Потухшее солнце

Воображение рисует заоблачность, утопичность, и мириадами солнечных красок проливаются прежние образы из детства, где так безмятежно и уверенно располагалось счастье. Выпотрошенное, изуродованное временем счастье. *** — Локи! Ты улыбаешься — бесконечный счастливец, неиссякаемый светоч. Улыбаешься глазами, улыбаешься сердцем, губами, кажется, для того только, чтобы над всеми девятью мирами возвышалось солнце. Иногда мне кажется, что ты — и есть солнце. Но я раздраженно морщусь, погружаясь глубже в чтение излюбленных книг. Ты всегда обожал врываться в мою комнату без предупреждения и нарушать звенящий в ушах покой, чему, честно говоря, я был только рад. Во всяком случае, тогда. — Локи, это было невероятно! — подходишь ко мне со спины, обнимая за плечи и совершенно лишая возможности извлечь смысл хотя бы единой строчки. — Понимаешь, ведь это была моя первая охота! И вот мне удалось… И ты разливаешься в описаниях о своей первой охоте. Громко, восторженно и так искренне, будто хочешь прямо сейчас отправить меня вместе с собой за руку в мир твоих золотисто-лазуревых воспоминаний. *** Прислоняюсь затылком к ледяной стене своего почти добровольного заключения. Губы изогнуты в нездоровой, совсем изломанной улыбке, и я прерывисто глотаю воздух, обжигаясь о действительность с ее хищной и слепой злобой. Здесь, в этой клетке, сделанной из стекла и бесконечной тьмы, я обратился в настоящее чудовище — почти беспамятное, насквозь измученное собственным ядом и разложением. Я ведь не помню, сколько не видел свет, Тор. И не знаю, сколько догнивать мне осталось вашим с отцом милостивым решением. Ноктюрн из моих полумертвых мыслей прерывает глухой скрип открывшейся двери. Я растягиваю губы в презрительном полуоскале, потому что уверен в появлении очередного асгардского воителя. Наверняка, проверка. Признаться, подобное внимание мне льстит. Значит, внушаю страх. Значит, даже лишенный магии, способен вызывать подозрение и домыслы, схваченные такой сладостной паранойей. Но навстречу тьме ступаешь ты. Уверенный, как и прежде, царственный и бесконечный. Но совершенно другой. Как потухшее солнце. Какого черта? Кончики моих губ отчаянно вздрогнули. Я сдавленно смеюсь, задохнувшись совершенно нездоровой эмоцией, и запрещаю верить собственным глазам и предчувствиям. Вспоминаю, с каким королевским безучастием ты встретил заключение Всеотца на суде. Как  обессилено опускал взор, встречаясь с моими ухмылками, когда асы заламывали руки, чтобы затолкать в эту проклятую темницу. А я ведь не сопротивлялся, брат. Помню, только смеялся громко и совершенно отчаянно, выкрикивая собственные приговоры сквозь слезы: «Доволен, Тор? Чертов трус! Предатель!» И смотрел на тебя. Презрительно. Умоляюще. Насмешливо. Обожающе. Но ты не понял. И никогда не мог. Больше мы не встречались. Ни разу ты не спускался сюда, в эти темницы, чтобы увидеть меня, поговорить. Так что же случилось сегодня? —  Мне сократили срок от двух пожизненных до одного? — язвительно осведомляюсь я, поднимаясь на ноги и склоняя голову набок. Мой голос слаб. Тело схвачено болезненной лихорадкой, которую стараюсь сокрыть от твоих глаз — просто не дам насладиться твоим превосходством. А ты игнорируешь мою колкость, не смотришь совершенно. Только поворачиваешь ключ в скважине, открывая дверь в мою камеру. Неужели ты прячешь от меня глаза? Вздрагиваю, непроизвольно делая шаг назад, но ты подходишь вплотную, хватая меня за предплечье. Смотрю на тебя