Выше слов, выше звёзд

      Братья тихо переговаривались, стоя у приоткрытого окна гостиной. Элиот посматривал то на них, то на занятого чтением Лео. Сгущались сумерки, и зыбкий вечерний полумрак разгоняли огни множества свечей в напольных канделябрах, ветвистых, словно деревья, по шесть или двенадцать свечей в каждом. Камин глядел чернотой — нынче вечером его не станут топить из-за густой летней жары, пропитавшей воздух.       Эрнест и Клод позвали Элиота вниз, желая поговорить, но до сих пор не проронили ни слова, обсуждая что-то яростным шёпотом. Эрнест иногда косился на Элиота, улыбался и вновь отводил взгляд. Такая таинственность и вынужденное ожидание бесили. Если братья не поторопятся, Элиот плюнет на их просьбу, пошлёт обоих подальше и уйдёт к себе в комнату.       Взгляд вновь метнулся к Лео. Ему словно всё равно; он сидел, забравшись в кресло с ногами, и читал. Или спал, или витал в облаках, или смотрел на Клода с Эрнестом. Никогда нельзя с точностью знать, какие мысли занимали голову Лео. Он часто и много думал, обложившись книгами, а может, лишь притворялся погружённым в глубокие раздумья, а на деле просто маялся бездельем.       — Братишка, — Эрнест подошёл к креслу, в котором сидел Элиот, и облокотился на спинку. — Ты уже взрослый мужчина, поэтому мы хотим кое-что показать тебе.       Энтузиазма его слова не вызвали, но отказываться Элиот не стал, ведь год назад, окружив себя такой же таинственностью, братья взяли его с собой в приют, и там он познакомился с Лео.       — Хорошо, — он оттолкнулся ладонями от подлокотников и поднялся. — Лео, принеси мой меч.       — Но в такие места не принято ходить вместе со слугами, — сказал Эрнест.       Лео невозмутимо перевернул страницу, и Элиоту отчаянно захотелось его стукнуть. Слуга должен поддерживать своего господина и в семейном кругу.       — Один я не пойду.       — Брось, Эрнест, — сказал Клод. На его грубоватом лице застыло апатичное и меланхоличное выражение, словно он смирился с тяжкой неизбежностью. — Пусть пойдёт. Ему тоже полезно будет.       Лео закрыл книгу, встал с кресла и ушёл за мечом. На губах Эрнеста играла загадочная улыбка, и это нервировало. Элиоту казалось, что брат задумал какую-то пакость и предвкушал реакцию. Клод стоял рядом, прямой, как доска, и смотрел в окно. Элиот тоже взглянул в окно, желая поймать последние краски гаснущего вечера, плавно перетекавшего в тёмную ночь.       Вернулся Лео. Элиот забрал у него меч и промокнул платком мокрый от душного воздуха лоб, а потом отёр пот с висков. Улица встретила спасительной прохладой. Духота тяжело повисла в воздухе, но свежий ветерок сбивал её и охлаждал взмокшее от жары тело. Сорочка липла к спине, а лента под подбородком казалась тугой удавкой, мешавшей дышать. Элиот надеялся не потерять много времени с братьями и поскорее добраться до спальни, где можно снять с себя фрак, ослабить узел ленты и повалиться на прохладные простыни. Жара душила и убивала всякий интерес к загадкам братьев. У ворот особняка стоял запряжённый экипаж. Элиот забрался внутрь следом за братьями. Когда влез Лео и прикрыл дверцу, извозчик щёлкнул вожжами и тронул лошадей.       — Куда мы едем? — спросил Элиот. Он устроил ножны между ног и сомкнул пальцы на крестовине. Лео вновь погрузился в чтение. В присутствии родственников Элиота он всегда прикидывался тенью и делал вид, что его не существует.       — Понимаешь, — ответил Эрнест, — Ванесса заметила, что ты очень много времени проводишь со своим слугой.       — И? — Элиот нахмурился. Эти слова не понравилось ему. Нельзя ждать ничего хорошего от разговора с родственниками, если он касался Лео.       — Она боится негативного влияния... ну, ты понимаешь, мало ли, какие порядки в приюте, ведь мы за этим не следим, да и вырос твой слуга в других условиях.       О Лео говорили так, будто его не существовало. Бесит.       — Мы нашли, как решить эту проблему, — продолжил Эрнест, игнорируя взгляд Элиота. — Только сестре не говори, она слишком впечатлительная и в обморок упадёт, если узнает.       — Приехали, — сказал Клод.       Лео первым выпрыгнул из экипажа и, прижав к груди книгу, замер слева от двери. Вокруг фонарей в зыбком сиянии вились мотыльки и мелкие насекомые, оттого казалось, будто мягкий золотистый свет дрожал.       