Тойя не сказал бы, что любил Нью-Йорк, но он определённо притягивал. Своими высотками, длинными запутанными улицами, где текли самая разная жизнь и музыка, воздух свободы, что напоминал ему о подростковом времени.
Но сейчас он не там, а на одном из самых высоких этажей отеля, что, казалось, достаёт до самих небес. Он наблюдает панораму огромного города, что не засыпает даже с наступлением ночи, а яркие фонари и рекламные вывески говорят о круглосуточной жизни. Мир не остановится от одной потери и расставания.
Комната в отеле была одинокой и слишком большой для него одного. Наверное, поэтому он стал таким меланхоличным, наблюдая за миром. Тойя был добрым и мягким человеком, что было слышно через его бережную музыку, ласковое касание клавиш и улыбку. Многие люди были без ума от него, но мало кто видел печаль в его глазах, что не покидала сознание ни на секунду.
Ему не нравилась его жизнь и не нравился он сам. От счастья в его жизни было ровном счётом ничего. Тойя никогда не хотел славы и богатств, ему хотелось душевного умиротворения, которое он навсегда потерял. И это его вина. Но уже ничего не исправить. Жизнь продолжается, а значит, ему стоит продолжать играть свою роль.
Одинокий парень не имел страсти к классике, но были слышны его эмоции через эти, казалось бы, простые клавиши. Чаще всего это была скорбная песнь, будто он играл о последнем вздохе героя длинного романа. Реже это была злость, но не на мир или других, а на самого себя. Тогда он особенно отчаянно проводил руками по белым клавишам, ругаясь с самим собой, ведя такой остервенелый немой бой, что позже возвращался к океану грусти. После таких редких исполнений, прямо под этим бесконечным светом и сотнями зрителями в концертном зале, он устало опускал голову и тяжело дышал, а вместо слёз нежно пел мелодию расставания с самим собой.
Поступил ли он правильно?
В такие моменты он сжимал губы и кулаки до боли в ладонях.
Есть ли смысл думать о том, что больше не изменить? Вот и Тойя считал, что его нет. Прямо как в его утерянной жизни, где от него самого осталась лишь призрачная тень. Он отказался от всего, что было дорого ему, превратив собственное существование в дешёвку.
Когда он смотрел вот так, с высоты небоскрёба, его посещало много мысли, что считаются неприемлемыми. Его тянуло туда, вниз, на улицы имени свободы, где каждый мог обрести себя и не поддаваться правилам.
Завтра вечером он уже уезжает, а концерт отыграл сегодня. Ему можно выспаться и провести время с самим собой. Последнее его убивало, но было неизменным спутником его жизни, поэтому он просто не мог избавиться от него. Из общения у него был только отец да личный менеджер, а толпы фанатов на встречах угнетали его. Он просто не мог принять их любовь, потому что ненавидел себя. За выбор, за жизнь и за слабость.
Он отвернулся от окна и сделал дрожащий выдох. Сколько бы ни думал на протяжении этих десяти лет, привыкнуть не смог. Ни к себе, ни к миру. Всё было чужим и даже противным, мир был покрыт грязью его собственного взгляда.
Сегодня он не хочет быть один, поэтому идёт к шкафу и снимает этот чёртов классический костюм, с некоторой злостью сжимая рубашку и устало прислоняясь к шкафной дверце. Он слабо ударил сжатым кулаком по безобидному дереву, пытаясь восстановить дыхание. Волосы, что были зафиксированы воском, словно это была его жизнь, жутко чесались и сдавливали сознание. Он не выдержал и ушёл в ванную, дабы смыть резкими движениями всю эту чепуху с головы, а вернувшись, переоделся в обычную одежду, которой у него осталось так мало. Чёрные джинсы да потрёпанная толстовка. Ему понадобилось время, чтобы достать кроссовки из распакованного чемодана и зашнуровать их. С таким образом жизни весь его гардероб состоял из рубашек и классических брюк, что ему не нравилось. Тойе была ближе просторная одежда без всяких изысков.
Он нашёл чёрную маску и кепку, которые ему не сильно-то и нужны были, потому что он всё-таки пианист и аудитория у него вполне себе адекватная, хотя и было много молодых фанатов… Интересно, почему? В любом случае, возвращаясь к делу, ему хотелось полной анонимности, поэтому маскировка всё же появляется на его голове и лице.
Тойя легко минует коридор и подходит к лифту. Он чувствует запах дорогих духов, что застыл здесь, неприятно проникая в нос, оставляя желание быстрее выбраться из этой кабины. Удивительно, как сильно напоминает это место его самого. Хотя в его закрытой жизни весь мир однообразен, наверное, поэтому ему больше и не с чем сравнивать.
Когда он выбирается на улицу, не чувствует ничего особенного. Лишь непривычный шум после тихого номера закрадывается в уши, отчего он немного жмурится. Тойя несколько раз был Нью-Йорке, но плохо знал местность, поэтому, ни секунды не думая, свернул в левую сторону и прошёл мимо единичных людей и парочек, что, вероятно, были в ресторане, который недалеко отсюда. Наконец он ощутил запах сырости, что был вызван мелким дождём, который даже не был заметен, словно утраченные слёзы его глаз.
Наверное, он никогда не сходит в ресторан так, как эти парочки, никогда не будет испытывать счастья от ощущения чужой ладони в своей. Всё это так… огорчает? Безразличный ко всему Тойя действительно был расстроен фактом отсутствия настоящей любви в его жизни. Если бы его кто-то старался утешить, то, скорее всего, говорил бы: «Эй, вся жизнь впереди, почему ты так расстроен?»
Да потому, что он нашёл любовь.
И потерял.
Прошло много лет с тех пор, как он ощущал трепет в груди, а блеск его глаз мог осветить всю улицу, где они давали выступления.
