Желтизна

Ближе к концу первого триместра дуэльный клуб лишился пары участников. Это были те, что совсем не тяготели к дуэлям и даже не старались, так что никто не удивился, когда Флитвик мягко уговорил их не продолжать. «Портят престиж», якобы. Ну, никто из этих людей не был мне близок, поэтому я и не обратил внимания. Моим основным желанием стало тренироваться, чтобы к концу второго курса, наконец-то, встать вровень с четверокурсниками. Я терпеть не мог проигрывать, даже если понимал, что силы изначально не были равны. Я лучше этого. Я обязан быть лучше, чем все эти сопляки. Поэтому моё рвение стало вдвое, а то и втрое больше, что быстро заметили учителя. Розье стал обращать больше внимания, чем даже до этого; изначально он относился ко мне с небольшой прохладой, возможно, из-за моего происхождения, но со временем забил и стал поощрять «юный талант». Эскель, заметивший это, порадовался за меня и сказал, что, возможно, он даже возьмёт меня в личные ученики. В конце концов, Розье мастер, а чем больше у мастера успешных учеников — тем он престижнее и даже богаче. Инвестиции, мать их. Полнолуния, к моему же удивлению, проходили гладко. Волк всё больше приучался к свободе, наслаждался ею, а в преддверии полнолуния стал ещё более нетерпеливым: я с трудом игнорировал его в своей голове. Меня не покидало ощущение, что всё было слишком, подозрительно хорошо, и я оказался прав. Он хотел большего. Одной ночи в месяц стало не хватать: волк бесился и раздражался, стоило только понять, что ночь свободы закончилась и теперь ему снова ждать месяц. Я его, конечно, понимал, но агрессия именно в мою сторону быстро начала раздражать: я не был особо жертвенным человеком и вины в том, на что не мог повлиять, не чувствовал. Атмосфера начала... накаляться. Пока не совсем конфликт, но негатив и настрой волка отображалось и на мне, отчего настроение на той неделе было откровенно паршивым. Ну, со временем я приспособился и это игнорировать. Казалось, с волком работала только такая тактика. Но в последнее время я задумался о том, как всё это странно. В том смысле, что... А почему волк — отдельная личность? Как так получилось? Значит, человека кусают и в его голове появляется целое отдельное существо, запертое в его сознании и вырывающееся раз в месяц? Звучит, как полный бред. Теперь, когда я думаю об этом, то гораздо логичнее было бы, если бы никакого «волка» не существовало. Волк — тот же я, просто в полнолуние теряющий самосознание и действующий на голых инстинктах. Это не отдельная личность, имеющая свои чувства, а просто... Вторая личность? Я сухо сглотнул. А вдруг волк — лишь плод моего воображения? Вдруг я, годами мысленно отделяющий его от себя, действительно его... отделил? Заставил себя верить, что волк реален. Просто собрал все неугодные мне волчьи черты и объединил их в нём, сепарировав таким образом от себя? Такое вообще возможно? Блять. Блять. Блять. Я не буду об этом думать. Не буду.

