Порочнее самого греха

«… Слава Отцу и Сыну и Духу Святому, как было в начале, ныне и всегда и во веки веков. Аминь». Прихожане эхом отозвались «аминь» и, казалось, вздохнули с облегчением. Дети шкодливыми щенятами завозились на своих местах, утягивая к выходу набожных мам и бабушек. Кроткие улыбки сияли на озарённых благочестием лицах. Они вызывали приступ желудочных спазмов у мужчины, что по окончанию мессы двинулся к конфессионарию. - Святой отец, я хочу покаяться. - Господь да будет в сердце твоём, чтобы искренно исповедовать свои грехи от последней исповеди, - святой отец Аомине откинулся на спинку кресла, приготовившись выслушивать весь этот… «Бред. Блядь. Что я вообще тут делаю? Суки набожные. Схерали не спится в воскресное утро?!» - Чёрт бы вас всех побрал, - процедил священник, скрещивая на груди руки. - Вы что-то сказали, святой отец? - Не отвлекайтесь сестра. Говорите. С чувством выругавшись ещё несколько раз, Дайки с удовольствием представил, как взвился бы отец Йозеф. Это раньше он мог отвесить оплеуху малолетнему диакону, а как Аомине вымахал, сварливому старикану оставалось только задирать повыше голову, чтобы озвучить очередную тираду. - … И, знаете, святой отец, я так одинока. Бывало, лежишь одна в стылой постели и думаешь, что отцветает твоя красота в одиночестве, - ухоженная женщина преклонных лет театрально всхлипнула, утирая платочком призрачную слезу. – Вот вы, скажите, разве вам никогда не бывает одиноко… без женщины? – в голос прокрались нотки приторного кокетства. От которого Аомине невольно передёрнул широкими плечами, вынужденно скрывая отвращение за бесцветными фразами. - И всё же, вы не ответили, - «увядающая красотка» всё не унималась, провоцируя в священнослужителе всё новые и новые вспышки ярости. – Ваш голос говорит о том, что вы молоды. Наверняка привлекательны. Дьяволица. Смолчала, как пожирала взглядом юного красавца в сутане священника. Как ловила едва ли не каждый шаг крепких ног, движение поджарых бёдер с округлыми половинками аппетитных ягодиц. - Вам не скучно? - Как мне может быть скучно на исповеди, сестра? - прорычал взбешённый священнослужитель, еле сдерживаясь, чтобы не вытолкать взашей дамочку, под старость лет вздумавшую «потрахаться». «…Но, я бы не отказался принять на заклание девственницу-другую». Наконец, Дайки выдавил: «Господь простил тебя. Иди с миром». И конфессионарию покинул тошнотворный запах духов и подступающей старости. *** Беснуясь от скуки, он в очередной раз взглянул на часы. Святой отец уже собрался покидать исповедальню, когда в душную кабинку кто-то ввалился. По бесконтрольному всхлипыванию падре узнал женщину. - С-святой отееец. Я…я… согрешила, - заикаясь, пролепетала та. - В чём состоит грех твой, сестра? Аомине вынужденно насторожился, прислушиваясь к истерике несчастной. Он почувствовал, как та припала к тонкой материи, разделяющей их, и, давясь слезами, лихорадочно зашептала: - Я… я… порочна. Я ужасна. Я… исповедуюсь, а после… уйду. Вы же отпустите мне тяжкий грех? Правда, святой отец? – на чем свет стоит проклиная тесноту исповедален, он почувствовал её горячее частое дыхание на своей щеке. «Твою ж мать, женщина!..» Но, ему ничего не оставалось, как попросить её успокоиться и начать рассказ. *** Тяжёлый нервный вздох нарушил непродолжительную тишину. Юная девушка, хорошая собой, поглубже усевшись в кресло, дрожащими руками открыла сумочку. В зеркальце отразилось бледное лицо. Рыжие локоны выбились из аккуратной причёски, а на щеках чернели дорожки слёз. Вздохнув ещё раз, она заговорила: - Это началось год назад. Закончила университет с отличием, была едва ли не лучшей в нашей журналистской группе. Меня заметили. Конечно, не