«Решишь избавиться от божества в теле, потеряешь обе себя»
Агент вертит в руке найденный двуцветный браслет, два камня — красный и синий, блестят на свету свечей приятно мягко, — он находит в украшении поразительное сходство с моими глазами. Кидает драгоценность в один из незабитых патронами карманов, жмёт на какую-то спрятанную кнопку, и я вздрагиваю, стоит перекрывавшим путь к лестнице воротам с шарканьем подняться где-то недалеко. — Ты в норме? — Подплывает тенью, топчется на месте тревожно, готовый к встрече с дочкой президента, хотя с виду боится не найти её наверху. — Да. Просто мой учитель… — Рассказываю, комкая записку в руке скрыто. — Увлекался лучной стрельбой, — замолчала, чтоб не выдать ещё что-то подозрительное и неуместное невзначай. — Хм… — Хмыкает вдумчиво, но возвращает расслабленный вид. — Скучаешь по нему? — Вопрос странный, но я не без сомнений выпаливаю: — Всего лишь переживаю, — мнусь недолго, откладывая пёструю стрелу с непригодным наконечником. — Идём искать Эшли. — Поднимаюсь, обходя Леона, быстрыми шагами иду к чистой лестнице так уверено, словно знаю церковь лучше своего дома. Так и было. — Эй, — агент услужливо толкает мой зад, поднимаясь по балкам следом. — Готовивший меня человек тоже таким болел. — Чеканит без подозрения, не ждёт продолжения рассказа, когда я, поморщившись, шиплю, оказываясь на втором этаже. Он ступает по каменному полу осторожно, стуча ботинками, не зовет и не шумит, только экипировкой и ремнями сумок. Приблизившись к единственной на втором уровне двери, обводит меня пристальным взглядом, безмолвно приказывает оставаться снаружи. Я слушаюсь в этот раз, осматриваю новую территорию, не вырываясь из мыслей. Эшли внутри, чётко слышу звон подсвечника, глухо отбившегося от чужой перехватившей руки. — Эшли! Блондинка в короткой юбочке стучит милыми сапожками недолго перед тем, как замереть в нескольких метрах от меня, уставившись в окно. Леон подбегает следом, немного настороженно выжидает её реакции. В её невинном взгляде много всего до того, как оба не корчатся от настигшего дискомфорта, боли, кашля, сгибаются в вопросительные знаки. Я подбегаю к Леону спешно, придерживаю крепкие руки, в панике не представляю, чем помочь, но точно знаю — Саддлер долбится в их мозги снова. — Овцы выбились из стада… Верните их домой, подарите им просвещение… — Что это было? — Орлёнок разгибается одновременно с правительственным агентом, готовым отдать за неё жизнь. Смотрит на меня вопросительно, но без страха. Не замечает второй глаз, кажется, он поблек, стал почти карим. Не видит угрозы. — А вы… Ты кто? — Яра. Просто Яра. — Хочу протянуть руку, но агент перебивает: — Моя напарница. — Отрезает, и я замолкаю, соглашаясь кивком. — Хорошо, — мнётся мило, снова смотрит в покрытое разводами витражное стекло. Воротник пёстрого пиджака стянут оранжевым узорчатым шарфом, худые руки и ноги подрагивают от страха неизвестности. Снаружи много деревенщин с факелами и огородными приспособлениями: вилы, лопаты, топоры. — Похоже, нам надо бежать. — Голубые глаза, дрожащие, как у выпавшего с гнезда птенца, смотрят на Леона. В них всякое, но превалирует желание получить всё, в чем нуждалась, сидя взаперти. Не стой, не спи, умри за меня. Впрочем, для агента, всё как всегда.Две меня
1 мая 2023 г. в 19:43
Новая лодка кажется крепче предыдущей, громче рычит, болезненней шикает вода, которую она рассекает острым носом. Леон пахнет застывающей кровью и остатками стойкого дезодоранта с мускусными нотами, а пещера — промозглостью и влагой мокрых, свисающих чудаковатыми формами, глыб. В голове шипение крови перебивает почти выдохнувшийся мотор, но слышу не только свою: ощущаю, как сосуды толкаются в напряжении в мужских руках, направляющих транспорт, как размеренно, но мощно тарабанит в широкой груди, разносит продукты жизнедеятельности паразита по его телу сердечная мышца. Пещера напоминала выбуравленный гигантским змеем туннель, виляла в разные стороны недолго, пока мотор неожиданно не стих, и деревянные поручни лодки ударились о потрескавшийся от старости причал. Перед лицом махнула знакомая перчатка, но я задумалась, схватилась с запозданием, чуть не споткнулась о край водного транспорта, выпрыгивая. Леон вцепился в мои предплечья нешуточно, оберегая от падения, но я отпрянула, согнувшись над булькавшей водой; негромко кашлянула, легко ударив себя кулаком по грудной клетке — в ней нещадно стучало, но не сердце.