***

Всё шло обычно, не считая моего очередного кризиса самоидентификации. Дуэли, занятия, кружок, игры — классика. В прошлом году было как-то веселее, ведь я имел Цель с большой буквы: законтачить с волком. А теперь, когда она своеобразно, но достигнута... Чем заняться-то? О чём думать в свободное время? Я пока не мог найти что-то новое, поэтому стал обращать больше внимания на окружение. Выделывался на уроках, налаживал связи, проводил больше времени с Норманом... В последнее время я начал задумываться о том, что довольно мало знаю о нём в целом. Нет, мне было многое известно о его привычках (что любил на завтрак, какой предмет предпочитал, как сильно ненавидел получать футбольным мячом в холёное лицо), о его характере (как он чувствовал себя скованно в обществе, как любил важничать и умничать, каким скрытным он был), но вот жизнь? Единственное, что я о нём знал, так это об отсутствии отца, о строгой матери и о многочисленных родственниках в других странах, к которым он стабильно ездил каждые каникулы. На самом деле, мне стало интересно узнать историю его семьи, да и о древних родах в целом. Мальсибер, вроде, старая фамилия? Я мало изучал эту тему, но благодаря окружающим знал, что лидирующий род в это время — Блэки. За ними Малфои и Лестрейнджи, а дальше все остальные, более или менее равные семьи. Не все богатые и не все влиятельные, но сам факт древности и чистокровности ставил их на ступеньку выше нас, «плебеев». Было как-то непривычно, что в обществе правда существовали этакие аристократы. Но да ладно, в школе это было не настолько важно: все всё знали, конечно, но перед тем же Норманом никакие такие вассалы не лебезили и сам он ничем особым не выделялся. Повзрослеет — да, там уже политика, в которую, так или иначе, были вовлечены все семьи из списка «самых-самых крутых и чистых» семей, а пока он обычный ребёнок. Хотя на старших курсах ситуация была другой: там ребята уже прохавали, с кем перспектив больше и кто тебя вывезет по жизни, вот и лезли дружить ко всяким Блэкам и Лестрейнджам. У слизеринцев, вон, подрастала новая звезда — Малфой, который пока был лишь четверокурсником. Эх. Как же просто было раньше, в маггловской школе, где все были одинаковые и буллили не за грязнокровность, а за то что ты, допустим, как-то в классе обосрался. Тут хотя бы причина есть, а не заезженное «магглы животные, чистокровки рулят». Хотя о чём это я? Тут тоже буллинг не всегда на почве крови. Я стал этому прямым свидетелем, когда из раза в раз наблюдал, как какие-то неудачливые дети становились объектами насмешек. Тот же Северус Снейп, к примеру: неприятный пацан, конечно, но не настолько, чтобы заслуживать ненависть. Впрочем, кроме Джеймса с Сириусом над ним никто и не издевался, да и я бы скорее назвал это враждой, потому что Снейп, порой, выдавал такое, отчего я его даже уважал. Насколько я знал, на родном факультете его не любили, но тут уже по классике: бедный, что было видно невооружённым глазом, полукровный и своевольный. Таких не слишком приветствуют. Ещё я видел пятикурсника с Рейвенкло, которого тоже не любили. Его звали... Ксенофилиус Лавгуд? Что за убогое имя и кто его ему дал? Звучит, как название какого-то инопланетянина с планеты икс. Ну, смеялись над ним не за это, а за бред, который он постоянно нёс: что-то про невидимых человечков и негативную энергетику. Ну, у всех свои причуды? В общем, Хогвартс была самой обычной школой-интернатом. Старшекурсники стабильно раз в пару недель устраивали тусы и делали типичные подростковые дела (на что надеялись маги, запирая пубертатных молодых людей в волшебном замке? что они будут сидеть в библиотеке и покорно уходить по кроватям в десять вечера?), младшекурсники осваивались, профессора учили... Где-то в ноябре я познакомился с одним любопытным человеком. Дело было в больничном крыле. Мы просто лежали на соседних койках. Я