Посмотри на меня.

У Ли Феликса все в порядке. Во всяком случае он любит так думать. Жаловаться не на что. Вообще жаловаться — так себе занятие. Для слабых духом. Ли Феликс духом силён и твёрд. У Ли Феликса: зачёты, экзамены, недосып, какая-то въедливая разбитость в теле, бессонница, изматывающая подработка, а в сердце — почти вечная мерзлота. У Ли Феликса: поношенная кожанка, любимые конвера, бесконечный набор чёрных дырявых скинни, футболки с принтами названий рок-групп, растянутые майки-алкашки, губы обветренные, глаза холодные и россыпь совершенно солнечных веснушек на лице. Он весь такой: одновременно феминный в своей пластике и грубый своим голосом, будто бы кто-то там, в небесной канцелярии, собирал его смеха ради, конструировал просто что бы посмотреть что получится и как это «что» будет со всем этим жить свою жизнь. Феликс жил с попеременным успехом. Впрочем как и подавляющее большинство людей. Он не был особенным. Он был любым: уставшим, иногда злым, чаще — добрым и улыбчивым, реже — лезущим в драку, но всегда — одиноким. Где-то в самом сокровенном местечке своего глупого сердца, даже окружённый друзьями, единомышленниками и семьей — Ли Феликс всегда был одинок. Но не то чтобы он сильно об этом переживал. Феликс думал — это не страшно. Феликс думал — зато я есть сам у себя. Иногда, в те самые тёмные ночи, после которых должны наступать ослепительные рассветы, Феликс позволял себе пожалеть такого дурацкого себя, лёжа на кровати, глядя в потолок, наблюдая как по стене бежит светлая полоса от фар автомобиля — он почти беззвучно плакал, давая слезам катиться по его лицу и затекать в уши. Рассветы, кстати, потом наступали обычные. Но дышать становилось однозначно легче. У Ли Феликса все в порядке. *** Хван Хенджин был однозначно не в порядке — так он говорил себе почти каждое утро, выбираясь из кровати. Чёртово утро, чертов универ, чертова работа в кофейне, чертово нахер все это мироздание оптом. У Хван Хенджина были проблемы с миром в целом и с самим собой в частности. И если с собой он худо бедно умел справляться, то мир вот никак не желал становится таким каким Хван его себе старательно выдумывал. Мир не соответствовал ему, он — миру. Так и жили. У Хвана внешность такая, что люди многого от него не ждут — мол ну ты же уже красивый, у тебя не может быть проблем. Иногда он это ненавидел. Все это: свой разрез глаз — русалочий, свои голос — чарующий, свою бесконтрольную сексуальность, свой болтливый яркий рот, свои руки, свои волосы и как он их откидывал со лба — автоматически, потому что чёлка эта мешает рисовать, а дойти до парикмахера нет времени, а люди в радиусе километра почти в обморок от этого простого действия падали. Иногда ему до смерти хотелось стать кем-то другим, побыть не собой, хотелось что бы кто-то оценил все что он делает не через призму «хван хенджин ебаный красавчик», а посмотрел уже наконец на него самого и может быть бросил что-то вроде «ты отлично поработал над этим, не правда ли?» Потому что он действительно отлично поработал. И он все ещё совершенно не в порядке. *** — Ликси, ты опаздываешь — голос старшего брата в трубке бодрит лучше чем кофе, лезет под кожу, покалывает где-то в лопатках жгучим нетерпением — Мама уже вся извелась. — Минхо, я еду, ну — давит ухмылку — мне нужен кофе. — А мне пистолет — ворчит Минхо — Я один не могу сдерживать этот тайфун — Помощь близко! Феликс сбрасывает и поднимает глаза на парня за стойкой. Феликс думает — ахуеть. Феликс думает — а как дышать вообще. Бариста ну… красивый. Нет, не так: Бариста спустился с небес в этот проклятый