Отрава

      Мальчишка стоит перед ним, разглядывая ряд мелких пуговиц черной, сливающейся с тенью мантии, и знать не знает о безумии, пожирающем душу Северуса.       Свет выхватывал то прямую линию носа, то черные росчерки ресниц, то бледную мягкость губ, чтобы после снова исчезнуть, погрузить мир во тьму. Северус видел в этом некоторую иронию — свет пропадал, и вместе с ним пропадали черты лица этого проклятого, благословенного мальчишки.       Иногда блики ложились в эти невозможно-зеленые глаза и сияли, и смотря в них хотелось только умереть и родиться заново, словно они в самом деле были лучами Авады. Словно мальчишка просто впитал тогда, в детстве, это убивающее заклятие в себя, чтобы теперь, сейчас, кинуть его в Северуса. Он бы и не подумал уклоняться. Он бы сам подставился, извернулся, чтобы луч попал прямо в грудь. Туда же, куда попадает этот чертов взгляд.       Гарри ни о чем из этого, конечно же, не знал. Стоял, кусая губы и гадая, сколько баллов злобный профессор снимет на этот раз.       Мальчишку хотелось взять за шкирку, швырнуть на узкую кровать в подземельях, перевернуть на живот, поднять ладонями бедра да вжаться всем телом. Сжать зубы на белой коже, метя, оставляя грязные, отвратительные следы принадлежности, впечататься пахом в упругие половинки, качнуться назад, проходясь давно уже напряженным членом между ними, упираясь влажной головкой в испуганно сжавшийся вход. Иметь его долго, с оттягом, заставляя скулить и вцепляться в простыни, комкая их во взмокших ладонях. Вздернуть пустую голову за растрепанные вихры вверх, занять искусанный рот пальцами, промять язык, изучить каждый миллиметр, игнорируя стекающую по запястью слюну. Ощупать часто вздымающуюся грудь, впалый подрагивающий живот, сжать в руке истекающий предсеменем член, оттянуть крайнюю плоть, обласкать головку, ощутить выплеснувшийся на пальцы жар. Опрокинуть окончательно, вжать в вохкие простыни, не заботясь о столь примитивных вещах, как кислород, бездумно втрахивать дрожащее тело в матрац, выбивая стоны вместе с дыханием, выцеловывать рунную вязь на позвонках, позвать по имени на выдохе в спутанные пряди, найти губами горящее смущением ухо. Перевернуть мальчишку, закинуть стройные сильные ноги на плечи, сложить пополам, показать звезды. Попробовать каждый уголок юношеского тела, изучить пальцами, губами каждый изгиб, отметить зубами каждую выступающую кость, языком очертить каждую впадинку. Потеряться и поддаться пожаром охватившему безумию.       Кто бы только ему позволил все это? Вот уж точно не он сам. Да и Поттер, узнай он о помыслах мрачного зельевара, не стоял бы перед ним столь беспечно. Сверкнул бы злобно глазами и сбежал, возможно, прямиком в кабинет директора. Северус едко хмыкнул. Впрочем, никто ни о чем Поттеру рассказывать не собирается.       Профессор поджимает недовольно губы и сверлит темным взглядом все еще гадающего о наказании за прогулки после отбоя мальчишку. Наивного, наивного мальчишку, ненавистного, обожаемого и от того ненавистного лишь сильнее. Снейп сжимает в руках палочку, пока не побелеют костяшки, и выдыхает сквозь зубы:       — Двадцать баллов с Гриффиндора за нарушение школьных правил. А теперь, марш в постель, Поттер!       "Марш в постель!" — послушно повторяет эхо пустых коридоров, сладко тянет ответно насмешливый внутренний голос. Мальчишка торопливо кивает и спешит исчезнуть. Северус лишь крепче сжимает в пальцах палочку. Слишком сильно хочется схватить недоумка за плечо, остановить, притянуть ближе, прошипеть недовольно в раздражающее, любимое лицо:       — Я сказал, марш в постель, Гарри. Это, к твоему сведению, в противоположной стороне.