дремал, восстанавливаясь после полнолуния, а проснувшись — наткнулся на чужой пристальный взгляд. Продрал глаза, зевнул, задал вопрос, не думая ни секунды: — Тебя Регулус зовут? Привет. Я вспомнил его ещё с пира, но теперь, благодаря Сириусу, знал и имя. Блэки были одновременно похожи и не очень: чертами лица — да, определённо, но вот взгляд был совсем разным. Сириус был более открыт миру и сразу было понятно, что человек он общительный, душа компании... А Регулус был, во-первых, меньше (логично, ведь он младше), но и более мрачным на вид. Волосы были прямее и аккуратнее, как и внешний вид в целом, но вот губы — по-детски поджаты. — Да, — голосок, очевидно, оказался высоким, мальчишеским. — Младший брат Сириуса? Он мой сосед, кстати. — Я знаю, — нахмурился он, не прекращая смотреть так, будто я смертельно его обидел, а не просто пытался поддержать разговор. — Я вас видел. — О, — отозвался я, подперев голову рукой и смотря на него с сонным интересом. — Вы не дружите, да? — А ты зачем интересуешься? — Да просто так, — пожал я плечом, — это же ты на меня пялился, пока я спал, а не я на тебя. Вот это его проняло. Он неловко отвёл взгляд и уставился куда-то в сторону. — Но ничего страшного, — сообщил я, — давай поговорим о чём-нибудь? — Зачем мне с тобой говорить? — он заново на меня посмотрел, вернее, скептично оглядел с ног до головы. — Ты полукровка. Ох. Как же я мог забыть: это Сириус у нас воплощение толерантности, а младший братишка «на стороне зла». Ничего, и не с такими справлялись. — А ты чистокровный. Что дальше? Нам нельзя говорить? — Ну, — он ненадолго замолчал и почти сразу сдался: — О чём ты хочешь поговорить? Есть контакт! Скучно ему, видимо, лежать здесь в одиночестве, вот и снизошёл до болтовни с полукровкой. Я активнее продрал глаза, сел на койке и с интересом к нему наклонился: — Например, я знаю Цисси. Нарциссу. Она же твоя кузина, да? — на его неуверенный утвердительный кивок я продолжил: — А вы общаетесь? — Эм, мы видимся только по праздникам. Наши родители не особо дружат, — рассказал он. — Нарцисса... Она иногда обижала меня в детстве. — Обижала? Она? — а вот тут я выпал. Нарцисса, которую я знал, была воплощением сдержанности и типичных для «аристократок» манер. Да и не выглядела она как кто-то, кто мог обижать младших кузенов... В тихом омуте черти водятся, так, что ли? — Она не злая сама по себе, это всё из-за Беллатрикс, — убеждённо сказал Регулус, ощутимо нахмурившись при упоминании ещё одной кузины. — Вот она жуткая, а Нарцисса за ней повторяла. Вот в это я уже могу поверить. Стало ещё интереснее познакомиться с этой Беллой: так ли страшен чёрт, как его малюют? Хотя впечатление она создавала жуткое: в дуэлях не щадила никого, кричала колкости и выглядела безумно гордой и самодовольной, заняв первое место. Я вполне могу представить её за семейным столом, пугающей детей страшилками на уровне «а вы знали, что сквибов в нашей семье пытают, выгоняют и вычеркивают из семейного древа? кстати, а ведь у тебя ещё не было первого выброса, да?». — А другие кузены у тебя есть? — Есть Меда, но она сбежала, поэтому мы о ней не говорим, — равнодушным тоном сказал он. — А так... Блэки есть почти в каждой чистокровной семье, поэтому, если подумать, то у меня много троюродных кузенов. — И у тебя есть среди них друзья? — полюбопытствовал я. — Нет. — Почему? Он не ответил. Просто дёрнул плечом, не зная, что сказать. Ну, справедливости ради Регулус Блэк выглядел как кто-то, у кого не было адекватной социализации: чуть скованный и сдержанный в общении, такой же, каким был Сириус в начале первого курса, вцепившийся в Джеймса, как в спасательный круг. Их что, бедолаг, в свет нормально не выводили? — А что ты здесь делаешь, кстати? — я поспешно перевёл тему. — А ты что? — Восстанавливаюсь после сложной дуэли, — безмятежно соврал я. — А я простудился, — совершенно