мир, сомнений никаких. Божье дитя с грешными помыслами. Это ясно видно по алой ране рта на бледном лице, по мефистофельскому прищуру внимательных глаз, по ухмылке полной абсолютного понимания ситуации. — Ваш заказ? — повторяет бариста и Ликс наконец-то отмирает. — О, простите, мне бамббл пожалуйста, с собой, большой размер — Феликс отрывает взгляд от этого поистине гипнотического лица и лихорадочно сморит на бейджик «Хван Хенджин» — читает он. Хван Хенджин. Феликс думает — какая классная кофейня, почему я раньше сюда не заходил? *** — Ты всегда опаздываешь — говорит Минхо и тянет Феликса в объятия — Надо бы уже к этому привыкнуть. — Ну вот видишь, это только твоя проблема, не моя. Минхо фыркает и проходит из прихожей в глубь квартиры. Феликс — младший брат. У них разница всего в два с половиной года, но иногда это ощущалось как пропасть, а иногда Ликсу казалось что старший как раз он, а не Минхо. У его брата был вредный въедливый характер, тёплые объятия, огромное сердце и хитрый кошачий прищур темных глаз. Минхо баюкал интонациями, не знал жалости словами, гипнотизировал голосом и был непреклонен в выборе. Иногда Ликс ему завидовал. Он бы тоже хотел научится быть целым без чьей либо помощи. Очень хотел бы ни в ком на самом деле не нуждаться. Минхо не был одинок, но всегда чувствовал одиночество в других. Поэтому Ликсу всегда доставались самые тёплые объятия, самые мягкие слова и самые твёрдые обещания. — Ли Енбок! — мама выруливает в коридор из кухни по крутой дуге, руки в муке, смешной фартук, недовольный голос и укор во взгляде — Раз в пару месяцев можно и не опоздать на семейный ужин! — Но у тебя же ещё не все готово — мама маленького роста, но громкого голоса и совершенно неуемного характера — Я играл на опережение. — Ты невыносимый! — целует она его в щеку. — Гордишься мной? — Да — кивает деловито — таков был изначальный план. Ликс хихикает и идёт за ней. У него классная семья. Прекрасная понимающая мама, крутой поддерживающий старший брат, молчаливый надёжный отец. Феликс знал что такое безопасность, что такое любовь и что такое быть на своём месте. Он знал что с любой проблемой может прийти к ним и ничего кроме поддержки он не получит. Отец в гостиной сидел и внимательно играл в шахматы с Сынмином. Ким Сынмин — бойфренд Минхо. Эти двое начали встречаться ещё в старшей школе и вот уже который год представляли из себя неугомонный балаганчик сарказма и любви. Звучит странно, зато ощущается круто. — О. — Сынмин отрывается от доски и смотрит на Феликса — Я думал тебя инопланетяне украли. — Планировал занять мое место в завещании? — Была надежда — Сынмин дурацкий совершенно, но внимательный и надёжный, Феликс каждый раз благодарил вселенную за то что его брату повстречался именно этот человек — Но мне снова не повезло. — Лузер. — Мальчики у меня все накрыто — кричит мама из кухни. Феликс думает — вот ради них надо стараться быть в порядке. Думает — надо про того бариста им рассказать. *** Хенджин растянулся на небольшом диванчике во весь свой не маленький рост, в итоге ноги свешивались в проход, а головой он лежал на коленях Чана. — Сегодня такой парень милый в кофейню забегал — рассказывает он — Завис на мне почти на минуту, но как-то не обидно завис, а трогательно. Чан бурчит что-то одобрительное, продолжая копаться в телефоне. — У него ещё веснушки такие на лице, я бы их нарисовал — тянет Хван мечтательную улыбку — такой контраст со взглядом, прям вкус. Чан отрывается от телефона и внимательно смотрит на Хенджина: — Тебе понравился посетитель? — удивлённо. — Ну вроде того, да. — Вот уж