Дом Дракона. Оковы

Четыре дракона, укрытые темнотой ночи, взмыли в небо из Драконьего Логова и, разрезая чешуйчатыми крыльями облака, полетели в сторону пролива Глотка. Их всадники умело управляли этими огромными, смертельно опасными созданиями и уверенно держались в седлах. Впереди остальных летел Вермакс — самый молодой дракон из этой четвёрки. Лететь впереди ему позволял статус его наездника, а именно наследного принца Джекейриса Велариона. Принц, которому недавно исполнилось двадцать лет, прищурившись, всматривался в темнеющую даль. Следом за ним, сохраняя дистанцию, летели Ульф Белый на Среброкрылой, Хью Молот на Вермиторе и Крапива на Овцекраде. Не хватало лишь Аддама, но у последнего было свое задание. Именно по его наводке они сейчас и летели к Глотке, где стоял флот Триархии. В письме Аддам сообщал им, что Эйгон Таргариен, возможно, скрывается на одном из кораблей. На самом деле, Рейнира и Деймон уже не раз обсуждали вопрос вражеского флота, контролировавшего их морские пути, но ввиду куда более насущных «сухопутных» проблем в лице Ормунда Хайтауэра и Эймонда Одноглазого с Кристоном Колем, предпочитали пока не трогать флот Вольных Городов. Теперь же Деймон считал, что, если была хоть маленькая вероятность того, что Эйгон все ещё жив и прячется на одном из этих Кораблей, его нужно устранить, убив тем самым двух зайцев одним выстрелом. Рейнира колебалась, но под напором мужа согласилась, особенное волнение у нее вызывала необходимость послать на это задание своего старшего сына. Джекейрис лично обучал драконьих бастардов, однако доверие черных к своим «питомцам», как за глаза их называл Деймон, было шатким. Потому отправлять бастардов на столь важное задание в одиночку было никак нельзя. Джейс был напряжён и собран, но по венам его растекалось пьянящее предвкушение битвы. То был первый раз, когда мать позволила ему лично возглавить своих подопечных и отправиться на настоящую битву. И он не собирался её подводить. Первые месяцы войны Джейс сражался наравне с остальными, однако с тех пор как они захватили столицу, он, по воле матери, боявшейся потери ещё одного сына, почти безвылазно отсиживался в Красном Замке. Понять материнские чувства было несложно, но юношеская кровь всегда бурлит сильнее спокойного течения здравого смысла. Однажды его терпению пришёл бы конец, ведь какой смысл в том, что они летают на самых могущественных существах всего Вестероса, если при этом они трусливо прячутся за стенами своих замков, пока другие льют за них кровь? Плотный туман окутывал поверхность моря, не давая разглядеть ничего за своей завесой. Однако у всадников были свои союзники — безлунная ночь надежно скрывала их приближение от врагов. Крапива, обладавшая самым острым зрением из всех, первая приметила цель. — Вижу мачты кораблей! — крикнула она. Джейс пригляделся, но по-прежнему ничего не видел. Не долго думая, он решил довериться девушке. — Снижаемся, — крикнул он. — Они не должны заметить нас раньше времени. — Скажите, Ваше Высочество, у вас уже созрел какой-нибудь план действий? — раздался голос Ульфа. Джейс тихо скрипнул зубами. Ульфа он с первого дня на дух не переносил. Его раздражало в бастарде все, начиная от идиотской причёски и заканчивая полным неумением держать свои пороки в узде. Но больше всего его выводила из себя манера этого человека к нему обращаться. «Ваше Высочество» в его устах звучало с неизменной усмешкой, ехидной и немного слащавой. Ульф будто бы не желал признавать превосходства над собой Джекейриса, за которым тенью следовало имя Стронг. Проявить открытое неуважение, а уж тем более напрямую назвать его таким же бастардом, как и они сами, он не мог — за такое его ждала неминуемая плаха, и даже дракон бы его не спас. Потому Ульф отыгрывался насмешливыми взглядами и желчно-издевательской манерой обращения, с невероятной для столь неотесанного ума, но вполне доступной для любого хитрого человека тонкостью чувствуя грань, за которой Джейс не мог его осадить, не выявив свою уязвимость. — Да, и план этот предельно прост, — Джейс выровнял Вермакса, чтобы тот запарил в нескольких метрах от поверхности воды. — Сжечь их флот дотла. — План, что надо, — Крапива одобрительно усмехнулась. — Нападем на них с четырёх сторон, чтобы сбить с толку, — продолжил Джейс. — Так что Крапива и Ульф облетят флот с северной и восточной сторон, а мы с Хью нападем с юга и запада. Всем все ясно? — Ясно! — недружным хором ответили остальные. — Сейчас будет горячо, — ухмыльнулся Хью и полетел первым. Остальные не стали терять время и разлетелись в разные стороны. Джейс оказывался ближе всего к флоту и потому напал первым. С криком он понёсся вперёд. Рев дракона разнесся на многие мили вокруг, на кораблях мгновенно поднялась тревога, но было уже поздно — Вермакс с пламенем обрушился на первый корабль. Пламя дракона подожгло паруса, мачту и палубу корабля, моряки, спасаясь от огня, прыгали в воду. Пока Вермакс поджигал один из кораблей, на него уже летел град стрел и копий с других. Джейс ловко уворачивался, маневрируя между галерами и поджигая остальные. Тут раздался вопль с задних галер, до которых Вермакс ещё не добрался. Джейс усмехнулся. Остальные, судя по крикам, тоже вступили в игру. Отрывистые приказы капитанов и их помощников, вопли матросов перекрывались оглушительным ревом драконов. Однако моряки Триархии уже имели опыт сражения с драконом, полученный во время войны на Ступенях. Девяносто кораблей Триархии отчаянно оборонялись. Стрелы, выпускаемые ими, не могли пробить жесткую чешую, однако застревали в широких, но относительно тонких перепончатых крыльях. Опасности для жизни они не представляли, но сильно затрудняли полет. Позднее, после битвы из одного только крыла Вермитора было вытащено около двух сотен стрел. Основной целью лучников был наездник, а также глаза драконов. Наездникам приходилось постоянно лавировать, отлетать вверх и вновь снижаться, чтобы не стать жертвой одной смертельной стрелы. Однако в отличии от драконьего пламени стрелы и копья моряков имели свойство заканчиваться. Вскоре большая часть кораблей полыхала, в проливе Глотка стало светло, как днем, а огонь был виден с самого Драконьего Камня. Джейс летал между кораблями, по его приказу Вермакс схватил задними лапами бушприт одного из кораблей и, развернув его, потащил прямо на соседний корабль с легкостью, с которой лошадь тащит пустую повозку. Оба корабля с треском столкнулись, первый корабль с громким треском буквально переломил бок второго, а люди на обоих кораблях попадали в море. Джейс не испытывал жалости, глядя на гибнувших людей. Снова и снова выкрикивал он «дракарис», следом за которым на головы моряков неизбежно лились красновато-оранжевые потоки пламени. А ведь когда-то Джекейрис считал себя вполне миролюбивым человеком. Вот только сейчас, вспоминая какое бесчинство учинили эти люди на Дрифтмарке и других соседних городах-островах, как безжалостно они обошлись с местными жителями, он