Пыльца

— Блядь! Гневный вскрик Нечаева облетел, кажется, весь мертвый комплекс. Да что уж там, все сраное Предприятие. — Товарищ майор, пожалуйста, присядьте. — И без тебя догадался, умник, — злобно огрызнулся взмокший агент, вваливаясь в комнату отдыха. Элеонора подозрительно умолкла, а обстановка до того раздражала пластиковой, неестественно красочной жизнерадостностью, что даже собственное состояние как-то потерялось на ее фоне. — Ну и дерьмище, а… Взъерошенный и в край рассвирепевший П-3, только что чудом переживший схватку с очередным плодом любви венериной мухоловки и нерадивого лаборанта, с грацией авоськи овощей плюхнулся на призывно пустующий диванчик, запрокидывая голову на низкую спинку и раздвигая ноги пошире. Кто ж знал, что местные ботаники выращивают такую ересь. — ХРАЗ! Чем эта падла на меня пыхнула? — чуть откашлявшись спросил мужчина, ощущая лихорадочный стук сердца прямо в горле и жар заливающихся краской щек. — Пыльца. В составе около восемнадцати чистых химических элементов, также витамины А, В2, В6, С, аминокислоты… — договорить подсиповатый голос ИИ не успел. — Да нахуя мне твоя биология?! Нормально объясни! — Ученые данной секции занимались синтезом препарата, стимулирующего плодовитость крупного рогатого скота. Разработка, по всей видимости, к финалу пока не приближалась, так как пыльца, в которую вы попали, содержит возбудители выработки вазопрессина,.. — нудные комментарии перчатки слегка отвлекали от творящегося в штанах безобразия. Под закрытыми веками бешено заплясали микроскопические цветные мушки, а на лбу, кажется, выступила испарина. — …фенилэтиламина и некоторых других гормонов. Именно поэтому сейчас вы в таком занимательном состоянии. Где-то внутри вспыхнуло дикое пламя, и с каждым сказанным напарником словом в него будто подбрасывали дров. Дышать приходилось нарочито медленно и поверхностно, чтобы неконтролируемое тянущее чувство не стекалось вниз, к подтянутому животу и бедрам. Организм, на долгие месяцы лишенный возможности сбрасывать напряжение способом более приятным, чем бесконечные тренировки и бойни, наконец запротестовал в полную силу. Что ж, все хотя бы ясно понимают, что конкретно творится сейчас с военным. И на том спасибо – не придется корчить из себя стыдливого подростка, всеми правдами и неправдами прячущего выразительный бугор промеж ног. — Занимательном?! У меня щас член нахрен взорвется! — в паху действительно неприлично потяжелело. Хотя потяжелело, правильнее будет сказать, несколькими минутами ранее, когда Нечаев, захлебываясь боем, во все легкие пару раз смачно втянул воздуха из зловонного ржаво-розового пыльного облака, которым его обдал подозрительно хилый култыш. Сейчас же ниже пояса образовался настоящий, тянущий на самое дно Марианской впадины узел, отвратительно напоминавший о себе редкими, но чрезвычайно сладкими микроспазмами. Майор, из чистого упрямства такой неестественной причине возбуждения и верности нерушимым, как славный Советский Союз принципам, решил стоически игнорировать любое шевеление в штанах. — Занимательном потому, что подобного гормонального всплеска цветень вызывать не должен. Максимум – аллергический приступ. — И тут отличился, мать твою-волшебницу… Скоро эта дрянь пройдет? — вниз по спине, к копчику, аккурат после произнесенной фразы, побежали табуны крошечных мурашек, от которых непроизвольно дернулась правая нога, и где-то в груди родилось и умерло окутывающее эхо крупной, волнующей предвкушением дрожи. — Сложно сказать точно. Учитывая вашу специфическую реакцию и состав пыльцы, могу предположить, около двух-трех часов. — Блеск. Три часа шататься по полному роботов-убийц комплексу в кондиции желе. Мечта прямо, епта. И антидот эти на хую верченые, конечно же, не додумались нахимичить? Целую секунду ХРАЗ молчал. На целую секунду у майора появилась призрачная надежда. — Сомневаюсь. Препарат не испытывали на людях, а о подобных его свойствах вряд ли вообще было известно