Леон знает, что меня не укачало, и это даже не страх ожидавшего впереди, а паразит извивается так неприятно, словно растёт с каждой минутой. Вскользь я даже ощущаю, дряблые ранее мышцы ног теперь мобилизованы, живот кажется более упругим, силы в руках хватит, чтоб приподнять лодку над водой. Распирает изнутри, когда агент жмётся ближе, позволяет удариться лицом о его плечо, — понимает без слов, потому что чувствует почти то же самое. Но точно в разы меньше, — в разы слабее плага.
— Видел тот механизм в пещере? — Отвлекаю от дискомфортного момента воспоминанием об оставленном недавно святилище.
— Да. Честно говоря, не думал, что он будет вот так просто ждать, чтобы его забрали, под охраной всего двух червивых. — Конкретизирует, не отходя, пристально наблюдает, но снова не видит во мне монстра, пока сам может в него превратиться.
— Механизм должен был удерживать ключ взаперти, но был активирован. — Отчеканиваю и замолкаю, легко уворачиваясь от чужих спонтанных прикосновений.
— Думаешь, нам кто-то подсобил? — Светлые брови, смыкаясь, обрамляют васильковые глаза, делая их уже. Ждёт ответа покорно, как солдат, следя взглядом за тем, как я пихаю руку в крепко запертый доселе карман, шуршу бумагой, через пару мгновений сжимаю фото Яры с Мендезом. Не промокло за недолгое пребывание под водой — испанка знала, куда ехала, а ещё могла позволить себе тактическую одежду не хуже, чем у американского агента. — Твой отец? — Смотрит на блеклую фотокарточку, анализируя, мог ли упомянутый сектант помочь.
— Не знаю. От отца у него только название, — обрываю, удручëнно заглядывая в запечатлённые глаза ещё улыбавшейся Яры. Совсем подросток, может даже, тогда у неё ещё не было желания покинуть дом. Предать семью, как выражался Биторес. — Но он оставил записку. Сказал, святая плоть уже управляет моим разумом.
— У меня даже предположений нет, что это значит. Нас ведь только недавно заразили… И ты всё ещё Яра. — Уточняет тепло, легко улыбается, и линии скул на щеках становятся ещё чётче. Знал бы он, что я не только Яра, может быть, прибавилось бы догадок. Не хочу спрашивать у Мендеза лично, но встреча с ним неизбежна, об этом трубит моя игровая память и мрачное предчувствие его дочери.
В его глазах отблескивают призраки прошлого, когда он высматривает вернувшегося на рабочее место торговца — сарай для лодок казался очень спокойным местом в очень неспокойной деревне. И это спокойствие и затишье шло наперёд загадочного продавца, — я не прекращала задаваться вопросами. Проданных девяти утончённых рубинов, урванных в особняке старосты, хватит с лихвой ещё на пару важных покупок, но Кеннеди мелочится, засыпая просторные карманы увесистыми патронами для дробовика. Хмыкаю одобрительно, замечая, как выхватывает с деревянной витрины световую гранату. Не дурак, успел догадаться, что яркий свет паразиты не любят. Я теперь тоже.
