more than I can take

I'm here without you baby But you're still on my lonely mind I think about you baby And I dream about you all the time Here Without You — 3 Doors Down

      После злополучного приема в доме Мраксов прошло уже несколько дней, и Абигейл не могла понять, плакать ей или смеяться. Странное послание Оминиса, которое он прислал в ту же ночь, явно должно было что-то означать, и девушка была серьезно намерена если не припереть к стенке и допросить, то хотя бы просто поговорить с (бывшим?) другом. Вот только кто бы мог подумать, что слепые умеют так виртуозно прятаться?       Мракс исправно появлялся на занятиях и исчезал сразу же после их окончания, не позволяя Гейл перекинуться с ним хотя бы парой слов. Его не было ни в крипте, ни в общей гостиной, в Большом зале он либо «вот только что ушел», либо «еще не приходил». Она даже успела поругаться из-за этого с Себастьяном, который заявил, что понятия не имеет где Оминис, да и особенно знать не хочет. Пошла на крайние меры и вновь наведалась в комнату мужского общежития, но их с Сэллоу соседи лишь пожали плечами, косо глядя на растрепанную и злую девушку.       Дойдя до отчаяния, Гейл даже научилась отправлять летающие послания в виде птичек, но Мракс игнорировал их, словно это были назойливые мухи.       Что значила та надпись? Что такое «Моран»? Это связано с Себастьяном и реликвией? Если так, то почему нельзя просто сказать, ведь он сам так хотел помочь другу.       Абигейл даже думала попросить Малфоя заодно разузнать, что это может быть, но Родолф прислал ей записку, в которой сообщал, что их встреча в субботу отменяется — кто-то настучал директору о том, что это именно Малфой проносил в гостиную Слизерина алкоголь для вечеринок, за что Блэк устроил ему форменный разнос и запретил на месяц покидать Хогвартс. Да еще и сообщил обо всем отцу Родолфа. «Узнаю, что за поганец это сделал, самолично язык отрежу!» — завершил блондин свое послание, дополнив его кровожадной карикатурой.       Порадовать девушку смог только профессор Фиг, за которым, наконец-то, перестала так пристально следить замдиректора Уизли.       Хотя, стоит отметить, радость длилась недолго: ровно до того момента, когда они добрались до побережья и выяснили, что нужно сделать, чтобы пройти испытание Сана Бакара. Оказалось, у этого хранителя было либо очень хорошее чувство юмора, либо не все в порядке с головой.       Гейл истерично смеялась, почти валяясь на песке, пока профессор Фиг пытался привести девушку в чувства. Нужно сказать, получалось у него это с переменным успехом. Но Абигейл можно было понять: не каждый день ей сообщали о том, что под «взаимодействием с магическими созданиями» подразумевается не вычесывание пушишек и жмыров, как на уроке УзМС, а приручение самого настоящего дромарога! Если Хранители хотели смерти девушки, они могли бы выбрать способ и попроще, чем столь изощренный вариант самоубийства.       Профессор Фиг тоже не сильно успокоил, заявив, что в округе известно лишь об одном дромароге, довольно старом (а значит, крайне опасном и очень сильном), которого называют Владыкой берега.       «Ну просто прекрасно! И почему я не написала хоть какой-то завещание, перед тем, как сюда тащиться?» — Мрачно размышляла Абигейл, совершенно уверенная в том, что даже в прямом сражении с Виктором Руквудом у нее было бы больше шансов. «И почему всего лишь дромарог? Что ж сразу нунду приручить не потребовали?!» — Возмущалась Гейл, заходясь в очередном приступе истеричного смеха.       В какой-то момент Гринвич даже думала сказать, что на такое она не подписывалась, и послать Хранителей вместе с Ранроком, Руквудом и всей этой древней магией туда, куда знакомый сапожник посылал тех, кто не хотел вносить аванс за его работу.       Но прежде, чем она успела хотя бы заикнуться об этом, перед глазами встал образ мертвого Лодгока, а в голове зазвучали его последние слова: «Я нес эту книгу вам». Комок в горле не позволил вырваться резкому отказу. Добрый старый гоблин пожертвовал собой не для того, чтобы Абигейл испугалась и спасовала.       «Дромарога вам привести? Ну хорошо, будет вам дромарог!» — Вместо истерики и страха сердце девушки наполнилось отчаянной решимостью. Она не может, не имеет права позволить смерти Лодгока стать напрасной просто потому, что она боится за свою жизнь. И все же она уже начинала скучать по простым и однообразным испытаниям первых двух Хранителей.       