Пятый элемент

      Оксана докуривает последнюю сигарету, стоя у служебного входа очередного сибирского ДК, дышит паром и смотрит на свой отросший маникюр. Рядом щебечут две девчушки лет пятнадцати, явно готовятся подкараулить своего краша, до нее доносятся обрывки фраз, не больше: «Кудряшки…сексуально…челка». Обе без шапки, у одной уши уже красные невозможно, у второй нос. Зато — с прическами, стильное каре против прямых длинных прядей. Оксана гадает: «Кто?» Та, что посимпатичней, наверняка ждет Шастуна, черт ее знает, почему. Таким, круглолицым и с ямочками на щеках, с насмешливым ртом, Антон обычно не оставляет шанса. У второй лицо необычное, скорее интересное, чем красивое, похожа на Кару Делевинь в юные годы, такие же брови, такой же чуть волчий взгляд. Оксана улыбается в широкий ворот шарфа и тут уж ставит на Арса. «Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда затискан, всегда обласкан». Хорошие мои, милые девчонки, что вы здесь делаете, зачем вы здесь мерзнете, сто процентов перлись с другого конца города на этих своих невыносимых каблуках, а накануне переписывались пол ночи, еще раз репетировали, что скажут, как посмотрят, заворачивали подарки. Оксана думает, что так хотела бы обнять их немного по-матерински, немного по-сестрински, надеть им капюшоны, погреть их холодные носы.             Оксана думает, как много она могла бы сказать им, вручить им неоновую зеленую вывеску «Не надо», но кто она, в конце концов, такая.             Ей и смешно, и грустно, она вспоминает, как час назад, в закулисье, она слишком резко вышла из-за угла и почти врезалась в них, в этот долбаный дуэт «Кудряшки, сексуально, челка», они стояли рядом, Арс весь свой вес перенес с себя, весь свой нерв. Это и не объятие было толком, Антон просто держал его каким-то пятым элементом, что-ли, силой, мать их, мысли. Они даже смотрели в разные стороны, один — на пустую пока сиротскую сцену, второй скроллил в телефоне. Оба не дернулись на нее, только Антон чуть повернул голову, и, видимо, увидев ее боковым зрением, опять уставился на сцену.              Она могла бы рассказать этой сибирской Каре Делевинь, что три часа назад она столкнулась с взъерошенным Арсением у только что открытой им изнутри гримерки, конечно, Стаса нет, горит сарай, гори и хата. Она могла бы рассказать, как тот цыкнул, увидев ее, и глаза у него смеялись так хорошо и так правильно. Она могла бы рассказать про вышедшего следом Антона, кусающего губы в попытках не рассмеяться счастливым смехом счастливого человека.              Она могла бы рассказать про Сережу, закатывающего глаза себе в лоб каждое утро на завтраке, когда эти двое демонстративно приходят за стол по отдельности.       Она могла бы рассказать.       Она никогда не расскажет.       Она молча затушит окурок, бросит на дрожащую Кару Делевинь последний взгляд и пойдет встречать своих ребят по темным коридорам дома культуры.