в лесу действительно что-то сдохло. — Ой иди ты! Они смеются. Хван Хенджин страшно любит своих друзей. Дурацкого опекающего Чана, молчаливого надежного Чанбина, взбалмошного яркого Джисона и мелкого, до смерти красивого и в той же степени вреднючего, Чонина. У Хвана не было хороших отношений с семьей. Не было никогда, а уж после того как он поступил в художественный вместо юридического — стало совсем туго и тяжело. Но он никогда не оставался один. Эти парни, его друзья, прекрасно справлялись, не давая Хенджину ощутить себя потерянным и ненужным. Они уважали его выбор и понимали его проблемы. Они поддерживали его в трудные времена и разделяли его радость когда времена случались получше. Хван надеялся что у него получалось быть таким же хорошим другом взамен. Он старался. И знал что это ценят. — Слушай — начал вдруг Чан — у меня есть идея для нашей кофейни, но она выполнима только если ты в деле. — Мммм? — Давай мы сделаем что-то вроде магнитов и карточек с твоими работами и будем продавать это как наш мерч. — Ты как вообще это себе представляешь? Ну типа большинство моих работ это не стикеры для ноутбука. — Хван даже на локтях приподнялся, что бы лучше видеть лицо Чана. — Так в том и идея. Это не стикеры для ноутбука, не магнитики на холодильник, не карточки под чехол телефона. Это твои работы. Красивые. Просто в таком формате. — Чан говорит уверенно и спокойно, будто бы давно обдумывал эту идею. Кофейня в которой работал Хван принадлежит Чану и Чанбину. Они открылись уже как год назад и дела шли весьма неплохо. У них были постоянные клиенты, приличные соцсети, был этот неуловимый, но чарующий общий вайб происходящего. У их кофейни был характер. Хенджин думает — в принципе это может сработать. Думает — надо написать Юнги и спросить не хочет ли он тоже поучаствовать. — Давай рассказывай поподробнее — Хван наконец садится — но я скорее уже согласен и думаю можно позвать ещё кое кого. — Юнги? — Шуга и его стритстайл прекрасно впишутся. Чан кивает. *** Так выходит что зайти ещё раз в ту кофейню у Ликса получается только через два месяца. Учеба, работа и общий фон «дожить сука до весны и не свихнуться» не давали ему и минуты свободного времени. Тем более что в этот район Ликс забегал только когда приезжал к родителям. Сам он жил вот буквально в другом конце города. Февраль выдался тяжелым, мрачным и тягучим, как приступ мигрени, когда боль заполняет тебя от макушки до пяток и перед глазами сплошь серая пелена, когда ты теряешь ощущение времени и ощущение себя самого в этом времени. Феликс ненавидит февраль. Поэтому заваливаясь в кофейню в первый день весны и замечая того самого бариста за стойкой, он решает что день однозначно удачный. Первый такой за последний месяц точно. Хван Хенджин все так же дьявольски хорош, как Феликс и помнил. Он сменил стрижку и кажется выкрасил волосы в чуть другой цвет, но его этот рот и его этот взгляд все ещё оказывали на Феликса парализующее влияние. Феликс думает — ну приехали, я вижу его второй раз в жизни, а коленочки слабеют как у фанатки перед любимым айдолом. — Что будете заказывать? — у Хенджина спокойный приятный голос, он оседает тёплом где-то у Феликса под легкими и заставляет улыбаться. — Большой бамббл, пожалуйста и шоколадный чизкейк — Ликс говорит и пытается смотреть куда угодно только не на бариста, потому что ему вдруг так крохотно и волнительно, даже ладошки вспотели. — С собой? — Здесь. Хенджин кивает и отходит. Пока готовят его заказ, Феликс наконец полноценно осматривает помещение. Тут уютно. Хорошо. Пахнет кофе и выпечкой. На стенах в рамках висят