ощущал прилив мстительного удовлетворения, а дракон внутри него довольно ревел при виде заживо сгоравших людей и требовал еще. Такова цена войны — за мнимую победу мы платим своей человечностью. Когда Вермакс пролетал мимо одного из мирийских кораблей, отчаянный моряк, сидевший на вороньем гнезде, раскрутив, словно лассо, в руках якорь-кошку, закинул его на Вермакса. Один из крючьев застрял в боку дракона между двумя чешуйками. Не заметивший того, Вермакс продолжил лететь, и тогда якорь только сильнее вонзился ему в бок. Якорная цепь, которую находчивый моряк заранее прикрутил к мачте, натянулась и под весом корабля распорола дракону бок. Вермакс оглушительно взревел, его полет резко прервался, однако дракон продолжал делать тяжелые взмахи крыльями, пытаясь вырвать из своей плоти острие. Трое остальных всадников обернулись на рев раненого дракона и в ужасе наблюдали, как потеряв высоту, Вермакс упал прямо в воду, пуская из ноздрей дым и колотя когтями по воде. Джекейрис из последних сил пытался что-то предпринять, крича приказы, но то было бесполезно. Вермакс, повинуясь приказу своего наездника, в попытке подняться в воздух, заколотил крыльями, тем самым только обрушив на себя одну из горевших галер. Кто-то крикнул приказ, и в следующие мгновения всадники бессильно наблюдали как десятки стрел устремились на дракона, прямиком на спину, где сидел прикованный цепями Джекейрис. В тот же миг Вермакс сделал еще один последний отчаянный рывок, чтобы взлететь, но упал в воду, подняв огромные волны и брызги. Когда они улеглись, ни Вермакса, ни Джекейриса на поверхности уже не было. Галера, сцепленная якорем с драконом, также ушла на дно. Ульф, Крапива и Хью взмыли повыше в небо, глядя в черные воды, поглотившие Вермакса и Джекейриса. Даже если бы Джекейрис сумел отвязать себя от седла, он бы не выжил после такого обстрела. За какие-то пару минут они потеряли своего лидера, но хуже всего было то, что они не уберегли наследного принца, и за это им придется нести ответ. Крапива очнулась первой. С нечленораздельным, диким воплем направила она Овцекрада на корабль, с которого стреляли. Остальные понеслись за ней, сея смерть. К рассвету от флота Триархии остались лишь обломки да обгоревшие тела, которые еще долго прибивало к берегам Дрифтмарка и Острого Мыса. Из девяноста кораблей лишь десяток сумел спастись и добраться до берегов Эссоса. А Крапива, Хью Молот и Ульф Белый в тот же день вернулись в Королевскую Гавань со скорбной новостью. Из них троих лишь Крапива по-настоящему скорбела по благородному и отважному принцу, вознесшему их до вершин драконов. В Королевской Гавани подняли черные флаги по Джекейрису Велариону, ушедшему в двадцать лет, однако успевшему сделать для победы своей матери больше, чем кто-либо другой. *** Родовой замок Таргариенов находился на восточном побережье Драконьего Камня, однако, пройдя вглубь острова, можно было увидеть небольшой город и множество мелких деревушек, местные жители которых считали себя вассалами Таргариенов. Для них Таргариены были больше, чем завоевателями и королями Вестероса. Для них Таргариены были хозяевами Драконьего Камня. Возможно потому для Таргариенов этот остров так много значил. Сколько бы веков они не прожили в Красном Замке, даже если бы их изгнали из Вестероса, вынудив искать пристанище на берегах Эссоса, именно Драконий Камень всегда был и будет их твердыней и чертогом. Будет домом. По улочке одной из местных деревушек шла невысокая смуглая девушка с корзинкой в руке. Длинные кудрявые волосы игривыми змейками рассыпались по плечам, и девушка то и дело сдувала особо наглые завитки, лезшие ей в глаза. Скромное, серое платье из простого хлопка красиво облегало ее тоненькую фигуру, делая ее похожей на маленькую песчаную фею. Местные провожали ее доброжелательными взглядами и приветливо улыбались ей. Она в ответ махала им рукой и интересовалась, как поживают их дети. Эта девушка была иноземкой, по смуглой коже можно было предположить, что прибыла она из Дорна. Несколько месяцев назад она приплыла на этот остров со своим мужем и деверем. Они поселились в небольшой пустующей лачуге на берегу моря. Муж ее был обычным рыбаком, каждое утро отплывая в море и почти всегда возвращаясь с хорошим уловом. Его крупную фигуру нечасто можно было заметить в городе, ибо рыбу нередко привозила его жена, ловко управляясь небольшой повозкой. Мужчина, которого звали Томми, вызывал уважение у жителей деревни, потому что рыба его всегда бывала свежей. А вот к его жене — Люси, жители привыкли не сразу. Все в ней было необычным. Ее легкий акцент, дерзкие, грубоватые шуточки, чувство юмора и даже манера торговаться были необычными. Однако и ее вскоре полюбили и даже начали шутливо называть Лулу. Что до брата Томми, то его и вовсе никто не видел. Томми говорил, что брат его тяжело болен и почти не может вставать с постели, а чужие люди вызывают у него приступы паники. Гостеприимные жители приняли сей факт во внимание и более не тревожили рыбака и его веселую жену расспросами. Лулу прошла по улочке, купила у местной торговки хлеба и пустилась вниз по тропинке к своему дому. Жили они в отдаленном и уединенном местечке, скрытом от посторонних глаз. Когда их об этом спрашивали, они отвечали, что только там им удалось найти единственную более-менее пригодную для жилья лачугу, да и рыбачить удобнее вдалеке от населенных мест, где есть много рыбы. Настоящую же причину они не раскрывали никому. Лулу уже привыкла к мрачному и унылому климату острова, к частым дождям и ветрам, как и свыклась с мыслью, что зима тут наступает раньше и бывает суровее, чем в местах, к которым она привыкла. В этот день дул особенно холодный северный ветер, и девушка, кутаясь в тонкую шаль, быстро шла к дому. Путь ее лежал через небольшой кедровый лес, пройдя который, она вышла к морю. Приблизившись к берегу, она ненадолго остановилась у самой кромки воды и некоторое время с наслаждением вдыхала морской воздух. Если и было что-то, что ей здесь нравилось, так это близость моря. Наконец, вздохнув, она направилась к неприметному домику, стоявшему поодаль. Это было одноэтажное деревянное сооружение с покосившейся крышей, скрипящей дверью и с поломанными ставнями. Внутри дома было всего три комнаты и одна кухня, в которой едва могло поместиться четыре человека. — Я вернулась! — крикнула она, переступив порог кухни. Навстречу ей, вытирая грязные руки полотенцем, вышел широкоплечий мужчина средних лет. Посмотрев на нее, он вопросительно покосился на ее корзинку. — Ты не купила мяса? — Пошел бы ты сам купил мяса на те копейки, что дал мне, — невинно отозвалась девушка. — Если хочешь мяса, иди и добудь побольше рыбы. — Слушай сюда, любительница жаловаться, — недовольно нахмурился мужчина, — это я ловлю рыбу и рублю дрова, за счет которых мы и живем. А какой от тебя толк? Ты даже готовить толком не умеешь. — Ладно, успокойся, великан, — торопливо пошла на попятную девушка, как