"у моих детей никогда не будет ключей от дверей за которыми нет поцелуев"
Пока Шань курит, сидя на старых спортивных матах, Цзянь, балансируя на одной ноге, достает из своей сумки сумку поменьше и роется в ней, будто там спрятана вся вселенная. Еще немного, и его туда затянет, - только ботинки мелькнут. Пеналом для ручек это сложно назвать, потому что у него там найдется, что хочешь. Огрызки мягких цветных карандашей, пахнущих деревом, жвачки россыпью в графитной пыли и стружках, обертки от конфет, скидочные карты давно не существующих магазинов, монетки, ключи - свои и чужие, и даже те, которые не открывают ни одну из знакомых дверей. В общем, все то, что у Рыжего рассовано по всем имеющимся карманам, у него - в одном. Огромный такой карман в мешковатой сумке. Да и весь Цзянь занимает иногда очень много места в пространстве. Например, со своими острыми локтями, когда раскрылатившись, заплетает на своей голове раздуваемые ветром волосы во что-то вроде небрежного колоска, - "как у невесты!", а на самом деле просто кривое сооружение из белобрысых прядей, приколотых сбоку длинной шпилькой. Но Шаню нравится. И как он выглядит, и прикалываться над ним. Рубашка его сползает с одного плеча, футболка - с другого. Это тоже прикол такой, ходить в вещах не по размеру. Спасибо, что хоть штаны и обувь с него не спадают... - Ты как девчонка, - бросает Шань, прекрасно зная, как тот реагирует на подобные слова. - Ничего не как девчонка, - надувается Цзянь. - Подумаешь... это всего лишь бальзам. - И не глядя мажет губы стиком желто-оранжевого цвета. Рыжий уже сейчас представляет, как с нажимом проведет тыльной стороной своей ладони, стирая этот легкий прозрачный блеск, и как будет целовать эти пухлые мягкие губы. Это стало можно внезапно. Совсем недавно, около месяца назад. После того, как однажды вечером он знатно высадился на измену, обнаружив отсутствие Цзя рядом с собой в самом неподходящем для этого месте - в безлюдном отделе магазина среди стеллажей с газировкой. Рыжий бесконечно подкалывает его за смешные привычки, но на самом деле ему очень нравится касаться такой ухоженной кожи. Как у девчонки или нет - неизвестно, потому что ни одну девчонку Шань так не лапал, как его. Медленно и основательно... Не разглядывал так пристально, изучая запрокинутое, доверительно подставленное под его прикосновения лицо. Ну да, в том году он целовался с одноклассницей. Сначала его приморозило, а потом он сообразил, что можно позволить себе что-то еще. У нее были пухлые щечки и длинные ресницы, и это было невесомо и волнительно, обещало целый новый хрупкий мир. Но Рыжий с трудом припоминает то событие сейчас - оно затерлось и, казалось, не вызывало даже десятой части эмоций, которые возникают от того, что происходит теперь. С ними. С ним и Тянем, с ним и Цзянем. Что начинает твориться, когда Цзянь шепчет ему в каком-нибудь даже не особо укромном углу просьбы скорее поцеловать его. Ему нравится, когда Цзя становится таким - выключает режим "аннигиляторная пушка" и не молотит своими кипятилками воздух почем зря. Когда он не тянет истеричную лыбу, непонятно кого пытаясь убедить в своем хорошем настроении; показывает себя настоящего. У Рыжего начинает шуметь в голове от того, как сосредоточенно он таращится, наблюдая за непосредственными движениями И вроде бы по-тихому, но понимает, что его давно поймали на этом и молча позволяют. Цзянь протягивает руку за сигаретой. Затягивается и возвращает ее с заметными только Рыжему запахом своих пальцев и губ. Он добивает оставшееся, осознанно касаясь фильтра там же, ощущая фантомный след Цзяневой помады. - Это не помада, блин! - Похуй. Пахнет как морковка, - Рыжий отворачивается, когда И подходит совсем близко, незаинтересованность - его второе "я", веришь? Вот И и не верит. - Это манго. А ты дурачок прост, - Цзянь смеется, показывая все свои тридцать два, и все - радость стоматолога. - Супер-морковка, - настаивает Шань на своем обонятельном восприятии, все-таки засматриваясь искоса на то, как просвечивает чужая тонкая футболка, как теплый ветерок приглаживает ее к боку с проступающими ребрами. - Да ты зануда, - переходит на личности Цзянь. - От супер-зануды слышу, - легко переходит Шань границу чужого личного пространства, за нарушение которой сам недавно готов был пробивать в душу, - склоняется ближе. А еще, никто не поверит, что Цзянь И и Мо Гуаньшань целовались сегодня около курилки. Ну там, где тусуются все прогульщики - и посидеть есть на чем, и из окон их не видно, а им самим, наоборот, видно все, включая спортивную площадку. Что, прям целовались? Да ладно! Тебе показалось из-за слепящего солнца. Наверное, один другому просто решил что-то сказать на ушко. Ну или курили они по-цыгански? Никто не смог бы быть настолько смелым, чтобы засосать кого-то на виду у всей школы! Разве что Хэ Тянь.***
