике, снова заметно начинает нервничать, поглядывая на часы. Первым это подмечает, как ни странно, Стас, и Антона сам отпускает, договорившись на продолжение разговора уже после выходных. — Слушай, — Арсений останавливает Антона на автостоянке. — Давай я тут расскажу. Не хочу домой нести. — В машину может сядем? — поёжившись от вечернего сырого мартовского ветерка, уточняет Антон. — Н-нет, — с запинкой качает головой Арсений. Он поднимает взгляд и, резко вдохнув, будто бы перед прыжком в воду, выпаливает, — Мнеснованужночтобытыменяконтролировал. — Что? — Антон не понимает сжёванную в одно слово просьбу. — Блядь… — отделаться малой кровью Арсению не удаётся. — Мне снова нужно, чтобы ты меня контролировал. Слишком много… всего в последнее время, я сплю отвратительно, чувствую, что меня заносить начинает, а сделать с этим не могу ничего. У нас же выходной завтра? Антон кивает. Арсений, видимо удовлетворённый молчаливым ответом, хмыкает. — Ну и чего стоим? Поехали. Антон, впрочем, лезть в машину не спешит. — Мы начнём сейчас или дома? — Сейчас, — Арсений нетерпеливо переминается с ноги на ногу. — Хорошо. Тогда садись в машину, Арсений. Пристегнись и жди, не трогай телефон и не включай магнитолу. Я покурю, и мы поедем. Антон специально говорит Арсению посидеть в тишине одному. И курит не потому что хочется курить — им обоим нужно настроиться. Антону — подумать, каким образом он будет вытря(а)хивать из Арса накопившийся стресс. Арсению — приготовиться быть послушным, замедлиться — чтобы вскоре разогнаться уже в другую сторону, кардинально противоположную работе. Эксперименты с передачей контроля они практикуют нечасто — в основном из-за плотного графика у обоих. А на такие вечера нужно время, нужны силы, обоюдное согласие и заёбанный вусмерть Арсений. Слишком много факторов — но как бы Антону порой ни нравилось подминать, чувствовать власть и размякшего, но вместо покорного Арсения он бы предпочёл, чтобы тот больше спал, лучше ел и был окружён меньшим количеством стресса. К сожалению, работы становилось только больше, как бы она ни нравилась. К счастью — способ, который они открыли для себя, работал исправно, и каждый раз Антон узнавал и про себя, и про Арсения что-то новое. Границы отодвигались всё дальше, уровень погружения в процесс становился всё глубже, а связь, и без того наработанная годами, всё крепче. Едут так же молча, Антон лишь изредка поглядывает на Арсения — тот сидит смирно, смотрит в лобовое стекло и руки держит на коленях — ну загляденье, какой примерный мальчик, мамина радость, папина гордость. Только напряжение чувствуется во всей этой позе. Антон уточняет: — Тебе удобно? Ты можешь расслабиться. Арсений вздрагивает и оборачивается на голос, ещё пару секунд вникает в сказанное, вылезая из собственных мыслей. — Я… мне нормально. Я не могу. — Он сглатывает. — Расслабиться. Ты же поможешь? Получится? Ты придумал? Антона буквально засыпает вопросами, и чтобы успокоить разнервничавшегося Арсения, приходится остановиться на обочине с аварийкой, хотя до дома остаётся ехать всего минут десять. — Арс. — Антон отстегивает ремни безопасности и склоняется к Арсению, обнимает его, прижимая к себе. — Я помогу. Ну ты чего. Конечно я всё придумал, завтра проснёшься как новенький. У нас всегда получалось и сегодня получится, веришь? Он дожидается, пока вцепившийся в него Арсений ослабит хватку и согласно кивнёт. Подробностей сейчас всё равно не узнать, но в таком состоянии Арсений при Антоне буквально впервые. Антон не врёт — он знает, что и как сделает, как только они приедут, более того — именно сейчас он уверен, что только такой его план, ещё пару часов назад подвергавшийся собственным