— Что, пора двигаться дальше? — Торговец беспечно гудит, смеётся хриплым горлом, наблюдая за тем, как покупатель в виде агента загребает купленное.
— Леон, — перевожу внимание на себя, а потом демонстративно киваю обратно на витрину. Американец цепляется за гладкую винтовку задумчиво. — Не думаю, что путь к Эшли будет лёгким. — Не намекаю, но предупреждаю вскользь.
— Хороший вкус, молодая сеньорита, — продавец кивает серым глазом хитро, замечая предмет моего интереса. — Скользящий затвор, высокая точность стрельбы, отличное пробивное действие. Ещё и акция специально для постоянных покупателей — снайперский прицел. — Восторженно заканчивает нахваливать ружьё и впивается в него прикрытыми пальцами, вываливая на стол перед собой с тихим звоном.
— Ремень крепкий. Прицел тоже неплох, — агент тихо наговаривает, осматривая предлагаемое. Хватает и забрасывает на плечо резко, бросая на стол тонкие купюры, карабин ремня винтовки ударяется о дробовик, висящий на кожаной кобуре. Такой арсенал — ноша не из лёгких. — Раз ты говоришь, лишним не будет. — Соглашаясь, хлопает меня по плечу рукой, точно старого напарника. Я не улыбаюсь, только безмолвно наблюдаю, как коробка винтовочных патронов мнётся в набедренной сумке, трясëтся световая граната на мелком крючке. Нужно больше, но торговая будка — не супермаркет, и выбор физически не может быть таким же широким, как в игре. — Увидимся, — Леон отчеканивает незнакомцу напоследок, заметно взмахивая мне рукой, приказывая уходить. Торговец почти бесшумно благодарит на фоне, считает заработанное. Тихо завидую его роли в этой истории.
Пульс подскакивает, хлещет по горлу и ушам запыхавшееся сердце, скрипят зубы одновременно с отворяющейся массивной дверью наружу. Редкие капли дождя бьют по лицу очень вяло, только подзадоривают морозностью и злят, шипят, тушась о горящие факелы. Небо стянулось дымом, чернотой и грозовыми тучами, издали уже выхватывается чьё-то томное урчание. Знать дальнейший исход и не быть к нему готовой — это сродни наказанию, но всегда можно поступить по-другому: снова побежать куда глаза глядят, через редкий лес в поисках дороги, где водитель Яры высадил её со своего громыхающего «Форда». Его там нет уже давно, а путь к дороге заблокирован высокими заборами, что взвели точно за время моего пребывания в отключке посреди ратуши. Сколько Джек уже здесь, как давно похитил Эшли? Как давно соблазнился идеями культистов — и соблазнился ли? Испанка отвлекается догадками, а я — спутником, подпирающим спину.
Посреди знакомой просторной площади, вокруг отведённой высокими наблюдательными вышками, разразилось зарево пожара горящих осколков древесины и столбов с факелами. Снопы искр пробиваются через дым, языки пламени колышутся агрессивно, лижут потемневшее небо, когда отскакиваю от заслышавшегося знакомого призыва. «Славься Плага», — невольно повторяю в уме за высоким незнакомцем в капюшоне, появившимся из клубов дыма на краю вышки. Вместо лица у него череп козла, а в руке тлеющий посох с благовониями — взмахнул пару раз, задребезжал им, а потом задрожала и земля под ногами. Исчез быстро, как во сне. Вместо культиста — выбитые напрочь ворота, смятые как бумажные, громыхание и топот массивных ног, покрытых волдырями. Существо с тремя волосинками на голове, облепленное наростами и грязью, кровью и дерьмом, зарычало нещадно, дыхнув зловонным разложившимся дыханием.
— Назад! Спрячься в пещере! — Кеннеди командует коротко, обводит существо, напоминающее истории о горных великанах, беглым взглядом и бежит. Отвлекает, вскидывает дробовик, в языках пламени кажущийся чёрным как смоль. «Чернохвост» тоже, когда оказывается в моей хрупкой руке с длинными красными коготками.