картины. Картины. Чертовски красивые картины. Первым в глаза бросается пейзаж. Ночное побережье, темные тона, мнимое спокойствие океана, будто затишье перед штормом. Феликс даже кажется не моргает, глазея, пытаясь запомнить эту динамику сокрытую в статичности. Следующая картина — дождливая размытая улица, два силуэта вдали, ломаные линии и сочные мазки, цвета будто бы влажные, кажется ещё секунда и запахнет летним дождём, закипающим под лучами полуденного солнца. Оказывается его зовут: — Простите — вдруг слышит он — ваш заказ готов — Хван Хенджин улыбается одними глазами, понимающе — Заинтересовали работы? — кивает на картины — Ох, извините — Феликсу неловко — Да, картины очень… завораживающие. Это специальные заказы для кофейни или? — Это мои картины — и взгляд резко цепкий, выжидающий, будто бы это какой-то сейчас важный экзамен и Ликсу до смерти не хочется его провалить — Хозяин кофейни мой друг и это его идея… вы можете купить авторские открытки с этими работами. — Это ваши работы — Феликс сдерживает яркое удивление, глуша его чистым восторгом — они невероятные. Хенджин смотрит на этого солнечного парня с холодным взглядом и думает — «ну же давай, скажи что-то что заставит меня почувствовать себя особенным. Не говори банального». Хван Хенджин не выносил банальностей, бесился от обязательных безликих слов, надменно фыркал в ответ на дурацкий глупый флирт. Он терпеть не мог когда в глазах смотрящего читалось удивление. Мол «ого, а ты способен на что-то кроме смазливой мордашки, какой ты удачливый сукин сын» Хван много работал, смотрел, видел и чувствовал и все это нёс в свои картины, бережно собирая по крупицам настоящие слова и искренние эмоции. И в ответ предпочитал получать тоже только что-то настоящее, не пластмассовое, живое. Люди говорили что у него просто скверный характер. Хенджин же просто считал что не заслуживает пренебрежения. Мир такой дурацкий и Хван Хенджин совершенно не хотел с этим мириться. — Я бы купил открытку с пейзажем. — Как раз осталось несколько, я принесу. — Спасибо. Ликс думает — кофе вкусный, чизкейк отличный, бариста будто бы не настоящий, ещё и открытку купит сейчас красивую — отличный день. Хенджин думает — если я напишу на открытке свой номер, я буду выглядеть отчаявшимся? Решает — да похер. Пишет номер и «я бы хотел тебя нарисовать, в портретах я так же не плох как в пейзажах» Феликс замечает номер на обратной стороне и приписку уже поднимаясь в лифте. Тело вдруг будто наполняется сладкой шипучей газировкой и на Минхо из лифта он вываливается счастливый и ошалевший. — Тот бариста, который Хван Хенджин, мне номер свой оставил. — сообщает, радостно размахивая открыткой перед лицом Минхо, который неловко топчется в прихожей — Написал что хочет меня нарисовать! — Нарисуй меня как своих француженок, Джек! — раздаётся из-за спины Минхо хихикание Сынмина — Я думал он кофе варит. — Он художник. И заткнись — Феликс шутливости замахивается на него все той же открыткой — Какого черта ты вообще делаешь в доме моих родителей даже раньше Минхо? — Твоя семья любит меня, Феликс, я думал ты догадался. Они хотят меня усыновить и вычеркнуть тебя из завещания. Прости. — Ты такой придурок, Ким Сынмин! Феликс думает — как хорошо что февраль кончился. Думает — хочется целоваться. *** Хенджин съел Чану мозги чайной ложечкой, это невыносимо. — Блииин, ну Чан, он не пишет, потому что я навязывался? Да? — расстроенный Хван это тоже зрелище, слегка приставучее, но все ещё великолепное. В данный момент своей неповторимой жизни, Хенджин валялся на полу в чановой гостиной, растянувшись