сомнениям, сможет сработать на все сто процентов. — Вот мы и дома. — Антон целует Арсения в щеку сразу после того, как закрывает входную дверь. Тот в ответ ластится, но кроме пары секунд объятий больше ничего не получает. — Переоденься в домашнее и жди меня в кресле, хорошо? Я пойду в душ первый. Можешь почитать, если хочешь, твои книги лежат у телека. Спустя четверть часа — а смысла задерживаться в ванной дольше Антон не видел — это Арсению сейчас понадобится минимум минут сорок — он в одном полотенце выходит в комнату, где Арсений послушно сидит в кресле и держит в руках книгу. Которая, впрочем, больше для того, чтобы занять руки — он даже не смотрит на страницы, а сидит, прикрыв веки. Антон не хочет пугать Арсения, но подойти и коснуться плеча всё же приходится. Тот глаза распахивает и смотрит внимательно в ожидании следующих указаний. Облизывается только и бегает глазами по почти обнаженному телу. Антон же садится на кровать и, широко улыбнувшись своим же мыслям, приказывает Арсению сделать совсем не то, что тот, вероятно, планировал услышать. — Арсений, я забыл в ванной тапки. Принеси. Арсений зависает — действительно, не ожидал. Но никак ни мимикой, ни словом, ни жестом не показав, что ему что-то не нравится, встаёт с кресла и направляется к выходу из комнаты. Дома они ходят босиком, и просьба Антона в какой-то степени глупая. Но в то же время он чувствует, что именно эта нелогичность и может Арсению помочь — тот не дурак и может взбрыкнуть — но не сейчас. В этот момент Арсений полностью в чужой власти, он на это согласился, и он в любую секунду может это остановить. Но не останавливает. Как только он возвращается, держа в руках пушистые (Антон по приколу купил) тапочки, его тормозят на пороге. — Возьми тапки в зубы и принеси их мне как… настоящий хороший мальчик, — Антон прощупывает, смотрит ласково, когда видит, что Арсений с готовностью становится на четвереньки и прикусывает обувь за мыски. Брезгливый, как же. Ползёт Арсений медленно, неуверенно, тяжело дышит через нос, и к моменту, когда оказывается у ног Антона, совсем уже запыхивается — будто не три метра на коленках прошагал, а пробежал стометровку. Он опускает тапочки на пол, склоняясь вниз, и поднимается, когда Антон зовёт его. — Молодец, Арсений, умница. Ты всё делаешь правильно, ты молодец, — Арсений в ответ лишь благодарно улыбается, раскрасневшийся то ли от неудобных передвижений, то ли от стыда и неловкости, то ли от похвалы. Антон вытирает с его подбородка слюну. — Теперь иди и вымойся. И подготовься хорошо. Порядок? — Порядок, — кивает Арсений. Вопросы более сложные, предполагающие личный ответ, они перестали практиковать уже давно. «У тебя всё хорошо?», «Как ты себя чувствуешь?», «Ты в порядке?» выдёргивали Арсения из состояния лёгкого транса, в который тот входил с удивительной скоростью. Фразы же «Хорошо?», «Порядок?» не обязывали к глубоким размышлениям — только конкретика, на которую можно и кивнуть, и просто повторить вслед. Арсений послушен, поэтому из душа он возвращается нескоро — Антон успевает проверить чаты, ответить на важное, отключить телефоны, подготовить всё необходимое и расстелить постель. Арсений послушен, поэтому заходит в спальню он слегка неловкой походкой — пробка — догадывается Антон, в полотенце, обернутом по бёдрам и в ошейнике-чокере. — Подойди сюда, — подзывает Антон. Как только Арсений оказывается рядом, он оглаживает ладонями бока, не торопясь развязывает узел на полотенце, оставляя Арсения полностью голым. В квартире тепло и можно не беспокоиться о том, что кто-то замёрзнет — даже полы с подогревом, отчего тапки и игнорируются. Антон смотрит и трогает. Гладит. Лезет рукой между