Элиот вышел из экипажа и огляделся. На улице было людно и шумно, и гул человеческих голосов вместе с духотой вызывал отвращение вкупе с желанием поскорее уехать отсюда. Но Клод с Эрнестом не стали бы звать Элиота столь поздно ради пустяковой цели, значит, это нечто серьёзное и интересное, а потому можно перетерпеть густой уличный запах.       Элиот присмотрелся к зданию, возле которого остановился их экипаж. У окон горели фонари со стенками из красной бумаги, но шторы были плотно задёрнуты, а из приоткрытых окон доносились смех и приглушённая музыка.       Клод и Эрнест первыми поднялись по низким ступеням крыльца и толкнули дверь. Лео не сдвинулся с места. — Элиот, — сказал он, — я подожду тебя здесь. — Не дури, Лео, — Элиот ухватил его за руку. Он понимал опасения Лео, но чем быстрее братья раскроют свои карты и сообщат, чего ради притащили его почти ночью в этот дом, тем быстрее они оба отправятся назад. Ладонь Лео ощутимо напряглась, но он не стал упираться и молча пошёл следом за Элиотом.       Внутри было много женщин. Они сидели, лежали, пили, смеялись. В первый миг Элиоту показалось, будто ему чудится, а потом он поспешил отвернуться. На многих женщинах не было одежды, и их тела лоснились от пота. Тихие переливы арфы, высокий женский и грубый мужской смех сплетались в невообразимую какофонию.       — Вы сдурели?! — Элиот порывисто повернулся к безмятежно улыбавшемуся Эрнесту, ощущая жар, приливший к щекам. — Вы меня в бордель притащили?!       — Успокойся, Элли, — Эрнест взял его за плечи и резко развернул. — Это же женщины, много женщин. Выбирай любую. Или нет, подожди, я сам выберу самую красивую и молодую. Марта! Позовите Марту!       Женщины зашушукались, по залу, утопавшему в густом красновато-золотистом полумраке, пробежал шепоток: «Найтреи, Найтреи пришли». Эрнест довольно улыбнулся; Элиот смотрел на людную гостиную, и внутри всё обмерло от сковавшего по рукам и ногам стыда и гнева.       — Мы здесь завсегдатаи, нас знают. А ты, слуга Элли? Кто нравится тебе?       Элиот рванулся прочь, отводя взгляд, но цепкая хватка Эрнеста удержала его на месте. Он увидел, как Лео отступил на шаг назад, но Клод положил ему руку на плечо. «Вот дерьмо», — подумал Элиот. Если хоть одна из этих девиц прикоснётся к Лео, ей сломают руку. Бордель – дикость для Элиота, а для Лео, должно быть, просто ад. Он не потерпит прикосновений к себе, даже взглядов. «Да я сам откручу руки тем, кто посмеет к нему прикоснуться».       — Хватит робеть, — сказал Эрнест, взял Элиота за подбородок и заставил его поднять голову. — Ты же мужчина, Элли, смотри.       К Элиоту подошла девушка, совсем молодая, не больше пятнадцати лет. Её тело укрывала лёгкая полупрозрачная ткань шафранового цвета и струилась складками, очерчивая изгиб бёдер. В ушах девушки покачивались золотые серьги, тяжёлое колье охватывало её шею, а в руках она держала два бокала, один из которых протянула Лео. В воздухе разливался тонкий винный аромат, причудливо переплетавшийся с плотным запахом мужского пота.       — Он немного смущается, — проговорил Клод. К нему прильнула пышногрудая девица с волосами, заплетёнными во множество тонких кос, в каждой из которых сверкали золотистые ленты. — Он ещё девственник.       В глазах потемнело от нахлынувшей ярости. Элиот рванул в сторону, и ткань его плаща затрещала, когда пальцы Эрнеста впились в неё в попытке удержать. Клинок легко выскользнул из ножен, рассёк воздух, и лезвие тускло блеснуло в отсветах фонарей.       — Ещё раз посмеете такое выкинуть, и я прибью вас обоих! — крикнул он, наставляя острие меча на Эрнеста. Брат не воспринял всерьёз его слова и громко расхохотался, а нагая девица по имени Марта попыталась прильнуть к Элиоту со спины. Он шарахнулся в сторону, убрал меч в ножны, ухватил Лео за рукав и бросился к выходу. Лицо горело, в висках пульсировала колкая злость; гнев, точно кипящее масло, растекался внутри, опаляя лёгкие.       — Что за бесстыдство, — бросил он. Выбежав на улицу, он шумно втянул носом вязкий, пронизанный вечерней прохладой, воздух и огляделся. Он не бывал в этом квартале и понятия не имел, в какой стороне можно поймать экипаж. — Совсем о чести забыли, идиоты.       — Так развлекается подавляющее большинство знати, — ответил Лео. Он попытался ненавязчиво высвободить рукав, но Элиот не отпустил. Пальцы против воли сжимались, комкая ткань фрака, а ножны меча в другой руке чувствительно впивались в ладонь. — Ничего необычного в этом нет.       — То есть, — Элиот обернулся, — я должен был спокойно последовать советам Клода и Эрнеста, и остаться?!       — Не кричи на меня. Нет, конечно. Я рад, что ты не такой.       — Рад?.. То есть, ты допускал возможность того, что я останусь?!       — Да.       Захотелось забрать у Лео книгу и хорошенько врезать ею, но Элиот сдержался. Он отвернулся, выпустил рукав Лео и направился в сторону ярко освещённой параллельной улицы. Он не ожидал столь отвратительного мнения о себе со стороны Лео. Гнев быстро утихал, растворяясь в вечерней духоте и лёгком ветерке, но неприятный осадок остался. Клод с Эрнестом притащили Элиота в бордель, всерьёз ожидая от него согласия на развлечение подобного рода. И Лео ожидал. И именно мнение Лео задело больнее всего.       Он свернул в узкую тёмную улочку между двумя рядами домов и прислонился спиной к стене. Осадок требовал выхода, и либо Элиот прямо сейчас вытрясет из Лео извинения и признание своей ошибки, либо просто прибьёт его. Но слова не шли, тугим комком застревая в горле. Продажная любовь — отвратительная низость, не укладывавшаяся в голове. Для братьев такое времяпрепровождение, оказывается, в порядке вещей, и в эту минуту Элиот почти ненавидел их обоих. Позор семьи.       — Не стоит так горячиться, — сказал Лео. Он положил руку на голову Элиота и взъерошил его волосы. — Твои братья вправе выбирать, на что тратить время и деньги.       — Нет! — Элиот дёрнул головой, избавляясь от ладони Лео. — Они – Найтреи, и они не имеют права позорить нас.       — Ты единственный, кто считает это позором, — ответил Лео. — Я же сказал, что для знати это — в порядке вещей.       Впервые в жизни Элиот задумался: как много он не знает об истинной стороне светской жизни? Он знал о глупости и лицемерии большинства дворян, заводивших себе слуг для раболепного преклонения, знал о пустом прожиге жизней, но этой стороны он ещё не касался. И он ощутил, сколь противно ему являться частью этой гнили.       Элиот запрокинул голову. Далеко в вышине раскинулась россыпь крохотных мерцающих звёзд. Здесь, в темноте, в духоте, наедине с узкой полоской чёрного неба над головой Элиот почувствовал успокоение. Ему хотелось, чтобы Лео верил в него. Лео не верил ни в кого, но мог же он сделать исключение? Только одно. Лео — единственный человек, невообразимо далёкий от всей этой грязи и пустоты.       Элиот перевёл взгляд на него. Лео тоже запрокинул голову, и Элиоту захотелось увидеть его глаза в тот момент, когда он смотрит на звёзды. Он протянул руку к длинной чёлке Лео и сдвинул её в сторону, открывая лицо. Увидев глубокую черноту пронизанных золотыми всполохами глаз, Элиота охватил прилив теплоты и нежности к нему, вязкой, обволакивавшей, удивительно приятной. Эта нежность перечеркнула бурю негативных эмоций, уступивших место мягким волнам тепла. На миг Элиоту показалось, что он слышит шёпот настоящих пенных волн и шум морского прибоя. Эти ощущения требовали немедленного выхода, как ранее — неприятный осадок, но он не знал, как повести себя. Он боялся, что любое неосторожное действие Лео воспримет неправильно, особенно после недвусмысленных намёков братьев на опасения Ванессы.       — Я соврал, — сказал Лео. Его глаза были обращены к небу. — Я был уверен, что ты поднимешь на уши весь бордель и с криками и скандалом уйдёшь оттуда. Сам не знаю, зачем сказал другое.       — Ты ведь веришь в меня? — Отчего-то этот вопрос казался очень важным. Элиот дотронулся губами до щеки Лео, вкладывая в этот целомудренный жест всю гамму своих эмоций. Он не понимал, каким образом можно показать Лео то, как он дорожит им, и не мог просто сказать об этом, боялся едкой насмешки. Лео умел задевать за живое и портить момент.       — Иначе я бы здесь не стоял, — ответил Лео. Он немного отстранился и повернулся лицом к Элиоту. — Хотя, твоя сестра считает, что я учу тебя плохому.       — Пусть считает. Элиот прижался лбом к его лбу и прикрыл глаза. Он хотел отрешиться от шума ночных улиц и осточертевшей жары, и представить себе огромное бескрайнее небо, усыпанное сиянием звёзд, но в памяти всплывали глаза Лео. От чувства его близости сердце билось резко и взволновано, и Элиоту казалось, будто они одни в этой шумной ночи, а все остальные люди — по ту сторону хрустального купола, в другом мире.       Элиот порывисто обнял Лео, так крепко, как мог, и все ненужные мысли растворились в густом мраке и ощущении чужого тела в объятиях.