бесхитростно ответил он. Неудивительно. В ноябре в Шотландии было холодно и шли дожди, а недавно так вообще был ливень — некоторые дети заболели, но благодаря магии выздоравливали буквально за ночь, что было очень удобно и не располагало к осторожности. Я хотел продолжить разговор, но как раз в этот момент вернулась мадам Помфри. Увидев, что я уже не сплю, она погнала меня на уроки, а Регулуса принялась поить зельем от температуры — а ведь по нему и не скажешь, что он болел, пока говорил со мной. — Пока, Регулус, — я махнул рукой, собираясь уходить, — увидимся как-нибудь. Он лишь неопределённо мотнул головой и с головой накрылся одеялом, готовясь заснуть. Впечатление от младшего Блэка было смешанным. Тихий, манерный, сдержанный для своего возраста... На Нормана немного похож, но тот был ещё более недовольным жизнью. В целом, мне понравилось с ним говорить: несмотря на внешнюю «броню» он казался умным и не сильно раздражающим ребёнком. Ну, может, к чему-то это знакомство и приведёт. Не знаю. Начав ходить на немецкий, я уже не впервые задумался о том, что же мне делать с русским языком. Смутно помню, что первоначально у меня были проблемы с английским: в прошлой жизни я знал его на начальном уровне благодаря заграничной музыке, сериалам и играм, благодаря которым язык учился как-то сам. Этого хватило на уровень четырёхлетнего британского ребёнка с далёким от британского акцентом (хорошо, что с возрастом я и ему научился), а дальше, не имея другого выхода, мне пришлось полностью сосредоточиться на новом языке. Потом, сидя дома в одиночестве, я вслух практиковался в русском — мне совсем не хотелось его забывать. К сожалению, как-то обосновать это знание я не смог: мне что, надо было сказать, что после укуса оборотня, вдобавок к совершенно другому характеру и поведению, я ещё и язык новый выучил? Как в тех историях про коматозников, которые как-то проснулись и выучили все языки мира, ага. В общем, говорить я на нём мог только в голове и в одиночестве, отчаянно пытаясь не допускать в говоре акцента. Ну да ладно. Как-нибудь придумаю себе легенду, допускающую знание такого сложного языка на уровне носителя, а пока — не так уж и важно.

***

Шёл декабрь, затем январь, потом февраль с мартом... Я даже не замечал, как летит время, полностью окунувшись в дуэлинг и в школьную жизнь. Примерно в это время начали готовиться к экзаменам, хотя, как по мне, там и готовиться было не к чему: внимания на уроках хватало, чтобы без проблем всё сдать, как я делал в прошлом году. Я с ужасом ждал того момента, когда учёба станет сложнее и мне придётся действительно стараться, чтобы держаться на плаву. Учиться-то я никогда не любил. Фрэнк Лонгботтом тут же начал усиленно капать мне на мозги: я и забыл о своей роли его этакого «протеже», о чём он мне напомнил, сказав, что в этом году я как раз буду участвовать в турнире второкурсников и в общем, факультетском. Оказывается, не один Фрэнк выбрал себе маленького последователя. Это в целом было распостранённой практикой среди семикурсников: каждый выбирал себе по новичку, как покемонов, а дальше они соревновались, «кто кого лучше обучил». И профессора это тоже неофициально засчитывали. В общем, гордость Фрэнка бы не потерпела того, чтобы я занял место ниже, чем второе. Нихрена себе запросы, подумал я, и тут же высказал мысль вслух. «Ты лучший у своих, справишься», отмахнулся он. Ну, без ложной скромности скажу: он был прав. Но я особо этим не гордился. У меня было слишком много преимуществ, чтобы гордиться победами над двенадцатилетками. К слову о двенадцатилетках... Десятого марта, в мой день рождения, Норман неожиданно сделал мне подарок. В прошлом году мы как-то пропустили оба наших праздника (в первую очередь потому, что узнавали о них поздно и успевали поздравить только на словах), а в этом он, показав себя внимательным другом, попросил