недоуменно. Так, словно увидел призрак. Что с тобой, Тор? Какого черта ты здесь? Пытаюсь заглянуть в глаза, чтобы прочитать солнечно-бирюзовое выражение, но вместо этого сталкиваюсь со льдом. Ничего. Ни-че-го. — Ты хочешь выйти отсюда? — различаю за стеклянной интонацией боль, которая, кажется, и стала причиной твоей основательной перемены. Ты зачехлил рвущееся и бесконечно доброе сердце в сталь. Улыбаюсь, потому что я — единственная твоя боль и причина. — Ох, братец… — не успеваю прошипеть очередную колкость, потому что дыхание перехватывает от резкого удара в стену. Смотришь холодно, сжимая моя плечи, а я пытаюсь узнать в этой болезненной гримасе своего старшего брата. Изучаю твое лицо, болезненно улыбаясь. Сглатываю чертов комок в горле. Ты знаешь, что я не отвечу прямо. — Я могу вытащить тебя отсюда, Локи. Мне нужно только твое искреннее раскаянье, больше я не потребую никаких гарантий. Что? Губ касается нездоровая ухмылка, и я задыхаюсь собственным смехом. Надрывным, сдавленным, безобразным. Вижу, как искажается твое лицо мукой, как догорает внутри такая известная мне стихия. И я смеюсь над нашей совместной и такой пустой обреченностью. Хватаешь меня за горло, заставляя подавиться собственным хрипом. — Да или нет? Ты раздроблен на части, истекаешь густой, уродливой кровью. Так откуда в тебе столько самообладания? Ну же, я хочу сорвать эту маску, Тор. — А что, если я отвечу «нет»? — выдавливаю из себя вопросом, насмешливо приподнимая бровь. — Тогда я убью тебя. Убью. Тебя. Перехватывает дыхание. Чувствую, как голова наливается свинцом, и за потускневшей зеленью совершенно закончилась жизнь. Я жадно хватаю губами воздух, теряя самого себя в этих сухих, равнодушно-изорванных фразах. Убьешь? Что ж… — О, так ты уже убил меня, братишка! — выплевываю желчью, нервно, изломано улыбаясь. Впиваешься в губы резким, порывистым поцелуем. Целуешь так, словно пьешь всего меня — мою боль, отчаянье, язвы и чертову, седую от пыли, совсем заржавленную любовь. И я отвечаю. Так же страстно, исступленно, отдавая свою последнюю искренность, оставшийся свет. По щекам текут удивительно холодные слезы, и мне отчего-то совершенно плевать на то, что ты их теперь заметишь. Мы знаем друг о друге все. И именно от этого мы так несчастны. Рывком прижимаешь меня к себе, не отрываясь от истерзанных губ. И если это единственный выход,.. Чувствую, как истошно и лихорадочно бьется твое сердце, выдавая немую болезнь. ..мы оба шагнем в бездну. Боль где-то под ребрами. Вздрагиваю, хрипло глотая воздух. Дрожащими пальцами цепляюсь в твои плечи, чтобы не сорваться раньше времени вниз. Ты бросаешь окровавленный клинок на пол, и этот звон минорным аккордом завершает рваные, шумные вздохи. Прижимаешь крепче к себе мое слабеющее, одержимое болезненным холодом тело, шепчешь на ухо последние, застоявшиеся признания, просишь прощения. А я улыбаюсь мягко, отчаянно слабо, всматриваюсь в отражение собственной бездны в твоих глазах. Я подарил ее вместо себя. — Прости меня, брат. Изломанные усмешки, хрипло. Проваливаюсь в вечную мерзлоту. *** Теперь, когда над тобой догорает кровавое, предзакатное зарево, и ты шагаешь так же уверенно и бесстрашно вперед к будущим свершениям, короне, всевластию, ты будешь всходить тем самым угаснувшим солнцем над громадами своих сожалений, чтобы броситься снова в эту бездну, снова ощутить ее сомнительное тепло и непонятую тобой муку. Целовать отчаянно, жадно. Ведь только так ты становишься счастлив. Мы спасены, Тор?