Сигме семнадцать.
Он через год закончит школу. Конечно же, блестяще, как того желала мать.
Мальчик (по-другому он не мог себя назвать) сидит ночью на крыше с гитарой и играет. Тихо гуляют тонкие бледные пальчики по ладам, сменяя аккорды, тихо поёт хриплый голос, тихо. Все движения неестественно тихие, всё, чтобы никто не видел его.
А ведь Сигма хочет громко играть. Он хочет, чтобы кто-то слушал его игру, говорил про его плюсы и минусы, наконец, пел вместе с ним.
Нельзя. Нельзя привлекать к себе лишнее внимание. Он же не Дазай.
А вот шатен просто окружён вниманием, и женским, и мужским. Играет на гитаре называется. Но у Осаму красивые внешность и голос. Он красиво флиртует, красиво говорит,
красиво зажимает девушек. Сигма окончательно понял, что влюбился в Дазая. Он хотел бы точно так же, как и все те девушки с парням, обвивать шею шатена и целоваться за ближайшим углом в школе, ловя адреналин с каждого скрипа. Но уже двенадцать, пора спать. И Сыромятников складывает гитару и уходит со своей родименькой крыши.
На следующее утро у мальчика день рождения. Весело конечно день рождения начался…
Отец снова побил за волосы, мать поорала за несобранный рюкзак. И зареванный Сигма идёт в школу, замазав все побои тоналкой. Как хорошо, что в школе можно носить оливковые водолазки и серые фланелевые брючки с расширяющимися к низу концами. А эти тёмные, по-женски элегантные чёрные туфли с золотой пряжкой… Сигме они нравились. Поэтом парень поднимается через ступеньку с чуточку приподнятым настроением, ведь всё-таки день рождения как-никак.
В классе задиры презрительно ухмыляются. Возле Осаму как обычно толпа. Единственный плюс, что Сыромятников сидит рядом с этим красавцем. Толпа разгоняется учителем, парень достаёт вещи, а после уже здоровается с соседом по парте.
А что Дазай? Дазай не видит толпы вокруг. Он видит Сигму рядышком. И конечно же, на уроке ненароком будет лежать на его плече, будет трогать его волосы, ловко убирая руки, когда мальчик соберётся ударить его по рукам. А потом ещё забирать его тетради тайком. Личные, разумеется. И в одной из них он находит тексты песен, написанные элегантной рукой и придуманные светлой головушкой. И конечно же будет бесить милыми прозвищами, по типу ангел, котёнок, "свет мой". Просто потому что румянец на щёчках того — это отдельный вид искусства. Он нежно-нежно-розовый, на бледной, фарфоровой коже довольно сильно заметен. Почему же всё-таки Сыромятников так сильно смущается?
И последняя запись на полях тетради с песнями "я люблю Дазая".
Ну теперь уж точно понятна причина.
Но вот только каким бы радужным не казалось время, проведённое в школе (Сигму никто не трогал целый день), "послешколие" было не таким прекрасным. Он легко и ловко спрыгивал со ступенек, напевая "с днём рождения меня".
Но кто решил подставить подножку? Правильно, Саша. А кто вниз полетел? Сигма. Но все эти синяки не страшны, не смотря на то, что болеть будут ух как долго, страшнее сейчас нога этого задиры на груди. Этот хулиган со своими "людьми" так гаденько ухмыляется, начиная поливать Сигму грязью:
— Ну привет, пидорас.)
— Нет! Я не он! Я не хочу!
Всплыли фрагменты туманного прошлого.
***
Сегодня первое сентября, седьмой класс. Сигма чувствует себя счастливым. С утра его никто не трогал. Мальчик с длинными волосами, довольный-довольный, собирает вещи, чтобы пойти домой. А потом он берет свою гитару из шкафа и считай вприпрыжечку идёт домой. Он спускался по какой-то лестнице как вдруг кто-то схватил его за длинную прядь. На лестнице раздался истошный крик от боли, а мальчик смотрит на лицо своего обидчика. Это был какой-то... Саша вроде бы. Парень смотрит на него с видимым испугом. Его инструмент в чехле не у хозяина. То есть Сигма не имеет вообще к нему никакого доступа. И это очень сильно пугает парня. Ведь инструмент дороже какой-то его жизни, его никчемной жизни.