ягодиц — и верно, Арсений вставил пробку, на что получает очередную похвалу, которая расползается по груди и плечам розоватыми пятнами. Ведёт ладонью вверх, сжимает ягодицу, второй рукой касается уже привставшего члена. Арсений напряжён — Антон знает, скольких усилий тому стоит не податься бёдрами вперед, находясь в опасной близости от его губ. — Сделай мне чай. — Антон поднимает взгляд. — И принеси миску. Пока Арсений, понурив голову, уходит и возится на кухне, Антон и с себя снимает полотенце, складывает его и снова садится на кровать, прислушиваясь к шуму чайника и позвякиванию ложки в кружке — три ложки сахара, всё как надо. Арсению такое не нравится — Арсению в привычной обстановке, дома или в офисе, Арсений пьёт теплую воду и реже — кофе. Арсения сейчас никто не спросит — что ему нравится. За Арсения сейчас решает Антон — и что он будет пить, и когда, и из чего. Усевшись поудобнее, Антон прикрывает глаза и лениво себе дрочит. Просто чтобы занять время, чтобы настроиться. И чтобы когда Арсений вернётся, не тратить время на лишние телодвижения. Пока он, оттягивая крайнюю плоть и размазывая прекам по головке, размышляет о том, что и в каком порядке делать дальше, Арсений появляется на пороге комнаты. — Иди сюда, — подзывает его Антон и забирает из его рук кружку с чаем. Чай оказывается идеальный — не обжигает, сладкий, в любимой антоновой чашке на поллитра. — Умница. Встань на колени и возьми мой член в рот. Миску поставь рядом. В который уже раз Арсений опускается между ног Антона за сегодня — и каждый раз это красиво. Иногда Антон даже завидует по-белому — у него такого изящества ненаигранного в движениях нет, его максимум — взгляд кошки, грация картошки. Впрочем, это не то, из-за чего стоит переживать всерьёз, и Антон не переживает. Тем временем Арсений будто бы на пробу касается губами обнажившейся головки, облизывает её, облизывается сам и поднимает глаза на Антона. — Ты можешь помочь себе руками, — подталкивает его Антон и делает глоток именно в момент, когда Арсений понятливо кивает и, придерживая чужой член у основания, насаживается на него до середины сразу. С каждым поступательным движением он пропускает в горло всё глубже, Антону даже не надо держать Арсения за волосы или за тонкую полоску кожаного ошейника, тот сам прекрасно справляется, удерживая на какие-то секунды член в глотке, и снова отстраняясь, даже не утруждаясь тем, чтобы вытереть с лица слюну. Антон лишь иногда толкается бёдрами навстречу, а сам только глухо стонет, но не забывает прикладываться к чашке с чаем — во-первых, горло пересыхает, а во-вторых, Арсений лишь яростнее и сильнее начинает сжиматься глоткой на члене, будто бы стараясь привлечь к себе больше внимания. Антон бы и сам рад подбодрить и приласкать, но пока слишком рано. Он чуть было не пропускает момент, когда оргазм станет необратим — наблюдать за лохматой арсеньевской макушкой затягивает, понимать, как Арсений старается — лучшее удовольствие, и лишь когда тот сам отклоняется, чтобы передохнуть, и тяжело дышит ртом, обдавая мокрую головку горячим дыханием, Антон понимает — хватит. Он отстраняет его чуть ли не с сожалением — но нет, сейчас всё ещё не время ни для его удовольствия, ни для окончания вечерней программы по избавлению Арсения от заебанности. — Кивни, если хочешь пить. Арсений кивает, и Антон выливает остатки уже остывшего чая в миску, стоявшую всё это время около. — Пей, Арсений. И Арсений пьёт — пытается пить. Опустившись на четвереньки, он сперва старается лакать, но видимо жажда слишком сильная, чтобы удовлетвориться тем, что остаётся на натруженном от минета языке. Вторая попытка — Арсений жадно приникает губами к миске, но