И почему он вообще вспомнил это? Совершенно не подходящие мысли, от которых стоит избавиться. Тойя оставил их все в прошлом, так и не выбросив. Они до сих пор бережно лежали в самом дальнем углу сознания, пусть и утеряв всякое сияние в душе. Тойя не смел касаться их, поэтому сейчас сильно обжёгся. Благодаря темноте и этому сырому запаху, смешанным с ароматом бензина сотен машин, что проезжают здесь, ему удалось отвлечься от них. Небоскрёбы окружали каждый угол его обзора, ему казалось, что он никогда не выйдет… Куда? Он шёл бесцельно. Что в своей жизни, что сейчас.
Тойя не знал, чего хотел и куда идти.
Всё дошло до того, что в жизни исчезли любимые и нелюбимые вещи, пропал всякий вкус и ему стало всё равно. Он стал похож на куклу, в которую заложены определённые действия, а проявление собственных эмоций и чувств может довести до убийства. Конечно, сейчас его за это никто не смог бы убить, но и всякие причины для расправы были запечатаны глубоко в его душе.
Он и не заметил, как, виляя между домами, дошёл до достаточно тёмного переулка, где из живых были только кошки, прыгающие по помойкам. Здания были похожи на заброшенные, а вокруг была тишина. Несмотря на то, что это место могло быть пугающим, Тойя, не сбавляя шаг, продолжал идти. Ему было всё равно, если из-за угла выскочит кто-то с ножом и попытается убить его, это всё же будет чем-то вроде благословления за десять лет жизни, что давно не имела хозяина. Она лишь утратит свою тень.
Всё больше уходя вглубь, Тойя испытывал какое-то предчувствие, словно он шёл в тот самый пыльный угол сознания.
Внезапно он начал слышать первые ноты и что-то, похожее на шум. Он резко остановился и перестал дышать, сердце так быстро-быстро забилось, будто прямо сейчас выпрыгнет из тени. Тойя прислушался. Биение сердца отдавалось стуком в ушах так сильно, что он не мог поверить в то, что это тело принадлежит ему. Ноты всё ещё были слышны впереди. И чем больше звуков он улавливал, тем сильнее билось сердце и тем сильнее его голова начинала болеть, а тело дрожать.
Тойя, не думая ни о чём, рванул вперёд по этим узким дворам, даже не спотыкаясь о собственные ноги: ничто ему сейчас не препятствовало, даже он сам. В этих звуках он почувствовал жизнь, он
услышал себя. Тойя рвался вперёд, тяжело дыша, хрупкая натура пианиста рушилась с каждой секундой. Мыслей в голове не было, только какие-то своеобразные животные инстинкты, которые он никак не мог побороть, да и не пытался, честно говоря. Этот побег от реальности не изменит его жизнь, даст лишь третьесортное счастье, которое дальше будет лишь губить его. Но сейчас он не думает, а если бы и думал, то, с великой вероятностью, плюнул бы на это. У него ведь это отлично получается — отвергать собственные мысли и желания, будто это что-то нормальное и обыденное.
Он попадает в яркий квартал, где горят огни, а повсюду играет музыка, и видит толпы людей. Люди самых разных возрастов что-то увлечённо обсуждают; Тойя не видит их улыбок, но слышит смех и уютный шум. Тело на автомате расслабляется. Ощущение, будто он
дома. Его пробирает дрожь, а мир перед глазами размывается. Он хаотично крутит головой, чтобы удержать этот мир в своём сознании. И, когда осознаёт, где находится, грубо закрывает своё лицо руками и тяжело дышит. Ноги беспорядочно ведут назад, настоящее тянет его обратно, будто демон под ликом ангела, говоря о том, что нельзя держаться за прошлое, ведь оно приведёт ко дну. Но Тойя и так уже там.
— Хей, пацан? Ты в норме? — кто-то кладёт руку на его хрупкое плечо, и он вздрагивает, вырываясь из своего пьяного состояния. — Там вроде как
вивиды выступают, не хочешь сгонять? Получше станет, а то ты какой-то потерянный, ха-ха!
—
Вивиды? — он оборачивается и видит перед собой крупного мускулистого мужчину с добродушной улыбкой и перекошенной кепкой. Сознание вновь вернулось к жизни, поэтому ему даже удалось разглядеть шрам. На самом деле, на этом сознание и закончилось.
— Ох, так ты не знаешь! Тебе надо обязательно послушать их, паренёк! — он хлопает его по плечу, и Тойе кажется, что такие движения просто сломают его.
На самом деле его даже и не спрашивали, просто, как и принято на подобных улицах, потащили в сторону шоу, по-братски обнимая.
Им не пришлось долго идти, Тойя достаточно быстро оказался сзади толпы (в рамках данного места). Он не оглядывался по сторонам, просто смотря в пустое пространство, где мог увидеть произвольную сцену, куда и должны были выйти певцы. В голове крутилось бессмысленное «вивиды». Это была ошибка? Совпадение? Группа распалась с его уходом, а Акито, вероятно, в таких местах бывать перестал, даже если бы очень сильно хотел. Ему знакома жизнь популярного исполнителя, в которой ты не можешь найти время на себя. Хотя… какой там себя? От Тойи давно ничего не осталось. Время было, а его не было. На самом деле он и не знает, как живёт Акито и остальные. Он в курсе ошеломительного успеха первого, но Тойя с ним никогда не пересекался (очевидно, почему), да и концерты-интервью смотреть отказывался. Он не сидел в интернете, его миром было фортепьяно, которое Аяоги ненавидел. Часто Тойя читал и играл на виолончели, часто видел в этом всём образы Акито. И даже во снах он преследовал его. Это было похоже на болезнь, но на самом деле это была жизнь человека без права выбора, а точнее, того, кто на это право закрыл глаза.
Он увидел, как на «сцену» вышло трое ребят, но не тех, которых он боялся увидеть. А почему он боялся?.. Бояться прошлого? Такое вообще возможно? Если бы не громкая оглушающая музыка, Тойя был бы поглощён этими мыслями, но первые ноты вырвали его из реального мира. Парень заворожённо смотрел на группу перед собой, люди вокруг будто перестали существовать, такой знакомый мотив его взбудоражил. Ему вдруг стало так тепло: все переживания ушли на задний план, а в сознании начали появляться картины прошлого. Здесь они сидят с ребятами в кафе, там встречаются на детской площадке, чтобы порепетировать и стать лучшими среди лучших, превзойти сам мир. Тогда их мечты казались наивными, но не это его заботило, а образ счастливого
себя. Та личность, что застряла в прошлом и не перешла в будущее. Тот взгляд, что показывал готовность идти до конца, идти против отца, идти всегда рядом с ними — теми, кем дорожил, и тем, кого любил.