— Ого! Какие патлы отрастил себе! Ебланище ты конечно. Сматриииите, какой пидорас нашёлся! Да ещё и с пидорской балалайкой!
А потом этот Саша ударяет его ногой в живот. Лестницу озаряет ещё один крик боли. Сигма корчится и сжимается в комочек, а тот Саша расчехляет инструмент. Он берет гитару, поднимает высоко-высоко и кидает на пол. Инструмент с треском ломается, разлетается в разные стороны. Лицо Сигмы пробрал страх, личико перекосилось от ужаса и немного крика. По лицу текут ещё более сильные слёзы, чем для этого. Потом ему наносят очень много ударов ногами, а он, от шока, из-за потери части себя, не может ничего сказать. Лишь слёзы текут по бледным щёчкам. Поэтому через десять минут, весь в синяках, обидчики уходят, а паренёк, весь в увечиях, ползёт к инструменту. Струны разорваны, половина корпуса отлетела, гриф сломан пополам, а Сигма прямо слышит, как внутри него что-то ломается. Он заливается немыми слезами над своей потерей. По факту, у Сыромятникова отняли его самого. Больно, очень больно, чертовски больно, больно-больно-больно.
После этого он отбросил все попытки подружиться с кем-то из класса. А увлечение музыкой он стремился очень хорошо спрятать. Его считали кем угодно: геем, психом, ненормальным, но никто не знал, как ему было больно.
***
Но сейчас его снова пинают в живот, прямо как тогда, впервые. Он вновь чувствует всю ту боль при потери первой гитары, не смотря на новый инструмент, который стоял дома. Он чувствует, как что-то ломается второй раз. Он сжимается в комочек, выплевывая кровь и желая выплюнуть все органы наружу, чтобы не чувствовать всю ту боль. Пол такой холодный, и только это держит Сигму в сознании.
Но резко его подхватывают за горло и чуть ли не душат. Потом он, как безвольная кукла, летит на пол, не в силах удержаться на ногах. Новые гематомы появятся на спине, но он заслужил. Нельзя быть таким… геем. Нельзя. Нельзя любить свой пол, нельзя опускать длинные волосы,
даже если ему это нравится, нельзя играть на гитаре, нельзя красить ногти чёрным.
Нельзя.
Резко его подхватывают под руку и тащат куда-то. Даже не тащат, а волочат по полу. Сигме не нравится быть тряпкой, но они сильнее его. Он слабее и не сможет их задеть ничем. Ни силой, ни словами. Но паренёк не видит, куда же всё-таки его несут.
И вдруг, Сигму кидают в шкафчик. А там другой человек? Саша едко подмечает:
— Поебитесь тут, пидоры.
— Слушай, еблан, нахуй иди. — голос подозрительно похож на голос Осаму.
Но их всё-таки безвозвратно запирают в этом узком шкафчике. Сигма очень резко находит плечо этого парня очень удобным и прячет в нем зареванное личико, пытаясь сдержать всхлипы. Кареглазка же нежно гладит половинчатого по головке, перебирая спутанные пряди и вытирая с них кровь. Но Сыромятников с особой сложностью поднимает личико и видит шатена перед собой. Свою единственную любовь, с которой он только здоровался по утрам, не то, чтобы спросил, как у него дела. Он едва сдерживается, чтобы не крикнуть от накативших чувств, но потом собирается с духом и понимает, что запачкал нежно-кофейный свитер парня собой.
— Дазай…?
— Что, Сигмушка?
— Прости… прости, что запачкал твой свитер.
— Пффф, нашёл из-за чего волноваться. Лучше скажи, это эти подонки с тобой сделали?
Сигма находит в себе силы только кивнуть в ответ, в то время как свободная рука шатена сжимается в кулак, желая врезать всей той компашке и посильнее.
