***
- Могу я отдать это тебе завтра? – он бросил взгляд на Васькиных друзей, вдоволь насладившихся искусством. Та взглянула на набросок и улыбнулась. - Конечно. Где? - Давай здесь, в … хм, 12? – Васька тут же кивнула и, поворачивая голову к своей компании, протянула вперед левую руку. Филипп удивленно посмотрел на нее. - Пиши. – раздался шепот сбоку. Старик усмехнулся. Выудив из кармана джинсов черную гелиевую ручку он, взяв Васькино запястье, аккуратно выписал место и время. - Увидимся, да? – она снова улыбнулась, оборачиваясь, уходя навстречу друзьям. - Да, конечно. – Филипп осел на свой табурет, улыбнувшись на выдохе. Он посмотрел на свою работу, потом вслед девушке и повернулся к старичку. - Редко таких встречаешь, да? – дедушка расправлял складки на своем темно-синем фартучке, запачканном краской.***
- Кто он? Где вообще рисунок? Ты уже потерять успела? – Мартышка нависла над подругой, подпирая голову рукой. Они лежали на кровати в дешевом гостиничном номере, накрывшись тонким одеялом. Вася улыбнулась, смотря на круглые буквы на своей руке. - Он учится… живописец. – гордо ответила она. – Завтра отдаст, не волнуйся. Сказал, что хотел для портфолио сделать репродукцию… - Ну конечно, для портфолио… - язвительно-весело сказала рыжая, тыкая в плечо подруги. - Да, для портфолио. – Вася повернулась на бок, все еще не отрывая глаз от небольшой надписи. «12 ч Катькин садик».***
-Ты сейчас еще уже замнешь всю и пальцами заляпаешь. – светленький парнишка открыл дверь, впуская в комнату Филиппа звуки пьяного угара. Голубоглазый не отвечал. В дверном проеме мелькнул свет. Появилась высокая девушка. Она вынула из его рук набросок, небрежно кинув его на стол, поцеловала Филиппа в щеку и потащила к друзьям. Васька улыбалась с листа.***
Васька опаздывала. Она наспех засовывала стопы в балетки, вылетая из номера. - Давай недолго! В два поезд! - кричала на весь коридор вслед подруге Мартышка. Вася кивнула на бегу, ничего не разобрать. Кардиган накинула на лечи так же, на бегу. Она бежала по эскалатору, постоянно смотря на часы. 11.58. «Успеваю?». Поезда все нет. Васька прикрыла глаза. Голос, раздавшийся над ухом, был совсем ватным. - Девушка, Вам плохо? Девушка! Она открыла глаза. Мужчина лет 50, в очках и с бородкой, уже совсем седой, сидел на корточках, вглядываясь в ее лицо. - Время? Который час? Мужчина помог ей подняться, придерживая за руку. «Скорей, скорей!» - она подняла голову, почувствовав дуновение из туннеля. - Посидите хоть немного, девушка… - Прошу, не могу, простите… - пошатываясь она приблизилась к двери, собирая на себе взгляды. Она уже в вагоне. Снова на часы. «Успеваю?!» Так же спешно Василиса покинула метро на Горьковской. Она бежала по эскалатору, бежала по Невскому, убирая волосы, прилипшие к мокрому, холодному лбу. «12.36. Черт! Черт!» В яркой стайке не было темных кудрей. Она остановилась рядом со знакомым старичком, тяжело дыша. - Он ушел уже, Василисушка… Девушка села рядом, прямо на землю, приложив руку ко лбу. - Он разозлился, да? - Немного, да… Он так ждал… - Я… Вы знаете, я уезжаю. – она смотрела в блестящие глаза. – Передайте ему, что я… очень сожалею. И прошу прощения! Я не хотела! – она отдышалась. – И спасибо Вам… Было очень приятно познакомиться... Ссохшиеся руки соединились за ее спиной. Она опустила подбородок на его плечо.***