только речь зашла о её кулинарных талантах. — Я просто сказала, что денег на мясо у нас нет. Зато я накупила хлеба, смотри, какой свежий! Она ткнула им в нос мужчине, ожидая, видимо, что запах выпечки его смягчит. Но тот продолжал сверлить ее глазами, пока позади не послышались шаги. — Разорались… Вас двоих на минуту нельзя оставить одних, чтобы вы не перегрызли друг другу глотки. — Недовольный голос заставил мужчину тут же почтительно отойти, пропуская говорившего вперед. А вошедший человек выглядел намного лет моложе него. И все же красивым его не назвал бы никто. Длинные белые волосы были зачесаны назад и собраны в небрежный хвост. На левой половине его лица красовался красноватый ожог, начинавшийся от корней волос на лбу и заканчивавшийся на середине щеки. Кожа на том месте была немного бугристой и неравномерной. Скромный крестьянский кафтан скрывал похожие ожоги на шее, левой стороне груди и руке. А точнее обрубке руки, ибо левая кисть и две трети предплечья мужчины отсутствовали. Оглядев девушку, он остановил взгляд на буханке хлеба в ее руках, и странная улыбка коснулась его лица, отчего кожа под ожогом пошла складками. — Я погляжу, Уотерс, Эшара сегодня не с пустыми руками. — Я не просто не с пустыми руками. Я услышала такие новости в деревне, вы ни за что не поверите! — глаза девушки взволнованно горели. — Посвяти же нас в эти важные сплетни, мартышка, — Эйгон опустился на стул. — Какую девицу в этот раз обнаружили с пастухом на сеновале? Эшара оскорбленно выпятила подбородок, ну право, можно подумать, она им только сплетни и приносит! Да если бы не она, они бы умерли от скуки в первую же неделю. — Это не какая-то там сплетня. Говорят, вчера ночью в проливе Глотка произошло сражение. Четыре дракона напали на флотилию Триархии. Они уничтожили весь флот. Говорят, корабли Триархии полыхали так ярко, что их можно было увидеть даже из замка. Теперь пролив Глотку контролирует принцесса Рейнира. Но есть и хорошая новость. Эйгон и Уотерс изумленно переглянулись. Веселой расслабленности как не бывало. Нахмурившись, Эйгон посмотрел на Эшару. — Какая же хорошая новость? — Принц Джекейрис вместе со своим драконом погибли во время этого сражения. Глаза Эйгона расширились. — Ты уверена? Ты точно не ошиблась? — он даже чуть привстал со стула. — Нет, я точно слышала, — ответила Эшара, нарезая хлеб. — Его дракон тоже погиб в сражении. — Ваше Величество, флот Триархии, безусловно, большая потеря для нас, но смерть принца Джекейриса… Негромкий смех прервал его. Эйгон, запрокинув голову, расхохотался во весь голос. С минуту он не мог успокоиться, вытирая навернувшиеся на глаза слезы, пока хохот не превратился в хихиканье. Все это время Эшара и Уотерс наблюдали за своим королем, не зная, как реагировать. Они уже достаточно изучили короля, чтобы знать, что смех или улыбка в его исполнении далеко не всегда означает веселье. Отсмеявшись, Эйгон хлопнул себя по колену. — Что скажешь, Уотерс, смерть Джейса склонила чашу весов в нашу сторону? Или после поражения на севере, нас уже ничего не спасет? — Ваше Величество, — проговорил рыцарь, — не смерть принца, но потеря дракона несколько уравнивает наши шансы. Теперь принцесса Рейнира не скоро придет в себя, и это даст нам возможность нанести еще один удар. — Нам, — прошептал Эйгон тихо, а потом неспешно встал. — Мне нужно прогуляться. Эйгон вышел из комнаты, а затем и из дома. Между Эшарой и Уотерсом тем временем произошел безмолвный диалог, во время которого рыцарь указывал пальцем сначала на девушку, потом на дверь, а та в ответ качала головой, упрямо скрестив руки на груди. Уотерс погрозил ей кулаком, но Эшара лишь скорчила презрительную рожу, говорившую, что она думает о его угрозах, и пошла к себе в комнату, у самых дверей прошептав: «ему нужно время». Рыцарь не понял ничего, но предпочёл положиться в этом деле на дорнийку, которая с некоторых пор куда лучше него ладила с королём. Эшара собиралась поговорить с королём, но чуть позже, ибо ей было известно, что бывают моменты, когда того лучше оставить наедине с собой. За месяцы, проживания с ним под одной крышей она неплохо изучила Эйгона, но до сих пор иногда затруднялась предугадать его реакцию или понять, что творилось в его душе. Например, сейчас он был рад смерти племянника, или новость эта по неведомой причине его расстроила? В одном Эшара убедилась: Эйгон Таргариен был неизученным морем, которое позволяет людям видеть лишь малую часть своей души. Люди наивно полагали, что знали его, но не представляли сколько тайн сокрыто в его глубинах. И Эшара с любопытством ребёнка ныряла в эти воды, с каждым разом погружаясь все глубже и глубже, не подозревая, что однажды могла не вынырнуть. Ей далеко не сразу удалось найти общий язык с королем. Первые дни Эйгон только и делал, что ныл, сквернословил, требовал вина и ругался на нее и Уотерса. И если последний переносил отвратительный характер своего монарха с истинно рыцарской выдержкой, то Эшара подобным долготерпением похвастаться не могла. Она перечила и огрызалась, сквернословила в ответ и отказывалась выполнять особенно вздорные приказы короля. Уотерс злорадно ждал, когда Эйгон прикажет выпороть или и вовсе придушить бесполезную помощницу (по его объективному мнению, она не умела или виртуозно притворялась, что не умеет ничего из того, что должна делать уважающая себя служанка), но король его удивил. Дерзость дорнийки приводила Эйгона в полнейшее замешательство, а простой расчет показал, что он, король, находится в зависимом положении от той, кто обрабатывает его раны, стирает и готовит ему, пусть он и сомневался временами в съедобности её стряпни. В итоге, сколь бы громко Эйгон не ругался, последнее слово всегда оставалось за девушкой. После нескольких недель и неудачных попыток воззвать к голосу дорнийской совести — которой, очевидно, не существовало — Эйгон признал поражение по всем фронтам, в том числе и в том, что вино или эль он теперь сможет видеть только в своих снах. Ближе к закату она решила, что дала королю достаточно времени для одиночества и теперь пришла пора осчастливить его своим обществом. Она знала, где его искать, потому выйдя из дома, уверенно поднялась по склону холма, откуда открывался вид на замок. Эйгон сидел там, согнув колени и положив на них локти, и немигающим взглядом глядел на чёрный силуэт пугающего замка. Когда она впервые обнаружила его здесь, никак не могла понять, что значило это выражение, с которым он взирал на родовой замок своей семьи. То ли тоска, то ли ненависть и презрение. Эшара и сейчас не была уверена, что знает ответ на этот вопрос. Подойдя ближе, она накинула ему на плечи тонкий плед и расположилась рядом на траве. Эйгон хмыкнул. — Ждёшь благодарности, мартышка? — Для начала было бы неплохо перестать меня так называть, — беззлобно ответила она, зная заранее, какой получит ответ. — Я люблю называть вещи своими именами. — Вам никогда не говорили, что вы невыносимый, несносный… самодур? — поинтересовалась