Да, это был он. Наконец Тойя нашёл себя. Пусть и на пять минут, которые навечно останутся в его горькой жизни.
— Ох,
на самом деле эти ребятки взяли часть названия от
группы мастера, о которой он пару раз болтал нам. Ему не хотелось, чтобы они это делали, но кто его послушал? Так эти ребятки, личные ученики мастера, стали вивидами. Надеюсь, это название сделает их великими! — душевно рассмеялся мужчина, чьего имени он никогда не узнает.
—
Опять бездельничаешь?
Тойя перестал дышать. Это же галлюцинация из-за аффекта, верно?
— Кто бездельничает? Я? Да ни в жизнь! Паренёк был просто каким-то поникшим, вот я ему настроение и решил поднять!
— А мне поднять настроение своей работой не хочешь? Там, кажется, до сих пор не весь реквизит для фестиваля выгрузили, — он прямо чувствует, как парень сложил руки на груди и с наигранной злостью смотрел прямо на мужчину.
Дыхание Тойи сбилось, стук сердца отдавал болью в ушах, его охватил панический страх. Но что именно его испугало? Да и почему вообще он испугался?
— Хей, не хочешь с нами пойти разобраться с реквизитом к фестивалю? — он кладёт руку на его плечо и заглядывает вперёд через него, дабы обернуть незнакомца к себе.
Оказывается, что это не незнакомец. Две пары глаз встречаются спустя долги годы, и Тойя видит в противоположных глазах жизнь, которая затерялась в его собственных.
Это был Акито. Неизвестно, каким он был: прежним или же изменился, счастлив он или же наоборот. Понятно было одно: он реален. Он стоит прямо сейчас перед ним и смотрит своими изумлёнными глазами, что блестят от яркого света улиц. И сейчас Тойя не хочет смотреть в них. Точнее, нет, ему хочется остаться в них навсегда, но он понимает, что это невозможно, поэтому
сбегает. Делает то, что умеет лучше всего.
Он срывается со своего места и даже не слышит, как его окрикивают; он возвращается в те тёмные стены, наполненные сыростью, а дождь, кажется, усиливается. Тойя чувствует, как промокли его волосы и как намокли его глаза. Только второе, кажется, не связано с дождём. Парень спотыкается о собственные ноги, они не слушаются его. Мысли Аяоги смешались с дождём, каждая упавшая капля приближала его ко дну.
Перед ним был тот удивлённый взгляд. Эти зелёные глаза были тем, к чему он был привязан долги годы и так не отвязался. Акито был тем, кто говорил ему идти против отца, смотреть на себя и свои мысли, не обращать внимания на остальных. Он открыл Тойе его самого, а он в ответ разрушил всё. Себя и их отношения. Тойя мог бы винить отца, но сейчас он даже не вспоминает о нём. Это всецело его вина. Он разрушил собственный мир сам, а прямо сейчас, когда судьба дала шанс, он сбежал, измельчая обломки прошлого так, чтобы о нём более никогда никто не вспомнил.
Тойя испытал сегодня так много эмоций, которые он не ощущал за эти десять лет. Он действительно ожил, и от этого стало только хуже: Тойя ощущает любое изменение и движение мира около себя. Казалось, будто ему доступны чувства каждой клетки. Если сейчас кто-то коснётся его, то это прикосновение будет похоже на движение пальцев по открытой ране.
Он сворачивает за переулок и останавливается около стены, тяжело дыша. Воздух, кажется, стал пропадать с этой улицы. Тойя сполз по стене, одежда начала промокать, но ему было плевать. Он зарылся в собственные ладони, промокшие от дождя и ставшими солёными от слез.
Совсем рядом была жизнь, от которой он отказался. И это действительно вырвало из него всякие остатки души. Истинное «я», он сам, боролся с фальшью, что впилась в его тело за эти долгие десять лет. Жалкий человек без друзей и самого себя, кто же мог его спасти? Кто хотел его спасти?
Акито пытался, и у него почти получилось, но в последний момент Тойя сорвался с пути, упав с моста. Сейчас у бывшего друга он вызывает, скорее всего, обычное отвращение. Акито не нравились такие люди, как Тойя, и от этого стало ещё более горько.
Как же он жалок. Ему хочется спасения, но при этом он бежит от предоставленного шанса. Потерянный ребёнок, лишённый любви и дружбы.
— Эй, чувак, поднимайся.
Он вздрагивает от голоса, вжимаясь в землю. Тойя поднимает взгляд серых потухших глаз, что раньше можно было сравнить с лунным светом, и встречает
его. Он сжимает губы, не имея сил вымолвить и слова.
Акито же с самым бесстрастным взглядом, будто его и не узнал, будто это не он бежал за ним, задыхаясь и повторяя его имя, будто не его глаза взбудоражили это горячее сердце. Будто не Тойя сейчас был причиной пороха сомнений в душе.
— Ты так заболеешь, а тебе нельзя, — он опускается на корточки и снимает с себя куртку, накидывая ту на полностью измученного Тойю, который теперь даже и не смотрит на него. Ему было стыдно.
— Я… пианист, — говорит он тихим голосом. Тойя всегда говорил так, но раньше в этих словах была доброта и теплота, а теперь там нет и самого Тойи, — а не певец.
Акито выдыхает, и Тойе кажется, что он слышит некоторое раздражение в этом голосе, отчего сильнее сжимается — ему хочется просить прощения, хотя не за что. Ему хочется замёрзнуть насмерть, прямо здесь, в этом переулке. Душа давно была стёрта, осталось лишь тело, что выполняло функции, заложенные программы.
Но Акито никогда не мог поступить так, как сейчас думал Тойя. Он ценил друзей и принимал их любыми, даже сейчас Акито побежал за ним, а не сделал вид, что не знает этого парня. Хотя… Да, он его не знает. Он знал того, кто был до этого. А сейчас это избитое сознание.
— Какой же ты дурак, — шепчет Акито больше себе, чем измученному Тойе. — Пошли со мной, тебе надо согреться.
— Не надо, — Тойя хнычет от предложения и своего вынужденного отказа, глаза уже начали болеть из-за слёз.
Акито бережно убирает спутавшуюся чёлку с глаз и заправляет её за уши. Он понимает, что разговор вести бесполезно, поэтому роется по кожаной куртке Тойи и карманам джинс в поисках опознавательных знаков. Он
знал, что Тойя в Нью-Йорке. Был в курсе и концерта. И даже
был там. Он, в отличие от этого убитого тела, постоянно следил за ним, потому что, чёрт возьми, переживал. Акито видел через экран эти убитые глаза, эту далёкую от чувств улыбку, он знал своего друга наизусть, поэтому его нельзя было обмануть. Даже спустя десять лет.
Куртка шумно шуршала, а Тойя не оказывал никаких признаков сопротивления, потому что все силы были направлены на какую-то внутреннюю борьбу.
Акито наконец-то находит ключ-карту, где подписаны номер и название отеля. Он плотно укладывает её к себе в джинсы, дабы не потерять, и аккуратно пытается поднять Тойю, который, кажется, отрубился. Класс.
Акито приходится взять его, как принцессу, бережно положив голову на грудь. Так они вместе отправляются в путь. Акито повезло, что он знал этот отель и что тот был рядом. Ему пришлось идти обходными путями, дабы не светить лицом популярного пианиста без сознания.
Парень знал, что довело до Тойю до этого мучительного состояния. И, честное слово, он хотел сейчас избить себя. Грубо и со всей силы ударить собственное тело и сознание за то, что он не остановил Тойю в тот день. За то, что смог в итоге его опустить, за то, что не смог перебить его. Он был виноват. Они оба потеряли десять лет, которые Тойя, такой хрупкий и уже почти разрушенный, не сможет так просто восстановить. Акито ощущал боль в музыке и весь тот ворох эмоций, что остался в душе мальчика, готового идти против отца.
Шинономэ лишь потом узнал, почему Тойя не смог собрать весь свой дух в кулак и выплеснуть в крике свои эмоции перед отцом. Но было слишком поздно. Если бы Тойя тогда не скрыл, что пошёл на поводу отца из-за того, что тот слёг с болезнью, всё было бы иначе. Акито смог бы убедить его в том, что болезнь отца не повод исполнять его самое сокровенное желание. Да хоть этот старый придурок в гробу лежит, ему плевать. Даже если от игры на пианино зависит его жизнь — ему всё равно. Этот придурок, в конце концов, заботился только о себе, закрыв глаза на желания сына, хоть раньше и пытался понять его.
Акито надеется, что эта чёртова классика сгорит в аду, а все струны фортепиано поломаются в один миг, чтобы Тойя никогда не сел за него, чтобы…
Сердце трепещет.
…Он хочет, чтобы Тойя остался с ним.
Акито неосознанно сильнее прижимает обмякшее тело, думая о том, как же сильно он хочет вытащить Тойю со дна. Позволить ему вновь увидеть то, насколько прекрасны небо и мир, о которых он поёт. Хочется утешить его объятиями и…
поцелуями.
С этими мыслями Акито минует чёрный вход в отель, где охрана подозрительно косится на него, но потом узнаёт в его лице знаменитую личность и, лишь заинтересованно пытаясь рассмотреть человека на его руках, пропускает того дальше.
Он убирает руку с груди Тойи и достаёт ключ-карту, которой размазано бьёт по двери, и та любезно впускает его. Акито тянет ручку, приоткрывая дальше дверь ногой, и вваливается внутрь, закрывая за собой всё тем же способом.
Номер Тойи большой, напоминает комнату принцессы. Свою законную хозяйку королевских кровей он кладёт на кровать, всё ещё смущённый тем, что у бывшего напарника вся одежда мокрая. Но не переодевать же ему его, как мамочка какая-то. Акито исследует его комнату и разочарованно обнаруживает, что ничего, кроме одежды да телефона, нет.
Ему приходится подойти к огромному настольному зеркалу, чтобы обнаружить старомодный стационарный телефон, где, найдя буклет с нужными номерами, он прокручивает циферблат и набирает верные цифры.
Он звонит на ресепшн, потому что не знает, где конкретно ему взять пластинки парацетамола и успокоительного. Из Акито вообще так себе врач, поэтому берёт то, что в своё время помогало ему. Нет, он, конечно, может заказать в баре бутылку виски, но тогда завтра он вряд ли попадёт на свой концерт. Акито не знает планов Тойи, но в них точно не входит оправляться от похмелья с утра пораньше. Да и вряд ли пианист с такой безупречной репутацией, которого в соцсетях называют снизошедшим ангелом (он вообще в курсе, как его называют?..), хотел бы появляться на людях в таком состоянии. Хотя, скорее всего, ему всё равно. От осознания этого Акито тяжело выдыхает и серьёзно смотрит на Тойю.
Он подходит к этой большой кровати с накрахмаленными простынями и садится на пол, упираясь в высокий матрас локтем. Тойя спокойно спит, и Акито действительно надеется, что его сейчас не мучают кошмары, потому что даже спящим он выглядит невероятно измотанным и уставшим. Акито действительно думает о том, что не понимает Тойю. Почему он готов пожертвовать буквально всем в своей жизни ради человека, что так относился к нему? Готов ли Тойя отдать всё ради… кого-то вроде Акито? Кажется, он слишком много хочет.
Парню остаётся смотреть на спящего Тойю — непозволительная роскошь за прошедшие десять лет и отсутствие всякой связи между ними. Акито думал о том, что со временем привязанность уйдёт, а боль утихнет, но это не так. Какими только людьми он ни пытался заглушить это пожирающее одиночество… всё равно сознание возвращалось к привычному образу пианиста. Совместные репетиции и посиделки в кафе, нежность и теплота тех утерянных дней никогда не пытались быть скрыты им. Ему оставалось лишь надеяться на их встречу. Хотя бы одну. Акито хотел сказать немногое, но эти слова казались очень важными. А сейчас ему просто хочется бесконечно просить прощения, потому что, даже как лучший друг, он не смог уговорить Тойю остаться с ними. Кто знает, как бы их жизнь сложилась в таком случае.
В голове крутился один вопрос:
почему? Пусть Тойя действительно любил классику, он не был готов связать с ней всю жизнь, да даже часть жизни… Неудивительно, что тот так сломался. Акито тяжело удавалось узнавать в этом человеке своего друга.
Он поправляет волосы Тойи, и тот вздрагивает, приоткрывая глаза. Акито мог бы резко убрать руку, будто коснулся огня, но, когда его пальцы уже отодвинулись на пару миллиметров, он передумал. Акито вернул их на мокрые волосы и начал гладить. Не знал, зачем и почему, с какой стати он вообще позволил себе это, но ему нравилось. Между ними должна была быть неловкость грубого расставания и десятилетнего игнорирования. Тойя, вероятно, поэтому и сбежал. Но сейчас все эти мысли были где-то далеко, если вообще были. Тойе внезапно стало плевать на всё это, он просто безнадёжно обнажил свою душу и наслаждался нежными успокаивающими движениями чужих пальцев.
Они оба не знали, что сказать и с чего начать. Между ними была пропасть в десять лет, двое некогда самых близких людей оказались в таком положении. Обоим хотелось извиняться непонятно за что, были какие-то абстрактные причины.
— Выпей таблетки — ты, вероятно, плохо себя чувствуешь, — решает первым начать Акито, неловко отводя взгляд. Он достаёт по таблетке из каждой пластинки, не уверенный, можно ли их смешивать и пить одновременно, но с ним вроде как ничего не случалось, поэтому он протягивает стакан и таблетки Аяоги.
— Не нужно, спасибо, — ему неудобно принимать помощь своего друга, которому он, вероятно, причинил боль, что осталась в его душе навечно.
— Если ты не заметил, это был не вопрос, — Акито протягивает стакан прямо к его губам, а таблетки угрожающе отражаются в воде. Тойя некоторое время рефлекторно сжимает губы, а потом наконец берёт стакан и принимает таблетки. Он давится из-за слишком быстрых глотков. — Аккуратнее.
— Спасибо, — наконец произносит он и вытирает капли воды рукой. Его губы трогает мягкая одинокая улыбка, и Акито кажется, что лёд тронулся. Ему нельзя допустить возвращения того Тойи, которого он видел в телефоне и на их концертной улице.
— Как… твоя жизнь? — Акито удивляется тому, что Тойя произносит это первым. Голос его звучит неуверенно, с некоторой дрожью, которая похожа на приближающиеся слёзы.
— Нормально, — с некоторой обеспокоенностью во взгляде произносит Акито. Он действительно хорошо жил: занимался любимым делом, а вокруг него было много хороших людей и друзей. Но это всё ещё было далеко от «отлично», потому что в жизни не хватало одного единственного человека. Неужели Акито так много желал?
— Я рад, — он отворачивается к окну. — Извини, на самом деле я ни разу не смотрел за твоей жизнью и даже не видел ни одного твоего выступления, я… — Акито видит, как Тойя в очередной раз хочет заплакать, как сжимает в кулаки простыни. Ему сложно подобрать слова, сложно смотреть в его глаза. Он не хочет, чтобы Акито уходил, не хочет снова оставаться один. Но это больше похоже на встречу старых друзей, которая быстро забудется в потоке времени.
Акито не хочет видеть своего друга таким потерянным, поэтому прерывает его мучения. Ему и самому сложно что-то сказать, но он понимает, что Тойя слишком сильно обессилен и вытягивать из него слова — непозволительно.
— Если что-то хочешь сказать — говори прямо! — его голос звучит слишком громко, отчего Тойя вздрагивает, но зато переводит на него свой взгляд. Акито незаметно для самого себя поджимает губы и замедляет дыхание, хотя сердце стучит, как бешеное. — Тойя, чёрт возьми, мы не виделись с тобой десять лет, поэтому не стоит искать подходящих слов. Надо просто говорить всё, что у тебя сейчас на душе! — он уверенно смотрит на него, будто молвит какой-то закон, а не глубокую истину для них обоих. Мысли сами по себе текут из него, а сам он со временем тоже понимает смысл сказанного.
Тойя заворожённо смотрит на него и видит в глазах Акито прошлое: он так же яро защищал его от влияния отца, громко говорил, обзывал его «старикана» всякими непотребными словами. И парень чувствовал, что сейчас заплачет от этой тёплой ностальгии и ощущения того, что кто-то всегда будет на его стороне, кто-то всегда будет защищать его.
Акито наконец готов сказать заветные слова, что уже
оскальзывают с губ.
— Я лю…
У него не выходит закончить фразу — нелепое бормотание остаётся на чужих губах. Тойя смело тянет его за толстовку к себе и неумело касается губ, забавно щурясь. Акито, с трудностью поймавший ложное равновесие своими ногами, всё же валится на Тойю, где опорой уже служат покорно сложившиеся руки. Он не обращает внимания на смешное выражение лица Тойи, просто бездумно проводит языком по губам, наконец приоткрыв рты их обоих. У Акито проходит дрожь по всему телу из-за ощущения влажности, а Тойя напрягается от неожиданности, сильно вжимаясь одной из рук в простынь.
Неужели это действительно происходит? Первое, что они делают спустя десять лет, — целуются… Будучи… друзьями? Каждый из них много раз фантазировал об этой встрече — осознанно или не очень. Они были готовы ко всему: крикам, молчанию, слезам, радости, но не… к этому. Не к таким отчаянным поцелуям, полных любви и извинений. Тойя поднял руки, ухватил чужую голову и прижал к себе. Хотелось быть ещё ближе, никогда не расставаться, находиться в этом моменте целую вечность, упиваться общими эмоциями, забыв о реальным мире за окном.
Мокрые волосы Акито приятной прохладой падали на лицо, но Тойя всё равно бережно заправлял их за уши каждый раз. Ресницы щекотали его закрытые веки, а тело расслаблялось всё больше с каждой секундой. В этот раз он тонул не в одиночку, это не было похоже на вязкое болото, из которого хочется выбраться.
Акито внезапно отстранился. Полностью раскрасневшийся Тойя вызывал трепет в груди, его расслабленные блестящие глаза заставляли грудь сладостно болеть. Наконец он может видеть что-то кроме этого бесконечного несчастья. Парень, ведомый порывами тоски и возникшей храбрости, касается холодной шеи и чувствует, как его губ касаются мурашки. Он расцеловывает шею и понимает, что не может остановиться, поэтому за него это делает Тойя. Он дрожащими руками отталкивает
друга и придерживает того за плечи, смущённо отводя в сторону взгляд.
— Это неправильно, — всё, что он может выдавить из себя под этим разгорячённым взглядом.
Акито тяжело дышит и пытается понять Тойю. И, кажется, понимает, но не может показать этого, из него вырывает лишь резкое:
—
Неправильно? — это звучит особенно резко и отстранённо. — А что тогда правильно? Твоё блядское пианино, которое довело тебя до этого состояния? Твой отец? Что вообще правильно? Объясни мне, что является правильным в твоей неправильной и испорченной к хуям жизни! — он действительно срывается на крик, комкает простыню и ждёт ответа от этих разбитых глаз.
Тойя не может смотреть на него, зажмуривается и прямо сейчас хочет сбежать. Он уже жалеет о том, что в его тёмную жизнь ворвался Акито. Сейчас его сердце вырывается из груди, а тело неконтролируемо дрожит, он не знает, что делать и за что хвататься. С одной стороны, его привычная жизнь, где есть только он… Без него. Просто фортепьяно. А с другой… Что с другой? В этом и проблема, что он не знает. Там Акито. Этого не мало, просто это не даёт уверенности в завтрашнем дне. Как он бросит фортепиано? А если и бросит, то что делать дальше? Это его заработок, его жизнь, какой бы она ни была.
Бросит фортепиано — разрушится жизнь.
Но как можно разрушить то, что уже было разрушено?
Это невероятно смешно. Он начал ценить ненавистную жизнь только благодаря возможному спасению. Как же Тойя слаб и жалок, ему противно от самого себя. Он завидует себе прошлому: сильному и независимому.
Акито приходит в себя, видит омертвевшего Тойю и виновато произносит:
— Извини… Тойя, извини, я… — чёртовы слова не забрать обратно. Он ведь знал, как хрупок Тойя, насколько он сломлен. Его раны надо залечивать мягко и неторопливо, обучать заново жизни, но в итоге Акито лишь накричал на него, разрываясь от этого выражения лица. Он не может смотреть на него; если Тойя сейчас раскроет глаза, Акито не выдержит и просто заключит его в объятия и будет горько плакать в плечо, будто это он был заложником собственного разума.
Они молчат. Теперь между ними была напряжённая неловкость. Акито стоило бы молча уйти, да и Тойя этого, наверное, хотел. Но что-то кричало в нём, что его отпускать нельзя, что это будет последний шанс. И он уже тянет руку, но певец поднимается, устало прикрыв глаза.
— Завтра в семь вечера у меня концерт, — начинает он, заведомо зная, что в это же время (подсмотрел в расписании на столе) у Тойи рейс в Японию. —
Я буду ждать тебя, — и он, кажется, пытается вложить все чувства в эту фразу: он действительно готов ждать бесконечно долго. И только неизвестно, осознаёт ли это Тойя.
Акито уходит из номера, а Тойя закрывает предплечьем глаза. Его ожидает тяжёлая ночь.
***
Он не спит всю ночь, утром выпивая кофе, который заказал на ресепшене. Напиток отдавал запахом обжаренных кофейных зёрен и напоминал Акито. Тойя сам не знал почему, просто напоминал. Сейчас всё удивительно сильно напоминало Акито, а в воздухе, кажется, до сих пор стоял резкий запах чужого одеколона. Тойя закрывал подушкой лицо, чтобы не чувствовать этого.
Утром звонил отец, который просил заехать к нему, когда Тойя вернётся в Японию на пару дней. Необязательно было просить его это сделать, ведь покорный сын и без напоминаний постоянно заезжает к отцу.
Он лениво поднимает телефон с тумбы и смотрит в чёрный экран с минуту, наконец разблокировав его отпечатком пальца. Рука сама открывает браузер и самостоятельно набирает: «Акито Шинономэ концерты».
Пианист долго смотрит на лицо, которое сегодня ночью было так близко, прямо сейчас ощущает чужое дыхание и влажные губы на своей шее. Он смущённо проводит пальцем по губам и жмурится, будто это нечто непозволительное, запрещённое им самим.
Он узнает точное время концерта и место проведения, но это не значит, что Тойя собирается приходить туда. Он бездумно набрал этот запрос, бездумно смотрел на фотографии, бездумно зашёл в инстаграм, где смотрел умело сделанные фотографии Акито. Они не были похожи на те селфи, что они делали в юности, в них не было того уюта, наверное, поэтому Тойя и откидывает телефон, проворачивая в голове их совместное прошлое.
Воспоминания терзают его душу и разум, он не знает, что делать, не знает, что чувствует. Ничего не знает. Сейчас хочется исчезнуть, разучиться мыслить.
Зачем Акито появился? Зачем дал ему ложный шанс? Это новый вид издевательств от судьбы?
Тойя, заядлый читатель книг, конечно, множество раз видел истории самоотверженной любви, где «навечно и навсегда» были реальными. Герои жили в горе и счастье, ведомые мыслями о своей привязанности. Но Тойя… А что Тойя?.. Он опять ничего не знал. Реалист ли он? Что он ощущает к Акито? Любит ли он его, или те эмоции были связаны с тем, что Аяоги спустя долгие годы получил заботу? С тем, что Акито был из светлого мира его умерших грёз? Готов ли он дать ему это самое «навечно и навсегда»?