Филипп написал прямо под ее подбородком «Василиса Прекрасная». Первый месяц она не выходила из его головы. Потом он начал забывать. Но каждое утро он просыпался с мыслью о ней. И каждый вечер закрывал глаза, представляя перед собой ее улыбающееся лицо. Это могли быть доли секунды, после которых он больше не помнил о Ваське, но они были. Каждый день. Каждое утро. Каждую ночь. Ее портрет он носил с собой, в папке для бумаги. Всегда, везде, уже не предавая ему значения. Но никогда никому не показывал. Со стариком они не говорили о ней. Но дедушка тоже не забывал.***
Такого чувства она не испытывала никогда. В ней смешались безграничные счастье и тревога. Она шла по Невскому. Было лето. Друзей вокруг не было. Быстро перебирая ногами, она, улыбаясь, минула Аничков мост. Площадь. Старичок сидел рядом с темноволосым парнем, затягиваясь сигаретой. Он протянул ее кучерявому. Васька разулыбалась так, как никогда не улыбалась. Она медленно подходила к знакомой парочке, вкушая каждый шаг, вспоминая, как год назад пыталась сбежать отсюда. Голубоглазый улыбался, говоря что-то старичку, держа двумя пальцами окурок. Он уже подносил его к губам, когда на него упала чья-то тень. Справа раздался добрый смешок. Никто не давал Василисе права так радоваться, считать, что ее помнят, что ее, может, даже ждут. Никто не давал ей права надеяться на это. Но она радовалась, надеялась. А ее помнили. Щурясь, Филипп поднял голову. И тоже улыбнулся.***
- Я не пойду. - Мстят только бабы, Филипп. - Я не мщу. Просто, подумай, зачем? - Ты таскаешь ее портрет с собой везде. «Спалился». Светловолосый сел напротив друга, заслоняя окно, усыпанное каплями дождя. - У них же опаздывать вообще по умолчанию. А вдруг тогда случилось что-то. Филипп не отвечал, переводя взгляд со стекла на папку для бумаги. - Там дождь, черствый ты сухарь! Если не идешь ты, то иду я. И совращаю твою Премудрую. - Прекрасную. - кудрявый скривил рожу, оглядываясь в поисках своих кед. Уже прошло полчаса с назначенного времени встречи. Он знал это, потому что прямо под ремешком его часов красовалась аккуратная надпись «14.30 Аничков м». Она стояла на мосту, смотря в воду. На ней был желтый плащ, капюшон накинут на русую голову. Было видно, как пальцы на ее ногах сжимались от холода. Она была в тряпочных тонких кедах голубого-голубого цвета. Он встал рядом. - О, я думала ты не придешь. - радостно сказала она. Он ждал от нее именно такой реакции. Она улыбнулась. - Давай зайдем куда-нибудь?***
Они сидели в кафе. Иногда она смеялась так громко, что все оборачивались. Уже перевалило за 6. Или за 7. - Так почему ты вернулась? – Васька понимала, что он говорит не только про Питер. - Просто, - улыбка ее ослабла. – Я конечно расстроилась, что опоздала тогда, но я не думала, что так расстроюсь. Мне всегда вспоминался этот случай. И спать не возможно, представляешь! – она говорила то запинаясь, то ускоряясь, начинала тараторить. – Каждый день вспоминала об этом… не знаю… совесть наверное. – улыбка. – Я, правда, начала забывать, как ты выглядишь. Но тебя всегда помнила. Филипп слушал, сощурившись, повторяя каждое слово про себя. Она говорила все то, о чем и он думал когда-то. Он тоже винил себя. Что не дождался. - И знаешь, я подумала, может я люблю тебя. Ну знаешь, в книгах так бывает. И мне показалось, что раз так все случилось, может ты тоже… Она запнулась. - Господи, что я несу… - замолчала. - Прости, ладно? Хорошо? Я… прости… - она схватила желтое пальто и выбежала из кафе. Филипп, все еще щурясь, смотрел на ее недопитый чай. «Может я люблю тебя». - Да, я, скорее всего, тоже… - прошептал он. - Так иди и скажи. – официант положил перед ним счет. Когда Филипп вышел, ни желтого плаща, ни голубых кед не было. И ни один из опрошенных прохожих их не видел.***