она с таким выражением, словно и правда желала знать ответ. — Право, мартышка, я узнаю о себе много нового, общаясь с тобой. Эшара вздохнула. За время, проведённое на этом острове, она научилась не обращать внимание на его непробиваемую иронию. — Вас расстроила весть о гибели племянника? — после непродолжительного молчания предположила она. — Мимо. — Потеря флота? — Пока прохладно. — Не хотите говорить, и не надо, — Эшара надула губы. — Я бы хотел, чтобы ты угадала, — проговорил Эйгон, и неожиданно в его голосе почувствовалась мягкость. Эшара задумалась, как и он, разглядывая очертания замка, что начали терять свою чёткость в наступивших сумерках. Она вспомнила его слова, сказанные утром, и его лишенный веселья смех. — Вас расстраивает, что вы ничего не можете сделать для победы. Не можете помочь своей семье. — Она не спрашивала, отчего-то уверенная, что все правильно поняла. И его молчание было красноречивее слов. — Дело не в том, что я не могу им помочь, а в том, что я не помогаю, — наконец, произнёс он, вызвав её недоуменный взгляд. — Я уже достаточно окреп, чтобы отправиться в путь и присоединиться к своим братьям. Но я почему-то все ещё здесь. Доблестный и достославный Эйгон Второй своего имени, — насмешливо продекламировал он. — Вы ошибаетесь, — помолчав, возразила Эшара. — У вас нет дракона. Что вы можете сделать, лишившись дракона? Ничего. Но пока вы живы, у ваших подданных есть надежда, а если вы погибнете, за что они будут сражаться тогда? Эйгон скосил на неё взгляд, но быстро отвернулся, когда она к нему повернулась. Эшара подобрала единственные правильные слова, но они были недостаточно сильны, чтобы быть убедительными. — Вы уже доказали свою доблесть в сражении с принцессой Рейнис, — прошептала Эшара. — Ты права, — скривил губы Эйгон. — Этот бой сделал меня таким же красивым внешне, как и внутри. Эшара прикусила губу. Она сидела справа от него и не видела уродливых шрамов на его лице. Но она успела к ним привыкнуть, и потому порой даже не замечала их. Ему уже давно не нужны были мази и повязки, его раны зажили, но непроизвольно она ощущала ответственность за них. То, что другие назвали бы уродством, ей таковым не виделось. — Не знаю, о чем вы толкуете, Ваше Величество, — бодро ответила она, снова отворачиваясь к замку, — но я считаю, что в глубине души вы хороший человек. Её слова заставили остывшее сердце Эйгона Таргариена забиться чаще. Может, причина была в их искренности, или том, что говорившая их не умела лгать. Но столь трогательная вера в него смутила Эйгона. Последнее время он много размышлял. Собственно говоря, на этом острове, где он скрывался от всех и вся, где нечем было заняться, размышления и самокопание стали его любимой рутиной. Эйгон презирал себя. Вспоминая свои кутежи на Шелковой Улице, отвратительное времяпровождение на Блошином Конце, свой пьяный угар, в котором он готов был насильно овладеть любой девицей, попавшейся под руку, свое полное безразличие к материнским проблемам, к сестре и собственным детям, он испытывал такое всепоглощающее отвращение к себе, что порой с трудом сдерживался от желания спрыгнуть с утеса. И лишь мысль, что его смерть никому не облегчит жизнь, останавливала его. Его мать пожертвовала собой, спасая его. Потому Эйгон теперь справедливо полагал, что жизнь эта ему уже не принадлежит. Сейчас Эйгон многое бы отдал, чтобы иметь возможность вернуться вспять. О, он бы многое изменил в своей короткой жизни. Для начала он хоть раз взял бы на руки своих детей… Весть о смерти Мейлора дошла до Драконьего Камня с лёгким запозданием. Но он очень хорошо запомнил тот день, когда Эшара вернулась из деревни, бледная, с дрожащими губами и полными слез глазами. А потом, едва взглянув на него, разрыдалась у него на плече. Они тогда не на шутку перепугались, решив, что кто-то причинил ей вред. Но когда дорнийка, заикаясь и срываясь на слезы, сообщила страшные подробности смерти его сына, внутри Эйгона оборвалась ещё одна нить. Нить, связывавшая его с милосердием, гуманностью и прощением. А презрение к самому себе только укрепилось в душе. Эйгон незаметно покосился на девушку, сидевшую рядом. Она была странной, непохожей ни на одну из тех девиц, с которыми ему приходилось иметь дело раньше. Если говорить совсем откровенно, она по некой причине отождествлялась от остальных представительниц своего пола. В его сознании она всегда стояла особняком. Эшара не была ни наивной, ни глупой, хотя периодически для собственной выгоды изображала дурочку. Ей было известно все о человеческих пороках и жестокости. Порой, когда ей казалось, что никто не видит, она всматривалась вдаль так, словно видела нечто, недоступное ему. Эйгону было любопытно, но немного страшно спрашивать, откуда у восемнадцатилетней девушки такой взгляд — печальный и умудренный. И тем не менее, ее сердце не успело очерстветь, а душа — наполниться тьмой. Он хорошо помнил, как в первые дни она усердно ухаживала за ним, обрабатывала и перевязывала его руку, мазала целебные мази на ожоги. И как ни разу не поморщилась, глядя на его увечья. Она вела себя с ним так легко и естественно, что ему до зуда хотелось спросить, неужели она не слышала слухов о нем? Неужели её не отвращает один лишь его вид? Хотел спросить и до дрожи боялся услышать ответ. А сейчас она и вовсе умудрилась назвать его «хорошим человеком». Кому скажешь, не поверят. Заметив, что она дрожит, он, стянув с плеча плед, неуклюже, одной рукой набросил его ей на плечи. Её благодарный взгляд смутил его ещё больше. Они просидели так ещё немного, погруженные каждый в свои невесёлые мысли. — Нам пора возвращаться, пока Уотерс не отправился на наши поиски, — нехотя проговорил он, потому что молчать в компании дорнийки было приятно. Эшара кивнула, и они, встав с земли, молчаливо направились к дому. В голову Эйгону прокралась мысль, что может быть… только возможно, что он не такой уж и конченый человек, раз такое светлое существо смогло увидеть в нем подобие света? *** Осень в Речных землях всегда наступала осторожно и неуверенно, словно девушка, попавшая на свой первый в жизни бал. Анна очень любила эту пору, любила эту пугливую поступь осени, то, как ласково касаясь всего зелёного, она окрашивала мир в жёлто-красные оттенки. Ей нравилась утренняя прохлада и лёгкий туман, ложившийся после блестящей росой на траву. Очень скоро, через месяц другой листья начнут опадать с деревьев, красиво кружась в медленном танце. А после они укроют землю прекрасным, хрустящим под ногами ковром. Так приходила осень, эта печальная, трогательная девица. Но пока лето уступало свои позиции нехотя, неторопливо раскачиваясь, словно пожилая матрона. И все же эта пора была для неё самой печальной. Люди, умеющие глубоко и тонко чувствовать, в такую пору становятся необъяснимо грустными и молчаливыми. Анна повидала за свою жизнь не много зим, но каждый раз, когда наступала осень, она старалась уловить каждый её