та слишком глубокая, а сам Арсений слишком тороплив — и он давится, закашливается, а чай идёт носом. Антон видит просящий виноватый взгляд — не справился — и ему Арсения становится жалко. Тот в слюнях, чае, раскрасневшийся и мокрый, совсем потерянный, дышащий ртом — Антон даже не требует озвучить просьбу, а лишь поднимает миску с пола и прикладывает её к арсеньевым губам, наклоняя, чтобы тот смог попить уже по человечески. — Ты умница, Арсений, но мне придётся наказать тебя за неаккуратность, — произносит Антон, когда чая в миске не остаётся. — Ты согласен? В ответ лишь молчаливый кивок. — Поднимайся и ложись ко мне на колени, Арсений. Пока Арсений встаёт, поморщившись, Антон усаживается на кровати поудобнее, лезет под подушку за флаконом с лубрикантом. — Давай, — он хлопает себя по бедрам, — укладывайся. Арсений выученным движением ложится на колени к Антону, так, чтобы член оказался между не сильно раздвинутыми ногами. Знает — прикасаться к себе ему не разрешат, да он и сам не сможет, а Антон будет занят другими его… частями тела. — Нормально? — Нормально, — отвечает Арсений, но немного ёрзает, выгибаясь, и шумно вздыхает. — Скажи, Арсений, что такое? — Антон знает — пробка начинает приносить дискомфорт, но сейчас ему важно, чтобы Арсений не ушёл в себя слишком глубоко. Впереди ещё половина «программы». — Вынь… — хрипит себе в предплечье тот. — Что вынуть? — Антон никуда не торопится. — Вынь пробку… пожалуйста, — Арсений наконец выдавливает из себя просьбу целиком. — Да, мой хороший, сейчас. Расслабься, — Антон льёт смазку из флакона себе на пальцы и касается скользкими пальцами сфинктера, увлажняя «ножку» плага, чтобы не принести лишнего дискомфорта. Его член упирается Арсению в живот, но Антон продолжает быть сосредоточенным не на собственном желании. Пробка по смазке выскальзывает свободно и откладывается на столик. — Арсений, — он в очередной раз обращает на себя внимание, — ты получишь десять ударов. Согласен? Арсений кивает и вздыхает шумно — Антон считывает во вздохе разочарование. Десять ударов ладонью — немного. Достаточно, чтобы обозначить наказание, но слишком мало — для Арсения — чтобы тот окончательно потерялся в ощущениях и чувствах. Перед тем как начать шлепки, Антон растирает руки и оглаживает спину и бока Арсения, подмечая, как тот похудел. Немудрено — постоянные переезды, пробежки, съёмки чуть ли не круглосуточно. Минус несколько кило и плюс стресс, который сейчас Антону нужно вытащить и выбросить. Чётко поставленная задача и немного импровизации — секрет их успеха личного и общего как в медиа-пространстве, так и за закрытыми дверями квартир. Первые два удара слабые — подготовить, распалить. Антон замахивается, но тормозит за несколько сантиметров от задницы и бьёт коротко, смазывая прикосновение пальцами. Дальше — с каждым ударом сильнее, движения хлёсткие, размеренные — по чувству ритма Антона можно сверять метроном. На шестом ударе, когда Арсений не выдерживает и глухо скулит — то ли от боли, то ли от желания чего-то большего, Антон начинает говорить. — И тебе же нравится… Нравится, когда тебя наказывают, — шлепок, — за то, что ты не можешь контролировать. Вечно с иголочки, вечно за всем следишь, а тут… Такой мокрый, грязный, ты ведь не хотел быть таким, но… Арсений стонет в голос, уже не скрываясь, и лишь вертит задницей, в ожидании следующего удара. Восемь. — …Но сейчас ты ничего не можешь сделать, такой послушный, такой податливый… Сейчас я возьму тебя за горло, и тебе это понравится, да, Арсений? Арсений судорожно мотает головой в попытке кивнуть и приподнимается на дрожащих руках. Антон подхватывает его — как и предупреждал — под челюстью, но не сдавливает, просто