Профессор Фиг вызвался помочь своей подопечной, не без гордости заявив, что однажды ему удалось укротить дромарога, но Гейл покачала головой — Хранители всегда настаивали, чтобы Абигейл выполняла все сама. Она не стала вслух добавлять, но еще одна важная причина отказа была в том, что ей не хотелось, чтобы опекун рисковал. Хотя однажды ему удалось укротить это существо (что, кстати, немало вдохновило девушку и подарило надежду на возможность счастливого исхода затеи), сейчас он был уже в почтенном возрасте. А Гейл не могла себе представить, что сможет пережить, если что-то плохое случится с единственным человеком, подарившим ей отцовскую заботу. Первый, кто стал для нее близким и по-настоящему родным. Первый и, похоже, единственный, кому было на нее не плевать.       Абигейл заставила себя сосредоточиться на деле — сантименты и переживания только отвлекают. А о том, как сильно она прикипела к профессору Фигу и как хочется настучать по голове Оминису за его «прятки», она подумает позже.       Искать Владыку берега долго не пришлось — дромарог, размером превосходящий самую крупную лошадь раза в три, а то и в четыре, нашел девушку сам, стоило ей добраться до каменистого залива, укрытого от посторонних глаз грядой острых скал.       «Наверное, не стоит рассчитывать на его дружелюбие», — Гейл достала из ножен волшебную палочку, не отрывая взгляда от существа, готового сорваться с места в любую секунду. Сомнений в том, что скорость он развивает просто фантастическую, у девушки тоже не было.       — Постой! Я не хочу… — Абигейл предприняла все же попытку договориться, но дромарог бросился на нее раньше, и слизеринке пришлось отскочить в последнюю долю секунды, чтобы не выступить в роли украшения для огромных сверкающих рогов.       Выбора не было, пришлось драться. Как никогда кстати оказались невербальные заклинания, которые в сочетании с палочкой из пихты срывались быстрее, чем Гейл успевала закончить собственную мысль. Вот только Петрификус оказался бесполезен, также как Депульсо и большинство других относительно безобидных заклинаний. Испытывать на дромароге Диффиндо или Конфринго девушка остерегалась — ей нужно было приручить существо, а не прикончить. Оставалось только кидать во Владыку берега валуны с помощью Вингардиум Левиоса и время от времени колдовать Фумо, чтобы дромарог хоть ненадолго потерял ее из вида.       Когда Гейл наконец удалось увеличить расстояние, буквально сбежав на другой конец залива, у нее появилось время отдышаться и подумать о том, как действовать дальше. Секунд пять, не больше.       Пять. Дромарог пришел в себя после очередного удара валуном.       Четыре. Он заметил Абигейл.       Три. Повернулся в ее сторону и сорвался с места.       Два. Гейл опустилась на колени перед существом, склонив голову — она доверилась своей интуиции, вспомнив знакомство с Крыланой. «Дромароги — гордые существа», — наставлял ее профессор Фиг. Что ж, гиппогрифы тоже. Раз сработало с одним, может повезти и на этот раз. Она все равно не сможет продержаться еще долго.       Один. Владыка берега остановился перед ней в последнюю секунду, принимая выказанное ему уважение.       Немного помедлив, дромарог склоняет могучую голову в ответ.       — Я здесь не для того, чтобы причинить тебе зло. Мне нужна твоя помощь. — Абигейл решила, что лучше всего будет говорить с Владыкой берега как с тем, кто может понять ее речь. — Тебе просто нужно будет вместе со мной дойти до одного места, чтобы твое появление открыло тайный проход. И больше я тебя не побеспокою. Взамен… Хочешь, взамен я помогу тебе уничтожить лагерь браконьеров, который видела неподалеку?       В огромных умных глазах промелькнуло понимание, и Владыка берега склонился еще ниже, принимая предложение девушки. Приглашая ее стать наездницей.       Гейл улыбнулась. Что ж, кто бы мог подумать, что договориться с дромарогом окажется проще, чем уговорить Себастьяна не связываться с темной магией?       Перво-наперво Абигейл решила исполнить собственное обещание, указывая дромарогу направление к бандитскому лагерю.       — Эй, ребятки, не рано ли вы решили открыть пляжный сезон? — Окликнула все еще восседающая на огромном существе Гринвич троицу мерзавцев, уже державших наготове клетки и ножи. Прежде, чем кто-то из них успел ответить или хотя бы достать палочку, она уже направила Депульсо в одного из бандитов, который в полете сбил с ног и второго.       Эффект неожиданности и веский аргумент в лице (или морде?) дромарога быстро решили исход битвы. Обезоруженным, обездвиженным и скованным Инкарцеро бандитам не оставалось ничего, кроме как смотреть, как Гейл ломает их волшебные палочки, а Владыка берега превращает в руины лагерь. Девушке даже казалось, что во взгляде волшебного существа в этот момент промелькнуло нечто похожее на удовольствие.       