посредственные.

Юля медленно опускается в теплое кресло и тянется к книжному столику, поднося стакан к губам, делает глоток ледяной янтарной жидкости. В горле приятно жжет несколько секунд, заставляя прикрыть глаза от волной накатившего расслабления. В висках пульсирует режущей болью, что не отпускает еще с раннего утра. Голова весь день забита одной только работой; рисунками студентов — до жути скучными, примитивными, посредственными. Наверное, ей все же не стоило идти в художественный университет в качестве преподавателя. Не для нее это. В последнее время Снигирь чертовски редко писала что-то для коммерции, иногда — для себя, но теперь даже на это сил не оставалось, ибо преподавание требовало самоотдачи и живых нервных клеток, а с последним у Юли, увы, напряженка. В спальне царил полумрак, из соседней комнаты доносилась приятная мелодия. Кажется, что-то из бессмертной классики, ибо женщина, несмотря на вполне себе молодой возраст, терпеть не могла современную музыку. Такое чувство, будто с каждым годом общество не только не развивалось, но и деградировало. В музыке оставалось все меньше смысла, а книги становились похожими друг на друга; клишированные, пропитанные абсолютно идиотской философией. Скучные. Снигирь глубоко затягивается, чувствуя на языке привкус сладкой химозной вишни. Юлия не курила — крайне редко, лишь для того, чтобы снять напряжение после долгого дня, проведенного за оценкой и исправлением чужих работ. Все они казались одинаковыми, оттого раздражали еще больше. Женская фигура появляется в дверном проеме так неожиданно, что брюнетка даже вздрагивает. Будто не ожидала увидеть ее здесь снова, хотя прекрасно знала, что та все еще не ушла. — Мы закончили? — спрашивает девушка, глядя на Юлю своими бездонными светло-голубыми. Этот слегка наивный, доверчивый взгляд, признавалась самой себе женщина, откровенно подкупал. Если вспомнить всех прошлых ее любовниц натурщиц, ничто в них не вызывало симпатии. Да, они обладали красивыми телами и — чего скрывать? — отменно стреляли лисьими глазками, но и это не задерживало интерес надолго. Художнице часто требовалось всего пару месяцев, чтобы «остыть». Северия появилась полгода назад, однако «остыть» пока не вышло. Снигирь молчит с полминуты, а потом почему-то смеется. Молодая, наглая, вызывающая и глупая. У Юлии, похоже, слабость на таких. — Деньги возьми на тумбочке. Придется встретиться еще в среду. В среду я точно закончу, — она старается говорить как можно медленнее, а сама пристальным, почти хищным взглядом скользит по плавным изгибам чужой груди. Янушаускайте кивает и делает несколько шагов к комоду, при этом совсем не пытаясь как-либо прикрыть собственную наготу, хотя вполне могла бы запахнуть халат. Все движения — будто продуманные заранее, размеренные, манящие. Она знает, что Снигирь нравится видеть ее вот такой. Юлия знает, что она делает это специально. — В среду не могу, — блондинка слова будто подбирает, и это как-то странно, но раздражает. — Обещала позировать Жене. Юля даже усмехается такому заявлению. Слышать подобное от Северии было для нее в новинку. Учитывая еще и то, что Юлии она никогда не отказывала в пользу кого-то другого. Брюнетка не думает больше терпеть — хватает ту за запястье. Сжимает сильно, не отпускает, а потом очаровательно улыбается. — Ну и как тебе Женя? — глядя в глаза. В глаза лгать труднее всего, не так ли? И Янушаускайте, конечно же, не лжет. — Придурок. Женщина звонко смеется — так, что мурашки по спине бегут. Смеется с присущим одной ей задором, с каким-то безумием, и смех этот на человеческий не похож совершенно. А потом тянет на себя, заставляя практически упасть. Молодая девушка садится сверху — как обычно, безотрывно глядя в чужие, потемневшие от азарта глаза. Снигирь разводит ноги, отчего колени другой раздвигаются вместе с ними. Кожа такая мягкая, почти шелковая, не тронутая возрастом и болью. Юлия сжимает ребра и, наклоняясь, кусает за сосок. Северия тихо стонет и едва заметно дергается, царапает наращенными ногтями спину под черной блузой. Руки нетерпеливо скользят по талии ниже, поглаживая и дразня. Чужое тело в крепких объятиях доверчиво дрожит, а Юля больше решает не мучить —врезается сразу двумя пальцами и быстро наращивает темп, рваными движениями проникая еще глубже внутрь. Меж ребер приятно тянет, когда девушка стонет прямо в приоткрытые губы и сильно сжимает рукой бедро. Разрядка происходит быстрее обычного – то ли из-за скопившегося за целый день напряжения, то ли из-за выпитого алкоголя, что расслабил слишком сильно, но сдерживаться дольше было просто невозможно. Снигирь целует ее в последний раз, выпуская из цепких объятий, но провожать не порывается. Янушаускайте встает неторопливо, забирает деньги и, клятвенно пообещав прийти в пятницу, выскальзывает из комнаты. Хлопок входной двери Юлия слышит уже сквозь сон.