те, о ком я думала, но нужно же с чего-то начинать? – безжизненное подобие улыбки. – Предложили поработать в офисе на должности секретаря одного из крупных руководителей. Сказали, мои публицистические навыки имеют очень большое значение. И только сейчас я осознаю, какова была истинная причина моего успешного трудоустройства. Рассказчица замолчала. - И какова же была причина? - усмехнулся Дайки, чудом не позабыв прибавить «сестра». - Как вы думаете, патер, как я выгляжу? - задумчиво отозвалась девушка. На этот раз он приготовился шипеть и плеваться ядом, указывая очередной озабоченной сучке её место, но слишком грустно звучал голос девушки. Он смог промолчать, а она тихо продолжала. - Моя внешность… она… яркая, наверное. За цвет волос таких как я жгли на кострах инквизиции или сдавали в бордель. Родители прочили карьеру модели, актрисы, а мне ничего милее не было отцовской печатной машинки и пыльных книжек в старинных переплётах. Но куда людям до души? - девушка усмехнулась и, зашуршав салфеткой, утёрла нос. - Поначалу, я не подозревала, чем всё обернётся. Комплименты от начальства, конфеты, цветы по поводу и без. А потом - предложение вместе поужинать, от которого я не то по глупости, не то по вежливости не смогла отказаться. Пока мы ехали в машине, я успокаивала себя, что это всего лишь ужин. Да и не выглядит мой начальник маньяком, с его низеньким ростом, пухлыми ручками и маслянистыми глазками. Думала, пусть полюбуется, от меня не убудет. Аомине сглотнул, невольно представляя статную красотку с плешивым офисным пузырём, облизывающимся ей в след. - Всё шло хорошо. Принесли напитки, угощения. Я предусмотрительно отказалась от алкоголя. Но всё оказалось не так просто. В напитках оказалось сильное снотворное с наркотическим эффектом… Она не то осеклась, не то вспомнила что-то, отчего голос задрожал. Рассказчица всхлипнула и прижалась щекой к ткани, отделяющей прихожан от священника. - Я… я очнулась на столе начальника связанная, с кляпом во рту. Из одежды на мне не было ничего, кроме белья и чулков, - её речь зазвучала сбивчиво. - Тело... не то знобило, не то в жар бросало. А когда похотливая рука прошлась по животу и спустилась к бёдрам, меня накрыло возбуждение. Тяжёлое, изматывающее. Аомине вздрогнул, лихорадочно проводя рукой по волосам. Перед глазами виднелась девушка, что с дьявольской непорочностью кусала губы и изгибалась под прикосновениями. - Он коснулся меня там и тело словно молнией насквозь прошило. А потом его грязный член упёрся в губы. Рука вцепилась в волосы. Он заставлял сосать и облизывать. Делать ему приятно, а сам всё гладил меня, приговаривая: «Да, так, девочка, правильно. Попалась, птичка. Не упорхнёшь теперь никуда». - Помню, как между ног что-то зажужжало, доставляя неимоверное удовольствие и сладкую муку. Дрожащими руками он сильнее затягивал верёвки, а губы слюнявили мою горячую кожу. Он снова схватил за волосы, на сей раз поставив на четвереньки, и резко вошёл, - её голос тёк мёдом: медленно и трагично. А он бесновался по ту сторону затемнённой ткани, вздрагивая от видений, рисуемых воображением. «Чёртова баба, о чём она мне рассказывать вздумала?!» - в глубине души упрашивая бедняжку не замолкать. - Он приказал умолять его начать двигаться во мне, хлестал по ягодицам. А я… была так одурманена наркотиками, что подмахивала каждому его движению и просила о большем. Потом… потом спину обожгло болью – и уже кожаная плеть засвистела над моим телом. А меня трясло так, что даже сквозь боль и слёзы я просила не останавливаться. Наконец он со вскриком кончил, извергаясь на ягодицы. Его пот капал на спину, стекал по бедрам, а меня била мелкая дрожь. Но изнасиловать