К месту, где уже ожидал ее профессор Фиг, Абигейл удалось добраться быстро: верхом на дромароге это заняло совсем немного времени.       Однако, при виде мужчины Владыка берега замедлился, и Гейл пришлось пояснить ему, что профессор — друг и тоже ей помогает.       Фиг, уже не первый раз имевший дело с гордым зверем, глубоко поклонился, не отводя взгляда от глаз дромарога. Жест был принят благосклонно.       — Молодец, Абигейл! Я в тебе не сомневался! — Весело улыбнулся девушке опекун. Стоило Владыке берега ступить на плиту с изображением спирали, расположенной у каменного изваяния его сородича, как древняя магия пробудилась, заставив глаза статуи загореться. Еще пару секунд спустя в стене, до того монолитной, появился тайный проход. Гейл немедленно спрыгнула со спины дромарога.       — Спасибо. Ты очень мне помог. — Обратилась она к зверю. — Ты можешь быть свободен, я больше не побеспокою тебя. — Абигейл вновь поклонилась в знак признательности. Владыка берега поклонился в ответ, прежде чем развернуться и умчаться в сторону залива.       — Умница. Ты справилась. К сожалению, я не смогу пойти с тобой дальше. — Покачал головой профессор.       — Ничего страшного. — Ободряюще улыбнулась девушка. — Если уж смогла приручить дромарога, как нибудь справлюсь и со всем остальным. Встретимся в Зале картографии?       — Встретимся, но уже завтра. — Улыбнулся мужчина. — Тебе потребуется хорошенько отдохнуть.       На этот раз в знакомых коридорах, созданных древней магией, не было ни загадок, ни каменных стражей. Только портрет профессора Бакара.       — Возможно, профессор Рэкхем не зря вам доверял. — Вместо приветствия обратился он к Абигейл. — Но у меня все еще есть сомнения. Скоро вы увидите, что Исидора была вовсе не тем человеком, которым казалась нам в начале. И тогда нам останется лишь надеяться, что вы не обманываете нас. В моих воспоминаниях вы найдете все ответы.       Этажом ниже обнаружился уже знакомый зал с каменным исполином и омутом памяти. Серебристая слеза воспоминаний словно нехотя скатилась по лицу статуи и упала в прозрачную воду, создавая вихри воспоминаний.       «Это последнее. Финишная прямая». — Осознание того, что все это скоро закончится, накрыло Гейл с головой. Она не знала, радоваться или бояться: у девушки уже не осталось сил даже волноваться и переживать. Хотелось, чтобы все это скорее закончилось. Но ее желание не отменяло того, что придется вступить в последнюю битву с Ранроком. И постараться выжить.       Привычный холод омута принял Абигейл как родную, заставив испытать знакомое ощущение свободного падения.       В этом воспоминании она следовала за Саном Бакаром к дому Исдиоры. Гейл кожей ощущала, что вот-вот должно что-то произойти. Что совсем скоро грянет буря. Но мужчина в воспоминаниях медленно осматривал дом, пытаясь отыскать хозяйку. Но в этом старом доме не было никого, кроме отца женщины. Как в самом пугающем романе, что Абигейл доводилось читать, Сан Бакар подошел к сидящему у стола человеку, коснувшись его плеча. Мистер Морганак обернулся и уставился на профессора пустыми, потухшими, ничего не видящими глазами.       Ощущение падения.       Атмосфера еще более тревожная. Сан Бакар почти что бежит к кабинету своего друга, профессора Рэкхема, чтобы поделиться с ним тем ужасом, что увидел в доме Морганак. Исидора не остановилась. Она и не собиралась этого делать, наоборот, лишь наращивала масштабы, теперь уже используя силу против беззащитных учеников, высасывая из них отрицательные эмоции по чуть-чуть. Но тем самым лишая красок жизни. Они были обязаны остановить ее, все вместе.       Еще одно падение. Гейл казалось, что она проваливается на дно самого черного из омутов. Имя которому Исидора Морганак.       Перед глазами девушки предстала огромная пещера, очевидно, подземная. По узкому каменному мосту навстречу Хранителям шла ученица, чье лицо озаряла блаженная, пугающе неестественная улыбка. Абигейл не то, чтобы была очень уж эмпатична, но как же в этот момент ей хотелось верить, что жизнь девочки, выглядевшей чуть младше ее самой, не была искалечена безвозвратно жаждой власти окончательно сошедшей с ума Исидоры.       В самом конце моста виднелось некое подобие пещеры, свод которой был выполнен из гоблинского серебра. А внутри вращалось, переливаясь красками, пульсирующее, словно сердце, последнее хранилище. Огромное, мощное, наполненное чужими эмоциями и страданиями, разрушительной по своей силе магией. Даже сквозь чужие воспоминания Гейл чувствовала, как оно зовет ее, манит к себе тихим шепотом.       