Они, подзадоривая, мельтешат на чёрной глади оружия, когда впиваюсь в рукоятку и держу порождение извращённых кошмаров на мушке: кривые клыки, разинутая пасть, жаждущая мяса. Одна корова, две, потом целый коровник, пару деревенщин — ему мало, я чувствую его голод, отряхиваю голову, наблюдая, как агент маленькой тенью оббегает вонючее исполинское чудище. Не слушаю его, никогда не слушаю, не хочу прятаться, не в этот раз — существо более несуразное, чем страшное, медленное и нелепое. Стреляю ему по ногам, и он отвлекается не сразу. Экономлю пули, жду, когда повернётся ко мне, и Леон делает пару чётких выстрелов по спине, — там сквозь толстую кожу пробиваются вены и шипы елозившего паразита. Агент смотрит на меня очень быстро через растрепавшиеся светлые волосы, крошит зубы от злости, но больше ничего не приказывает.
Ещё несколько невыносимо громких выстрелов картечью, и старое, но мощное тело немного отшатывается, кровь хлещет на влажную почву густотой масляной краски, — вынужденная перезарядка, пауза. Великан смотрит на меня в упор почти чёрными глазами, изглодано скалит зубы не в улыбке, но точно представляет в животном уме, как жуёт моё не менее заражённое тело. Камни и песок вылетают из-под массивных высоких ботинок, пробегаю мимо хрупкого трясущегося домика, и он сминается, как пивная банка, стоит великану навалиться на него всем весом. Ударная волна откидывает меня в искрящиеся поленья, куртку и руки мазнуло языком огня, тушу очень быстро и судорожно, немного замедляясь.
— Эй, червивый хер! — Леон наконец-то возвращается в бой, переходит на винтовку, скидывая её с плеча, пули летят в чужой лоб, насквозь пробивают лобную кость и ломают зубы — существо немного сгибается, падает на колени.
Куто материализуется на битых скалах, словно из мягкого лунного света, воет разок, привлекая к себе всё внимание, и я наконец-то впиваюсь пистолетными пулями в вылезший из спины Эль Гиганте бугорок. Овчарка почти не хромает, но нога ранена, слегка сковывает движения — псу всё равно удаётся укусить гиганта за пятку. Мутант отшатывается, приподнимаясь, но снова оступается, наконец отталкивает собаку, пиная её в груду камней. Слышу жалостный писк, в груди пищит сожаление и собственный паразит.
— Леон, бей плагу ножом! — Перекрикиваю рёв рушащихся деревянных конструкций, в момент, когда раненое чудовище валится на посыпавшуюся скалу, теряет бдительность и сознание на время. Агент ориентируется в бою невероятно быстро, стресс не выбивает из него возможность анализировать, и он с разгону карабкается на спину переростка, не хлещет подолгу лезвием по цели, как в игре, а хватает рукой в перчатке вылезшую плагу по основанию, впивается концом армейского ножа, срезает зубастую голову червя с трудом, как старое жилистое мясо. Лишь успевает спрыгнуть с широкой спины, когда Эль Гиганте истошно мычит, разок стонет от боли или облегчения, перед тем, как обмякнуть прямо под накиданными валунами.
Мужчина разминает потянутые плечи в настигшей тишине, разбавляемой треском костров, шорохом ещё движущихся камней, и я, спокойна, что он не ранен, перевожу внимание на Куто, уже победно вставшего на ноги. Такой удар должен был сломать ему пару рёбер, но пёс зависает, как на фото, словно ни в чём не бывало, сидит и смотрит заинтересованно куда-то мне за плечо преданными глазами. Леон появляется сзади бесшумно и быстро, оружие дрожит и светится на редком свету на его спине, дрожащие руки поворачивают к себе крепко, обвивают плечи и талию, душат в крепких объятиях, и я чувствую щекой редкую колючую щетину, когда её владелец жмётся ближе. Слышу, как устало выдыхает прямо на ухо, как чужое сердцебиение приходит в норму, расслабленно замедляется, приводя в порядок моё.