- Так нравится? Едва слышный по-доброму насмешливый голос вместе с влажным дыханием касается щеки. Невесомо, нежно, но так возбуждающе. Его теперь возбуждает, кажется, все что угодно, что исходит от Мо. Любое незначительное действие, направленное на себя, прикосновение или взгляд. Почему-то кажется, что он должен терпеть и ничем себя не выдавать, однако он уже это сделал, и не раз... Да и вообще, это же Шань, с ним можно быть честным. - Ты охуенно целуешься, - так же тихо отвечает И. Он и раньше это говорил, даже там, в магазине, когда они смогли отлепиться наконец друг от друга, облизывая покрасневшие губы. - Это Тяню скажи спасибо. - Даже не представляю, что будет, когда он узнает, - не "если", а "когда", в этом у И нет никаких сомнений. Руки из-за жары кажутся такими тяжелыми, вены на них пульсируют, а ладони горят, когда он расслабляет их, убирая с плечей Мо. Ударяется локтями о стену. В прохладной тишине квартиры он постепенно остыл бы и пришел в себя, успокоился и может дал бы себе дельную установку прекратить лезть без конца со своими поцелуями... Но только если бы пришел сюда один, без Рыжего. И если бы Рыжего вообще не было в пределах досягаемости. Но они теперь как намагниченные, тянутся друг к другу в любой удобной и неудобной ситуации. Все будет плохо очень скоро. Они, конечно же, больше не смогут быть друзьями, запутавшись в отношении друг к другу. Так бездумно перешагнув границы дозволенного, сами того не зная, они сотворили еще одну незапланированную сюжетную ветку. - Его раздутому самомнению иногда неплохо и поостыть, - голос Гуаньшаня сипит от волнения из-за того, что они снова затеяли. На самом деле, Шань и сам не знает, как с этим всем быть. Ведь еще недавно Цзяня не растаскивало так от всего этого. Он прижимается крепче, чтобы убедиться в очередной раз, кто здесь сильнее хочет продолжения. Ничего необычного теперь для них - целоваться до болезненного стояка и ватной глухоты в башке. От нее невозможно избавиться, не сняв как следует напряжение, медленно и с оттягом, - и это единственное, что напрягало в этих лизаниях с И. Но прекратить было выше сил. Вот они и не прекращали, как одержимые продолжая сосаться до звона в яйцах. Никто из них не дернулся и не отшатнулся, ощутив это в самый первый раз. Ничего неестественного ведь не произошло, все закономерно. С Хэ у них происходит примерно то же самое. Усевшись на диване у громадного окна или теснясь за письменным столом в его комнате сначала они изображают видимость деятельности, пытаясь совместно решить задачи по алгебре. И хорошо, если озарение на понимание материала снисходит на Мо раньше того, чем Тянь придвинется ближе и заденет его ногу коленом. Прежде, чем он почувствует его запах и тепло, как нечто электрическое и осязаемое просачивающееся сквозь напряженные мышцы. В противном случае, если Мо не успевает вникнуть, все уравнения идут по пизде - они занимаются тем, что позволяют себе с каждым разом чуть больше предыдущего. Сначала молча пристально смотрят друг на друга. Потом кто-то из них делает первое движение навстречу. Бросается, в случае Мо. В случае Хэ - вынуждает броситься к себе, едва потянувшись самому. Шань не слышит ничего, даже своего не в меру громкого дыхания, а может даже и стонов, раз Тянь каждый раз с улыбкой шепчет ему, целуя в щеку: "тише, малыш". Потому что как не стонать, если сегодня он уселся на бедра Хэ, сгорая заживо от собственного возбуждения, желая чего-то большего, большего... Тянь это знает, и будто выжидает просьбы, озвученного позволения. Дразнит почти целомудренными поцелуями, замедляя прикосновения, такие незатейливые, но Мо и этого достаточно, - кровь вот-вот свернется от перегрева. Ладони проходятся по его бедрам от колен до талии, медленно