меня на столе ему показалось мало. Он уткнул меня лицом к двери, заставляя саму насаживаться на его мерзкий член, - девушка снова начала всхлипывать, судорожно сминая в пальцах салфетку. – А когда силы мои были на исходе, отвратительный насильник заставил вычищать его вонючий скользкий член - ртом. А дальше… я ничего не помню, потому что Господь смилостивился и утащил меня во тьму. Сутана липла к обливающемуся потом телу, воротник сдавливал шею. Безумно хотелось закурить. А после - бежать подальше от этой женщины, что медленно сводила с ума. Бархатным голосом, изредка прерываемым всхлипами. Дыханием, что трепетало над самым ухом. И речами, в которых словно сам Дьявол поселился, испытывая и без того непрочную волю богослужителя. - Святой отец, помогите мне, - глухо позвала девушка. Ему пришлось приложить усилия, чтобы заставить себя ответить. Голос звучал хрипло. - Почему ты сразу не пошла в полицию или не рассказала на работе? - А вы думаете, мне бы поверили? Со связями он - добропорядочный гражданин и уважаемый человек, занимающий высокий пост. И, знаете что, - она перешла на шёпот, прижимаясь губами к разделительной ткани: – Мне нравилось, как он меня имел. Насиловал грязно и жадно. Хлестая по коже, выплёвывая ругательства, обрушивая плеть на плечи. Мерзкая грешница. Порочная сука, которая притягивает к себе «клиентов», - она залилась истеричным смехом. – Перед тем, как мир уплыл во тьму, он дышал мне в лицо своим зловонным дыханием и повторял эти слова. А после – смеялся. Под сутаной священника колом стоял изнывающий член, а от шёпота девушки рвало крышу не хуже дурманящего абсента. - Я пыталась свести счёты с жизнью. Увы, не удалось. А сегодня с утра он снова звонил… И когда я поняла, что не вижу перед собой ничего, кроме тьмы, ноги сами понесли меня в храм Господень. *** Пока губы торопливо шептали молитву на повечерие, воображение рисовало картины. Смуглая ладонь скользнула по шелковой коже, опускаясь к округлым бёдрам. Разгорячённое тело изогнулось дугой, а дивный ротик захлебнулся сладким стоном. Кожа, благоухающая миндальным маслом, манила касаться, сминать, ласкать. Глаза пели, обещая блаженство апельсиновых садов. Где-то в висках кузнечным молотом гремело сердце. Святой отец боролся между своим бесом и ангелом, заставляя сознание вспоминать строчки, что годами звучали перед сном. Но шепчущий внутри змеёй голос уверял синеглазого священника, что святость – не для него. Ему же хочется, ему грезится. Ему всё так осточертело. В муках плоти святой отец ныряет под одеяло, где, стуча зубами и выдыхая проклятия, призывает спасительный сон. Но образ рыжей чертовки не оставляет его и в царстве другого бога – Морфея. В той реальности он сам подходит к ней. Ухватив за горло, жмёт к стене хрупкое тело. С забвением голодного хищника проводит языком от шеи к плечам. По груди. Девушка тяжело дышит, пепелит насильника взглядом, но всё равно прижимается в ответ. «Умоляй», - выдыхает он, погружая пальцы в мокрое влагалище. «Стони громче», - рычит на ухо, больно прикусывая мочку. Медная голова мечется по безупречной плоскости стола. Бледные ноги чудесно контрастируют со смуглыми плечами. Ему нравится. Как она хрипит под ним, упрашивает быть нежнее. Хоть на минуточку – передохнуть. А он ухмыляется и толкает свои длинные пальцы ей в рот. Близится разрядка. Но этот секс – мучение для его жертвы. Он опускается ближе, языком собирая металлический привкус с губ. Она часто дышит, корчится от боли, но всё равно притягивает его шею связанными руками. Аомине откидывает влажные пряди от шеи, больно кусает. И за секунду до восхитительно-болезненного крика девушка замечает руку с зажатой кожаной плетью.