— Как понимаю, просить тебя больше так не делать — нет смысла. — В голосе мелькает отцовская удручëнность, но он тянет порумянившиеся губы в улыбке. Смелею и в этот раз бегло целую агента в щеку сама, — со стороны мы выглядели как ошалевшие, но милые подростки. Ситуация вокруг нас была отнюдь не стандартной, совершенно не благоухавшей обыденностью и безопасностью, и вести себя странно было разрешено. Он лыбится ещё глупее, со смехом внутри подмечаю, как его бледные щëки розовеют, когда вытираю с одной след от пурпурной помады.
— А где же твоя благодарность за помощь с троллем? — Хитро свечу глазами, цокая языком. Его взгляд обретает заговорщический вид. Он, мокрый от воды, вспотевший и напряженный, со своими царапинами на руках и порезом на ключице, кусает губы.
— Это сделаю потом. Как-то по-другому, — агент отчеканивает коротко, но удовлетворённо. Внутри меня после взрывается бомба смущения, сердце трепещет где-то аж внизу живота, а Кеннеди не сильно заботится о том, как прозвучал его ответ.
— У тебя может оказаться ещё много поводов, — говорю о благодарности, стараюсь спрятать улыбку, переводя взор на приблизившегося Куто, тыкнувшего носом в руку американца. — Эта деревня ещё найдёт, чем нас порадовать.
— А ты оптимистка, — почти подмигивает, кидая быстро. Гладит Куто, треплет светлую слипшуюся от дождя шëрстку, тоже едва совладает с плывущими в усмешке губами. Стресс даёт знать о себе таким нелепым способом.
— Нет, это не весело, — одëргиваю агента, немного нарушая возникшее между нами телесное напряжение, всматриваясь в мрачную тропу впереди.
— Что ж, тогда время идти? Или устроим передышку?
— Что, разложим пикник рядом с трупом великана? — Не сразу поняла, что агент пошутил, но в уме представила эту поехавшую картину. У нас в запасах пару бутыльков настойки, а ещё можно пригласить торговца…
— Колоритно ведь, серьорита. Такого свидания у тебя точно ещё не было, — хлопает по плечу легко, сдвигаясь к ждущей безмолвно тропе. Церковь совсем близко, но Леон забил мысли своим нервным флиртом.
— Свидание? — Скрещиваю руки вопросительно, иду за агентом нога в ногу, слежу вскользь за Куто. Поблагодарю его за помощь позже какой-то сочной косточкой, только не человеческой, когда выберемся.
Леон ничего не отвечает в этот раз, только загадочно хмыкает, невзначай толкая меня в бок, и я немного замедляюсь, плетясь сзади вместе с белой овчаркой. Внутри трепыхались не бабочки, а настоящие огромные мотыльки, прям как татуировки на обеих моих предплечьях. Притупляет реакцию не меньше, чем алкоголь, только эффект дольше.
На твёрдом, добротно сооружённом мосту пусто и темно, под пропастью шипит вода, напоминая, что река с лодкой позади, а в её недрах болтается огромный многометровый труп мутировавшей саламандры. На оставленной недалеко площади — ещё один труп гиганта. Мне страшно, что мозг реорганизуется под навалом полученного опыта, мысли адаптируются, трубя о том, что всё происходящее имеет место быть. Американский агент сказал бы: «Что дальше?», но не хочет нарываться. Мелькавший прозрачный дождь утих, не замыливал лампу мощно светившего вдаль фонарика, выхватывавшего вдали сухие, но пышные кроны деревьев и мохнатые кустарники. Леон пыхтел впереди, поднял балку на воротах у подножия реки, разблокировав перекрытый доселе проход, не медля двинулся вперёд, но замер, заслышав чей-то рык — это Куто урчал позади, двигаясь вприсядку. Готовился напасть на кого-то, и я попятилась назад, притянула выставившего оружие американца поближе.