переменчивый миг. В то утро она задумчиво смотрела в окно, выходившее на север, и думала о том, закончится ли война до наступления зимы, когда дверь позади неё рывком распахнулась, вызвав сквозняк и всколыхнув тонкие занавески. Обернувшись, Анна увидела бледную Рейну, с выпученными глазами смотревшую на неё. И все сразу стало ясно, ещё до того, как та открыла рот. — Эймонд… — прошептала Рейна, — он летит сюда. Скоро он будет здесь. Аддам… Аддам собирается оборонять замок. Противоречивые чувства захлестнули Анну в тот миг. Совсем скоро она увидит Эймонда. Почти девять месяцев прошло с тех пор, как они виделись последний раз. Анна тосковала и ненавидела себя за эту тоску. Она мечтала увидеть его и боялась того, что увидит в его глазах. Боялась того, как её сердце уже сейчас при мысли о скорой встрече начинало взволнованно трепыхаться в груди. Как мотылек, тянулась она к его огню, зная заранее, что ей суждено в нем сгореть. Подняв взгляд на Рейну, ей стало стыдно. Эта юная, невинная девушка сейчас боится за жизнь своего возлюбленного. Анна попыталась поставить себя на её место. Какого это понимать, что в грядущей битве тот, кого ты любишь скорее всего не выживет? Чувство было таким ужасным, будто кто-то вытащил твои легкие из груди и опустил в ледяную воду. — Рейна, дыши, — произнесла Анна, подойдя ближе и взяв ту за плечи. — Как скоро он будет здесь? — Меньше, чем через час, — выдавила Рейна. — Так сказал один из рыцарей Аддаму. Ее глаза наполнились слезами, которые она сдерживала в присутствии Аддама. Они завтракали, когда рыцарь, чьего имени она даже не помнила, влетел в комнату и выпалил, что Эймонд Таргариен идёт сюда. Аддам тогда повёл себя чрезвычайно хладнокровно. Аккуратно вытерев губы салфеткой, он задал тот же вопрос, что и Анна. А потом приказал рыцарю готовить замок к обороне. Хотя о какой обороне могла идти речь, если у них было не больше пары сотен людей и никакой защиты от древнего, гигантского дракона. Морской дым был взрослым и крупным драконом, но в том, что Вхагар намного сильнее него, не сомневался никто. Рейна в последний раз отчаянно попыталась убедить его покинуть замок. Она говорила, что не сможет жить без него, что ему не нужно умирать, что они могут сбежать, сбежать насовсем, подальше от этой войны, и быть счастливы. Рейна не задумывалась о том, что сбежать означало обречь на смерть ту самую пару сотен людей, которых он с собой привел, ведь в отличие от дракона и его всадника, они не успели бы покинуть замок. И в какой-то миг, ей показалось, что в его глазах что-то блеснуло. На один короткий миг ей подумалось, что он согласится. Но миг этот был утерян, потому что уже в следующую секунду он тяжело вздохнул и сказал, что она не захочет жить с трусом. Но Рейна смогла бы. Ей было все равно, трус он или храбрец, главное, чтобы он был жив. Правда была в том, что Аддам сам не захотел бы жить, глядя в зеркало и видя перед собой человека, сбежавшего в решающий момент. Тогда Рейна неимоверными усилиями сдержала себя, чтобы не расплакаться и, как только Аддам ушёл, бросилась в комнату к Анне. Почему к ней? Потому что это странная девушка, стоявшая по ту сторону баррикады, не вызывала в ней ненависти. Напротив, она вызывала странное, лишенное логики чувство доверия. С горечью Рейна подумала, что не будь войны, они могли бы даже подружиться. — Что же теперь будет? — в отчаянии пробормотала Рейна, но посмотрев на Анну с удивлением увидела, что та сосредоточенно хмурится, о чем-то размышляя. — Отведи меня к Аддаму, — наконец, уверенно произнесла Анна. — Возможно, мне удастся его убедить. Рейна изумленно смотрела на Анну, не понимая, зачем та это делает. Они, две девушки, одиноко стояли в комнате, освещенной тусклыми лучами утреннего солнца, пробивавшимися сквозь занавески, посреди войны и пытались предотвратить битву драконов. Анне не было дела до Аддама Велариона. Он был благороден и смел, и при иных обстоятельствах непременно вызвал бы её расположение, но война сделала Анну жестче и циничнее, вытащив наружу ее подавленный эгоизм. Возможно, он не отдавал приказа убить Руперта, возможно, он не стал бы убивать Марко, но этого Анна не могла знать наверняка. Зато одно она знала наверняка, что, каким бы он ни был человеком, он, не колеблясь ни минуты, убил бы её мужа, будь у него на то силы. Но Рейна… Рейна вызывала у неё чувство, схожее с сестринским инстинктом, с желанием уберечь. И только ради этой девушки Анна готова была попытаться поступиться здоровым эгоизмом и отговорить Аддама от самоубийства. А в том, что Эймонд легко одолеет Велариона, сразись они один на один, она не сомневалась. Некоторое время Рейна вглядывалась в спокойные, в отличие от собственных, черты Анны, что-то про себя решая, а потом отрывисто кивнула. Повернувшись, она спешно направилась к выходу, Анна последовала за ней. Попадавшиеся им редкие рыцари провожали двух принцесс удивленными взглядами, кто-то даже попытался остановить их, но Рейна, в которой пробудилась кровь Деймона, не иначе, награждала их таким убийственным взглядом, что те тут же умолкали. Пройдя несколько коридоров, они оказались перед комнатами, которые занял Аддам. Коротко постучав, они вошли внутрь. Аддам в это время сосредоточенно надевал на себя доспехи поверх кольчуги. Подняв голову, он увидел их отражение в зеркале и так и замер. — Что она здесь делает? — воскликнул он, круто развернувшись. — Аддам, послушай… — Я здесь, чтобы воззвать к вашему голосу разума, сир. Если таковый, конечно, имеется, — прохладно отозвалась Анна. Аддам неприязненно посмотрел на неё в ответ. На его бледном лице Анна увидела то, что, в силу своей неопытности, не заметила Рейна — страх. Тщательно скрываемый, но все же проступавший сквозь суженные зрачки страх. Анна тихо попросила Рейну оставить их наедине ненадолго, и, поколебавшись, Рейна подчинилась. Когда за ней закрылась дверь, Анна сделала пару шагов к Аддаму. — Передо мной вам не нужно притворяться, сир Аддам. Я не ваша возлюбленная и не один из ваших рыцарей, — проговорила она. — Вам нечего стыдиться. Страх смерти говорит лишь о том, что вы хотите жить. А хотеть жить — не зазорно. Намного страшнее, когда человек не боится смерти, ибо это значит, что в душе он уже мёртв. Аддам слушал молча, не перебивая. Когда она замолчала, он отвернулся к зеркалу, уголки его губ безвольно опустились, словно их хозяина покинули силы притворяться. — Что вы можете об этом знать? — хмуро спросил он. — Можете мне поверить, я встречала людей — бесстрашных людей — которые бросались в самую гущу битв, но не потому что мечтали о подвигах. А потому что это был единственный способ почувствовать себя живым. Это было правда. Анна замечала порой в глазах некоторых людей этот странный, пугающий блеск, будто в потемках их разума поселился демон, шепчущий им о смерти. Такой блеск она видела в глазах Эйгона, незадолго до того, как он отправился на битву с Рейнис. Тогда Анна была ещё недостаточно опытна, чтобы