знакомого с факультета купить немного волшебных сладостей и презентовал их мне. Итак, мне исполнилось тринадцать. К сожалению, день рождения Нормана был на весенних каникулах, поэтому вместе отпраздновать мы не сумели: я уехал домой, как и он, а письм он не приветствовал. С тринадцатилетием наступили и первые крупные изменения. Там и усиленный рост волос на теле, и гормоны, и стояки по утрам — все прелести пубертата, разве что последнее относится только к мужскому полу (и слава богу). Подсознательно я боялся, что раз уж я теперь наполовину животное (ужасно звучит), то и волос у меня будет больше, но пронесло: всё было вполне нормально. Сокурсники, вон, уже начали свои первые подростковые отношения: я дважды становился свидетелем того, как тому же Сириусу признавались в любви (почему-то он пользовался особенным успехом) некоторые смелые сокурсницы. Меня, к счастью, пока что обошла эта участь. Параллельно я задумался, почему в Хогвартсе, вдобавок ко всему остальному, нет урока базовой биологии и сексуального просвещения. По сути, подростки с одиннадцати до семнадцати лет почти непрерывно заперты в не таком уж и огромном замке и вынуждены коммуницировать между собой, а коммуникация между гормональными молодыми людьми приводит к... Целому списку последствий, в котором нежелательная беременность — ещё верхушка айсберга. В том же году получил подтверждение того, что такой урок был ну очень нужен: наш школьный библиотекарь, ну, тот самый очкастый милашка, которого усиленно кадрили старшекурсницы... Короче, он вылетел из школы. Почему? Ну, администрация как-то не одобрила того, что одна семикурсница от него забеременела. Я подавился тыквенным соком, когда узнал это за обедом. А я-то не понимал, почему библиотека временно закрыта!.. Оказывается, они искали нового работника. Не то, чтобы мне было его жалко (кто тебя заставлял отвечать на флирт девочки-подростка, кретин?), но сама ситуация была неприятной. В апреле-то и пришла Ирма Пинс, которую я смутно помнил по канону. Это была сдержанная на вид женщина среднего возраста, которая с ходу показала себя строже и ответственней, чем наш прошлый библиотекарь. Она пристально следила за всеми книгами и особенно — за учениками, чтобы они не смели их портить. Я, в принципе, остался о ней хорошего мнения. На каникулах, приходя домой, я всё также веселился с Риччи, проводил время с отцом, наслаждался родным домом... Это всегда было глотком свежего воздуха, несмотря на то, что в школе мне нравилось. С волком у нас был твёрдый нейтралитет. Я проводил с ним уже не так много времени — мне не нравилась та зависимость, которую я от него вырабатывал. После тех размышлений, что едва не свели меня с ума, я видел его уже в другом свете, зловещем и непонятном. Это было как смотреть на человека, который приснился тебе в кошмаре. Вот вроде бы он ничего не сделал, а ты на него смотришь и вспоминаешь то, каким его сделало твое ебанутое сознание — вот и с волком было также. Меня терзали вопросы: он действительно живой? это правда живое существо, а не выверт моего мозга? насколько я безумен по десятибалльной шкале, если на полном серьёзе выпустил его на волю и пытался играть в любовь? Это напрягало меня.

***

Как-то раз мы с Норманом гуляли по Залу Трофеев. Это было весьма внушительное помещение на четвёртом этаже, в котором, как понятно из названия, были расположены всевозможные кубки, медали и награды ученикам: за победы в турнире, за отличные результаты, за особые заслуги... Так, например, некоему Эдварду Нотту пятнадцать лет назад была вручена награда за роль лучшего вратаря, а Элрику Гампу — за самые впечатляющие результаты по изучению Древних рун, датированные полувеком. Харальд Аббот, родственник знакомого мне Ричарда, в 1958-ом выделился «честью и отвагой» на дуэльном турнире. Таких было много. Норман комментировал каждого, рассказывая всё, что знал, а я слушал и отвечал. Вообще-то, мы забрели сюда случайно. Ещё в начале первого года Зал Трофеев мельком показали в ходе экскурсии, но нам как-то не доводилось здесь бывать (хотя я знал, что в качестве наказания Филч мог заставить до блеска полировать здешние кубки). А сегодня, просто прогуливаясь по замку, нам стало интересно и мы зашли посмотреть, почитать и обсудить. — О, а тут мой родственник, — Норман остановился, с задумчивой миной уставившись на небольшой кубок, подписанный для Лорда Роланда Мальсибера. 