держит. И свободной рукой бьёт девятый раз. Под ладонью на шее двигается гортань — Арсений сглатывает стон. На последнем ударе он уже на руки практически не опирается, те не держат совсем, и Антону приходится поддерживать его за грудь. Недолго — он лишь наскоро растягивает Арсения, больше для проформы и собственного успокоения — подготовился тот хорошо, да и плаг своё дело сделал. — Ты молодец, Арсений, — Антон целует его в висок, — Ты хорошо себя чувствуешь? — Да. — Не устал? — Нет, — ответы Арсения быстрые и чёткие, — не врёт, и только голос слегка хриплый — в горле, видимо, снова пересохло, но на этот раз пить нечего. — Тогда поднимайся и иди к окну. Арсений беспрекословно следует указаниям, пусть и слегка неловко — ноги всё-таки затекли, и стоит у окна, развернувшись к нему спиной. Смотрит не на Антона, и не на что-то конкретное, а в пустоту. Не знай Антон Арсово состояние в подобные моменты, подумал бы, что тот находится под гипнозом — настолько тот отстранён от внешних раздражителей, настолько послушен и настолько сконцентрирован лишь на Антоновом голосе. Иногда Антону интересно — каково это — ощущать такое, но не настолько интересно, чтобы просить Арсения проворачивать с ним такие штуки. Свою долю удовольствия Антон получает и так — понимая, как Арсений ему подконтролен, какая большая ответственность лежит на нём, пока Арсений находится в этом полусабспейсе. Она не пугает — больше не пугает, она приятна — несмотря на то, что ответственность в обычной жизни Антона не возбуждает от слова совсем. Впрочем, как и Арсения в обычной жизни не устраивает передавать контроль над собой кому-то — терпения хватает только на «Куклы» — издержки профессии. — Повернись. — Антон подходит к Арсению и подталкивает его ближе к подоконнику. — Я хочу выебать тебя у окна. Ты согласен? — Согла-сен, — на окончании фразы у Арсения садится голос, он коротко прокашливается. — Хочу, чтобы все видели тебя таким. Хочу, чтобы ты был на виду. Согласен? — Антон пиздит. Пиздит как дышит — было у кого учиться. Конечно, их никто не может увидеть — разве что какая-то пташка залетит на уровень девятнадцатого этажа. Окна квартиры выходят на парк, стекла будут мыть хорошо если через месяц — так что даже «альпинисты»-мойщики не увидят всех близившихся непотребств. — Согласен, — Арсений кивает и подаётся назад задницей в поисках контакта. Он даже не пытается возразить, что слова Антона по сути бессмысленны. Антону кажется, тот настолько отрешён от внешнего, что просто на слово верит всему, что сейчас слышит. От этой мысли в груди разливается тягучее тепло. — Хорошо. — Антон отходит к кровати за смазкой и возвращается, растирая её по члену. Тот успел слегка опасть, однако вид Арсовой задницы действует безотказно. — Положи ладони на стекло и прогнись. За окном темно, и Антон может видеть отражение Арсения в стекле — хоть лицо наполовину и скрыто отросшей чёлкой. Зато видны приоткрытые губы и островок запотевшего от горячего дыхания стекла, видны ключицы и даже родинки, переходящие с груди на плечи и спину, вперемешку с редкими веснушками. Сколько утренних ленивых минут Антон провёл, рассматривая их — не счесть. Он толкается бёдрами вперёд, проезжается членом по промежности несколько раз и, придерживая Арсения за поясницу, медленно входит. Аккуратен, впрочем, Антон недолго — он опускает руку Арсению на член, слегка пережимая у основания, и начинает размашисто двигаться, так, что от резких сильных движений начинают дрожать стёкла. — Прикинь, если кто-то увидит тебя такого, а, Арсюш? — шепчет Антон. — Что же люди скажут? И ты не можешь с этим ничего сделать, грязный, мокрый, потный — таким тебя ещё никто не