поперёк ковра, и пространно ныл в потолок уже второй час к ряду. Ныл он собственно по «тому самому милашке с низким голосом и холодным взглядом, да я не знаю как его зовут, ты меня вообще не слушаешь Бан Кристофер Чан, я не понимаю», причина нытья — Хенджин дал этому милашке номер, но тот не спешит ему написывать. Типа обычно все спешат. Даже когда их никто не просит. — Я был навязчив, точно. Он решил что я какой-то фрик! — почти уже хнычет Хенджин, слава богу хоть ногами не сучит. — Ты и есть фрик, Хённи, но это не проблема — Чан ведёт плечами, смотрит на Хвана тепло и спокойно, как на младшего надоедливого братца. — А что проблема? — Никаких проблем нет, бестолочь, просто будь терпеливее и все. — Я не умею быть терпеливее, ты же знаешь… У Хвана вибрирует телефон и он подлетает с пола в ту же секунду, как ужаленный. — Это он он он он он написал — запричитал Хенджин и совершенно глупо и обезоруживающе улыбнулся. — Его зовут Феликс. И он мне написал. Чан смотрит на довольного как слон Хенджина и думает — давно не видел его таким. Думает — лишь бы этот Феликс оказался отличным парнем. *** Они чатились. Они чатились как сумасшедшие сутками напролёт. Сначала предлогом было — договорится о встрече. Потом «я сфотографировал красивое, захотел тебе показать», а потом Хван Хенджин решил что он максимально уверенный гей и хер сложил на какие-либо предлоги. Ему нравился Феликс. Нравилось смотреть на мир глазами Феликса, нравилось видеть людей через призму его чувства юмора. Феликс не осторожничал, не пытался нарочито понравится, не выдавал себя за кого-то другого, а просто был ну… Ли Феликсом: тысяча и один стикер с тверкающими вишенками в переписках, «да дались тебе мои веснушки», бесконечный запас чёрных дратых джинс, кожанка, кеды, цепкий взгляд из-под челки, смеяться запрокинув голову, накручивать прядь на палец когда волнуется, «слушай, я не знаю смотрел ли ты это аниме, но я тут подумал…». Ли Феликс это: я пойду за своим старшим братом хоть на самое днище ада, но мне хотелось бы что бы он перестал туда блять ходить как на работу, это «я сегодня с мамой по телефону говорил два часа, у меня чуть ухо не отвалилось». Ли Феликс это: «у тебя красивая улыбка» — войсом, ещё более хриплым со сна голосом в ответ на утреннюю селку в чате. «ты так много работаешь, так вкладываешься в своё творчество, это так круто, Хван, серьезно» — абсолютно обезоруживающе. когда их расписания позволили — они встретились у Хвана в студии, что бы он начал уже таки писать портрет. Ликс приехал вдруг какой-то слегка зажатый, сутулился, глазами из-под кепки смущённо как-то сверкал. — Ликси? — Хван обнимает осторожно, пытается заглянуть под козырёк, поймать взгляд — Что-то случилось? — Нет, нет, все в порядке — натянутая ухмылка — я в порядке. Было кое-что в Ли Феликсе, что иногда ставило Хвана в тупик. Это вечное «я в порядке». Всегда. На все вопросы. Как мантру — «всевпорядке, явпорядке» — отвратительному какому-то божеству молился Ликс. И Хенджин все никак не мог разгадать причины. Это отдавало горечью и металлическим привкусом одиночества. Застарелого, проникшего во все ткани, проросшего в каждую интонацию одиночества. — Ты уверен? — Хван не давил, уважал личные границы и все в таком духе ага. — Ну вообще-то не совсем… — тихо ответил Ликс, а потом будто на что-то решившись, резко стянул с головы бейсболку и посмотрел прямо на Хенджина — Дело в том я на самом деле не очень люблю… эм… быть… моделью? Я не знаю. — Если тебе не комфортно, мы можем этого не делать, ты мог сказать сразу — Хван смотрит на него и думает: «Я сделал что-то