1899-ый год. — «За выдающуюся помощь школе»... Проспонсировал её, что ли? — Похоже на то, — я пожал плечами. Из-за замечания Мальсибера я подумал: а вдруг кто-то с фамилией Люпин тут тоже есть? Медали были расставлены не по алфавитному порядку, но по годам. Зная, что мой отец родился 31-ого года, соответственно — учился в Хогвартсе начиная с 42-ого года, я целенаправленно направился в этот отдел. — Олмунд, Гаррисон, Блэк, Пруэтт, снова Блэк, Фоули... — всё бормотал я фамилии. К сожалению, отца я так и не нашёл. Это имело смысл: Лайелл сам мне говорил, что подростком был тихим и ничем не выделялся, так что и награды получать не за что. Несмотря на это, я немного разочаровался. Всегда приятно узнать больше о молодости родителей. Дальше я уже просто гулял, не ожидая найти ничего интересного. Норман был дальше, разглядывая своих родственников, а я лениво скользил взглядом по чистым блестящим наградам. — Реддл? — споткнулся я о незнакомо-знакомую фамилию. Незнакомую, потому что среди знакомых чистокровок такой фамилии не было (а награды, как ни странно, получали в большинстве своём они), а знакомая, потому что... Ну, Реддл. Фамилия главного антагониста, которой он так любезно поделился во второй части. На награде не было фотки, вернее, колдографии, но в моей голове сам по себе всплыл образ этого человека. — Том Марволо Реддл, — пробормотал. — Знакомый? — позади раздался голос Мальсибера. Он встал рядом, с вялым интересом и поднятыми бровями читая надпись. — Не, в жизни о нём не слышал, — я пожал плечами, повернувшись уже к другу. — Может, пойдем уже? Тут больше ничего интересного. Норман вздохнул и ответил утвердительно. Потом, уже выходя оттуда, я коротко задумался. Том Марволо Реддл. Тёмный Лорд, который развяжет первый конфликт в ближайшее десятилетие, а второй — уже в девяностых, когда мне будет тридцать. Если я ничего не сделаю, конечно. Но... Надо ли мне что-то делать? Всегда можно уехать и вернуться под конец, проигнорировав борьбу. Что меня тут держит, в конце то концов? Отца я уговорю также не высовываться, другой семьи у меня нет (Аманда не в счёт, она не семья и не маг), Риччи маггл и его это, надеюсь, никак не коснётся... Разве что друзья-маги могут стать проблемой. Я исподтишка взглянул на Нормана, идущего впереди. Между нами ненадолго повисла дружеская тишина, которая никак не мешала и не смущала. Я вообще был не из тех, кто уделяет много внимания манере общения (с возрастом так и вовсе отучился от привычки пытаться заполнить тишину всеми способами), а Норман просто изначально являлся странным ребёнком. — Норман? — он лишь слегка обернулся, издав вопросительный звук. — Скажи, ты сильно ненавидишь магглорождённых? Норман замедлил шаг, задумчиво уставившись куда-то вниз. Я не мешал ему думать, лишь молчаливо разглядывая тени в коридоре. — Не знаю, — наконец, он пожал плечами. — Сложно искренне ненавидеть группу людей, о существовании которых узнал года два назад. Дома мама никогда не упоминала магглорождённых. Наверное, я просто отношусь к ним с высокомерием. Я в очередной раз удивился тому, какая грамотная у Нормана речь. Даже у меня, взрослого, по сути, человека, часто проскальзывали всякие «эм-ну-короче», а он выражался ясно и лаконично. — А если... Допустим, тебе скажут что-то сделать магглорождённому человеку. Что-то плохое. Ты согласишься? — ... В