видел, да, Арсюш, кроме меня. Нравится тебе? Ответа он не дожидается — ответа вербального, потому что Арсений стонет, кивает и стонет ещё раз — благодарно, — когда Антон свободной рукой снова обхватывает шею, на секунду сдавливая пальцы на чокере, а после пихает сразу два пальца ему в рот. Но радость свихнувшегося на оральной фиксации Арсения кратковременна — Антон не даёт сосать и облизывать, наоборот, он удерживает язык Арсения, заставляя того дышать ртом. Почти сразу по пальцам и ниже начинает стекать слюна, капая на подоконник — и всё это не делает Арсения чище, а Антона начинает конкретно так вести, отчего он, не рассчитав, толкается глубже, сильнее, быстрее и, когда Арсений непроизвольно на члене сжимается, кончает с гулким хрипом. Арсений недовольно мычит, и только после этого Антон отпускает его язык, но не отпускает член. В голову приходит шальная идея, но чужой оргазм необходимо отложить — и когда Арсений пытается толкнуться вперёд в попытке найти большее соприкосновение хоть с чем-то, Антон легонько шлёпает его по влажной от предэякулята головке. — Тшш, пока рано, Арсюш, — склоняется он к уху Арсения и слегка прикусывает хрящик, выбивая ещё один глухой стон. — Терпи и стой ровно. Постарайся, Арсюш. Арсений на удивление твёрдо стоит на ногах и старается. Терпит, пока Антон опускается на колени и раздвигает ягодицы, хищным взглядом наблюдая, как из не до конца сомкнувшегося ануса вытекает сперма, пачкая белесыми каплями бедра и пол. Антон не выдерживает, посторгазменная эйфория накрывает тяжёлой волной, и он широко лижет сфинктер, присасывается к нему, вытягивая остатки семени. Арсений где-то сверху уже не стонет, а подвывает фальцетом — римминг он уважает и любит в любых проявлениях, но каждый раз уходит и смущается, когда Антон лезет вылизывать его после того, как по собственной невнимательности кончает внутрь. Сейчас же уйти невозможно, Арсений слишком погружён в себя, в ощущения и в действия Антона, и всё, что ему остаётся — принимать эту ласку. Антон же внезапно резко поднимается и разворачивает к себе Арсения, смотрит во влажные глаза, видя в них только поволоку желания — зрачки расширены, брови на изломе, дыхание сбито, будто он под кайфом. Подсадить Арсения на подоконник легче лёгкого, вставить в расслабленный мокрый от смазки и спермы анус палец — тоже. Как и чистой рукой надавить на подбородок с молчаливым требованием открыть рот. Арсений будто считывает мысли Антона, не сопротивляется, даже язык высовывает, дрожит весь — хочет. Смысла тянуть дальше нет, и Антон сплёвывает мешанину из спермы и слюны ему в рот, так же пальцами смыкает губы и мягко их целует. — Глотай, Арсений, — он сгибает палец и давит на простату. Тот глотает, зажмурившись, Антон в тот же момент чувствует, как по его животу растекается вязкое и тёплое. Арсений кончил, не прикасаясь к члену. Он сразу же обмякает, так, что Антону приходится сгрести его в объятия и прижать к себе. Дальше никакой импровизации и новаторских идей — нужно только не дать Арсению уснуть сразу, а это сложно — тот явно вымотан. — Арс, — Антон зовёт Арсения, но не отпускает. — Ты слышишь меня? — Да. — Постоим тут или пойдём на кровать? — На… на кровать, — выбирает Арсений и помогает Антону довести и усадить себя в постель. Отпускать Арсения Антон не хочет — рано, но того начинает мурашить, поэтому он плюёт на то, что они оба потные, перепачканные спермой, и накидывает на плечи одеяло. Не страшно — поспать можно и под пледами, в квартире тепло. Сейчас же нужно просто быть рядом, и Антон рядом. Гладит Арсения по плечу, целует в щёку, бормочет на ухо что-то успокаивающее, почёсывает затылок — делает всё, чтобы Арсений возвращался