Исидора не заставила себя долго ждать, появившись из-за одной из колонн. От улыбки и взгляда Морганак у Абигейл по спине пробежали мурашки. Женщина была совершенно безумна.       — Ученики, Исидора? — Голос профессора Рэкхема дрожал, но не от старости или страха, а от очевидного ужаса происходящего. От горечи собственной ошибки, ведь он так верил в свою ученицу.       — Все чувствуют боль! И почему? Из-за вас! Вашего высокомерия и желания держать все в секрете! — Слова женщины были пропитаны злостью и ядом. — Они больше не будут страдать. Ни я, ни мой отец, ни студенты. Никто. Волосы на голове Гейл встали дыбом. Только сейчас пришло осознание — отец Исидоры не был первым подопытным. Она начала с себя самой. Убила в себе все человеческое.       — Исидора, я прошу тебя, убери палочку. — Почти что умолял Рэкхем.       — Профессор, вы учили меня оттачивать свои силы, а не выбрасывать их на ветер. — Почти с удивлением отозвалась Исидора, когда палочки всех четырех Хранителей были направлены на нее.       — Такому я тебя не учил! — Профессор выглядел действительно растерянным. — Экспеллиармус! — Сорвалось заклинание раньше, чем Исидора успела ответить.       Этот бой был самым жестоким из всего, что Гейл видела до сих пор. Морганак не стеснялась использовать свою силу, откидывая хранителей в стену, не заботясь об их жизнях. Абигейл не была уверена в том, что и сама пережила бы такой удар. Но Исидоре было все равно. Ее уже не волновали чужие жизни: только власть, что она черпала из чужих эмоций, прикрываясь благородной целью. Кажется, профессору Фитцджеральд досталось больше всего — директриса ударилась головой о валун, и ее шея неестественно хрустнула. В мыслях девушки всплыла сцена похорон Ниов. Похоже, она не пережила эту битву.       Любые атаки Рэкхема и Руквуда Исидора отражала играючи, как будто лениво вскидывая палочку. Эта магия, порожденная из чужой боли, дала ей непозволительную силу. Исидора была опьянена ей. Совершенно безумна и до дрожи в коленях опасна. Она двигалась к Рэкхему неумолимо, подавляя его чары своими. С лицом охотника, настигшего строптивую дичь. В глазах старика плескался ужас — неотвратимая тьма перед ним некогда была его любимой ученицей. Его надеждой, обращенной прахом. От чар профессор Руквуда, наконец поднявшегося с колен, толку было мало: Исидора продолжала надвигаться на них, словно неотвратимый лик смерти. Все так же легко, будто все это было для нее лишь небольшой преградой, которую ничего не стоит перешагнуть.       — Авада Кедавра! — Долгожданным громом рассек этот мрачный миг голос профессора Бакара, с трудом заставившего себя подняться над бездыханным телом Ниов.       Зеленый луч ударил в грудь Исидоры, словно молния, заставив потухнуть безумный блеск ее глаз. Палочка волшебницы с глухим стуком ударилась о землю, а вслед за ней упало и мертвое тело Морганак.       Воспоминание оборвалось, выталкивая Абигейл в реальность.       Только теперь Гейл заметила, что ее палочка лежит на полу. Ноги не держали, словно были сделаны из пуха, а руки тряслись. Девушка понимала, что произошло. Даже не возражала против методов Сана Бакара — в те времена не существовало понятия «непростительных» заклинаний. Да и, по правде говоря, был ли у него выбор? Она не винила хранителя за то, что он сделал. Куда больше ее пугала судьба Исидоры и ее безумный взгляд, в котором не было ни капли жизни. Абигейл понимала, чего боятся Хранители. Еще при их жизни Исидора была на грани того, чтобы уничтожить все человеческое в людях, и даже живые профессора с трудом смогли ей противостоять. Стоило ли винить их за то, что они опасались появления новой «Исидоры» тогда, когда все, что осталось от Хранителей — лишь портреты, которые можно уничтожить одним Инсендио?       Но злость брала свое вопреки логике: Британия в опасности, каждый день гибнут волшебники и животные, пока она прохлаждается, ожидая, когда портреты соизволят говорить. Давно можно было понять, что она — не Исидора! Даже мысль о том, что ее сравнивали с этой психопаткой вызывает тошноту.       Гейл усилием воли подавила внутренний юношеский бунт: в таких обстоятельствах это было глупо и не к месту. Толку то кричать на портреты? Те, кто на них изображен, все равно умерли несколько сотен лет назад. Оставалось лишь смириться, хотя раздражение все равно никуда не делось: они могли хотя бы не тянуть столько времени.       