понять, что это значит. Сейчас, глядя в глаза Аддама, она этого блеска не замечала, и это давало надежду, что ей удастся его убедить. — Мне… нечего вам сказать, миледи, — убитым голосом произнёс он, немного опустив голову. — Вы правы, я не хочу умирать, но и жить с клеймом труса я тоже не желаю. — Кто вам сказал, что сдав крепость сейчас, вы будете жить с клеймом труса? — мягко спросила Анна, сложив руки перед собой. — Есть разница между трусостью и умом. Трус сбежит, предав друзей, передав интересы своей стороны. Но умный человек всегда знает, когда нужно отступить, если отступление не ударит по его позициям или позициям его союзников, — она сделала паузу, чтобы позволить мысли дойти до его разума. — Отступив сейчас, вы ничего не потеряете. Эта крепость не важна для победы, иначе Деймон приказал бы вам костьми её защищать. — Сейчас уже слишком поздно что-то менять, — чуть повысил голос Аддам. — Мне стоило уходить раньше, но сейчас я уже не успею. Точнее, я-то успею, но вот люди, которые остались в этом замке по моей прихоти, станут кормом для разъяренного дракона. Я не имею права так поступать. Нужно уметь нести ответственность за свои действия. Слушая его, Анна не могла заставить себя не испытывать восхищение и уважение к этому молодому человеку, в котором было больше благородства, чем в ином законнорожденном лорде. Ею овладело желание удержать этого человека у края смерти, вырвав из лап Неведомого. Желание это не имело ничего общего с жалостью к Рейне. Просто смелые люди умеют ценить бесстрашие даже своих врагов. — Вы сослужите дурную службу своей королеве, похоронив ее дракона, когда могли его спасти, — проговорила она, прекрасно понимая, что сама оказывает скверную услугу своему мужу. Но ведь сохранять лояльность к достойным врагам во время войны намного сложнее, чем мерить всех одним мерилом, не так ли? — Вы — мой враг, ваш муж — мой враг, — Аддам подозрительно посмотрел на неё. — Зачем вы это делаете? — Я в первую очередь женщина, — улыбнулась Анна, — и я делаю это не для вас, а для той, что сейчас стоит за дверью и молит богов, чтобы вы выбрали её. Аддам молчал. Анна — тоже. Она сделала все, что было в её силах, теперь выбор был за ним. Но, по крайней мере, ей удалось пробиться сквозь его заносчивую непоколебимость. Секунды текли, и неизвестно какое решение принял бы Аддам, если бы из-за двери не раздалось громкое: — Сир, все готово. Все ждут вас. Дзинь. Чаша весов склонилась, окончательно предрекая судьбу Аддама Велариона. Анна выдохнула, видя, что колебание и сомнения исчезли из его глаз. «Все ждут вас» — такие простые и так много значащие слова. Особенно для человека, вроде Аддама из Халла, рожденного бастардом, не нужным никому, и ставшего рыцарем и наследником своего отца. Анна аккуратно прикрыла за собой дверь, выходя. К ней тут же подлетела Рейна, взволнованно глядя на неё, но Анна молча покачала головой. Надежда, мелькнувшая было в глазах у Таргариен, исчезла. — Пойдём, — потерянно произнесла она. Анна направилась следом за Рейной, пытаясь придумать что-нибудь успокаивающее. Но слова не шли, да и был ли в них толк, когда победа одной неминуемо означает поражение для другой. Через пару поворотов они должны были свернуть налево, ведь, как предполагала Анна, Рейна должна была вести её в спальню, откуда они вышли. Но неожиданно Рейна повернула в противоположную сторону. Анна, решив, что девушка в расстроенных чувствах задумалась или перепутала дорогу, аккуратно позвала её. Однако Рейна продолжала упорно идти в заданном направлении, словно не слыша её. Подумав, Анна рассудила, что иного выхода для неё все равно нет, и пошла следом за белокурой девушкой. Когда они подошли к лестнице, ведущей на самую высокую площадку замка, Анна поняла, почему они пришли именно сюда. Рейна хотела воочию следить за ходом предстоящей битвы. По периметру расположились лучники, сосредоточенно вглядываясь вдаль. Погода была пасмурной, небо заволокли тяжёлые грозовые тучи, из-за которых выглядывал бледный диск солнца. Казалось, вот-вот должна разразиться гроза, пролившись на землю проливным дождём. Но как бы напряженно человек не вглядывался в небо, молния всегда появляется неожиданно, и вслед за раскатами грома, подобным реву разбуженного дракона, ему предстоит промокнуть до нитки, ибо невозможно, пройдя через грозу, остаться прежним. Мужчины, собравшиеся тут, оглядывали их с непроницаемыми лицами, но ничего не говорили. Если две принцессы желают следить за ходом битвы, рискуя жизнями, не им их отсылать. Пусть об этом заботится сир Веларион. Анна осмотрела людей в доспехах. Около двух сотен людей, среди которых были лучники и мечники с копьями, стояли наготове. Что такое две сотни для Вхагар, однако воспоминания о её ранении после Штормового Предела были ещё свежи. Если в битве с Морским Дымом она ослабнет достаточно, чтобы подставиться, то эти лучники могут представить ей угрозу. Не говоря уже о том, что достаточно лишь одного меткого стрелка, чтобы убить наездника верхом на драконе. Рейна, не спускавшая с неё глаз, невесело хмыкнула, привлекая её внимание. — Что, беспокоишься о своём муже? — спросила она, устремляя взор вдаль. — Не буду спорить, ваши лучники, могут представлять опасность, — не стала отрицать Анна. — Однако я уверена, что Эймонд будет не один. Рейна согласно кивнула. Помолчав недолго, она вновь заговорила. — Я знаю, чего ты желаешь. Ты желаешь, чтобы все эти люди, в том числе и Аддам, погибли сегодня. — При этих словах стоявший к ним ближе остальных молодой оруженосец нервно дернулся. — И я не могу тебя винить. Потому что я желаю того же для твоего мужа. Рейна на мгновение умолкла, ожидая, что Анна что-то скажет в ответ, но та лишь плотнее сжала губы. — И все же я благодарна тебе за то, что ты хотя бы попыталась это предотвратить, — закончила Рейна, поняв, что ответа не дождётся. Анна чуть приподняла бровь, и искоса взглянула на Рейну. То был первый раз, когда дочь Деймона благодарила её. Рейна все так же смотрела вперёд. Она была бледна, глаза под тяжелыми веками воспалились, но слез больше не было. Анна прищурилась, пытаясь понять, что изменилось в лице девушки. Необычное спокойствие, которого на нем не было с самого первого дня их встречи здесь, было теперь написано на её лице. Даже тембр её голоса был иным. — Мне жаль, что все так вышло, — не меняя выражения лица, продолжила Рейна. — Не будь войны, если бы все сложилось иначе, мы бы могли стать неплохими подругами. Но жизнь никогда не спрашивает нашего мнения, когда тасует карты. — Мне тоже жаль, — ответила Анна, глядя на собеседницу, — однако ты права, сегодня победитель будет только один. Я сделала все, что могла, чтобы этого избежать. Но раз уж так вышло… я надеюсь, что победа будет за Эймондом. Рейна вновь равнодушно кивнула. Что-то в ней неимоверно смущало Анну, однако задумываться об этом долго не пришлось. Один из лучников первым заметил маленькую точку в небе и закричал. Всё сразу же