Но вот их шкафчик только накренился и начал падать вниз. Осаму реагирует мгновенно и подставляет свою ладонь, мягко обхватывая макушку Сигмы. А тот, в свою очередь, жмётся как можно ближе к шатену, обнимая того за шею. Шкафчик упал, и они вместе с ним.
Но самый главный
плюс минус в том, что они поцеловались. Сыромятников. Целует. Осаму! В голове Сигмы взорвались минимум сорок сверхновых, наполненных гексогеном. Парень жмурит глаза, обхватывает сильнее шею своего возлюбленного, пытаясь растянуть этот момент на подольше. А Осаму считает, что самый большой грех сейчас — отстраниться от этих малиновых губок. Они такие приятные… Никем не тронутые, будто специально ждали, чтобы первый поцелуй сорвал именно он, именно он сейчас нежно сминал эти губы, слыша тихие редкие всхлипы. Но максимально нехотя отстранившись, Осаму слизывает языком кровь с уголка губ. А сероглазка под ним такой чертовски заманчивый. Такой доверчиво-открытый. И так приятно смотреть, как он неуверенно сам тянется к успевшим давным-давно стать любимым губам, робко целуя. Осаму дарит ему такой желанный поцелуй, осторожно обвивая второй рукой талию мальчика. Сигма — ангел, не иначе. Но двоих завораживает та нежность в поцелуях. Они оба предельно нежны друг с другом. Никто не сделает другому больно. Они просто чересчур сильно любят друг друга, чтобы причинять друг другу боль. И если это не любовь, то что это?
Если бы Сигма не любил Осаму, он бы не кидал заинтересованные взгляды на него, не дарил на День Святого Валентина шоколад, будто от какой-то девочки, не позволял бы ему называть себя ангелом и, в конце концов, не позволил бы себя целовать.
Если бы Дазай не любил Сыромятникова, он бы не возился с его волосами, не забирал бы его тетради, не называл его своим ангелом и своим светом, не волновался за него вот так вот, не гладил нежно по голове, не вытирал бы кровь, парился бы насчёт одежды, которая попачкалась самую малость кровью, наконец, не целовал его губы с такой нежностью, а терзал бы зубами.
Парни отстраняются друг от друга, теряя дыхание в лице напротив и нежно улыбаясь друг другу. Почему-то каким-то третьим глазом половинчатый чувствовал, что может доверять возлюбленному. Почему-то он был уверен в этом, пока Дазай начал губами пересчитывать все веснушки на порозовевших щёчках и прямом маленьком вздернутом носике. А Сигма жмурит глаза от приятных ощущений и ласково улыбается шатену, обнимая его.
— Сигма-кун, мой ангел, ты даже не представляешь себе, как я люблю тебя.
— И я… и я тебя тоже очень сильно люблю, Осаму, очень сильно, обожаю прямо.
За этим следует ещё один поцелуй, в ходе которого Сигму прижимают к дверце шкафчика, и она сама собой открывается, а мальчик выкатывается на пыльный пол. Сыромятников заливисто смеётся от произошедшего, на что улыбается Дазай, тоже выкатываясь к возлюбленному. Сигма быстро целует его в щёчку и встаёт, но потом падает в руки шатена от боли.
— Ох, котёночек, что же сделали с тобой эти подонки?
— Я не вижу всей проблемы, но знаю, что очень больно.
— Значит мы идём ко мне. Без возражений.
Дазай берет Сигму, и так бережно, будто держит фарфор на руках. Хотя Сигма гораздо дороже фарфора. Он самое дорогое сокровище в его жизни.
Поэтому сейчас шатен несёт своего мальчика к себе домой.
А Сигма понял, что Осаму восстановил в нем тот сломавшийся кирпичик.
Домой к шатену они дошли довольно-таки быстро. Точнее, Дазай донёс Сыромятникова, но это не так важно. Осаму нежно целовал мальчика украдкой в щёчки, улыбаясь румянцу на этих милых и нежных щёчках.