зависимости от того, кто говорит и чем угрожает, — после короткого молчания ответил он. На мой требующий подробностей взгляд он продолжил: — Допустим, если какой-нибудь авторитетный человек, ненавидящий магглов, будет на меня давить — я вполне способен на оскорбления или агрессию. Но если надо покалечить, пытать или убить... Он сделал паузу. — Не знаю. Это сложный вопрос, Рем, — вздохнул Норман и обратил на меня непонимающий взгляд: — А ты зачем спрашиваешь? Поттер ведь не заразил тебя своим обожествлением магглов и ты не решил творить вселенскую справедливость? — Не, просто интересуюсь, — я весело фыркнул. — Просто... У меня ощущение, будто в школе нарастает напряжение. Что-то происходит, а что — не понимаю. Норман издал задумчивый звук. — Говорят, назревает очередной конфликт, — небрежно начал он. — Но конфликт чистокровных и магглорождённых всегда был, так что забей. Ничего нового не произойдёт. Вот тут-то ты и ошибаешься, мой юный друг. Что-то произойдёт, уже происходит. — Ты прав, — на словах я согласился, мотнув головой. — Ладно, давай, до завтра. Мы дошли. Я провожал Нормана до общежития змей, зная, что уже поздно и самому мне придётся бежать, чтобы успеть к комендантскому часу. Но чего не сделаешь ради своего бро? — Пока, Рем, — он улыбнулся, — и спокойной ночи. Я не стал подслушивать пароль и ушёл, не обращая внимания на холод и одиночество подземелий. По пути мне почти удалось выкинуть из головы безрадостные мысли. Ну будет в Англии бушевать какой-то террорист, мне-то что? Мне нужен самый минимум, чтобы выжить — покинуть страну. И всё. Я буду в безопасности, как и мои родные. Меня остановил тихий стук, доносящийся из небольшого помещения. Я почти вздрогнул, услышав его, и мгновенно, почти на инстинктах спрятался за ближайшую колонну — почему-то я подумал, что это будет какой-нибудь профессор, а первым порывом было спрятаться, чтобы не лишиться баллов. Мои глаза комично расширились, когда, приоткрыв дверь, из комнатки, вытирая пальцем губы, вышла... Белла Блэк. Беллатрикс. А за ней, тяжело дыша, Рабастан Лестрейндж. — Торопись, — шикнула она него, пригладив буйные кудри и раздражённо скривив брови. — Не бесись ты, — отмахнулся от неё Лестрейндж, тоже выглядя помятым. — И так из-за тебя задержа... лась, — она запнулась, наткнувшись на мой ошарашенный взгляд. Из-за откровенного ахера я забыл, что, вообще-то, колонна круглая и прячет меня не насовсем. Я переводил взгляд с растерянного парня на стремительно злящуюся девушку и поспешно поднял руки, выглядя, как преступник, пойманный на месте происшествия: — Я ничего не видел! — и, в доказательство, прикрыл глаза рукой. — Я вообще в общежитие возвращался. Друга провожал, понимаете? Да и поздно, мало ли что могло привидеться... Сквозь щель в пальцах я заметил, как Рабастан хмуро переглядывается с Беллой. Наконец, последняя вышла вперёд и, стремительно загородив мне свет, сжала меня длинными пальцами за щёки: — Ты ничего не видел, понял? — она была достаточно высокой для семнадцатилетней девушки, а мне всё ещё было биологически тринадцать, поэтому возвышалась она где-то на полголовы. Я уверенно закивал. — Если скажешь кому-нибудь — я тебя круциатусом запытаю. — Понял, принял, мэм, — чуть неуклюже, из-за её грубой хватки, отозвался я. — Я ничего не видел и не слышал. Она с десяток долгих секунд что-то выискивала в моих глазах (я на всякий случай очистил голову окклюменцией), а затем потёрла уже красную болящую щёку и отошла. — Пошли, пошли, — она взяла Рабастана за рукав. — Он ничего не скажет. — А я его знаю, — улыбнулся тот, взглянув на меня. — Только посмей разболтать, Люпин, и я тебя найду. Я наблюдал, как они уходят, а затем развернулся на пятках и быстрым шагом побежал в гостиную. До отбоя оставалось максимум минут десять. Всё время в голове крутилась мысль: Чему я только что, блять, стал свидетелем?