всполошились. Капитан тут же отдал лучникам приказ быть готовыми. Это означало, что они должны были нанизать стрелы на лук, но пока не натягивать тетивы. Тот же капитан стремительно подошёл к ним, вполголоса сказав, что находиться здесь более небезопасно, и, если леди желают, они могут наблюдать за битвой из нижней террасы. Рейна послушно поблагодарила капитана и потянула Анну за собой. К нижней террасе они шли почти бегом. На пути им встречались служанки, испуганно бежавшие предположительно в подвал. Ни одна из них не окликнула госпожу, не попыталась её остановить. В такие моменты проявляются самые глубинные человеческие качества, вроде преданности или инстинкта самосохранения. Нижняя терраса представляла собой в действительности довольно широкий балкон квадратной формы, на котором при желании могло уместиться человек сорок. К тому времени, как они сюда пришли, начал мелко накрапывать дождь. Обе девушки, не сговариваясь, побежали к каменной балюстраде. Маленькая точка теперь превратилась в крупную тень, которая неумолимо летела в их сторону. Приглядевшись, Анна увидела, скачущее следом большое количество всадников. Это её чуть успокоило, значит, Эймонду хватило ума не лезть в одиночку в битву. Напряжение нарастало с каждой минутой, отчего невозможно было сказать, сколько прошло времени прежде, чем Вхагар приблизилась, то ли несколько минут, то ли пара мгновений. Но когда Вхагар была уже настолько близко, что можно было легко разглядеть сидящего на её спине всадника, над девушками пролетела быстрая тень. Вскинув головы, они увидели Морского дыма, взлетевшего навстречу врагам. Рейна вцепилась в край балюстрады, её глаза неотрывно следили за драконом с серебристо-серой чешуей. А Анна не сводила глаз с Эймонда. Он был далеко, и она не могла быть уверена, видит ли он её. Но само его нахождение здесь заставляло её сердце предательски учащаться. Некоторое время два дракона — один крупный и старый, другой молодой и помельче — зависли в воздухе друг напротив друга. Создавалось впечатление, что они вели беседу. К тому моменту отряд Эймонда из трех сотен человек успел подойти и теперь стоял на достаточном расстоянии, чтобы при необходимости напасть. Внезапно Эймонд, смотревшей на Велариона, резко повернул голову, и Анна готова была поклясться, что он посмотрел прямо на неё. Не потому что она видела, куда устремлен его взгляд, просто по телу пробежали сотни мурашек, сосредотачиваясь где-то на затылке. После этого оба дракона разлетелись каждый к своему отряду. Аддам подлетел к верхней площадке, крикнул своим солдатам приказ, который слово в слово услышали и Анна с Рейной, стоявшие внизу. — Сражаться будут только драконы, — крикнул Аддам из Халла. — Отряд того, кто проиграет, должен будет сложить оружие и сдаться, после чего им позволят уйти. Принцессы Рейна и Анна при любом исходе будут неприкосновенны. Таковы были мои условия. Но вы при любых обстоятельствах не должны терять бдительность. Одноглазый может не сдержать слово. Откройте ворота, чтобы они видели, что мы не обманем. Это их условие. Изумленные солдаты невольно переглядывались. Слова Аддама могли означать лишь одно: он выторговал жизнь своих людей. Странным было то, что Эймонд согласился на подобное условие, но Анна не сомневалась в том, что он просто уверен в своей победе. Эймонд никогда не вступал в игру, если была хотя бы маленькая вероятность поражения. Где-то вдалеке вспышка молнии разрезала небо, и через несколько секунд запоздало грянул гром. Мелкий дождь постепенно усилился. Анна взглянула на Рейну. Та, не моргая, глядела на Вхагар, и в глазах у неё пылала лютая ненависть. Вхагар тем временем взмыла обратно в небо и с громким рыком понеслась прямо на них. Но не успела она долететь до замка, как Морской дым бросился ей на таран. Раздался оглушительный треск двух столкнувшихся драконов. Анне впервые доводилось наблюдать подобное зрелище. Оно было ужасающе и в то же время прекрасно в своей дикой и необузданной красоте. Впрочем, сейчас ей было не до красоты происходящего. Она, широко раскрыв глаза и не замечая, как вся её одежда медленно намокала, следила за ходом битвы. Слева от неё также внимательно за происходящим наблюдала Рейна. Морской дым сражался яростно. У него был опыт битвы на Ступенях, и сейчас он ловко уворачивался от клыков и когтей Вхагар, умудряясь самому нападать на неё. Молниеносно облетая ее крупное туловище, он вылетал с неожиданной стороны, выплевывая огонь на нее, но не рискуя продлетать в опасной близости от ее клыков и когтей. Анна сощурилась. Она знала, что левый глаз Вхагар ослеплен, но враги об этом были не в курсе. И тем не менее Морской дым все чаще заходил слева, словно бы зная, что там было её слепое пятно. Невооружённым глазом было видно, как Вхагар становилось сложно отбивать атаки с этой стороны. А ещё хвост Вхагар двигался чуть неловко, слегка замедленно. Та молния так и не прошла для неё бесследно. Но было кое-что ещё. Анна пригляделась внимательнее. По какой-то причине Вхагар будто бы сдерживалась, а когда Морской дым когтями лишь очертил ее левое крыло, та утробно зарычала. Анна вздрогнула. Вхагар была ранена. Анна с трудом удержалась, чтобы не прикрыть руками рот. Эймонд заставил раненую Вхагар лететь сюда и сражаться, чтобы вытащить её отсюда. И это могло стоить им обоим жизни. Сколько это продолжалось, Анна не знала. Однако в итоге опыт и хитрость взяли свое. Уловив момент, когда противник отвлёкся, Вхагар, крутанувшись, впилась клыками дракону в горло. Морской дым страшно зарычал и попытался оттолкнуть от себя дракониху, но безуспешно. Вхагар оттолкнула от себя противника, и Морской Дым начал падать, стремительно приближаясь к земле. Слева от Анны судорожно всхлипнула Рейна. Аддам начал торопливо расстегивать ремни, поняв, что Морского Дыма уже не спасти, а сам он рискует остаться придавленным под драконом. Когда до земли оставалось совсем немного, он, раскрутившись на цепях, спрыгнул вбок и каким-то чудом не оказался задавлен уже мертвым драконом. Рейна, не сдержавшись, громко вскрикнула, и Анна не могла её за это винить. Наблюдать такое, когда главным действующим лицом является дорогой тебе человек, было непросто. Однако Аддам отполз от места падения и, с трудом, покачиваясь, поднялся на ноги. Метрах в десяти от него приземлилась Вхагар. Теперь все ждали только одного: когда Эймонд удержавшийся на спине дракона, отдаст приказ убить Аддама. Но Эймонд не торопился. Вместо этого он отстегнул свои цепи, и практически спрыгнул на землю. Решительно направившись к успевшему подняться Аддаму, он на ходу обнажил меч. Они были далеко, и зрители, наблюдавшие с замка не могли расслышать, что он говорил Велариону. Однако направленный на него меч недвусмысленно намекал о его намерении. Эймонд предлагал Аддаму сражаться и умереть, как подобает рыцарю. Было ли то жестокой издевкой или проявлением рыцарского уважения, сказать было сложно, особенно, наблюдая из замка. После короткого