Комната Дазая была довольно интересной. На стенах висит несколько плакатов каких-то исполнителей. У окна стоит широкая кровать. Перед темно-каштановым шкафом стоит такого же цвета стол, на котором, мягко говоря, творческий срач. На нем лежит всё: листики, тетради, завязшие цветы, медиаторы, кружки, одинокий носок Геннадий (там подпись была), какая-то недоеденная печенька с шоколадной крошкой, окровавленное лезвие, кусочек бинта, баночка с блёстками, полупустой чёрный лак, ножницы, палочки от мороженого, пакетик с нарисованным личиком. И много-много-много другого. Сыромятников тихо улыбается, а Осаму опускает мальчика на кровать и из-под груды хлама достаёт аптечку. Мазь от синяков, совсем полная, печально смотрит на то, что ей придётся сегодня поработать. Но Сыромятников покорно снимает свою водолазку и позволяет начать втирать эту холодную мазь в свою кожу. Холодно и больно, мальчик тихо шипит, но то, как нежно Дазай заматывал бинтами все его травмы и потом нежно целовал все места побоев. До безумия приятно. Потом Дазай надел на Сигму свою футболку и пересадил на свои колени.
— Кстати, Сигмушка, ничего не хочешь мне сказать?
— А что я должен..? — мальчишка резко насторожился.
— С днём рождения, мой ангел, моё прелестное чудо.
Дазай наклоняется, пытаясь достать что-то из-под кровати и в итоге падает на пол, звонко рассмеявшись. Сигма невольно улыбается сам, сползая к Дазаю, который достал какую-то коробочку и протянул радостный. Радостный и в пыли.
— Я подготовил тебе подарок, поэтому да.
Парень протягивает эту коробочку шатену и ласково улыбается, видя явный интерес на личике младшего. Он нетерпеливо развязывает ленточки и видит там тёплое и огромное худи нежно-молочного цвета, букет васильков из бумаги, новые лаки и несколько медиаторов. И конечно же, конверт со стихом, который шатен прочитал наизусть. А потом предлагает вкрадчивым голосом:
— Си-игмушка, а не хочешь ли ты мне ещё кое-что рассказать?
— Что например?
— Ну к примеру то, что ты умеешь играть на гитаре, причём очень хорошо.
Сыромятникова словно током прошибает и он испуганно смотрит на Осаму. Тот понимает, что ляпнул что-то не то, и, поэтому, крепко обнимает и прижимает мальчика к себе.
— Котёнок, прости меня. Я не знал, что это не приятно для тебя.
— Да… Всё хорошо, не волнуйся.
Длинновласка обнимает взаимно.
Очень хорошо? Правда? А как же крики?
***
Не лучшая для родителей Сигмы оценка. Три. Десятилетний Сыромятников обещает, клянётся исправить. Но что говорит мать:
— Ты лишён своей балалайки на неделю. Нет, пока не исправишь, всё равно ты играть на ней не умеешь. Как можно быть таким безответственным тупым?! Все дети как дети! Один ты! Белая ворона! Ты вообще ничего не добьёшься с такими оценками! Пойдёшь дворником работать и сопьёшься! И выкинь все свои тетрадки! Отвлекаешься на них вечно! Плюс, срежь свои патлы! Как гей выглядишь!
Каждый следующий крик — как нож по сердцу. Больно-больно-больно. Мальчик захлёбывается в своих слезах, говоря, что исправит. Его выпихивают из кухни и донельзя перепуганный Сигма идёт отдавать любимый инструмент. Потому что если не отдаст — мать скажет отцу. А тот изобьет его и будет угрожать разбить гитару.
***
Дазай слышал, Дазаю нравится, он рад, что слышал? Сигма не верит себе. Но эти все тихие слова на ушко, все эти поцелуи-бабочки заставляют верить. Он только шмыгает носом (наплакался уже за сегодня) и просит Осаму:
— У тебя есть сейчас гитара?
— Да, ты…?
— Хочу сыграть. Для тебя.