не так? Меня снова было очень много?» — Ой, нет нет, Хенджин, стоп стоп, я знаю это выражение лица! — Что не так с моим лицом? — На нем четко виден режим усложнения дыхательного процесса — хмыкает Ликс, и тянется к Хвану заправить за ухо прядь волос, которые снова отросли и торчали во все стороны сколько их не укладывай — Дело вообще не в тебе. Дело в печальном опыте, так сказать. И я хотел бы этот опыт обновить до приятного. Ну с твоей помощью, если ты не против. — Я не понимаю… — Мне кажется что ты поймёшь — и снова эта робкая улыбка в самых уголках губ, светлая, но почему-то грустная — Каждый раз когда я вставал перед фотокамерой, на фото получался кто-то другой, но вообще не я. Понимаешь, я не думаю что дело было в фотографах, дело как раз в моем восприятии. Хван медленно кивает и Ликс продолжает: — Они фотографировали мою улыбку, мою пластику, мою причёску, мой мэйк, мои эти проклятые веснушки, дались они им всем, но никогда на этих фото не было меня, понимаешь? Никогда. И это всегда пугало и пугает меня в какой-то мере. Будто бы меня и нет вовсе за всем этим вот… боже я звучу как идиот, да? — Нет, Ликси, я понимаю о чем ты — кивает Хван. — Потом меня позвали натурщиком, потому что мол лицо интересное, почему нет и там вообще какое-то мрак начался. Я знаю может быть я накручиваю, но они писали КОГО УГОДНО НО НЕ МЕНЯ. — тяжелый вздох — На их холстах появлялся светлый, милый парнишка, с кудрями и солнечной улыбкой, но это… — Я хочу нарисовать твои глаза, Ликс — перебивает его Хенджин — Я ещё в ту нашу первую встречу подумал что на таком светлом лице и такой холод разлит. У Феликса такой вид будто он забыл как правильно вдыхать и выдыхать. — Окей. Куда мне сесть? Хван ловит последнюю тень грустной улыбки где-то на дне его бесконечно холодных глаз и думает — наверное мы встретились что бы врачевать раны. думает — и срывать занавески с зеркал. *** Феликсу нравится Хван Хенджин. Феликсу чертовски нравится Хван Хенджин. Со всеми этими его «так, сейчас я доработаю смену и мы пойдём на крышу, это не обсуждается», с его вечным бардаком в рюкзаке и в мыслях. Нравится как Хван принимается саботировать реальность, если та вдруг перестаёт его устраивать. Хван выглядит как дар божий, а ощущается временами как кара небесная, вот правда. Высокий, амплитудный, сплошной, чертовски красивый, неугомонный, но в то же время — цепкий, внимательный, вдумчивый, вечно анализирующий. Хван мог заставить замолчать любого одним движением бровей. Хван мастерски играл роль неприступного холодного принца, так мастерски, будто бы для этого и родился. Феликсу нравился Хенджин в окружении друзей: смешливый, уютный, заботливый, понятный, простой, таскающий из дома ланчбоксы для Чонина, потому что этот идиот со своими выпускными экзаменами забывает есть, Феликс, ты его видел вообще? Он на грани голодного обморока! Хван с друзьями это: «Бан Кристофер Чан, мне не пять лет, хватит меня лялькать, Чанбин, скажи ему!» отбиваясь от больничного на который его буквально выгоняет Чан из кофейни. Хенджин с простудой это: «Мне кажется я сейчас отправлюсь к праотцам, парни, был рад знать вас при жизни, и не в коем случае не плачьте на моих похоронах» Хван Хенджин это ночью скинуть в чат фото и написать «мне очень хотелось бы, что бы ты знал что ты не одинок, Феликс, что бы ты не прятал это больше на дне своих холодным глаз, посмотри в них моими глазами, твоё одиночество — прекрасно» А на фото портрет. Его, Ли Феликса портрет. Темный фон и еле заметные очертания лица. Веснушки блеклые, губы чуть сжаты, четкая линия челюсти — как лезвие. И