колебания Аддам кивнул и вытащил из ножен свой меч, подаренный ему Корлисом Веларионом. Анна до побелевших костяшек вцепилась в перила. Нет, она знала, на что способен Эймонд, знала, что в фехтовании ему нет равных. Но битвы один на один никогда не бывают предсказуемыми. Самонадеянность в битве не раз оборачивалась смертью для более сильных противников. Несколько сотен глаз напряжённо наблюдали за тем, как двое мужчин, в чьих жилах текла драконья кровь, сошлись в битве. Но, пожалуй, внимательнее всех за ними следили две молодые и совершенно разные по характеру девушки. Они были непохожи, но сейчас их объединяло одно — любимые ими люди играли со смертью у них на глазах. Эймонд сделал несколько пробных выпадов, которые Аддам сумел отбить. Однако всем, включая самого Аддама, было ясно, что он намного слабее. И тем не менее отчаянность и решимость, с которыми он продолжал биться, зарождали уважение в сердцах друзей и врагов. Но вот один неловкий выпад с его стороны, и меч Эймонда вонзается ему в живот. Его рот удивлённо приоткрылся, словно он не понимал, как мог пропустить этот удар, а когда Эймонд вытянул свой меч, изо рта у него хлынула кровь, говоря о смертельности раны. Эймонд отошёл от него, позволив Аддаму упасть навзничь. Пелена дождя закрыла от окружавших его лицо и предсмертные муки. Таким был конец драконьего наездника по имени Аддам Веларион, запомнившийся людям, как Аддам Преданный. Рейна тихо вскрикнула, зажав руками рот. По лицу её текли слезы, смешиваясь с дождём. Все было кончено. Рядом с ней Анна, что последние минуты забывала дышать, с шумом выдохнула. Пока бой шёл в небе, пока Эймонд сражался на земле, она не позволяла себе слабости. Но когда все завершилось, Анна, закрыв лицо руками, заплакала. Только, в отличии от Рейны, её слезы были слезами счастья. Когда она открыла глаза, то увидела, как Эймонд, слегка прихрамывая, шёл ко входу в замок. Но смотрел он не на ворота. Его взгляд был направлен прямо на неё. Позади подтягивался его отряд, чтобы их принц не вошёл во вражеский стан в одиночку. Анна, не отрываясь, смотрела на него. Казалось, весь мир вмиг перестал существовать, сузившись до одной единственной точки. Был только он и его едва заметная улыбка, обращенная ей. Анна сквозь слезы улыбнулась в ответ. Она уже собиралась развернуться и спуститься к нему навстречу и даже успела повернуться ко входу, когда быстрая тень метнулась к ней, и резкая, режущая боль пронзила её живот. Анна охнула, широко раскрытыми глазами уткнувшись в фиолетовые глаза Рейны Таргариен, вплотную стоявшей перед ней. Заплаканное лицо Рейны было искажено ненавистью и страданием. Анна опустила голову вниз и посмотрела на кинжал, торчавший у неё под правым ребром. Только чудо и желание поскорее воссоединиться с Эймондом, из-за которого она вовремя повернулась, спасло Анну от смертельного ранения в область сердца. — Победителей не будет, — дрожащим голосом произнесла Рейна. Внизу раздались крики. Бросив взгляд вниз, туда, где застыл Эймонд, Рейна выдернула кинжал и бросилась прочь с террасы. А Анна, державшаяся за неё, как за опору, начала оседать на пол. Рука прижалась к животу и тут же окрасилась кровью, стремительно вытекавшей из раны. — Они убили принцессу! — Защищайте принца! Вопль мужчин смешался с ревом Вхагар. Поднялся ужасный шум, но Анна не могла подняться, чтобы посмотреть, что происходило. А происходило нечто пугающее. Эймонд, увидев, что Анну ранили, не видя ничего перед собой, бросился к воротам. Лучники на постах тут же натянули тетивы, целясь в него, и только Вхагар, с рыком выпустившая пламя прямо на них, заставила их попрятаться за парапетами, не успев выстрелить. Когда они подняли головы, Эймонд уже успел преодолеть линию огня, а его отряд с обнаженными мечами бежал следом за ним. Защитники крепости в ужасе следили за происходящим. Договор, заключённый Аддамом Веларионом, ценой его жизни, потерял свою силу в тот миг, когда Рейна обнажила свой кинжал. Лучники на башне вновь натянули тетивы и в этот раз успели выпустить стрелы. Те дождём посыпались на нападавших. Некоторые успели прикрыться щитами, а те, кто оказался не так расторопен, остались лежать на месте. Зато те, кто выжил пробрались к незащищённым воротам и вместе с Эймондом хлынули в замок. Условие Эймонда, чтобы ворота были открыты, оказалось весьма предусмотрительным. Бои продолжились во внутреннем дворе и коридорах замка. Вскоре коридоры Перплхилла, родового поместья Бриклэйер, окрасились в алый. Эймонд пробирался через нападавших на него людей с непреклонностью выпущенной стрелы. Он не останавливался, чтобы добить поверженных врагов или проследить, умерли ли они. Он держал путь на террасу, где была Анна. А Анна полулежала на холодном, каменном полу, оперевшись спиной об балюстраду. Холодные капли дождя стекали по её лицу, вся её одежда промокла насквозь. Вокруг неё образовалась красноватая лужа смешавшейся с дождём крови. Слышались крики и рев Вхагар. Отстранённо она понимала, что похоже, началась битва. Ей было очень холодно, то ли от дождя, то ли от потери крови. Острая боль, которую она чувствовала в первые минуты, слегка притупилась. Разбирайся Анна чуть больше во врачевании, поняла бы, что это дурной знак. Но ей это было не ведомо. Единственное, о чем она могла думать, это лишь бы Эймонд успел прийти. Она отчаянно хотела увидеть его вблизи и услышать его голос, прежде чем умереть. И её просьба была услышана. Со стороны входа раздались торопливые шаги. Анна уже не видела, кто там, в глазах потемнело, ей хотелось спать. Чьи-то тёплые руки обхватили её. — Анна, ты меня слышишь? — взволнованный, до боли знакомый голос раздался над самым ухом, заставляя открыть глаза. Это был он. Такой, каким она его помнила. Такой, каким он ей снился. Только в широко раскрытом глазу плескался страх. Отчего он боится? Ах, да. Она умирает. Ну что ж, это, пожалуй, справедливо. Анна открыла рот, силясь что-то произнести, но язык не слушался, и только неразборчивый шёпот вырвался из её горла. Она отчаянно цеплялась за ускользающее сознание. Нельзя, нельзя… Ещё рано… Она ещё не сказала… — Эй… монд… — Тихо, ты все скажешь после, — прервал он её, потом поднял голову и отчаянно крикнул кому-то: — Немедленно найти мейстера! Оказывается, рядом с ними был кто-то ещё, а она даже не заметила. Неудивительно, она никогда не замечала ничего вокруг, когда он бывал рядом. С трудом приподняв руку, она коснулась его подбородка, привлекая внимание. Ей было необходимо прикоснуться к нему. А ещё, было нечто чрезвычайно важное, что она должна была ему сказать. Анна открыла рот, но из него вырвался только тихий вздох. Ее рука, которую она уже не чувствовала, безвольно упала, ей нестерпимо хотелось спать. А еще было очень холодно. Эймонд что-то говорил ей, она видела, как шевелились его губы, но смысл его слов ускользал от нее. Последнее, что она видела, прежде чем мир заволокла тьма, было его перекошенное от ужаса лицо. To be continued…