Что ж. Теперь пришло время Хранителям отвечать на ее вопросы. Раз уж она смогла выдержать все их испытания.       Следующим утром профессор Фиг уже ждал девушку в Зале картографии, измеряя шагами его диаметр. Абигейл улыбнулась своему опекуну, надеясь, что он почувствует все тепло, что она старалась вложить в эту улыбку.       — Хранилище под Хогвартсом? — Выпалила Абигейл, стоило ей подойти к портретам. Почему-то именно этот вопрос волновал ее сейчас больше всего. В конце концов, ее жизнь стоит не так уж много, но в замке были сотни учеников и профессоров. В замке был Оминис, и это, по какой-то причине, несмотря ни на что, заставляло ее сердце сбиваться на совершенно безумный бег. — Пещера, в которой вы сражались с Исидорой.       — Да. — Рэкхем замялся. — Видите ли, нам не удалось уничтожить нити чувств, собранные Исидорой, похищенные у множества людей. Все, что мы смогли — спрятать их. — Волшебник разводил руками, показывая собственную беспомощность. — Породившая эти нити магия опасна не только для волшебников, но и для всего немагического мира. Но мы так и не смогли найти способ уничтожить их. Именно так мы и стали Хранителями. Хранителями непостижимого волшебства. Мы знали, что однажды явится тот, кто владеет силой древней магии. Но захочет ли он присвоить себе эту силу? Мы создали испытания, которые способен пройти только тот, кто достоин этих знаний. Кто способен нести за них ответственность.       Абигейл так и подмывало сказать что-то вроде: «Спасибо, что не спросили мое мнение» или «Так уж и быть, оставлю эту ответственность вам». Но девушка поймала строгий взгляд наставника, который уже успел хорошенько изучить ее характер, и прикусила острый язык. Но, похоже, не до конца.       — Мне кажется, я уже успела доказать, что достойна, профессор. — «Если вам и дромарога мало, то уже не знаю, как надо извернуться». — Ранрок не отступится. У него есть дневники, наверняка, он уже знает, где находится хранилище. И строит буры, которые позволят ему туда прорваться. — Откровенная манипуляция, да. Грубая и неаккуратная. Но разве сейчас было время для чего-то более изощренного?       — Да, да… Конечно, вы доказали. — Вновь стушевался портрет профессора. — Для того, чтобы попасть в хранилище, вам понадобится особая волшебная палочка. Ее можно создать, объединив наши воспоминания из омутов памяти. — Гейл порадовалась, что предусмотрительно собирала их в специальные флаконы, и ей не придется вновь бегать по местам, где проходили испытания.       — Ее сможет сделать мистер Олливандер? — Вопрос сорвался с губ девушки раньше, чем она успела осознать, что сказала это вслух.       — Еще один Олливандер? Впрочем, пожалуй, это лучший вариант. Но стоит помнить, что эта палочка будет пригодна лишь для одной цели, так как связана с древней магией.       — «Ага, вот так прямо я это и оставлю, если вообще выживу».       — Спасибо, профессор. — Ответила Гейл вместо того, что думала на самом деле. — У меня есть еще один вопрос. — Выпалила она, когда Рэкхем уже отвернулся, чтобы исчезнуть с полотна.       — Да?       — То, что сделала Исидора непростительно. Я очень хорошо усвоила урок профессора Ниов. — Абигейл поклонилась портрету директрисы, и та благосклонно ей улыбнулась. — Но… Есть одна девушка. — Гринвич поспешила продолжить, пока ее еще готовы были слушать. — Ее боль порождена гоблинским проклятием. И я хочу понять, способна ли помочь ей древняя магия? Я не говорю о том, что сделала Морганак. Но, может быть, есть какой-то другой способ? — В голосе слизеринки читалась надежда. Вопреки сжигающей нутро ревности, она и впрямь хотела помочь Анне. Ради Себастьяна.       — Это довольно сложный вопрос. Я понимаю, о чем вы говорите. Но грань очень тонка. Хотя причиной послужило проклятие, боль создана телом и разумом того, кто был проклят. Я склоняюсь к тому, что способ, использованный Исидорой пойдет во вред, даже в случае проклятия. О других способах мне не известно. Но я обещаю вам подумать об этом, мисс Гринвич. Если вы поступите правильно. — Обещание профессора вселило надежду в душу Абигейл.       — Разумеется, профессор. Спасибо. — Девушка поклонилась портрету, выражая свою благодарность. В глубине души кипело желание узнать ответ здесь и сейчас, но она понимала, что таким способом не добьется от Хранителей ничего, кроме недоверия.       Чтобы не терять время понапрасну, Гейл сразу же отправилась в Хогсмид, в лавку мистера Олливандера — добродушный продавец волшебных палочек удивился столь необычной просьбе девушки, но согласился выполнить ее просьбу, обещая управиться за месяц: к сожалению, раньше он бы просто не успел.       