Она просто была такой знакомой. Каждое слово было таким предсказуемым, но таким желанным. Потому что она говорила его так, как никто не говорил. И смотрела иначе. И улыбалась искреннее и шире других. Он почти не знал ее, каких-то два часа тогда, час вчера, четыре сегодня. «…Ну знаешь, в книгах так бывает…». Он знал, она живет так. В мире, где постоянно случаются какие-то чудеса. И не важно, что это мелочи. Это чудесные, сказочные мелочи. Просто никто так не умеет, как она, видеть их, следовать за ними. В его жизни чудес не было почти. Все стандартно, реалистично. И вот она. Вернулась, как в сказке. Пришла за новым чудом. Это был шанс для него. Шанс поверить в чудеса. - Глупо наедятся, что она вернется снова. – заключил старичок. Филипп вздохнул, оглядываясь. Снова слепило солнце. - Сказочная Василиса. – старик смотрел на портрет. – Давай сделаем так… Пока дедушка выписывал на листочках каллиграфическим подчерком «Потерялась Василиса Прекрасная…», парень убежал делать копии портрета. Опустив голову он шел по улице, сжимая бумагу. Ему показалось, что мелькнуло что-то знакомо-желтое. Филипп поднял голову. «Не она». Рыжая девушка несла в руках солнечный плащик. Мартышка посмотрела на незнакомца. Она тоже не узнала его. И они прошли мимо друг друга.***
- Ее здесь никто не знает, это бессмысленно. – принимая из рук старичка очередную копию и вешая ее на стену, сказал Филипп. - Ты как-то резко сдался? Нет? – грозно ответил старец. – Может, она сама увидит. И придет! - Если она еще не уехала… Васька никуда не уезжала. Но и объявлений о своей «пропаже» тоже не видела. Она избегала той части Невского, где трудились ее знакомые. Но однажды она все-таки пришла к Аничкову мосту. Был дождь, он не переставал с утра, и вероятность, что кто-то сидел под дождем и рисовал, была ничтожна. Она была раздавлена. Ее чудесный мир был прикрыт реальностью. С чего она решила, что все будет так? Кому она нужна? Василиса… что за имя такое? Что за пустые надежды? Совсем чужой человек! Но такой близкий… Кутаясь в желтый плащик она смотрела на воду. Захотелось плюнуть… Рядом зашуршали. Она не поворачивалась, продолжая копить слюну и надеясь, что ее вскоре покинут и дадут свершить мелкое преступление. - Твоё лицо мне так знакомо, - она подняла брови. - Как будто ты жила со мной. – медленно начала поворачивать голову. - В гостях, на улице и дома / Я вижу тонкий профиль твой. Он стоял, положив предплечья на ограду, смотря вперед и позволяя каплям дождя падать на нос. Ее глаза расширились. С легкой улыбкой недоумения она снова обратилась к воде. - Не нравится? Как же?! Блок! Или хочешь другое? – говорил он. – Хорошо. Жду я холодного дня,/ Сумерек серых я жду./ Замерло сердце, звеня:/ Ты говорила: "Приду,.. Васька закрыла глаза, вслушиваясь в бархатный голос. - Я напоследок, и уйду, если… - Он посмотрел на нее. Она не открывала глаз. Филипп начал. - Флоты — и то стекаются в гавани. Поезд — и то к вокзалу гонит. Ну а меня к тебе и подавней — я же люблю!— тянет и клонит. Скупой спускается пушкинский рыцарь подвалом своим любоваться и рыться. Так я к тебе возвращаюсь, любимая. Мое это сердце, любуюсь моим я. Домой возвращаетесь радостно. Грязь вы с себя соскребаете, бреясь и моясь. Так я к тебе возвращаюсь,— разве, к тебе идя, не иду домой я?! Земных принимает земное лоно. К конечной мы возвращаемся цели. Так я к тебе тянусь неуклонно, еле расстались, развиделись еле. Когда он снова повернулся, Вася стояла к нему лицом. - Подъемля торжественно стих строкопёрстый, клянусь — люблю неизменно и верно?- прошептала она, заглядывая в голубые глаза. Филипп закивал головой, приближаясь к ее порозовевшему лицу. - Сказочная Василиса. - Он целовал ее искусанные губы, улыбаясь.