Очищение

            Дио коснулся белой шеи молодой девушки, лежавшей под темно-красным шелком, окутанная дрёмой. Жизнь билась под мягкими подушечками его пальцев, нечеловечески нежных, – даже женские руки не могут быть настолько нежными. Тонкие, изящные и белые, – ему не нужны никакие золотые украшения.       Проникая внутрь, к артерии, как золотая серьга проникает в кожу, его пальцы впитывают алый цвет. На вкус он не сладкий, а приторный, и его лицо искажает гримаса отвращения. Веки девушки приподнимаются, и она видит мужчину, голова которого окутана золотым свечением. Трепет, дрожь и лёгкое придыхание, доносящееся с ее губ, – свидетельство: она возбуждается.       Поджимаются тонкие ножки. Ее маленькое тельце лежит на его коленях. Она никогда не ощущала своей миниатюрности рядом с обычными мужчинами. Сейчас, когда Дио пьет ее кровь, так медленно и неторопливо, с аккуратностью и безмятежностью, девушка чувствует себя все меньше и меньше в пространстве времени и этой комнаты. Время для нее замедляется. Она сжимается в последний раз, и в момент оргазма испускает дух.       Дио облегчённо выдыхает.       – На сегодня хватит.       Сбросив тушу со своих колен, он потерял к ней интерес. Тело брякнуло о ледяной каменный пол, слилось с ним и начало новую ипостась существования, которую ни один человек не предположил бы даже в кошмаре, – существование не на уровне какой-то там мебели, а именно мусора в углу комнаты, бесполезного, который вскоре исчезнет в пустоте стенда Cream, в абсолютной неизвестности.       Он прошел к окну, тихо и непорочно. Ни капли крови не проронил. Жертва не напрасна, но его не волнует. Это органика жизни, естественный исход человека, приблизившегося к нему.       Освещение луны доминирует над освещением канделябра на его лице. Светло, как днём, но как было днём Дио уже не помнит. Взял в руки томик комедий Шекспира, открыл "The Midsummer night's dream", его нелюбимая, и принялся лениво перечитывать.       – Сплошь обман и недомолвки.       Если бы Дио был героем комедии Шекспира, то определённо представлял бы собой актера из театра абсурда. Надев ослиную маску, он влюбил в себя королеву фей? Нет. Не было никакой Титании. Но были сотни Елен. Ведь Дио лишь сочетает в самом себе несочетаемое. Он так красиво убивал. И ему красиво отдавали жизни.       Дио стал вампиром, и по-новому взглянул на творения человечества. Все вокруг него было, так или иначе, их творением, – исключая только мертвых распластанных на холодном полу нагих девушек.       – Сплошь обман.       Тело. Собственное тело ему не принадлежало. Он чувствовал, что внутри него все ещё теплится Джонатан, – вот-вот разорвет его изнутри.       Джонатан не тот, кто поглощает.       Он проникает в голову, но не предпринимает попыток завладеть Дио. После смерти нет места борьбе. То время прошло. Пустоты не было, но ощущение ее Дио не покидало.       Преждевременное удовольствие предвкушения лишения женщины девственности и физическое удовольствие после, заполнение себя алым цветом – не больше, чем попытка слепить свое тело, используя как основу непорочную форму Джонатана. Тело вампира горячее после кровавого пира. Он глубоко вздыхает.       – И чем сильней его я ненавижу, Тем он сильней преследует меня.       Захлопнул раздражённо книгу.       – Философский бред.       Аккуратно положил на столик. Слуга уберет.       – Я его не ненавидел.       Ночной холод обжигал быстро остывающее, но, пока что, раскаленно горячее тело. Брови нахмурены и от лени не осталось ни следа. Пустота внутри возвращалась, а вместе с ней и мысли становились путанее. Мерзко. Словно паразиты выедают внутренности.       Почему-то вспомнив о родителях, Дио усмехается. На какой возраст он себя ощущает? Он, Дио, сам не знает. На двадцать? Момент погребения на дно океана и погружения в столетний сон. На сто двадцать? Нечеловечески молодой, он по-прежнему не верил в это.       Оставшись наедине с собой, вампир осознал, что и вовсе не задумывался об этом. Сто двадцать. Достижимо, но все же слишком много для человека. Он не так долго жил полноценной жизнью, чтобы хвалиться таким возрастом. Да и перед кем? Будто бы он не единственный вампир во всем мире (Дио нравилась эта огромная вероятность).       Лицо матери, безмятежное, как лицо святой, изображённой на иконе. Его воротит от таких сравнений. Лицо отца же расплывалось. В первую очередь вспоминался его гнилой рот и смрад, исходивший из него.       Вспоминался запах пота, месяцами покрывавший последнего слоями. Дио снова почувствовал себя грязным. Казалось, паразиты всюду. Они проникают в него. Дио снова маленький. Он снова жертва. Ему мерзко. Убрать две буквы из имени Дарио и получится Дио. Отвратительная детская мысль. Дио одновременно усмехается от мерзости и сладости осознания.       Осознание, что кровь <i>Дарио когда-то текла в жилах потерянного тела, подтолкнуло его к выводу: тело Джонатана – способ очиститься пред вознесением в Рай.       Поглощение крови раз за разом – не тупая трапеза хищника, а заполнение пустоты, т.е. очищение пред вознесением в Рай.       Джонатан, девственницы и их кровь – очищение пред вознесением в Рай.       Осталось омыть кровью выживших Джостаров грех незаконченного дела. Это очищение пред вознесением в Рай.</i>