постепенно. И Арсений возвращается — начинает реагировать на прикосновения — не так, как ещё минут десять назад у подоконника, сейчас он более вовлечён, нежен, ластится к руке и трогательно краснеет скулами. Ещё чуть позже опускает взгляд вниз и морщится. — Я… я грязный, — губы капризно изгибаются, но сам он не делает ничего — устал. — Я вытру, — успокаивает Антон и шарит рукой по постели в поисках упаковки влажных салфеток, которые закинул, ещё когда Арсений принимал душ. Хорошо бы пойти в душ и вымыться нормально, но Арсения сейчас не сдвинуть, да и сам он не пойдёт. Антон снимает с Арсения чокер и вытирает буквально всё — член, пах, живот — даже подмышки и спину — чтобы Арсений не беспокоился, что под утро от него будет хотя бы немного пахнуть — а он может. Утренние загоны — такое же хобби, как и бег. Антон порой подозревает, что второе замещает первое, и так как бегать завтра утром Арсений точно не соберётся, необходимость того, что его и утром нужно максимально уберечь от любых триггеров, возрастает в десятки раз. После обтираний Антон спешит надеть на Арсения пижаму — фланелевая рубашка и штаны в обычное время почти не используются, Арсений предпочитает спать или совсем голым, или в трусах и майке, то сейчас сам помогает надеть на себя сухое и тёплое. На самом деле пижама и не его вовсе, а Антона — и Арсению велика, но Антону нравится, как Арсений в ней выглядит — совёнок, взъерошенный, с огромными глазами, постоянно поправляющий слишком длинные даже для него рукава. — Сделать тебе чай? — спрашивает Антон, но тут же предлагает выбор, чтобы у Арсения не сложилось впечатление, что его снова будут поить из миски — тот эксперимент должен остаться экспериментом. — Или может… молока? Тёплого. Хочешь? — Хочу, — Арсений, кажется, совсем в порядке и даже улыбается. — Подождёшь меня? — Ага. Уходит Антон не сразу, а целует Арсения в лоб, одевается сам — в привычные боксеры и футболку, и убирает с кровати использованные салфетки, грязное одеяло и достаёт пледы, один из них накидывая Арсению на плечи. — Дождись только, ладно? Не засыпай. На кухне Антон возится недолго — ровно столько, сколько нужно, чтобы молоко стало чуть теплее комнатной температуры. Греть его сильнее чревато пенкой, а пенки Арсений на дух не переносит. — Живой? — Антон возвращается буквально спустя пять минут, с наполовину наполненной кружкой, чтобы Арсений не облился случайно. — Ага, — попугайчиком повторяет сам себя Арсений и берёт кружку в руки, пьёт мелкими глотками, прикрыв глаза. Антон на него такого любуется, смотрит с плохо скрываемой нежностью — а что её скрывать — Арсений красивый, особенно когда такой — расслабленный, сонный и домашний. Антон смотрит, но пропускает момент, когда что-то идёт не так — но успевает подхватить выскользнувшую из рук Арсения пустую чашку. — Арс? Арсюш, что такое? — он отставляет чашку на пол и обхватывает Арсения руками, прижимает к себе, пока того трясёт, как стиральную машинку на отжиме. — В-всё… всё в порядке, — бессвязно шепчет Арсений, смаргивая выступившие слёзы прямо Антону в футболку, — я люблю тебя, я так тебя люблю, спасибо, спасибо… Он цепляется за Антоновы плечи, сжимая до боли — Антон же и не думает отстраняться — если нужно заякориться, значит нужно. Он лишь продолжает гладить Арсения по спине, стараясь не вникать в его смущающий шёпот. Постепенно хватка ослабевает, и Арсений сам вылезает из объятий, на Антона не смотрит и, всхлипнув пару раз напоследок, деловито начинает искать взглядом салфетки. — Прости, я… растрогался что-то, — он наконец находит упаковку на журнальном столике, тянется — вставать с насиженного места лень, и шумно сморкается. — Мне очень хорошо было, ты