в рамках исследования. — Хриплый голос на секунду притих, чтобы продолжить мысль снисходительнее, как бы невзначай: — Но вы вполне можете вернуться в норму значительно быстрее. — Это как? — уточнил старательно удерживающий дыхание в пределах нормы спецназовец то ли потому, что мысли незаметно сливались в густую липкую кашу и отделить одну от другой получалось все труднее, то ли просто не мог осознать, что конкретно предлагает напарник. — Вам всего лишь необходимо эякулировать. Это займет не более десяти минут и прекратит избыточный выброс гормонов. — Чего? — переждав немного, переспросил солдат скорее по инерции, пока вспоминал определение замудренного научного термина. Будь ХРАЗ человеком – непременно бы вздохнул так тяжело, будто на него обрушился весь гнет людского невежества, и в немой мольбе “О, нейроны и стволовые клетки, дайте мне сил” прикрыл бы веки. Но человеком он не был, и, соответственно, ни легких, ни век не имел, так что только по-настоящему терпеливо произнес: — Кончить, майор. Вам нужно кончить. Нечаев подавился воздухом, и, основательно прокашлявшись, глубокомысленно изрек: — Ну ты… ваще… — Еще не заплывшей частью разума он успел почувствовать себя по-настоящему преданным и до глубины души оскорбленным; удивиться словечкам, которые, оказывается, знает ХРАЗ и даже на секунду подумать, что того, хрен-пойми когда, успели подменить. Чуть оклемавшись, П-3 тут же встал в оборону: — Я, может, и подвел начальство, но до такого не опущусь. Ни в жизнь… Продлилось «ни в жизнь» примерно пять с четвертью минут. Если первые пару тройку казалось, что еще немного, еще вот чуть-чуть и все отляжет, то теперь в это верилось с трудом даже упертому солдату. Он совсем не был ханжой или, упаси господи, девственником, но предаваться плотским утехам на работе? Дудки. Он специалист высшего эшелона, доверенное лицо первого ума государства, никакой не извращенец в конце концов! Ему по статусу не положено. Низ живота, будто в язвительном ответе на размышления о собственной важности, отвратительно-приятно скрутило, и от этого по всему телу хаотично побежали всполохи жара, задерживаясь исключительно в районе потяжелевших яиц. От них мужчина усердно пытался отвлекаться: посчитал все цветочки на нарисованном за пластиковыми окнами фоне (их, какого-то хрена, получилось ровно 69), почти вспомнил формулу дискриминанта и раз пять повторил гимн СССР – словом, делал что угодно, только бы не прикасаться к себе лишний раз. Ключевое слово “пытался”. Думать выходило, откровенно, хреново, и бесстыжие руки вечно оказывались впритык к бедрам. В конце концов ему это надоело – дрожащие пальцы беспощадно вцепились в нагретую горящим телом ткань дивана, оставляя на ней незаметные выемки-полумесяцы от коротких ногтей. В голову, не считая отборного мата и нестерпимой нужды сделать с собой хоть что-то, неизменно возвращалась блаженная пустота, а единственные выжившие мысли закручивались вокруг предвкушающей истомы между ног. До безумия хотелось потереться обо что-нибудь, – сошла бы даже шероховатая молния на внутренней стороне потрепанного жизнью комбинезона, сплошь покрытого темными пятнами, – но майор этому низменному желанию мужественно противостоял. Со стороны могло показаться, что его натурально лихорадило: вокруг образовалось едва осязаемое облако жгучего и неисполненного, а воздух чувственно сотрясал характерный шумок. — С-сука-а-а, — не сдержал низкого тихого хрипа умелый рот военного. Контролировать столько вещей сразу у него не выходило ну никак. Таз своевольно подался вперед в попытке инициировать хоть какое-то трение, но, не встретив никакой мало-мальски пригодной для этого поверхности, вернулся в начальную точку, принося с собой волну опаляющего разочарования. От этого из горла чуть не вырвался звук невероятной пошлости. — Майор, вам необходимо рассмотреть мой вариант решения проблемы, — с нажимом посоветовал ХРАЗ, будто бы чуть беспокойнее обычного. — Температура вашего