Профессор Фиг же решился поговорить с замдиректора Уизли и профессором Шарпом — слишком многое стояло на кону, чтобы пренебрегать их помощью. ___________________________________________       Весь оставшийся день Абигейл металась из стороны в сторону как ужаленная белка, распугивая окружающих, пока ее, наконец, не выловила Имельда, чтобы направить энергию подруги в правильное, на ее взгляд, русло. А именно, в тренировки по квиддичу.       Хотя соревнования все еще не проводились (Блэк виртуозно научился избегать всех, кто хоть сколько-то связан с этим спортом), тренироваться и набирать команды никто не запрещал, чем Рейес активно пользовалась.       К удивлению для самой Гринвич, неумеренная физическая нагрузка под строгим надзором беспощадной Имельды действительно пошла ей на пользу: через несколько часов ей уже не хотелось громить и крушить все вокруг, вылавливать Оминиса, чтобы устроить ему допрос, разбираться с древней магией или хотя бы делать домашнее задание. Все, о чем она могла мечтать в этот момент — замертво упасть на промерзшей земле поля для квиддича, потому как на что либо еще не осталось никаких сил.       Когда же Гейл наконец удалось с глухим стоном развалиться на скамейке, омерзительно бодрая и энергичная Имельда решила составить ей компанию.       — Знаешь, Гринвич. — Завела разговор звезда школьного спорта и, по совместительству, личный палач Абигейл, пытающий ее самыми изощренными способами. — Ты очень странная. — Гейл удивленно приподняла бровь (это все, на что сейчас хватало ее физической активности). — Очень замкнутая и вся из себя такая загадочная. Приходишь на пятый курс и сразу становишься любимицей учителей, все-то тебе дается легко и играючи. Одна из лучших в учебе, создательница собственного оригинального зелья, лучшая дуэлянтка, прекрасная гонщица, защитница Хогсмида от троллей и так далее по списку. — Абигейл уже даже почти нашла в себе силы возмутиться, но под строгим взглядом подруги решила заткнуться и дослушать, что ей хотят сказать. — Мы, слизеринцы, не обладаем глупой привычкой лезть в душу, когда этого не просят. Мы довольно эгоистичны, заботимся о собственных интересах. Но это не делает нас лишенными эмпатии куклами. Ты живешь с нами в одной комнате уже больше полугода, и мы прекрасно знаем, что все не то, чем кажется. Ты выглядишь открытой, вот вроде все как на ладони, да и за словом в карман не лезешь. Но всем понятно, что это только ширма, за которой кроется множество тайн и загадок. Уж слишком много несостыковок. Если твои подружки с Пуффендуя и Гриффиндора недостаточно умны, чтобы это заметить, то мы поняли давно. Неужели ты думаешь, что мы ни разу не просыпались от твоих криков по ночам? Что не видим, каким тоскливым взглядом провожаешь Мракса каждый раз? Что никто не обратил внимания, как вы танцевали на балу, а затем вдруг словно стали врагами, обмениваясь колкостями при любой возможности? Что ты часто пропадаешь ночами неизвестно где, что почти всегда приходишь в комнату далеко заполночь? Что иногда плачешь в подушку?       Абигейл выпала в осадок от монолога подруги, способная только открывать и закрывать рот, не находя подходящих слов. Неужели все ее эмоции так очевидны? Девушка думала, что ей неплохо удавалось играть и держать маску, но, похоже, ей это только казалось. От стыда хотелось провалиться сквозь землю.       — Я это все к чему. Мне нужен тренированный и здоровый ловец в команде. А Нериде и Грейс — хорошая подруга. Знаешь, мы, слизеринцы, помимо амбиций, ценим еще и верность, как бы странно это ни звучало. Мы редко с кем-то сближаемся, это не в нашей натуре. Но если уж пустили кого-то в свое сердце, будем защищать до последнего. Не забывай, что у тебя есть друзья. Мы не станем давить, не станем лишний раз спрашивать и заставлять делиться откровенностями. Однако, если тебе нужно будет выговориться или получить совет, ты всегда знаешь, где нас искать.       Не дожидаясь ответа Абигейл, Рейес вновь запрыгнула на метлу и взмыла высоко над землей, оставляя подруге возможность подумать и принять решение самостоятельно.       Гейл же валялась на скамейке, пялясь на пасмурное небо. Кто бы мог подумать, что теплота и поддержка придет оттуда, откуда Гринвич ее совсем не ожидала? Ей даже стало стыдно: все это время подруги волновались о ней, но уважали ее границы и не лезли с расспросами, а она была уверена, что им попросту нет дела.       