глаза. Одни огромные бесконечные глаза, будто бы все на портрете только лишь фон для этого буйства — для этого прямого бескомпромиссного взгляда. «Я могу приехать?» — пишет Феликс. «Да. Я жду» Ли Феликс думает — кажется, это конечная. Думает — влюбился, как дурак. Думает — да и к черту. *** Если спросить Хенджина, то целовать Феликса это как нырять в бурный горный поток. Как прикуривать первую сигарету, после обстрела, когда понял что из своих не задело никого. Целовать Ли Феликса в тёмной прихожей своей квартирки где-то в третьем часу ночи, ощущается абсолютно крышесностно, как шагать в пропасть, точно зная что там внизу — подхватят и не дадут разбиться вдребезги. Ликса резко очень много, на губах, на языке, по всему телу — один только Ли Феликс. Максимальный тактильный контакт. Они грохают тумбочку, пока целуются и путаются в собственных конечностях, смеются неловко друг другу в губы, делят один кислород на двоих. На Феликсе чертовски много одежды — если спросить Хван Хенджина. Если же спросить Ликса, то он скажет: когда тебя целует Хван Хенджин ты ничего не боишься. когда Хван Хенджин прижимает тебя к стене, тянет тебя за волосы, прикусывает где-то у кадыка, почти рвёт ворот футболки, целуя нежно под самую ключицу — ты ощущаешь себя целым. Ты ощущаешь себя и д е а л ь н ы м — когда Хван роняет тебя на кровать и тянет уже с тебя футболку. Феликс думает — «мир кажется абсолютно дурацким, когда дело не касается Хвана» Хенджин думает — «кажется, с миром все в порядке» У Хвана совершенно умопомрачительный рот, его надо законом запретить, вот серьезно, с таким счастьем долго не живут. У Хвана вездесущие руки, жадные губы и определённо каменный стояк. Его сложно игнорировать, когда он упирается тебе в бедро. Вообще игнорировать хоть что-то касающееся Хенджина — преступление против всего божественного — так считает Ли Феликс. (И кто мы такие что бы с ним спорить) — Если ты сейчас же не снимешь эту богомерзкую тряпку с себя, мы рискуем ее лишиться — бормочет Феликс, влезая Хвану руками под одежду — Я серьезно Хённи, она меня бесит. Мне сейчас вообще одежда как идея не нравится, имей ввиду. Хенджин стаскивает с себя футболку и боже, лучше бы он этого все же не делал, потому что Феликс серьезно подумывает отправится прямиком к праотцам. Кожа к коже получается слишком хорошо. К такому невозможно быть готовым. — Черт — почти хнычет Ликс — почему ты такой. — Какой? — и глаза его эти русалочьи ещё. — Невозможный. Мне постоянно кажется что я тебя выдумал, это не нормально. Формулировать сложно, когда тебя целуют будто ты — самое дорогое что есть в этой вселенной, поэтому Ликс затыкается и переходит на общепринятое любовное наречие: он просит, умоляет и заклинает, он хнычет, тянет, требует больше, требует что бы под кожу, в самую подкорку. Он нуждается, что бы потом вернуть втройне. Он получает, что бы опять забывать дышать. В какой-то момент Хван хмыкает разочарованно ему прямо на ухо: — Мы с тобой как герои очень херового фанфика, никакой смазки в прикроватной тумбочке. — Нам не обязательно — Ликс дышит загнано и у него все тело сейчас сплошная эрогенная зона — Я слишком возбуждён сейчас для чего-то серьёзного. Хван кивает, опять целует, отключая Феликсу реальность к чертям. Сейчас им достаточно наготы, слюны и крепкой ладони Хенджина — одной на двоих. Сейчас Феликсу хватает только «Ликс, посмотри на меня, Ликс» Если спросить Хван Хенджина — как это — любить Ли Феликса, он ответит — будто бы смотреть красоте в глаза. Будто бы ты наконец-то нашёл самый важный оттенок. Будто бы кто-то наконец увидел тебя.