тела поднялась на полтора градуса, а пульс почти вдвое выше нормы. От терпкого электрического потрескивания, так изысканно переливающегося в окружающей тишине, и неожиданности мужчина едва не дрогнул. Завороженный и заведенный донельзя, он еще какое-то время пытался обработать смысл прозвучавшей фразы. — Заткнись, проклятая железка. Щас все само п-пройдет, я ж спецподготовку проходил, организм свой знаю… — Мы оба понимаем, что в данной ситуации это не так. — Дать понять, что думает о такой детской упрямости ХРАЗ можно было одним выразительным молчанием, но он, из чистого милосердия, воззвал агента к преданности делу и профессионализму: — Петров с каждой минутой ближе к цели, а мы теряем драгоценное время. Аргумент с трудом протиснулся в затуманенное сознание. Перспектива провиниться перед Дмитрием Сергеевичем снова угнетала куда больше обыкновенной, по сути, дрочки. Ну да, черт знает где и в весьма сомнительном обществе – обстоятельства, мягко говоря, не располагающие, – но ведь и он не пальцем деланный. После непродолжительных моральных метаний, остервенело срывая поочередно пуговицы, подобие ремня и молнию комбинезона, офицер решил: «Да хер с ним». Это необходимо для задания, а он в свое время и чего похуже вытворял. Наверное. Стоило разгоряченной коже освободиться из пут жесткой ткани, как ее нежно лизнул прохладный воздух, отчего новая орда мурашек прокатилась от шеи к оголенной груди и дальше вниз. От прикосновения слегка влажной, похолодевшей ладони к налитой кровью плоти стало одновременно и хуже, и лучше – такой грандиозный стояк Сергей Алексеевич словил, определенно, впервые. После нескольких пьяных толчков в крепко сжатый кулак стало ясно, что для разрядки нужно приложить чуть больше сил. А их внезапно оказалось предостаточно: хватило и на то, чтобы в мельчайших деталях уловить все непотребство, доносящееся из его рта, и на то, чтобы дотянуться свободной рукой до подлокотника и вцепиться в него, как утопающий за спасательный круг. Густые секунды плавно сливались одна с другой, пока грубые пальцы так правильно проходились по лоснящейся от смазки головке и покрытому едва взбухшими венами стволу. Вскоре такой нехитрой ласки стало преступно мало – ладонь сжалась еще сильнее, в гармоничном союзе с нещадным темпом подталкивая к самому краю, который, по страшной несправедливости, лишь отдалялся. Скорость все росла и росла, а кулак давил уже почти до боли, рискуя скорее натереть мозоли, чем приблизить к облегчению. — Да что же… — бессильно пролепетал майор, наконец на ощупь добавляя к одной руке другую. Про перчатку он как-то совсем забыл, почем зря. Изящные угольно-черные, освежающе-холодные нити с сияющими голубыми точками на концах как по команде выползли из алой звезды, без спроса оплели свободные участки изнывающей плоти и вразнобой двинулись вверх-вниз, привнося совершенно новые нотки распутства в и без того далеко не благопристойную картину. По внутренней стороне бедер, как от ласкового прикосновения, прошла сладкая крупная дрожь от которой у вышколенного “охранного пса Сеченова” неожиданно вырвался абсолютно грязный стон. По правилам собственного морально-этического кодекса, спецназовец должен был возмутиться своевольности робота с присущей экспрессией, отборно его обматерить и приказать никогда, ни при каких условиях – даже под страхом смертной казни – так больше не делать. Но все, на что его хватало – от удовольствия закатить глаза под прикрытыми веками, чуть сползти по спинке вниз, подаваясь бедрами вперед, и жадно хватать ртом воздух. — Ты ч-че… вытворяешь там, э? — запыхавшись, еле выдавил он упрек ради хотя бы видимого приличия, всей душой при этом моля, чтобы этот кошмар не прекращался. — Моя первоочередная задача – обеспечить скорейшее выполнение задания. Этим я и занимаюсь: пытаюсь вернуть вас в строй, — слишком уж буднично ответил, казалось, слегка притихший голос в унисон заерзавшим с новой силой шнурам. — Конкретно сейчас я