Пожалуй, она не могла рассказать им всего. Но и отказываться от столь щедрого предложения не стала. Абигейл и сама скучала по их вечерним посиделкам. А потому, без лишних раздумий направилась в комнату женского общежития. Все остальные дела могут подождать.       Но по дороге в комнату Гейл ждал еще один сюрприз.       В гостиной Слизерина в гордом одиночестве сидел Малфой, наигрывая на рояле какую-то грустную мелодию.       Абигейл застыла, слушая потрясающую игру юноши. И вновь жалея, что она не умеет рисовать. За все время их знакомства Гринвич еще ни разу не доводилось видеть, чтобы Малфой делал что-то с такой всепоглощающей страстью и искренней самоотдачей. Он выглядел словно падший ангел, тоскующий по своим крыльям. Девушка старалась даже не дышать, чтобы не спугнуть очарование момента, настолько прекрасным оно было.       Чтобы играть было удобнее, Родолф повесил пиджак, жилет и галстук на одно из костлявых учебных пособий, оставаясь в одной белоснежной рубашке и с распущенными волосами. Казалось, он не замечал ничего вокруг, отдавая всего себя инструменту. В какой-то момент мелодия оборвалась на высокой ноте, достигнув своего апогея. И Малфой, резко захлопнув крышку, повернулся к Абигейл со своей обычной наглой ухмылкой, вдребезги разрушив удивительный образ.       — Нравится? — Знакомый взгляд змея-искусителя. Ну уж нет, она больше на это не купится.       — Просто люблю слушать музыку. У тебя неплохо получалось, пока ты не повернулся ко мне своим лицом. Это все испортило, не делай так больше. — Гейл быстро взяла себя в руки, выдав очередную порцию колкостей, на что Родолф лишь беззлобно рассмеялся, демонстрируя идеально ровные белые зубы.       — Гринвич, не будь твое сердце так безнадежно занято нашим слепым котеночком, ты бы уже была от меня без ума.       — Малфой, я, наверное, повторяюсь, но все же, кто наложил Энгоргио на твою самооценку? — Гейл продолжала язвить, но чувствовала, как холодеют руки. Неужели вообще все были в курсе ее чувств? Какой позор! Где можно провалиться сквозь землю?!       — Нет, не все. Не смотри на меня так удивленно, у тебя на лице все написано. — Родолф уже откровенно ржал. И все так же, зараза эдакая, элегантно. И как ему это удается?! — Например, твой драгоценный не замечает. Хотя, полагаю, это связано с тем, что он не видит твой томный взгляд, направленный в его сторону.       — Малфой, я не пойму, ты давно в лекарском крыле не был? Неужели тебе настолько не нужны твои конечности, что ты решил меня выбесить? — Абигейл тяжело вздохнула, надеясь, что это прозвучало так, будто она устала, хотя на самом деле пыталась привести нервы в порядок.       От волнения о себе напомнил клубок древней магии в груди, грозящей чуть что разнести все вокруг. Было бы глупо утопить целый факультет в Черном озере из-за собственного неумения скрывать эмоции. «Хотя это выход…» — мелькнула в голове отчаянная мысль.       — Ладно, наш ритуал взаимных колкостей можно считать выполненным. Вообще-то я ждал тебя. Мне нужна твоя помощь.       — Да? Это какая, если сам ты нашу встречу отменил? — Гейл, вновь чувствуя себя на коне, вопросительно изогнула бровь.       — То, что ты хотела сказать, можешь передать мне здесь и сейчас, я от своих слов не отказываюсь. Но, видишь ли, проблема в том, что меня прокляли.       С лица девушки мигом сбежала улыбка. Это было уже куда серьезнее.       — Я внимательно тебя слушаю.       — Я уже был в лекарском крыле, и мадам Чиррей лишь развела руками. Проклятье может снять только тот, кто его наложил. Оно не смертельное, но крайне неприятное и доставляет немало неудобств. Слышала что-то о проклятье разбитого зеркала?       Абигейл задумалась. Ей действительно попадалось нечто подобное в одной из книг. Проклинаемому подкладывали зеркало так, чтобы он непременно его разбил самостоятельно. А затем его жизнь превращалась в череду неудач. Не смертельных, но крайне неприятных. На самом деле, оно даже считалось «детским», если бы не два но: его было сложно распознать и, что еще хуже, почти невероятно тяжело снять. Сделать это мог только тот, кто заклинание наложил.       — С чего ты взял, что это именно «Разбитое зеркало»? — Начала девушка с ключевого вопроса.       — Помимо того, что за одно утро пятницы меня дважды столкнули с лестницы, задали на ЗоТИ тот единственный вопрос, на который я не знал ответа, назначили отработку по Зельям, потому что я перепутал лирный корень с корнем мандрагоры, чего со мной вообще в жизни не происходило? А за выходные все стало еще хуже. — На лице юноши промелькнуло такое тоскливое выражение, будто он лишился чего-то очень важного.       — И ты хочешь, чтобы я помогла тебе найти того, кто тебя проклял? — Догадалась Гейл.       — Нет. — К ее удивлению ответил Малфой. — Ставлю 9 к 1, что точно знаю, кто это сделал.       — Тогда зачем? — Абигейл совсем запуталась.       — Ты должна уговорить Оминиса Мракса снять проклятие.       Гейл ощутила, как сердце пропустило удар.       — С чего ты взял, что это именно он?       — Знаешь, Гринвич, я думал, что только Мракс у нас слепой, а оказывается еще и ты. Сама дразнила его на приеме, а теперь еще и спрашивает.       Девушка хотела возразить, что дразнил Оминиса как раз таки Малфой, но в чем-то этот длинноволосый сноб был прав.       — Я бы и рада тебе помочь, но с самого приема я не могу с ним поговорить. Но я обещаю тебе, что как только смогу припереть его к стенке, спрошу о твоем проклятии.       — Гринвич, если ты припрешь его к стенке, боюсь, вам будет совсем не до разговоров. — Хмыкнул парень, однако, принимая ее обещание.       Радуясь тишине, что настала, когда его соседи, включая Себастьяна, уснули, Оминис устало откинулся на подушках. Игнорировать Абигейл выматывало. Но и находиться рядом с девушкой сил не было совершенно — юношу раздирали противоречивые чувства, а глухая ноющая боль, пульсирующая в том месте, где ощущалась пустота, не давала спокойно спать. Он был ужасно зол на Гейл за то, что явилась на прием вместе с этим идиотом Малфоем. За то, что посмела с ним целоваться — хотя тут скорее Рудолф посмел коснуться того, что Оминис считал своим, сколько бы ни пытался подавить это чувство. Но ничего, шестикурснику еще долго будет не до поцелуев, Мракс постарался доставить ему как можно больше проблем, чтобы не хватало времени на всякие глупости.       Волновался за девушку — разговор, что он успел подслушать в поместье, был прямым доказательством того, что отец не собирался отступать от задуманного. А Нобис сделает все, чтобы угодить папочке. Если понадобится, силком доставит Гейл в Мракс-мэнор.       Оминис хмыкнул, представляя эту картину: учитывая разрушительную древнюю магию Абигейл, его шансы лишиться одного из братьев при подобном раскладе были весьма высоки. Грубая сила против Гринвич (он никак не мог заставить себя называть ее Моран) была бесполезна. В отличие от интриг и хитростей Магнуса Мракса. Вот уж в чем, а в этом отец был бесподобен. И всегда получал то, чего желает.       Тосковал. Мерлин, как же он по ней тосковал! Сколько бы ни пытался унять непослушное сердце, сколько бы ни старался подавить, задушить эти чувства, ничего не выходило. Не помогали ни злость, ни обида. Глупый орган сбивался с ритма каждый раз, стоило Оминису хоть ненадолго забыться и подумать об этой несносной девчонке, ее стройной фигуре, остром языке и упрямом характере. Стоило ему уловить хотя бы намек на аромат лаванды или издалека услышать тихий голос, как все внутри переворачивалось.       И, как всегда, ее образ являлся ему в ночной тишине. Его маленькая слабость. Постыдная, непристойная тайна. Оминис знал, что делает себе только больнее, что только зря терзает измученное сердце, но не мог перестать желать.       Он мог заставить себя игнорировать Абигейл, мог даже злиться на нее. Но тело никак не желало поддаваться разуму.       Этот бой он проиграл практически без сражения, с чувством вины и стыда задернув тяжелый балдахин. Ловкие пальцы быстро справлялись с пуговицами ночной рубашки, и рука скользила по телу.       Но внезапный ужас заставил Мракса застыть. Чего-то не хватало. Только сейчас, в эту ночь, спустя несколько дней после приема, он заметил, что на груди не было привычной тяжести медальона, подаренного Гейл для связи. Во всей суматохе этой недели Оминис даже не заметил, что медальон пропал.       Нет, не мог же он его оставить в поместье?! Потерять?! Но, по всему выходило, что мог.       Подскочив на постели, словно на его голову опрокинули ушат холодной воды, юноша судорожно пытался восстановить в памяти все события последних дней.       В Мракс-мэноре медальон был на нем. Хотя воспоминания были словно подернуты какой-то дымкой, Оминис точно помнил, что не стал снимать подарок Гейл, когда менял костюм после того, как разнес свои покои.       А потом? Кажется, он действительно ненадолго снял его, переодеваясь перед возвращением в школу. Неужели он так и оставил украшение лежать на постели, второпях скидывая вещи в чемодан, чтобы скорее убраться из этого мрачного склепа? Вдох-выдох. Не помогало. Сердце заходилось в бешеном ритме, а Оминис готов был молиться кому угодно, лишь бы Вилни нашел медальон раньше, чем отец.