Posesión

Звук ударяется о стены.Они двигаются.Окна дрожат,свет слишком яркий.Они кричат.Пол становится все мягче и мягче, двигаясь под его ногами, заставляя их дрожать.Они слабеют.Его руки должны за что-то держаться, он падает, и некому его удержать.Его сердце колотится, ему не хватает воздуха, сердце бьется аритмично.Он умирает. -Холмс? Голос звучит спокойно и каким-то образом он чувствует его на своей покрытой щетиной коже. -Шерлок? Это... Сильные пальцы дотрагиваются до него, каким-то образом пол становится тверже, стены расширяются,окна не разбиваются.Он жив. -Боже мой, Шерлок... все в порядке,все хорошо,я думаю,мы зашли слишком далеко. Холмс отрицает, но не голосом, а той самой головой, которая вот-вот соскочит с его шеи. О чем они вообще спорили? Это было что-то о мужестве и безответной любви.Может быть. А может и нет - идти на такие меры только ради этого вряд ли было похоже на него самого.Честно говоря, невозможно, чтобы такая пустяковая тема могла вывести его из себя, взбудоражить его чувства, что было возможно только в ситуациях, которые действительно этого требовали, в данном же случае он вряд ли мог что-то найти. Взглянув на Уотсона, он задумался, насколько это может быть правдой.С этим человеком ничего не было просто.Как ни жалко, но даже глупый спор не помог. -Давай, давай, вы ведь сегодня заправили свою постель, верно?Вам было бы полезно прилечь. Холмс пытался отказаться от его прикосновений, но пол все еще дрожал, а в черепе периодически возникала боль, мозг расширялся и сжимался в неустойчивом ритме. Уотсон использовал эти боевые руки с той мягкой практичностью, которой так хорошо владеют люди его профессии. Он уложил его, как только откинул одеяла, закрыл шторы и поспешил вернуться к нему, чтобы расстегнуть обувь. Постоянное головокружение не позволяло ему скорее видеть, чем понимать действия Уотсона. Холмс уже не в первый раз задавался вопросом, почему прикосновения Уотсона не вызывают у него неприятных ощущений или как так получалось, что его манеры не вызывали отторжения. -Вы знаете, я..." Холмс слушал внимательно, даже не высовывая головы из-под подушки и одеяла. Однако он отодвинул все в сторону, чтобы посмотреть на доктора. Он расхаживал взад-вперед, окно, возможно, и было закрыто вместе с занавесками, но свет все равно проникал через широко распахнутую дверь, наблюдая за каждой его деталью: от обеспокоенного жеста до сжатия рук, которые пытались отодвинуть в сторону все слова, которые в данный момент были для него бесполезны. Голос Уотсона успокаивал его, за каждым произнесенным словом он чувствовал, как пол, стены и стекло становятся на свое место, уверенные, пусть и торопливые, шаги были точными, миллиметровыми в своем расстоянии и ритме. Идеально. -Я... Вы хороший человек, Холмс, Вы знаете это, но если это из-за меня - моего плохого настроения и глупости, что я не могу даже вести дискуссию, не заходя так далеко, возможно... - Холмс вздрогнул. Уотсон хотел уйти. -Я должен подумать о том, чтобы найти другое место. Вы можете не верить, но вы мне очень дороги, и если единственное, что я должен сделать, чтобы сохранить ваше спокойствие, когда вы не играете за свою жизнь - это уйти. Я, конечно, сделаю это - заключил он, встав перед Холмсом, как хороший солдат. -Если вы этого хотите, - сказал детектив, изо всех сил игнорируя едва заметную дрожь, сотрясавшую его спину, - я не стану вас останавливать, - он смотрел, как доктор сглотнул, сжал кулаки и тихо фыркнул. На самом деле, он не столько хотел уйти, сколько Холмс бы ему не позволил, и он остановил его прежде, чем увидел, что он отвернулся. -Но прежде чем вы начнете собирать вещи, Джон, позвольте мне сказать вам кое-что: это самая глупая вещь, которую вы сказали с тех пор, как мы знаем друг друга" - он почти улыбается, когда Уотсон фыркает и откидывается в кресле рядом с кроватью. -Можешь идти - надменно смеется он, намереваясь заставить Уотсона говорить. Ему нужно это услышать. -Я не игрушка, Холмс, вы не можете так себя вести, оскорбляя меня и в то же время, ах! Вы меня бесите, я даже не знаю, почему я требую что то от вас! - рычит он, поднимая руки, пока ладони не врезаются ему в лицо, вырезая глаза и прячась, упираясь локтями в колени. -Я даже не знаю, почему я думаю, что могу уйти. Очевидно, что выхода нет, вот почему никто не уезжает, вот почему миссис Хадсон не прогнала вас. Мы полностью принадлежим вам, Шерлок Холмс - заканчивает он, его голос устал, как у человека, смирившегося с тем, что буря затопит его дом, как бы он ни старался этого избежать. Холмсу остается только облегченно вздохнуть, он хочет поглотить Джона Уотсона, хочет иметь его голос и его успокаивающие шаги, силу, с которой он борется, и каждую попытку познать науку дедукции. -Вы остаетесь? -спрашивает он, потому что, даже если он знает ответ, необходимо, совершенно неизбежно, чтобы его выслушали. -Да. Джон принадлежал ему, и сама эта мысль, по странным и неизведанным обстоятельствам, успокаивала его.