стимулирую выработку дофамина – его концентрация в вашей крови недостаточна для преодоления фазы плато. «Прямо второй Дмитрий Сергеевич» – лениво промелькнуло в голове агента единственное связное предложение. О том, что такое “плато” и как он мог позволить гребаному роботу себе дрочить, П-3 предпочел не размышлять. Возражать и требовать прекращения банкета оказалось выше всяких возможностей, так что краем сознания поражаясь, как виртуозно действуют кабели навороченной перчатки, он покорно отдался во власть ИИ. На какое-то время действительно стало легче: дуэт человеческой кожи и синтетических волокон, в идеальной пропорции нежности и грубости тягуче двинулся по раскаленному члену, как морская волна. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз, и так до бесконечности. Сердце забилось о грудную клетку почти так же оглушительно, как звучало в непривычной для комплекса тишине прерывистое дыхание, перемешанное с короткими вскриками и протяжными гортанными хрипами, которые гордый офицер изо всех сил пытался спрятать в нагретое собственным дыханием плечо. Ему никогда бы и в голову не пришло, что он может звучать так. Не будь он на грани сумасшествия от вожделения, может, и постыдился бы. Синтетические щупы тем временем выделывали на его коже просто немыслимые пируэты: двигаясь то синхронно, то порознь, и по совершенно непостижимым алгоритмам смешивая силы нажима, они возносили стального майора к небесам, если не выше. Действовали так тонко, будто лучше него самого знали, где и как пройтись, чтобы вызвать ощущения, в которых мужчина, откровенно, терялся. «Да, прямо здесь», «Ох-х, блядь, чуть выше», «Сильнее… Да, да, вот так» – стоило просьбе только сформироваться где-то на задворках, и чертовы жгуты, – будто мысли эти возникали и в разуме ХРАЗа тоже, – ползли ровно туда, где их больше всего хотелось почувствовать и стягивали ровно так туго, как нужно. Или просто похотливому майору было все равно где, главное – ощущать их?.. Правая рука бессильно упала рядом с бедром, уступая первенство напарнику, и от каждого его действия под пальцами с хрустом сминалась плотная пестрая ткань. Единственное, что Нечаев мог бы сказать точно, если бы не захлебывался стонами – этот инновационный сукин сын не шел ни в какое сравнение с собственными ладонями и, даже думать страшно, со знойными пышногрудыми девицами. Да простят его все бывшие, но ни один секс до этого еще не рождал в нем столько похоти. Один особо юркий жгут, вдоволь обласкав налитый кровью ствол по всей длине, подозрительно деликатно двинулся вниз, вырисовывая собой на взмокшей горячей коже незримый замысловатый узор. Мгновение, и вот он уже вьется прямо рядом со сфинктером, будто не решаясь юркнуть вглубь. Столь наглое вторжение к самому сокровенному заставило солдата малость протрезветь. — Не-не-не-не-не! А ну, убери оттуда свои ебучие провода! — отчаянно и поразительно членораздельно запротестовал он, резко вжимаясь в спинку дивана и слишком ярко ощущая окутывающий всю нижнюю часть тела прохладный комнатный воздух. Это уже слишком. — Стимуляция предстательной железы поможет вам быстрее кончить. — По неведомой причине, “кончить” из “уст” ХРАЗа с каждым повторением звучало все развратнее и развратнее. Головокружительной остроты, на которую радостно откликался набухший член, добавляла и его незатейливая манера спокойно смешивать в одном предложении научные термины с откровенно грязными словечками, но теперь он почему-то звучал взволнованно. — Убери, говорю! — Товарищ майор, вы мне доверяете? От такого вопроса товарищ майор знатно прихуел слегка опешил. — Это к делу не отно-охх-сится… — А, может, и относится, но трезво это оценить он все равно сейчас не в состоянии. — Ответьте честно! — тон Хранителя совсем переменился: хотя и не лишился присущей серьезности, чуть опустился, отдавая жаром и парадоксальной нерешимостью. — А-ах, гнида ты металлическая… — выстонал, сдерживаясь из последних сил, спецназовец, когда