Фламандская партия

— De-er grimmig Tod mit seinem Pfeil… Tu-ut nach den Le-e-eben zi-ielen… Se-ein’n Bo-ogen schießt er ab mit E-e-eil…U-und lä-ässt mit sich nicht spi-i-len… Аксель тяжело вздохнул и тряхнул головой, отгоняя усталость. Мерная поступь коня навевала дремоту. Серый туман, стелившийся по дороге и грязно-коричневым полям, размывал очертания даже близких предметов, так что фон Дитрихштайну временами казалось, будто он уснул и пейзаж вокруг — лишь греза, отблеск увиденного им за последние несколько недель. Чтобы хоть немного взбодриться, Аксель тихо напевал слышанную в Вестфалии песню*. — Das Leben Schwi-i-ind… Wi-i-ie Rauch im Wi-i-ind… Ke-e-ein Fleisch mag ihm entri-i-innen… Внезапно впереди показалась телега. Аксель выпрямился и помахал крестьянину: — Эй, месье! Далеко ли еще до Парижа? — Нет, господин! Еще два лье! Езжайте прямо по этой дороге и окажетесь у самых ворот Сен-Оноре! — Благодарю вас, месье! – кивнул офицер и радостно пришпорил коня. — Только никуда не сворачивайте! — крикнул вслед гвардейцу старик. — Вокруг Парижа густой туман! Заблудитесь! В самом деле: когда до города оставалось не больше полутора лье, туман стал таким густым, что Акселю пришлось снова пустить коня шагом. Впрочем, торопиться все равно было некуда: без доклада в увольнительную его никто не отпустит... Фон Дитрихштайн снова вздохнул. С тех пор как он спас Его Высокопреосвященству жизнь в день маскарада и попытался задержать в театре, как ему тогда казалось, убийцу, Ришелье стал давать ему разнообразные поручения. Большую часть времени он возил какие-то письма и передавал деньги странным людям: монахам, которые больше напоминали шпионов; торговцам, которым впору было считать победы на дуэлях, а не заработанные в лавке ливры... Иногда кардинал отдавал очень странные приказы. Однажды Акселю пришлось двое суток сидеть у Сенарского леса и наблюдать за дорогой, чтобы потом доложить, что интересовавший кардинала человек так по ней и не проехал! (Впрочем, Акселю тогда показалось, что Ришелье эта новость обрадовала). Поручения предполагали поездки от Байе до Лиможа, от Амьена до Нанта... И все как можно быстрее. Казалось, «быстрее» было любимым словом Его Высокопреосвященства, без которого не обходилось ни одна инструкция. — Kein Gut noch Scha-atz... Findt bei ihm Pla-atz… Du mußt mit ihm von hi-innen… «Нет, я не должен так думать», – мысленно сказал фон Дитрихштайн, поймав себя на раздражении. Ведь давая такие мелкие задания, герцог проверял его. Аксель давно понял, что Ришелье крайне щепетильно относился к деталям, требовал точности и кристальной честности от доверенных лиц. Расположение такого человека можно только заслужить, поэтому он должен стойко переносить тяготы, легко и непринужденно выполнять даже самые сложные поручения. Размышляя таким образом, фон Дитрихштайн незаметно добрался до столицы. На подъезде к Парижу туман рассеялся. На смену ему пришел мелкий, холодный дождь. У монастыря якобинцев людей стало заметно больше. Всадники, телеги, кареты... От маячивших серых и черных силуэтов кружилась голова. Аксель посмотрел наверх: колокольня церкви Святого Роха, поднимавшаяся над крышами домов, казалась черной; даже новые ворота Сен-Оноре, блестевшие черепицей, были покрыты грязными подтеками и казались серыми. — Kein Mensch auf E-e-erd uns sagen ka-ann... Wann wir von hinne-en müssen… Справа показался знакомый сад Тюильри, только теперь он выглядел еще более запущенным, чем в ночь бала. Чуть в стороне, на набережной, сквозь дымку можно было различить крыши луврских галерей. — Wann der Tod ko-ommt und klopfet a-an, so muss man ihm aufschli-ießen… Фон Дитрихштайн миновал мост и поехал вверх по улице. У ворот кардинальского дворца ему пришлось остановиться и пропустить