Из чёрного волкособа, появившегося на пути, полез знакомый червь, и его вид больше отвращал, чем пугал, — в этот раз не хотелось визжать в панике. Белоснежная шëрстка заискрилась на свету фонарика, шмыгнув к противнику, щепетильная тишина разбавилась хлюпаньем слюнявых от злости морд, рыком и нещадным лаем. Щупальца пытались дотянуться до здорового тела овчарки, но Леон выстрелил в жало, отстрелив одно в полёте метким пистолетным патроном. Пасть Куто показалась шире в ярком свечении, когда сомкнулась вокруг шеи смоляной псины, не щадя, красные зубы прокусили сухожилия и кости, глаза тоже сверкнули красным. Леон не заметил этого, ведь собака победоносно вернулась к моим ногам. Я не буду упоминать об увиденном.
— Спасибо, приятель, не знаю, как мы без тебя… — Леон склоняется над овчаркой, и та урчит довольно, почти что кошка, я повторяю его действие и мой нос оказывается облизанным. К тональному крему прилипла кровавая слюна и капли плоти. Не тошнит, стараюсь вытереться, но Кеннеди зорко перехватывает мою руку, осматривает с осуждением. — Обожглась. И ничего не сказала, — выпалил удручëнно, рассматривая немного вздувшееся пятно на ладони. Больно не было, поэтому сочла за мелочь. Раньше бы спохватилась и испугалась, теперь подобные казусы казались мелочью. По отношению к себе агент выразился бы так же, но через пару мгновений руку обволокла прохлада светлой травяной жидкости, — спирта в этой зелёной баночке не было, но сильно тянуло ментолом.
— Пахнет болгарским ликёром. — Указываю подбородком на лекарство.
— Чем? — Леон держит мою руку, смотрит под фонарем, пока та немного не обсохнет. Вокруг спокойно, и никто из нас не скучает за криками культистов.
— Ты не был в Болгарии? Там такая классная водка, «Мятная пещера». Или ты вообще не часто в Европе?
— Второе, — кивает спокойно, приятно принимает мои воспоминания о прошлой жизни, не догадывается, что к Яре они никакого отношения не имеют.
— Куртка тоже немного пострадала, — хлопаю сухой рукой по потемневшему воротнику. Леон неоднозначно мотает головой, фыркает:
— Плевать на неё. Как выберемся, можешь себе на память оставить.
— Что ж, хорошо, что я её у тебя сразу отжала. — Одаряю агента коварной улыбочкой, плотнее кутаясь в верхнюю одежду — даже после всех странствий она пахла своим владельцем, носил так долго, что успел к ней остыть. Я точно её сохраню.
Массивный ключ смешно болтается на нагрудной сумке агента, почти выпадает пару раз, но наконец оказывается вставленный в углубление на запертых шпилевидных воротах. Руки, вырезанные на его механизме, смыкаются, снова резко расходятся, проход отворяется, открывая доступ до чистой, богато вырезанной двери. Церковь Мендез обхаживал больше, чем собственный дом и дочь. Внутри неё молчаливо, пыльно и тесно, как в душной комнатушке или маленькой гостиной. Собака не заходит следом, что-то невидимыми гирями останавливает её у входа. На миг памятью Яры вижу, Биторес пинал её и приходил к телесному насилию, стоило овчарке коснуться священной территории — Куто обволакивала только любовь испанки. Все эти годы ему было тяжко, одичал, но собачья память — нечто особенное.
Леон шныряет подле большой тумбы, потом смотрит в комод, ещё позже под престол, над которым тремя яркими цветами разит остроконечный логотип Лос Иллюминадос. Пока шарится, ищет что-то важное и кнопку, чтобы поднять проход на второй этаж, я приземляюсь на одну из натëртых до блеска скамеек, шуршу подошвами по красному мохнатому ковру с чудаковатой вышивкой. Поднимаю со скамьи грязную стрелу с окровавленным наконечником, сжимаю её немного крепче, чем нужно; раздумья Яры снова что-то болтают, рассказывают на краешках ума. Она завëрнута в маленький пергамент — снова эти послания. Читаю быстро, не успевая подпустить страх: