Семейные секреты

Краузер вплотную придвигается к запотевшему зеркалу, оттягивая то верхнее, то нижнее веко; отражение мутное, но он все же видит тонкое, розоватое щупальце паразита, льнущее к склере. Плага тянется и извивается, Джек чувствует его движение каждым нервом и стискивает зубы до ломоты в челюсти, пытаясь заставить его уйти, спрятаться в глубине мышц и тканей. От напряжения стучит в висках и болезненно давит в затылке, на лбу проступают, пульсируя, вены; плага сопротивляется, злится, из-за ее ярости боль копится под переносицей, однако Краузер продолжает попытки подавить волю паразита, приоритет которого состоит в полном подавлении воли носителя. Плага хочет расти, развиваться, набираться сил и размножаться — размножаться до тех пор, пока все организмы не станут ее подобием, но Джек не уступает. Плага ему нужна для другого; он не для того позволил Вескеру подсадить себе паразита, чтобы стать безмозглым зомби, куском червивого мяса. Краузер хотел силы, хотел быть больше и лучше, чем он есть, а потому не позволит поганой дряни, обжигающей токсином его мозжечок, взять над собой контроль. Плага создана для того, чтобы быть оружием в его руках, а не хозяином; мужчина зло сплевывает в раковину, опираясь ладонями на фаянсовые края. Непроизвольно голова резко дергается в сторону, паразит мстительно выкручивает мышцы и суставы, его недовольство звенит в ушах, однако Джек с усилием поворачивается к зеркалу, всматриваясь в свое отражение воспаленными, налитыми кровью глазами. Вены проступают чернотой под кожей, желудок скручивает в узел, у слюны появляется мерзкий кислый привкус, а под черепной коробкой паразит недовольно перебирает щупальцами. Краузер хватает себя за затылок, вминается в него пальцами, сжимая волосы в кулаке; кажется, еще немного — и он снимет с себя скальп, сорвет клочок кожи, пытаясь не поддаться давлению плаги, однако Джек знает, что выдержит. Он не допустит, чтобы букашка подмяла его под себя; плага гнет его спину, Краузер упирается ступнями в кафельный пол, ногти скребут гладкие бока раковины; по ощущениям похоже, будто Джек силится удержать голыми руками несущийся товарный поезд. Даст слабину хоть немного — и его снесет, сомнет, подавляя волю и личность, а Краузер не может допустить — не для того он прошел через все это дерьмо. — Вот же ты… с-сучья мразь!.. — рычит он сквозь зубы, и плага оскорбленно стрекочет; ее клекот раздается у него прямо в голове, чужая злость заполоняет сознание, но лопается легко и быстро, как хрупкий мыльный пузырь, когда в дверь ванной стучат. — Ты скоро? Ужин стынет, — напоминает веселый женский голос, и паразит затихает; утробная басовитая пульсация сменяется тихим урчанием, плага сворачивается в клубок, словно котенок, узнав женщину, и от наступившего облегчения Краузер едва не падает на колени. Перед глазами мелькают цветные круги, на смену едкому токсину приходит легкий эйфоретик: так паразит снимает боль носителя от возможных повреждений и усиливает выносливость. Джек трет лицо кулаком, с трудом поднимаясь на ноги; он чувствует чужое тепло за дверью, запах макарон с сыром и запеченной с травами курицы, а так же сладковатый цветочный аромат крема для рук; сердце мягко бьется, гоняя кровь по венам, в ровном дыхании нет и намека на страх, но если бы она знала… едва ли была так спокойна. Плага это знает, вот и старается вести себя хорошо: паразит разделяет с Краузером не только тело, но и эмоциональную привязанность. Первое, что Джек вбил в букашку, так это то, что ее трогать нельзя. Можно только беречь и защищать, и этому приказу плага подчиняется практически охотно. Теперь главное — удержать паразита от спаривания; плодить себе подобных эта тварь любит даже больше, чем убивать. — Буду через минуту, — обещает Краузер, стараясь, чтобы его голос звучал беззаботно. Плага практически мурлычет, разливаясь по телу приятной истомой, и мужчина протяжно выдыхает. Нормально; значит, вечер пройдет тихо; однако тревога никуда не уходит: в последнее время срывы случаются все чаще. Паразиту хочется размяться, он требует свободы, на гражданке с этим беда; не будет же Краузер разгуливать по заднему двору, бравируя жалом и клешнями. И с Мирикой предстоит объясниться; едва ли она поймет — ее взгляды далеко не так широки, как у Джека; Вескер предупреждал, что возникнут сложности, но Джек способен самостоятельно разобраться с делами своей семьи. Нужно только раз и навсегда укротить норов плаги, тогда никаких проблем не будет. И жена ничего не узнает. Мужчина ополаскивает лицо холодной водой и, не вытираясь, выходит из ванной; барабанная перепонка вибрирует, улавливая не только музыку — уютное кантри, льющуюся из динамиков радио, — но и писклявый лай соседской собачонки, трансляцию футбольного матча из дома напротив, детский смех, щебет девушки о свежем маникюре и шум дрели: сверло вгрызается в стену, крошки штукатурки и известки брызжут и сыплются, а в другом конце улицы задорно позвякивает велосипедный звонок. Краузер мотает головой, отсекая лишние звуки, и дергает уголком рта, заслышав возню и копошение в клетке. Пушистая, хвостатая белка носится с перекладины на перекладину, пищит и смотрит то одним, то другим глазом сквозь прутья, но через минуту, вымотавшись, плюхается на задние лапы и начинает перебирать шерстку у себя на животе. На кухне теплее, чем в остальных комнатах, плита, хоть и выключена, но еще веет жаром, и у Мирики светлые прядки на висках завиваются пружинками; собранные в хвост волосы перехвачены скрученной красно-белой банданой, края которой свисают женщине на шею. Подпевая радио, она мешает спагетти в кастрюле, смеется, однако не оборачивается, когда Краузер обнимает ее со спины, просовывая обе ладони под свободную майку с эмблемой «Chicago Bulls». Одной рукой Джек берет ее под живот, а вторую занимает грудью, и Мирика ответно льнет к нему, вжимаясь ягодицами в пах мужчины; ощущение присутствия плаги совсем теряется, Краузер шумно вздыхает, утыкаясь носом в белокурый висок. Мирика ежится от удовольствия, откидывая голову ему на плечо. — Голоден? — тихо спрашивает она, лениво щурясь; Джек с наслаждением стискивает ее в объятиях, сминая в ладони ее грудь. — Безумно, — Краузер не лукавит, за время отсутствия он успел нагулять двойной аппетит: плага разделяет все потребности с носителем и вместе с Джеком скучает по еде, по пиву, по Мирике; жажда паразита даже сильнее, если дать ему почувствовать свободу, паразит сорвется и будет обжираться, насколько позволит занимаемое им тело. Поэтому Краузер всегда в напряжении, как под прицелом снайпера, но зато он всегда во всеоружии; если кто-то посмеет сунуться в его дом — пожалеет. Джек логично полагает, что рано или поздно его начнут искать; Леона его воскрешение и смена стороны сильно задели, больнее Кеннеди сделала только та азиатка, так что салага вполне может продолжить копать. Краузеров в США найдется немало, только вот лишние риски ни к чему; после того, как Леон спас дочурку президента, поверят всему, что скажет Кеннеди, а Вескер не из тех, кто рвет задницу за своих подчиненных; прикрыть прикроет, но сам под удар подставляться не станет, поэтому Джеку предстоит позаботиться о последствиях. Думать об этом сложно; когда он рядом с Мирикой, все мысли кружатся только вокруг нее, словно мотыльки возле свечи. Тихо смеясь, женщина выворачивается из его объятий; Краузер ослабляет хватку, но не отпускает Мирику, позволяет ей повернуться к себе лицом, после чего вжимает в кухонную тумбу, оттесняя от плиты. Мирика нервно переступает с ноги на ногу; она босая, под майкой у нее только линялые джинсовые шорты с прорехами, которые короче самой майки, доходящей до середины бедра. Она слабо упирается, но больше для вида, отворачивается, кокетничая, когда Джек подается вперед, чтобы ее поцеловать, однако легко закидывает руки ему на плечи, гладит по шее и затылку, от чего плага начинает сладко дрожать, перебирая всеми конечностями. Паразиту хочется вырваться из тела Краузера и держать женщину уже собой, своими щупальцами, сделать ее частью себя, но Краузер куда крепче тех грязных деревенщин и полоумных фанатиков Лос-Иллюминадос, поэтому плага покорно затихает, вновь съежившись и сливаясь с нервной системой носителя не как доминант в организме, а как часть его. — Люблю, когда ты дома, — признается Мирика, перебирая волосы на затылке Краузера; он в ответ трется щекой об ее плечо, прихватывает зубами тонкую лямку майки и оттягивает, веселя женщину. — А уж я-то как люблю, — согласно бормочет Джек и подхватывает женщину под ягодицы, усаживает ее на тумбу, сдвигая разделочную доску и банку со смесью сушеных прованских трав. Мирика вскрикивает, пугая белку в клетке; зверек вскидывает голову, встает сразу на все лапки, распушив хвост и уши, темно-рыжие с черным в отличии от пепельно-серого тельца. Чавкая и стуча зубами, белка несколько секунд всматривается в фигуру Краузера, после чего с истошным писком принимается метаться по клетке, грызть прутья, заполошно скакать из угла в угол и мести хвостом. Плага на шум отзывается глухим рычанием, а Джек зарывается лицом в грудь Мирики, делая вид, что не замечает усилий зверька привлечь его внимание. Женщина, сведя брови, — правую наискось разделяет тонкий шрам, под которым темнеет пара аккуратных родинок, похожих на чернильные точки, — хлопает Краузера по плечу. Он молча вздыхает ей в низкий ворот майки, продолжая держать Мирику под зад. — Перестань. Ты же видишь, как он соскучился, — упрекает она; Джек, потираясь то одной щекой, то другой об ее грудь, водя носом по ложбинке и прижимаясь губами сквозь ткань майки, пожимает плечами. — У меня нет настроения сейчас нянчиться с твоим грызуном, — ворчит он; от беличьего писка в ушах противно зудит. В целом Краузеру нравится возиться со зверьком, однако сейчас руки хочется занять не перебиранием его шерстки и почесыванием брюшка, а кое-чем позанятнее. Слегка приподняв женщину, Джек выгибается, перенося ее вес на себя, и забирается пальцами под края шорт, обхватывая, с силой вминаясь. Мирика закидывает ноги ему за бедра, сцепив лодыжки на мужской пояснице, и запрокидывает голову, как только Краузер начинает мягко покусывать ее соски, торчащие через ткань майки. — Фундук тоже хочет, чтобы папочка его приласкал, — замечает Мирика, на томном, глубоком вздохе подаваясь грудью навстречу Краузеру. — Подождет, ты первая в очереди. — Нет, сначала ужин, — женщина дергает Джека за ухо и крепко целует в макушку, треплет Краузера по голове, ероша волосы. — Я что, зря готовила? — Не переживай, еда не пропадет, — с усмешкой заверяет Краузер, щуря один глаз, от чего шрам морщится, краснея и натягивая кожу на щеке; рубцовая ткань грубая, жесткая, однако прикосновение губ Мирики ощущает четко. — Нужно будет пополнить силы после того, как я тебя измотаю. Эта попка явно истосковалась по мужским рукам. В подтверждение своих слов Краузер чуть подкидывает женщину на себе; белка в клетке продолжает надрываться, Мирика, пусть и хохочет, довольно разрумянившись, однако выгибается, не позволяя Джеку вновь уткнуться лицом ей в грудь. — Садись за стол, здоровяк. Ты же знаешь, я терпеть не могу остывшую еду. — Только при условии, что ты сядешь ко мне на колени. Мирика манерно взмахивает собранными в хвост волосами. — Коленями дело не ограничится. — Мое лицо к твоим услугам, но тогда точно все остынет, — спокойно поясняет Краузер и морщится, когда женщина дергает его за мочку уха. — Пошляк какой! — Лучше радуйся тому, какой муж тебе достался. Окольцевала настоящего самца, а не какого-то доходягу, который предпочтет лежать на диване перед телевизором, а не в постели с женой. — Ну, можно ведь и не только лежа, — озорно напоминает Мирика, только сильнее распаляя Краузера, чье возбуждение передается и паразиту; плага усиливает все реакции тела, поэтому Джека от стояка отделяет секунда, единственная искра, готовая превратиться в ревущее пламя. — Можно как угодно и под настроение, но сейчас я хочу свою жену к себе на колени, — с оттенком угрозы рокочет Джек, неохотно опуская женщину на пол; она сползает по нему вниз, будто по шесту, ведет губами по шраму и звонко целует в подбородок, спрыгивая босыми ступнями на линолеум. Мирика выскальзывает из объятий Краузера, поворачивается спиной, возвращаясь к макаронам, стоящим в кастрюле на плите, и Краузер, не удержавшись, впечатывается ладонью в ее ягодицу, полную, округлую, как французская булочка. Женщина вскрикивает, бросив на него искрящийся возмущением взгляд через плечо; Джек невозмутимо падает на стул, вытянув перед собой ноги. — Не делай такое лицо. Я же знаю, что тебе нравится. — Нравится — что? Что ты ведешь себя, как хам последний? — фыркает Мирика и, приподнявшись на носочки, открывает дверцу на беличьей клетке. Фундук опрометью бросается ей на руки, ловко заскакивает на плечи, обвиваясь вокруг шеи меховым воротником, и перебирает увенчанными кисточками ушами; женщина, смеясь, поглаживает его по серой спинке, зарываясь пальцами в шерстку, но стоит ей сделать шаг к столу, за которым Краузер уже вовсю поедает нарезанный чесночный хлеб, как Фундук всеми лапами отталкивается от плеча Мирики и распластывается в прыжке. Джек прочищает горло, не прекращая работать челюстями, двигающимися мерно, будто жернова, когда белка приземляется ровно ему на голову и замирает, обхватив лапами и свесив распушившийся хвост мужчине на лицо. — М-м, шикарно, черт возьми, — Краузер просовывает пальцы под пушистое беличье брюшко, пытаясь оторвать Фундука от своей макушки, но зверек верещит, своевольно цепляется всеми лапами, совсем по-кошачьи выпуская когти, которые оставляют на коже Джека розовые бороздки. Благодаря плаге, это ощущается больше как поглаживание, однако белка выкручивается и вырывается, пытается укусить мужчину за палец и затихает, только когда Краузер прижимает его к груди. Фундук трогательно сворачивается клубком, вместе с хвостом умещаясь в широкой ладони бывшего майора, умильно подергивает носиком и трется мордочкой о пальцы Джека, который продолжает есть свежий чесночный хлеб под луковые кольца, жареные в панировке, пока Мирика раскладывает макароны по тарелкам и нарезает курицу. — Видишь? Я же говорила, что ему тебя не хватало, — Фундук в руках Краузера переворачивается с боку на бок, стараясь устроиться поудобнее, то потягивается, блаженно хмурясь, то начинает приглаживать всклокоченную шерстку, будто боится, что Джек сочтет его недостаточно красивым. Краузер ссаживает зверька себе на ногу, но Фундук, пища, тут же пытается вскарабкаться ему на плечо и лихорадочно размахивает лапками, маленькими, гибкими, совсем как у обезьянки, когда Джек берет его за шкирку, словно нашкодившего щенка. — Ну, что ты делаешь? — восклицает Мирика, сурово морща лоб. — Ты его разбаловала, — заявляет Краузер, глядя на жену исподлобья, — скоро он мне в тарелку залезет. Он хватает Фундука поперек тельца и подносит зверька к своему лицу; плага, ощутив запах животного, ворочается, но не ярится, не испытывает желания напасть, впрочем, белка тоже не выказывает беспокойства: Фундук появился у них, будучи еще крохотным бельчонком, и уже после того, как над Джеком провели операцию, поэтому его не пугает ни запах, ни присутствие паразита в теле мужчины. Знает, что это хозяин, поэтому не верещит, не бьется, только перебирает лапками, прижав уши, и прижимается мохнатым бочком к шее мужчины, когда он устраивает белку у себя на плече. — Мерзкий грызун, — выдает Краузер; это Мирика способна часами ворковать над белкой, тиская и наглаживая, а вот с Джеком зверек не забалует, потому что дисциплина нужна не только в армии, и она для всех, в том числе и для шерстяных квартирантов. — Совсем распоясался без меня, да? Эта красотка тебе слишком много позволяет, и ты наглеешь. Но ничего, я тебя натаскаю. Ты у меня не только честь отдавать научишься, но и маршировать. — Хочешь стать звездой TikTok с марширующей белкой? — весело интересуется Мирика, ставя перед мужем тарелку, тяжелую, глиняную, с пестрым марокканским узором; от макарон и курицы исходит ароматный пар, на языке тут же вязнет слюна, и к собственному аппетиту примешивается еще и голод плаги; паразит довольно прожорлив, поэтому Краузер ест за троих. — Хочу, чтобы у меня дома был порядок, — поясняет Джек, взявшись за вилку. Мирика корчит рожицу, склонив голову на бок, и белокурый хвост соскальзывает ей на плечо. — Так ты бывай дома тогда почаще, — женщина, многозначительно глядя на майора, делает глоток мангового сока из высокого стакана с граненым дном; Краузер строптиво дергает щекой. Не любит он подобные разговоры, хотя и понимает Мирику; за время их брака он провел дома едва ли полгода, большую часть времени проводя в разъездах. Однако Мири знала, за кого выходила замуж, Краузер сразу дал ей понять, что служба для него важна; он до сих пор скрывает от жены, что работает не на правительство США, предавшее и выбросившее его за ненадобностью, а фактически на террориста. Но благодаря Вескеру ей достался целый и здоровый муж, а не калека, которого решили заменить молодым сопляком при первой же возможности. — Я… подумаю об этом, — обещает Краузер; Мирика обреченно вздыхает. — Ты постоянно так говоришь… — Эй, — Джек под столом касается коленом ее ноги, — так ведь будет не всегда. — Я не наезжаю, Джеки. И не ною, — Мирика накалывает макароны на зубцы вилки, но не торопится есть, просто сидит, рассматривая еду в тарелке, и плага сочувственно шипит и поскуливает, вынуждая Краузера чувствовать себя полным говнюком, — но, знаешь, это нормально — хотеть видеть мужа каждый день, а не раз в несколько месяцев. В том, чтобы быть женой солдата, есть своя романтика, только я бы с удовольствием обменяла ее на возможность болтать с тобой за завтраком и засыпать на разных краях постели, а не мира. — Я тоже этого хочу, Мири, — потянувшись через стол, Краузер берет женщину за запястье; она втягивает нижнюю губу в рот, избегая смотреть на Джека, у которого от злости начинает шуметь в голове; все шуршит и трещит, как в неисправном телевизоре, и гнев Краузера на пренебрегшую им страну, на слюнтяя Леона, которому лишь повезло остаться при своей руке, на поганую азиатку, на Вескера, который в обмен за помощь был готов спустить с Джека шкуру, волнует паразита. Пальцы, держащие Мирику за руку, ощущаются чужими, способными как сломать ей запястье, так и вывернуть, заломить, чтобы удобнее было нагнуть ее над столом. Шальная мысль пронзает тело огненной стрелой возбуждения, но Краузер мгновенно подавляет порыв, возвращая себе контроль над телом, и просто поглаживает руку жены, погрустневшей и притихшей, как будто она уже заранее готовится отпускать его в очередную командировку. — Мири, — снова зовет Краузер, и женщина взмахивает ресницами, поднимая на него глаза; она кажется моложе своих лет, совсем нежной и беззащитной, хотя удар у нее поставлен мощно: Джек лично учил ее приемам рукопашного боя, чтобы Мирика смогла за себя постоять, если его не будет рядом. — Я же женился на тебе, так? Это значит, что я всегда к тебе вернусь. Что бы ни случилось. — А что должно случиться? — настораживается женщина; Краузер задумчиво двигает нижней челюстью; как бы Джеку не хочется быть откровенным, он не может рассказать все Мирике — ради ее же безопасности. — Ничего. Ничего не случится. Я об этом позабочусь, — чеканит он; вид у мужчины невозмутимый, слегка отрешенный, однако по венам несется напалм ярости, потому что не получается не думать о ранении и позорном увольнении, о том, что майора списали и заменили каким-то щенком, смазливым, толком неоперившимся копом, из-за которого пришлось снова инсценировать свою смерть. Чтобы Джек Краузер проиграл? Дал себя победить? Как бы ни так! Он выживет назло всем ублюдкам; вот, даже жениться успел. А Леон может дальше сохнуть по плоскогрудой китаянке и позволять ей вытирать об себя ноги. — Когда ты начинаешь так говорить, мне становится страшно. Кажется, что ты скрываешь от меня что-то ужасное, — Мирика досадливо морщится, не делая попыток отнять руку; напротив, она накрывает пальцы Краузера своими, и Джек откровенно любуется блеском ее обручального кольца, плоского, матового, но с глянцевой гравировкой, подражающей кривым зигзагам молний; Краузер свое не носит — слишком рискованно. — И мистер Вескер… я понимаю, что он хочет меня поддержать, но когда Вескер заявил, что позаботится обо мне, если с тобой что-то случится, это нихера не успокаивает! — Ему и не придется, потому что со мной все будет в порядке, — уверенно заявляет Джек; Фундук продолжает сидеть у него на плече, трогает и обнюхивает ухо мужчины, деловито умывается, приглаживая шерстку, или перебирает волосы Краузера; от хлопотливой возни зверька и стука дождевых капель по окну, по крыше, по траве и асфальту веет умиротворением, и мышцы на лице Краузера расслабляются, губы складываются в ласковую улыбку, однако плага улавливает затаенную нервозность мужчины, которую тот старательно прячет от жены. Джеку было мерзко и унизительно ощущать себя калекой, списанным за негодностью, но едва ли Мирику поразит наличие у него паразита; она не сможет любить человека, похитившего дочь президента. Пусть ее не собирались убивать, только вот Краузер знал, что с ней будет, и такую участь некоторые посчитают хуже смерти. Неосознанно Джек крепче стискивает руку жены; слабаки. Не каждому выпадает возможность получить такую силу, главное — правильно с ней обращаться. У Вескера же получается, Краузер смог подчинить себе паразита, Саддлер сумел сколотить целую секту, а ведь все они могли сдаться. Краузер давно утопился бы в алкоголе и жалости к себе, проклиная правительство и Леона, но он выше этого, поэтому сейчас сидит в своем уютном доме и держит за руку жену; едва ли Мирика, законопослушная гражданка Соединенных Штатов, не получавшая даже штрафов за парковку, одобрит то, что делает Джек по приказу Вескера. Хорошо, что Краузер не из тех, кто мешает работу и личную жизнь. Мирика, их дом с двориком, огороженным забором, прогулки с Фундуком, на которого нацепляли шлейку, потому что паршивец норовил забраться на каждое дерево, и просмотр старых боевиков под пиво и чипсы — это то, что никогда не пересечется с безумными сектантами, контрабандистами, террористами и наркоторговцами. Вескер, если хочет, чтобы Краузер и дальше на него работал, не тронет Мирику; Леон, въедливый, назойливый сучонок, пожалеет, стоит Джеку узнать, что салага что-то вынюхивает о бывшем напарнике. — В следующий раз привезу тебе что-нибудь милое, — обещает Джек; он говорит серьезно: ни одно его возвращение не обходится без подарка для жены, но Мирика хмурится и капризно дует губы. — Ты постоянно привозишь мне всякие побрякушки. Купить меня пытаешься, чтобы поменьше ворчала? — Хочу, чтобы ты любила меня больше, — просто объясняет Краузер; знай Мирика, что на самом деле представляет из себя ее муж, чем занимается и что готов сделать, лишь бы не быть бесполезным, от ее чувств не осталось бы и следа, однако Джек не собирается ее терять. Найдет и добьет Леона, если потребуется, сдаст Вескера правительству США, удавит эту мерзавку Аду Вонг, но этой части его жизни никто и ничто угрожать не будет. Взгляд Мирики теплеет. — Куда уж больше? — усмехается она и проводит голой ступней по ноге мужа, скользит вверх, оглаживая щиколотку, икру, колено, пальчиками касаясь внутренней стороны его бедра; Джек, плотоядно осклабившись, хватает ее ногу под пятку и закидывает себе на бедро; Мирика, вжавшаяся животом в край стола, смеется, взвизгивает, когда Краузер щекочет кончиками пальцев ее стопу. — Мне в любом случае мало, — майор игриво выгибает бровь, но напрягает шею, натягивая жилы, точно канаты, когда плага начинает взбудоражено ворочаться, секотя конечностями. Вот уж кого ему всегда достаточно; не меняя выражения лица и не опуская ногу Мирики, Краузер берется за вилку. Рано или поздно Вескер снова его позовет, дернет за поводок, словно подзывая к ноге пса, и Джек подчинится, а пока можно отдохнуть. Насрать, сколько раз Краузеру придется умереть, он все равно вернется к Мирике; не для того Джек женился, чтобы оставить ее вдовой. И за Леоном стоит присмотреть; если салагу не прикончит влечение к китаянке, то его с удовольствием прихлопнет сам майор.