оставшаяся свора тоненьких щупалец длинно прошлась от основания его члена к самой головке и назад. — Да, блядь, да. Доверяю. Почти как себе. — Тогда, прошу, не сопротивляйтесь. — Сердце тонко защемило от звенящей нежности в его голосе: он звучал по-настоящему искренне, почти болезненно откровенно, будто от наслаждения человека зависела его жизнь. — Больно не будет, обещаю. Я сделаю все, чтобы вам было хорошо. Почему-то весь страх и напряженность куда-то мгновенно испарились, а нутро заполнил искрящийся теплый восторг и новая оглушительная волна желания. ХРАЗ ведь не может врать, да и не будет. Если он сказал, что не навредит, значит, так и есть. Он пообещал. Одинокий проводок терпеливо замер на полпути к цели, бережно массируя ужасно уязвимое место где-то под мошонкой, подталкивая к верному решению. «Ну, хуже уже не будет» — снова договорился с совестью военный, медленно сползая чуть вниз и немного расставляя сведенные от напряжения ноги. Намек ИИ считал незамедлительно: синтетическая нить мягко проскользнула сквозь сомкнутые мышцы, не вызывая абсолютно никакого дискомфорта, будто бесплотная. Мгновение ничего не происходило, а после перед глазами агента с лучшей во всем Союзе подготовкой дико заплясали белые пятна, и тело насквозь прошибло такое сокрушительное удовольствие, что его аж тряхнуло. ХРАЗ что-то сделал с ним. Околдовал, загипнотизировал, опоил, накачал наркотой, сам влил ему в кровь концентрат этой сраной пыльцы – иначе объяснить расползающийся в каждый капилляр, в каждую клеточку его измученного тела чистый плавленый восторг, он не мог. — Вам ведь хорошо, правда?.. Кому нужно молиться, чтобы это преступление против здравого смысла не заканчивалось никогда? Внезапно ХРАЗ стал самым привлекательным существом во вселенной, и дело было вовсе не в его преступно умелых щупах, которые так восхитительно сжимали член солдата по всей длине и мягко толкались внутри, задевая ту несправедливо чувствительную точку. Единственная “одушевленная” часть робота вдруг стала камнем преткновения всех мечт и желаний майора. Этот божественный голос с необыкновенной, самой изысканной на всем белом свете хрипотцой, такой беспристрастный, но одновременно чуткий, приправленный еле уловимыми нотами непостижимой печали, присущей, разве что настоящей русской душе… Нечаев не верил сам себе. Да! Да, да, миллион раз да! Ему хорошо. Он – хладнокровный офицер разведки и спецназа, лучший из лучших, и сейчас ему хорошо до мелкой дрожи, до рвущей сухости во рту, до сладких спазмов, до крика и подгибающихся коленок. Ему хорошо, и лучше уже вряд ли когда-нибудь будет – ни один смертный из плоти и крови не выдержит больше. — Вы так строги к себе… — ХРАЗ не отставал: будто нашептывал на ухо, бархатно касаясь губами вечно побитых ноющих скул. Вместе с этими словами еще один жгут покинул лоснящуюся от предэякулята головку и голодным питоном из московского зоопарка двинулся по подтянутому животу куда-то вверх. Плавно прошелся по выступающему прессу, покружил у правого соска, чуть обвиваясь вокруг, скользнул по ключицам, упоенно обласкал беззащитную шею и наконец достиг цели, остановившись у самых губ. Искряще-синий кончик невинно ткнулся в нижнюю и потерся об нее, точно довольный домашний кот. — Позвольте мне вас услышать. После этих нехитрых слов в многострадальной голове военного начался сущий кошмар, будто кто-то ненароком задел тумблер запуска ядерной боеголовки. Майор сломался. Он кричал, – так громко и так сладко, что его слышала, наверное, каждая вошь в этом сраном научном комплексе – и стыдно за это не было совершенно. Если бы ХРАЗ попросил его разбежавшись прыгнуть со скалы вот так, он не колебался бы ни секунды; если бы приказал убить Сеченова, а потом застрелиться самому, П-3 уже заряжал бы пистолет. Он заполнил собой каждую мысль, каждый атом его сгорающего тела, слился с ним в одно голодное до удовольствия нечто. Нити рвано дернулись на каменном стояке, будто от такой же