Стук в дверь. Вероятно, менеджер, который должен обсудить с ним детали плана на завтра. У него концерт в Токио, где должен присутствовать советник президента со своей женой, что любит его игру на фортепиано.
Это была строгая женщина, что всегда была одета с иголочки, а бесстрастный взгляд всюду проницательно смотрел на него.
Отец выбрал менеджера, неудивительно, что она была такой.
— Что-то произошло ночью? К вам приходили? — она продолжает. — На ресепшен ночью поступил звонок из вашего номера, неизвестный голос просил таблетки.
И этот вопрос не вызывает эмоций, даже испуга. А раньше мог бы. Раньше могло бы появиться это раздирающее чувство неоправданной вины и испуга, как у нашкодившего ребёнка.
— Всё в порядке, — кратко изрекает он, не углубляясь в подробности ради самого себя. Не хочет вспоминать холодные губы на своих, не хочет вспоминать тот отрезвляющий поцелуй в шею.
Неудивительно, что она следит за ним, знает о нём всё. Это так неудивительно. Сплошная предсказуемость, а дело в том, что жизнь принадлежит не ему. Он в своей жизни кукла, даже не второстепенный герой.
И это не раздражает, не бесит, не вымораживает. Ему действительно всё равно. Да, вот так просто. Он с лёгкостью может принять это «откровение». Он смотрит сквозь неё, когда женщина косится в сторону и видит забытую кожаную куртку, которые Тойя не носил уже несколько лет.
— Я могу попросить вернуть куртку вашему посетителю. Назовите имя, — делает вид, что всё равно на посетителя у закрытого в себе пианиста. Без всякой страсти что-то печатает в своём телефоне, возвращая взгляд к парню.
— Я… — «сам верну» хочет вырваться из него, но понимает, что не вернёт. Понимает, что один шаг вперёд, и пути назад не будет. Эта куртка становится внезапным столбом в его сознании.
— Вы?
— Я сам разберусь, — отстранённо произносит он и встаёт с кровати, чтобы выпить воды. Горло сушит, губы стали похожи на две ноябрьские ветки, а глаза сами по себе закрывались. И все мысли сводились к чему-то ужасному паршивому и пошлому для его сознания. И это было неправильно.
А что тогда правильно?
Да не знает он, чёрт возьми, не знает. Не знает самого себя. Не знает мира. Не знает нынешнего Акито, от которого пахло никотином: он начал курить? Почему? Когда это началось? Он не знает. Мысли сбиваются в кучу, сворачиваются в кулак, которым он грубо ударяет по столу, отчего стакан дрожит, а вода пугливо волнуется.
Он, чёрт возьми, не знает, чего хочет. Он спустя много лет даже материться не научился. Но тут он уже знает, кого винить. С каждой минутой Тойя начинает осознавать источник проблем. Небольшая брешь, сделанная Акито, начинает увеличиваться с каждой секундой, и две его «личности» противоборствуют. И он без понятия, какая из них здравомыслящая. Мир стирается с каждой секундой, чтобы переродиться, как в каком-то библейском сюжете, что он читал всего один раз.
—
Это ведь был Акито Шинономэ? — не дополняет, описывая образ, потому что точно знает, что права. Девушка с ресепшена знала голос крайне популярного певцы и, как одна из фанаток, не могла спутать ни с чем. А потом на стуле лежит чёрная вычищенная куртка, которую она видела на фотографиях, что просматривала, поднимаясь к Тойе.
— Это имеет значение?
Она выдыхает, кажется, тоже что-то понимая. То, что она его менеджер, что подослан отцом и выслеживает каждый шаг его сына, но при этом умалчивает о многом. И о сегодняшнем умолчит, но Тойя об этом не знает и даже не предполагает. Её образ вообще впервые за десять лет прочертился лёгкими линиями в его сознании. Тойя, вероятно, никогда не узнает, что в один момент эта женщина стала слишком сильно беспокоиться о нём.
— Да.
Он хочет сказать что-то в рифму, но просто оборачивается и в этот раз смотрит так, что готовы мурашки пройти по коже. Не от злобы, а от того, что в его глазах впервые появились эмоции. Она наконец видит в них живой блеск.
— Это не ваше дело, — грубо для себя выражается он и не спешит торопливо извиняться.
— Вы правы. Не моё.
Молчание.
— Верните ему куртку сами, — проговаривает она.
Он застывает на какое-то мгновение и пытается обработать её слова, но лишь открывает рот, пока немые губы пытаются что-то слепетать.
— Я разберусь со всем, — после этой фразы она направляется к двери, желая оставить этого забитого ребёнка в себе, желая отдать в тёплые руки, тайно забирая его у отца.
У него крутится на языке «спасибо», но в итоге в комната лишь слышится аккуратный хлопок двери.
Хлопок сознания. Хлопок глаз. Стук сердца.
Что делать, что делать, что делать, что делать…
Он закрывает лицо ладонями и медленно дышит. Все мысли проворачивались по второму кругу, повторяя цикл раз за разом, переубеждая его и возвращая в начало.
И в итоге Тойя берёт куртку и отдаёт её на ресепшен, называя чужое имя.
***
Концерт проходил так же, как и всегда: энергично и идеально, толпа была в восторге от Акито, а онлайн зрители уже сделали сотни постов по поводу трансляции. Но только со стороны всё выглядело, как всегда, а сам Акито был другим. Не было этого заметно, но он не попадал в ноты, а голос иногда дрожал. Он блуждал своим взглядом по огромному залу и в этой бушующей толпе людей искал одно знакомое лицо. Акито попросил охрану передать ему, если его «специальный гость» заявится, но спустя час и десяток пропетых песен была стабильная тишина.
Но Акито не терял надежды, несмотря на все сомнения. Он ждал его. И готов был ждать вечность. Даже если Тойя придёт за несколько минут до конца, Акито не будет злиться, не будет ругать его, не будет обижен.
Только, пожалуйста, пусть он придёт.