черную карету с наглухо зашторенными окнами, которую сопровождали четыре вооруженные всадника. Дежурившие гвардейцы стали торопливо открывать огромные кованые ворота, увенчанные позолоченным гербом кардинала. Карета въехала во двор. Аксель издалека увидел, как из нее сначала вышел граф де Рошфор, а затем и Ришелье: внимательно глядя по сторонам, он помог спуститься женщине. Аксель не смог разглядеть ее лица, но это, должно быть, была мадам де Комбале — племянница герцога. — Er nimmt mit Gwa-aalt hin Jung und A-alt… Thut sich vor Ni-iemand scheu-uen... Ришелье встретил капитан Сен-Жорж. Они обменялись несколькими фразами; капитан несколько раз кивнул и отдал какие-то указания гвардейцам, которые верхом сопровождали экипаж. Огромные ворота с тяжелым скрипом стали закрываться, как вдруг Сен-Жорж заметил Акселя и жестом дал понять, чтобы тот проезжал. — Des Königs Sta-ab bricht er bald a-ab und führt ihn an den Re-e-eihen. Фон Дитрихштайн спешился и отсалютовал подошедшему Сен-Жоржу. — С возвращением, месье! Вы по поручению? — Да, господин капитан. У меня срочный пакет для Его Высокопреосвященства. — Хорошо, я передам ему. Аксель поклонился, передал поводья конюшему и отправился в кордегардию, приветствуя на ходу знакомых и думая о том, какие перемены произошли во дворце за время его отсутствия. Пале-Кардиналь и раньше прекрасно охранялся, но теперь резиденция Ришелье походила на самую настоящую крепость: ворота стерегли гвардейцы на лошадях; вдоль стен через равное расстояние стояли солдаты с алебардами и ружьями. Кажется, кардинал всерьез беспокоился о безопасности. — Дитрииии!!! В следующее мгновение Аксель чуть не задохнулся в стальных объятиях де Гесселя: — Вы вернулись! — Да, но не для того, чтобы погибнуть, — со смехом отозвался фон Дитрихштайн, переводя дух и пожимая руку Валеру д’Арвилю. — Мы все гадали, когда вы приедете. — Я приехал из Вестфалии еще полторы недели назад, но по дороге нужно было выполнить поручение господина кардинала, так что я немного задержался. И, кажется, я много пропустил, — молодой человек кивнул в сторону вооруженных гвардейцев. — Это еще что, — вполголоса сказал де Гессель. — Отсюда не видно, но на мансардах день и ночь дежурят стрелки. Из-за дополнительной охраны и отъезда капитана Корбаля с частью ребят в Байе, мы теперь дежурим раз в три дня. Аксель присвистнул: — Самое настоящее военное положение. — Неплохая тренировка перед грядущими сражениями, — ответил д’Арвиль. — Кстати, как там дома? Фон Дитрихштайн прищурился и покачал головой. Положение в немецких землях, как и во всей Европе, было, мягко говоря, не лучшим. — Люди устали, земля во многих областях совершенно разорена. И протестанты, и католики молятся лишь об одном — чтобы война поскорее закончилась. Но если Франция вступит в конфликт... — Почему «если»? — спросил д’Арвиль, закуривая трубку. — Франция непременно вступит. Наш славный король и господин кардинал не позволят больше испанцам диктовать миру свою волю. — Валер прав. Это дело решенное. Так что совсем скоро мы променяем парижские квартиры на палатки, таверны — на костры бивуаков, а светские салоны — на театр военных действий. — Последний мне больше по душе, — отозвался Валер. — Беллицист! — со смехом сказал де Гессель и похлопал воинственного друга по плечу. — Si vis pacem, para bellum. — Ты так говоришь, потому что только что вернулся из трехмесячного отпуска! До сих пор не могу поверить, как ты мог скрыть от своих друзей женитьбу! Да еще и на такой завидной невесте! — Wirklich? Вы женились? Примите мои, хоть и запоздалые, но самые искренние поздравления. Кажется, Аксель впервые увидел д’Арвиля смущенным. Гвардеец вежливо склонил голову и пожал молодому человеку руку: — Я весьма наслышан о вашем подвиге в театре. Этьен