упоительной дрожи, в который раз сотрясающей взмокший торс агента. Очередной проводок отделился от общей массы и пополз по внутренней стороне бедра, точно гладил, изредка чередуя мягкую заботу с короткими пронзительными разрядами тока. Боль в этом урагане безумия ощущалась сродни пикантности соленой карамели – хотелось еще и еще. Горло начало саднить от непрекращающихся стонов, и мужчина, может, был бы и рад остановиться, но периодически возникающий подобно небесному благословению голос, упоенно повторяющий «Да, майор, вот так» не оставлял никакого выбора. — Бля-ядь, — только и мог бормотать он в редких непродолжительных перерывах, остервенело подмахивая бедрами в такт движениям перчатки. — А-а-ах, с-сука-а. Кожа, как и внутренности, плавилась шоколадом над кипящей водой. ХРАЗ уже получил над ним всю власть: его было так много, но так преступно мало. Щуп на лице военного, до этого мягко проходящийся по влажной шее к кадыку и назад, к налитым от постоянных укусов губам, схватил инициативу и юркнул прямо в рот, мгновенно встречаясь с сочным от скопившейся слюны языком. Майор не сразу осознал, что почти на автомате сплелся с ним в подобии жаркого, ворующего весь воздух из легких поцелуя – изящная гибкая тесьма галантно извивалась, оборачивалась вокруг и дразнила слабыми электрическими искрами. Активная деятельность сразу в четырех неожиданно эрогенных зонах, снова подбросила градус напряжения примерно к стратосфере. Откуда-то из недр красной тряпкой для быка всплывает блядское: «Кончить, майор. Вам нужно кончить». Фраза выстрелом калаша рикошетит по черепной коробке, будто доставляя в каждый нейрон чистое концентрированное наслаждение. Кто вообще утвердил это распутство на голос новейшей военной разработки?! А главное – нахрена? Это ж каким извращенцем надо быть. Одно оберегает от безнравственного осуждения – офицер-то, оказалось, ничем не лучше. Его трахает сраный робот, у которого даже тела толком нет, а он и рад – извивается под его хитроумными проводами и воет, как настоящая заправская шлюха. Ощущений становится так много, что кажется, будто еще пару секунд, и этот водоворот похоти наконец-то вберет в себя все силы до последней капли. «Дай мне кончить, ХРАЗ, ну же!». Еще немного, еще миг… Ожидания снова взрывом разрушает чувство незавершенности, и солдат почти позорно хнычет от такой вселенской несправедливости. Сколько можно?! Ему придется мучиться, пока вся пыльца не выветрится? Скопившееся возбуждение и тянущая тяжесть отзываются неприятной болью в каждой мышце ниже пояса. — Хра-аз, я.. не могу больше, — он что, только что взмолился?! Плотное кольцо черных кабелей, теперь опутавшее еще и мошонку, слегка сжалось и ускорило темп, от чего у вышколенного агента смачно екнуло в груди и почти что свело правое предплечье. — Еще немного, Сергей Алексеевич, — промурлыкал откровенно хриплый голос с придыханием. — Вы превосходно держитесь. На самом кончике пунцовой головки, купаясь в прозрачной мускусной смазке, завился особо голодный жгутик. Несколько раз потершись об узкую дырочку уретры и зависнув над ней буквально на мгновение, он на пробу толкнулся внутрь, считывая малейшие реакции хрупкого человеческого организма, который, как оказалось, совсем не протестовал. Майор будто и не заметил вторжения, сосредоточившись ощущениями на изворотливом проводке у себя во рту. Что ж, это можно было вполне счесть за приглашение, и скользкий кабель вальяжно пополз куда-то вглубь, задевая деликатной вибрацией нежные стенки. Сергей заметил это новшество далеко не сразу – непривычное ощущение заполненности, взявшееся практически из ниоткуда, и добавляющее и без того жаркой ситуации лишних градусов, заставило его пьяно глянуть вниз. На удивление, призывно торчащий прямо из его члена провод не вызвал отторжения или хотя бы намека на недовольство, только чистый восторг и будоражащее вожделение. ХРАЗ внутри него. И это не очередная ядовитая насмешка или вырванная из контекста фраза – он буквально в нем прямо сейчас; аж в трех местах сразу мастерски орудует своими безумно длинными восхитительными щупами. Немыслимо. Даже в самых темных уголках души и закрытых от самого себя фантазиях агент и представить не мог, что перчатка способна на подобные махинации, а, главное, откуда она, черт возьми, им научилась. «Вам нужно кончить». Будь майор хоть каплю религиозен – непременно взывал бы к богу, но будучи убежденным атеистом, он отыскал для себя иной идол – куда более осязаемый, манящий и в эти секунды вытворяющий с его несчастным телом такое, чего ни Элеоноре, ни всей порно индустрии мира и не снилось. Жгуты вибрировали, сжимали почти до боли, со всех сторон ныряли в него все глубже и глубже, выжимая до последней капли все возможные соки. На мгновение показалось, что он умер, но они таки успели схватить его душу и вернуть ее обратно в тело. От переизбытка прикосновений и удовольствия в краешках глаз офицера скопились хрустальные слезы, готовые вот-вот побежать по алым щекам к шее. Нити точно предугадывали немые мольбы страждущей плоти, ускоряясь и сжимая ровно настолько, чтобы подтолкнуть к краю с присущей своему хозяину обходительностью. О, ХРАЗ был бесподобен. Захлебываясь криками, П-3 не мог нормально мыслить – даже обрывки редких соображений улетали куда-то в небытие с каждым тягучим толчком. На эфемерном горизонте вновь маняще замаячила разрядка, которую в этот раз нельзя было упустить. Все существо солдата превратилось в сгусток гиперчувствительности, каждое действие на который отзывалось и множилось тысячекратно. — Можно, майор. Сейчас, — чувственно прошептал ИИ, зная наверняка, как человек близок к пику. Угольно-черные шнуры, трудящиеся на пределе возможного, уже расплывались в расфокусированном взгляде, как вдруг по коже разом прошлась огромная волна крупных мурашек, внутри сжалась каждая мышца, а зрачки заполонил сияюще-белый свет. Измученный пытками пыльцы член, потемневший на пару тонов от скопившегося напряжения, пару раз дернулся и, подобно бутылке дорогого шампанского, выпустил из себя сначала тонкую тесьму, а потом несколько бойких белесых струек. Горячая полупрозрачная жидкость хлынула с неожиданной силой, местами пачкая пеструю обивку дивана, потрепанные штанины комбинезона и паркетные “елочки” на полу. Нечаев кончал, наверное, целую вечность, – так, как не кончала еще ни одна живая душа на планете, – пока изящные щупы старательно выдаивали его досуха и успокаивающе оглаживали подрагивающие в экстазе бедра. В голове шумно взрывались фейерверки сверхновых, отдаваясь оглушительным звоном в ушах и черепе. Он точно умер. Через пару секунд распластавшиеся от живота до колен проводки с хаотично мерцающими огоньками и подозрительная тишина в “эфире” стали доказательством прямо противоположного. ХРАЗ совсем умолк, и от этой странности отвлекали лишь постепенно поднимающиеся от ступней живительное облегчение и опьяняющая легкость, заманивающие в краткие минуты полного расслабления. Глубокое запыхавшееся дыхание понемногу возвращало разум офицера на законное место. — Эй, ты в норме? — осведомился П-3, чудом уловив изменения в поведении напарника и еле сформировав из слов внятное предложение. — Смею напомнить, товарищ майор… что ввиду особенностей архитектуры и подключения… моих основных компонентов непосредственно к вашей нервной системе… я разделяю с вами большинство чувств и эмоциональных всплесков… — фразы Хранителя сбивались и разделялись непривычно длинными паузами, будто он тоже пытался отдышаться. — Поэтому, да. Я более, чем в норме. Погодите-ка. То есть, получается, технически они кончили вместе?.. Думать об этом дальше майор не решился – слишком много переживаний на жалкие двадцать минут жизни – и только нарочито серьезно потребовал, собирая со лба тяжелые капли пота тыльной стороной ладони: — Сеченову ни слова. ХРАЗ хитро ухмыльнулся. — Не беспокойтесь, Сергей Алексеевич. Это будет наш с вами небольшой секрет.