"Потому что.." мысленно проговаривает Сигма… А просто так. Просто потому что ему захотелось. Он устал объясняться и оправдываться. Слишком устал.
Но шатен рад. Он рад, что его возлюбленный успокоился. Он просто очень-очень рад. И именно поэтому он протягивает ему свою чёрную гитару, позволяя взять и настроить струны, перебрать их на пробу, размять пальчики (которые хотелось зацеловать) и, наконец, начать играть какую-то песню. А Дазай и подумать не мог, что Сыромятников начнёт играть любимую песню самого шатена. Кто бы мог подумать, что такой человек, как Сигма, будет играть его любимую песню? И Осаму сам не замечает, как начинает петь вместе с возлюбленным:
"— Женщина, не танцую
Женщина, я не танцую
Хватит улыбаться
Нормально с ориентацией."
А Сигма робко, но счастливо улыбался. Наконец-то он играет для кого-то. Для кого-то, не в пустоту. А после Осаму целует мальчика в губы, прижав к себе.
***
Уже май. Кто затащил Сыромятникова на театральный после дня рождения мальчика в октябре? Правильно, Дазай. И их считай с порога поставили на главные роли. И на роль кого поставили младшего? На роль девушки! Сигма ещё долго возмущался, мол, "девушек там мало? Или меня впихнули?", но так как с ним был Осаму, и они были главной парой спектакля, мальчик успокоился. Потому что танцевать вальс и целоваться с Осаму было очень даже приятно.
Но вот и день спектакля. Сигма стоит за ширмой, боясь выходить. Он уходит в гримерку. Времени ещё минут семь до начала. Сыромятников надевает то длинное белое винтажные платье, накрашивается и после этого правда походит на девушку. Он начал наносить розовую помаду на губы, когда кто-то ещё зашёл в гримёрную, шумно выдыхая маты, потому что споткнулся о порог. Сигма краешком губ улыбается, узнавая в голосе Осаму. А вот и его руки в фирменных бинтах, которых, правда, стало меньше, но всё же. Шаловливые ручки обвивают талию, нежно и бережно прижимая к тёплому телу за собой. На шатена слегка свободно сидит элегантная сероватая рубашка, жилет в белую и пыльно-зелёную полоску, держащийся на позолоченных пуговицах. Серые фланелевые брюки, прямо как у самого Сигмы, держал крепкий ремень с большой пряжкой. Дазай нежно целует Сыромятникова в щёчку и улыбается, когда его целуют в ответ, оставляя след от помады.
— Ну что, котёнок, готов к выступлению?
— Да, только немного волнуюсь.
— Не стоит. Я всегда буду рядом, чтобы тебя подстраховать.
Сигма вновь улыбается. Как-то с шатеном ему стало легче. Гораздо легче. Он свободнее улыбался, свободнее говорил,
свободнее целовал шатена.
Но вот, за кулисой, уже после выхода Дазая на сцену, Сыромятников волновался. Очень сильно волновался. А если он завалит всё? Если вдруг у него не выйдет? Но он правда пытался отогнать страхи прочь.
Выходит уже мальчик на сцену. От того взгляда, как "дочь помещика спасает того «нерадивого» мастера", Дазаю хочется улыбаться. Сигма чересчур хорошо вжился в роль. Он прелестен. Он свободно говорит выученные реплики с таким спектром эмоций, что ни разу в жизни не догадаешься, что это не характер Сыромятникова.
И вот, финальная сцена. Парень подхватывает "девушку" на руки и убегает с ней от "отца" и "матери" самой "девчушки". Они выбегают к морю и успевают запрыгнуть на тот катер и там целуются. При всех. При всех тех людях. При родителях Сигмы. При бабушке Дазая. При тех задирах. При всех тех девушках, что любили Дазая. При всех.
И пылким любовникам, этой прекрасной паре, как их окрестили все, было всё равно на реакцию зала. Они лишь наслаждались друг другом под оглушительные овации, крики, хлопки и прочее. Они отпустили весь свой ужас, все свои боязни. Они признались залу. Просто, что их трогать не надо.