Акито поёт сегодня особенно ярко, будто вырывая собственную душу. Сегодня ему не нужен даже микрофон, он готов петь до срыва голоса, непозволительно громко. И ему плевать.
И миру тоже плевать.
Тойи нет. Зал полон и пуст одновременно.
Он надеется, что тот всё же вернётся, сможет выбраться из этой клетки, которую выстроил его чёртов отец. Акито готов сжечь все фортепиано в этом мире и все ноты, лишь бы только Тойя был счастлив. Он так сильно хочет, чтобы Тойя увидел внешний мир, чтобы эти пустые глаза наполнились окружающим светом и начали изливать свой, как это было раньше.
Каждый год он винил себя, каждый раз смотрел на него и винил
себя. Акито верил в то, что Тойя стал сильным. И верит в это до сих пор, как глупый богомолец, навечно преданный Богу.
Но это реальный мир, а не секай или сон, здесь не бывает чудес, и это стоит принять.
В ушах раздаётся оглушающий голос охраны, а он видит, как в конце тёмного зала открывается дверь.
Чудеса случаются. Наверное, потому что Тойя сам по себе чудо.
Он пришёл прямо под конец песни, поэтому Акито, не успевая дышать, просто спрыгивает со сцены в темнейшую глубину. Прорывается через ничего не понимающую толпу.
— На самом деле сегодня в зале мой друг. И он немного опоздал, — наконец подаёт голос Акито, протискиваясь сквозь людей, что ещё не успели отреагировать на подобную выходку артиста. — Мало того, что он опоздал, так ещё и билет не купил. Представляете?
Он сам до конца не понимает, что несёт, не до конца понимает, что творит. Сейчас Акито чётко осознаёт лишь то, что ему надо вытянуть Тойю из этого болота, поставить его на сцену так, чтобы все взгляды были обращены на него, чтобы все поняли, кто главный герой его жизни.
Тойя видит, как толпа перед ним расступается, ощущает свет прожекторов в своих тусклых глазах и видит Акито. Такого же, как и десять лет назад. Яркого и готового покорить весь мир. Но не в одиночку, а с
ним. С Тойей. Утонувшим в вязком болоте прошлом.
Их взгляды встречаются, и ему кажется, что они смотрят друг на друга бесконечно долго. Толпа замерла, а музыка перестала бить в уши. Все камеры этого мира прорывались к ним.
Он пришёл.
Он ждал.
— Пусть в качестве оплаты споёт нам, как вам идея? — задорно произносит Акито, и его рука хватает Тойю, что секундой назад смотрел в эти горячие глаза. Он не ощущал духоты зала, не обращал внимание на смотрящих вокруг людей, лишь спешно шёл за Акито, который буквально вытягивал его. Толпа сжимала их, но артист ни на секунду не разрывал их крепко сжатые в замок ладони, переплетённые пальцы оставляли ощущение уверенности.
Они подходят к высокой сцене, Акито запрыгивает на неё и тянет за собой Тойю, окончательно вытаскивая его на вершину.
Пути назад нет. Акито просто обрезал все возможные пути отхода. Есть только путь вперёд. И только с ним.
Он не слышит, как люди обсуждают его личность, пытаются понять, кто же это такой. Спустя время кто-то распознаёт в неизвестном очень даже известного пианиста, это разводит хаос по толпе, но Тойю и Акито волнует лишь хаос в душе. Тойя хочет сделать шаг назад, уйти со сцены, объясниться перед Акито, лишь бы сойти с пути. Ему становится действительно страшно.
Но Акито не собирается его отпускать, а яркая улыбка говорит лишь о том, что ему нечего бояться. Хватит гнаться за призрачной мечтой, самое время воплотить её прямо здесь. Вместе.
— Я не пел уже десять лет… Я… — он хочет сказать, что опозорит Акито, испортит его концерт.
— Ты веришь в чудо? — он делает большой шаг в его сторону и приближается к лицу, почти касаясь своим носом чужого. Тойя чувствует невероятное смущение и не знает, куда деться. — Если нет, то верь в меня. Ведь я верю в тебя.
С этими словами он вытягивает его в центр, берёт второй микрофон и кидает его Тойе, который с лёгкостью ловит его и, незаметно даже для самого себя, сжимает так сильно, что тот готов был сломаться.
Тойя робко оборачивается к залу, и его пробирает страх с неуверенностью. Когда он играет, публика далека от его глаз. А тут всё так открыто, что он не знает, куда деть себя, где запрятать вторую руку, как поставить ноги и на кого направить взгляд.
— Если боишься смотреть туда, то смотри на меня.
И серые глаза действительно касаются чужого лица. И внезапно он ощущает себя так свободно. Горло не сдавливает рубашка, что застёгнута до последней пуговицы, а нос не забит чем-то странным, что мешало дышать ему в полную грудь.
Действительно, это ведь его жизнь. И какая разница, что там хотят другие? Какой смысл в их мнении? Здесь и сейчас он докажет
самому себе, что хозяином этой жизни является он.
Музыка вновь заполняет весь зал, перекрывая шум толпы, а он всё так же не отводит взгляд. Тойя, вероятно, даже слов не помнит… Так думал он до того, как услышал первые ноты. Он не знал, что это было, — чудо или вера, которая сама по себе чудо, но слова сами появлялись на его языке, а деревянное тело вспомнило ещё давно идеально отточенные движения.
Сначала ему казалось, что это поёт кто-то чужой, не он сам. Так и было. Это пел Тойя из прошлого. Тот самый, что десять лет назад проплакал всю ночь в поисках решения, в поисках того, что верного выбора. И сейчас он поёт перед огромной толпой людей, что собрались здесь со всех уголков мира. Это была разорванная симфония печали — спавшие всё это время в нём, чувства прямо сейчас изливались в толпу людей. Душа избавлялась от оков, наконец отдавая себя истинному владельцу.
Акито вытянул его со дна его собственного кошмара, не побоявшись окунуться в него самому.
Неизвестно, что будет дальше, но Тойе, настоящему Тойе, не тому, что вкладывал в свои песни безграничное отчаяние, казалось, что всё будет хорошо. С таким человеком, как Акито, не страшно.