так мне помог, что я будто ощутил ещё сильнее, что тебя люблю. Антону хочется ответить что-то в духе «да брось», но он вовремя осекается. — Спасибо, Арс, — благодарит он, чуть ли не физически ощущая, как за этот вечер они, и без того друг с другом связанные эмоциями, временем и чувствами, стали ещё ближе, хотя куда ближе — разве что если под кожу друг другу залезть. — Хочу лечь, — Арсений залезает в постель с ногами и выжидающе смотрит на Антона. Антон же кивает, забирается тоже, ждёт, когда Арсений умостится к нему спиной, и привычно обхватывает его за грудь, прижимая «маленькую ложку» к себе. — На выходных на дачу сгоняем, — не спрашивает, а просто говорит он в затылок Арсения, чтобы отвлечь того перед сном от каких-либо сложных мыслей. — Посмотрим там, как чего. Или в музей сходим, где ни одной собаки обычно нет, какой-нибудь дом-квартиру, ты же любишь. Пофоткаю тебя… Постепенно он сам проваливается в дрёму, бормочет уже чисто по инерции и окончательно засыпает, когда слышит тихий всхрап Арсения. Сработало. Наутро Антон просыпается позже Арсения — от шума с кухни. Зевая, он идёт на звуки. — Дброеутро, — бормочет он и приобнимает Арсения, чмокая в макушку. — Утро, — эхом повторяет Арсений, никак больше не реагируя — продолжает на автомате размешивать ложкой сахар в кофе. Антон хмурится. Всё-таки утренних загонов избежать не удалось. — Ты как? — Не знаю… — Арсений садится за стол. — Нет, я хорошо, вчера было… именно так, как я хотел. В плане глубины «погружения», хотя я сперва был удивлён, но потом как-то всё так складно вышло… Спасибо. У теб... у нас получилось. — Но? — Антон тоже присаживается — чтобы не стоять над душой. И чтобы взять Арсения за руку. — Но мне стало страшно, — выдыхает Арсений, будто срывая струп с ранки. — Расскажи. — С каждым разом мы всё… дальше и дальше заходим. — Тебе страшно, что когда-нибудь тебе будет недостаточно того, что я делаю? — Антон слегка сжимает пальцы Арсения. Он и сам не раз думал об этом. — Да. — Мне иногда тоже тревожно, что я не справлюсь, Арс, — признаётся Антон. — Но я сделаю всё, чтобы твою головушку чудесную хоть ненадолго разгрузить. Веришь? Арсений отвечает не сразу — то ли паузу МХАТовскую выдерживает, то ли действительно думает. — Я верю. Тебе верю. — Славно, — Антон улыбается и вслед за ним улыбается наконец-то Арсений. — Но знаешь, мне кажется, ты сам можешь мне в этом помочь. Не терпи так долго, ладно? Я понимаю, у тебя график ебейший, ладно, у нас двоих графики. Но если тебе понадобится «срочная» помощь — не терпи, не держи в себе. Я обещаю, что помогу тебе, но нам будет проще, если мы не будем тянуть с этим, когда тебе станет совсем невыносимо. Согласен? Арсений кивает. И расслабляется окончательно. Антон крадёт глоток кофе из его кружки и думает, знает — это состояние не навсегда, с ритмом жизни Арсения, уже через пару дней снова между бровями заляжет морщинка, а мешки под глазами снова будут выделяться сильнее, но он пообещал помогать. И он свое обещание сдержит. Кухонные молчаливые посиделки прерывает телефонный звонок — Арсению. Тот дёргается, но берёт трубку не сразу, будто обдумывая что-то. — Слушаю, Наташ… Да? Хорошо, я… — он поднимает глаза на Антона и улыбается мягко, — Я посмотрю и отвечу тебе… послезавтра… Ничего, подождут. Не беспокойся. Да, хорошего дня. Он жмёт на завершение вызова и откладывает телефон в сторону. — По поводу макетов на новую коллекцию футболок в «УР» менеджер звонила. Сказал, что позже посмотрю. И знаешь, даже желания нет подрываться и что-то смотреть сейчас, на бегу. Помогло. Спасибо. — Ты молодец, Арсений, — хвалит его Антон, а про себя думает — а ведь когда-то именно с футболки всё и началось.