много мне рассказывал, но очень жаль, что я не смог услышать эту историю из первых уст. — Это очень легко исправить, господа! — беря под руки друзей, вновь заговорил де Гессель. — Давайте сегодня после дежурства выпьем где-нибудь? Отдохнем, поделимся новостями... Тем более нам есть, что обсудить! — Почему бы и нет. — Дитри? — Я бы с радостью, meine Freunde, но я был в пути последние четыре дня и страшно устал. Тем более, мне еще с докладом к господину кардиналу... — О, перестаньте! Выпьем по кувшинчику вина, да и все! — Боюсь, после кувшинчика вина вам придется на себе нести меня до дома. —Доставлю в лучшем виде! — расхохотался де Гессель. — Eh, na ja… — Ну и чудно. А то, право слово, вы скоро совсем позабудете французский язык! Фон Дитрихштайн сокрушенно кивнул: в самом деле, полтора месяца за пределами Франции, и в голову снова стали лезть немецкие слова поперек французских. Едва друзья успели условиться о времени и месте встречи, как в кордегардию заглянул дежурный офицер и доложил, что Акселя ожидает господин кардинал. Фон Дитрихштайн спешно посмотрел в зеркало, пригладил волосы, поправил костюм и последовал за офицером. Во дворце было многолюднее, чем обычно. Уже на лестнице пришлось протискиваться сквозь толпу просителей, чиновников всех мастей, священников, офицеров и курьеров. Его Высокопреосвященство отсутствовал почти весь день, так что многие ждали аудиенции с раннего утра. Если парадные комнаты были переполнены, то на втором этаже, который занимали личные покои Ришелье, было очень тихо. Проходя сквозь анфиладу комнат, Аксель невольно старался ступать как можно тише, ибо даже звук собственных шагов казался ему неуютным и оскорбительно громким для царившего вокруг спокойствия. Время от времени кивая знакомым гвардейцам, которые дежурили в покоях, фон Дитрихштайн вместе со своим провожатым оказался у дверей кабинета. Прежде чем войти, молодой человек достал из нагрудного кармана письмо и на мгновение задержался, как бы собираясь с духом. «Легко и непринужденно...» Кардинал оказался не один. С ним была девушка — видимо, та самая с которой он приехал в карете. Аксель отвесил церемонный, полный уважения поклон и протянул конверт: — Ваше Высокопреосвященство, поручение в точности исполнено. — Очень хорошо. Давайте посмотрим... Ришелье распечатал письмо и углубился в чтение. Фон Дитрихштайн тем временем воспользовался моментом и украдкой посмотрел на девушку. Не оставалось никаких сомнений — это была та самая мадам де Комбале. Она сидела в кресле у камина, так что Аксель мог видеть лишь ее профиль, обрамленный локонами светло-каштановых волос, ниспадавших на плечи. Высокий лоб, нос с легкой горбинкой, чуть более тонкие и бледные, чем пристало иметь молодой девушке, губы... Семейное сходство было очевидным. Вот только в облике мадам де Комбале не было ни напряжения, ни суровости, которые в случае Ришелье часто граничили с жестокостью. Напротив, хрупкая фигура и вкрадчивость движений девушки (она сидела у камина и листала большой альбом с архитектурными эскизами) обнаруживали мягкость и доброту, способные с первых мгновений очаровать любого. Когда Аксель вновь перевел взгляд на кардинала, тот пристально смотрел на него поверх письма — от Ришелье не укрылся интерес молодого человека к племяннице. Фон Дитрихштайн до ушей покраснел. Чтобы хоть как-то спасти положение, он почтительно поклонился: — Прикажете передать ответ, Ваше Высокопреосвященство? Кардинал, по-прежнему глядя на Акселя своими бесцветными, прозрачно-серыми глазами, принялся мучительно медленно складывать письмо обратно в конверт. — Когда вы понадобитесь, я дам знать. Отдыхайте. Фон Дитрихштайн снова поклонился, поцеловал герцогу руку и, не глядя больше по сторонам, поспешил покинуть кабинет.