После выступления Сигма стоял и смывал свой "грим". Осаму за дверью разговаривал с бабушкой, которая искренне радовалась, что Дазай выбрал такого прелестного мальчика, а в саму комнатушку кто-то постучался. Сыромятников с несмытым до конца макияжем говорит "войдите" и видит в дверях… своих родителей. Мать в слезах, отец на грани. Его мать несётся к мальчику и крепко его обнимает, гладя по головке.
— Ах милый мой мальчик! Прости меня, такую дуру, что так ругалась на тебя!
Отец подходит к ним и кладёт руку, что так часто била мальчика, на плечо сына.
— Прости, Сигма. Я не хотел причинить тебе столько боли.
Половинчатый в ужасе отпрянул от родителей и закричал. Впервые закричал.
— Вы серьезно?! Вы ругали меня за малейший проступок, били за каждое отступление от вашего узкого мнения! Вы заставили меня потерять себя! И после всего этого вы решаете, что обычное "прости" сгладит ситуацию?! А вот ничего подобного!
Мать заплакала сильнее, отец приобнял ее, грозно глядя на сына. Но тут проворно проскальзывает бабушка Дазая и ловко берет Сигму за руку.
— Извините, родненькие, но такое я не потерплю. Не хочу, чтобы из-за таких безответственных страдал такой прелестный мальчик.
С другой стороны подходит и Дазай, приподнимая возлюбленного за плечи.
— Сигмушка, теперь ты будешь жить с нами. Я не могу смотреть, как ты там страдаешь. Вещи заберём сегодня.
Сыромятников, не веря своим ушам, смотрит на бабушку Осаму, которая ему хитро подмигивает и кивает головой. Но мать Сигмы резко реагирует:
— Он наш сын!! Я его родила!!
— Но Дазаюшка воспитал. Мне не о чем с вами говорить.
Пожилая женщина выводит родителей Сигмы из комнаты, разрешая возлюбленным остаться наедине. Осаму подходит и ласково целует мальчика в щёчку.
— Котёночек, ты рад?
— Я в радостном шоке, милый.
Он нежно улыбается и выдыхает. Наконец-то, наконец-то он будет рад возвращаться домой.
***
Через десять лет Сыромятников стоял в гримерке после выступления. Довольный-довольный и с широкой улыбкой. Сигма сильно изменился за такой огромный промежуток. Волосы стали ещё длиннее, а сам парень пошёл на актерский. Он стал гораздо увереннее и часто пишет для возлюбленного тексты для песен. Макияж плавно смывается, а в гримерку заходит Дазай. Он похорошел. Сзади каштановые волосы собраны в небольшой хвостик, а сам шатен излучал счастье. Он пошёл на гуманитарно-педагогический. Решил стать учителем литературы. И по совместительству, писал песни, становясь довольно известным, как и Сигма. Он стал чудесным актером для чудесного музыканта. И сейчас Осаму нежно обвивает талию возлюбленного, прям как тогда, впервые, и улыбаясь, тянется за поцелуем в губы. Сигма, по-дурацки счастливо улыбается в ответ и целует ярко-алыми губами. Они просто в помаде. Сыромятников полностью разворачивается к возлюбленному, как впервые наслаждаясь поцелуем с ним. Вот они отстранились друг от друга и одновременно сказали:
— Я люблю тебя)
Потом засмеялись, а Дазай встал на одно колено и достаёт коробочку с кольцом, открывая её.
— Сигмушка, мы с тобой прошли через многое. Мы с тобой помогли друг другу принять себя. Поэтому согласен ли ты выйти за меня замуж? И прошу, надень на нашу свадьбу то платье.)
У Сыромятникова потекли слёзы, пока тот активно кивал головой:
— Осамушка, я согласен, согласен на всё, лишь бы быть рядом с тобой!
Молодые будущие супруги надевают друг другу кольца и сливаются в ещё одном поцелуе.
А запирать влюблённых в шкафах… Довольно интересно потом выходит…