и обжигающе, опускаются на задницу, сжимают ее, растягивая половинки в стороны - Рыжему внезапно слишком охуенно от этого нового действия, чтобы успеть возмутиться. Тяневы горячие руки резко дергают его ближе к себе. Так сильно, что пахом он неминуемо впечатывается в твердый член, ощущающийся под тонкой тканью, будто бы вовсе без нее. Вот так же он сам действует по отношению к И. Податливость развязывает ему язык и руки, оставляя в мозгу только небольшой уголочек незатуманенного сознания, что позволяет ему контролировать ситуацию, ставит его на место Хэ. Да и ситуация почти та же - И что-то рассказывал, может материал по учебе, Мо даже слушал, подперев голову кулаком. Слушал до впадения в транс от ненужной информации, сонно гудящей как улей. И можно было бы правда уснуть, если бы не крошечное родимое пятнышко на шее у Цзя. На его белой коже около вытянутого ворота домашней футболки. Рыжий облизывает пересохшие губы - ясно, куда он смотрит. Да, я тебя слышу. И слушаю. Им много не надо, чтобы полыхнуть огнем. Он впечатывает И в стену, когда тот, резко заткнувшись, склоняется, невесомо целуя еще влажными губами - только что пил холодный розовый чай. У стены Цзянь смотрится очень хорошо. С краснеющей в местах поцелуев шеей, резко вздыхающий от крепких засосов, срывающийся на дикую улыбку, почти вскрикивающий - Шань вылизывает белые ключицы, оттягивая тонкую ткань вниз. Как зверь лижет вверх по голубым венам, тыкаясь носом под челюсть, в ухо, кусая за мочку, сжимая зубами кадык. В его ладонь вжимается затылок, больно втыкается металлическая заколка. Но это совсем неважно, он все равно запускает пальцы в мягкие светлые волосы. Важно, что Цзянь не останавливает, не отталкивает, а только подставляется, хватаясь за его пояс джинсов на пояснице. Крутит головой, ловя губы, а поймав, чуть остужает впавшего в горячку Рыжего. Широко открывает рот, показывая, как ему нравится, позволяя ласкать свой язык. Целует сам медленно и глубоко, пока не приходится прерваться, чтобы снять через голову футболку. За тканью, мелькнувшей перед лицом, Гуаньшань исчезает вдруг как факир за падающим цветным платком. Пока еще не соображая, что произошло, Цзянь взмахивает руками и хватается за крепкие плечи. Смотрит вниз. - Шань? - как будто бы даже пугается. - Ты чего? - Тише... - горячо выдыхает он в голый живот чуть левее и ниже пупка. Большим пальцем растирает тут же обсыпавшие кожу мурашки. - Ты... блять, встань, - умоляюще произносит И, и к этому можно было бы прислушаться, если бы не такой объемный, красивый даже в качестве рельефа под трениками вставший член. Куда и перемещает свою ладонь Гуаньшань. Ответную дрожь он чувствует непосредственно лицом, потому что вжимается им в живот И, кусает его, водит по невероятно нежной коже губами, засасывая каждый сантиметр. Трется щеками, запускает кончик языка в ямочку пупка. - Встань, Мо, - коленка под рукой нервно подергивается, голос выдает его. - Ну что ты делаешь? - это даже не вопрос, так, долгое междометие. - Тебе же нравится? - ебануться как глупо спрашивать очевидное, но нужно ведь чем-то забалтывать. - Хочешь дальше?.. Цзянь молчит, прикусив нижнюю губу, и Шань действует, так, как может, как научился, методами Хэ. Он же хороший ученик, и материал запоминает отлично. Вот тебе и практика. Пальцы на его плечах напрягаются и аккуратные ногти, овальные, но такие острые из-за длины, впиваются в кожу, когда он облизывает подрагивающий живот со всех сторон, раз за разом проходясь над широкой резинкой спортивок, поддевая ее пальцами. - А так - нравится? Мне тоже, - его реально тащит от того, что он чувствует и видит. Язык снова обводит пупок, коротко ныряет в него. Глядя вверх, удерживая зрительный контакт с почти безумными, до того светлыми глазами, Шань перетаскивает Цзяневы ладони со своих плеч на голову, чуть прижимает, - короткие волосы стискиваются до боли. - Вот так, - он мельком гладит чужие белые запястья и берется за ткань хлопковых штанов. Пока Рыжий тянет серые адики вниз, от Цзяня сверху доносится бессвязная скороговорка из мата и обращений к разным богам, частые вдохи и выдохи. Смотреть на него, раскрасневшегося, желающего всего, что предлагают, но молчащего об этом, - одно удовольствие. Теперь Шань в полной мере представляет, что чувствует Хэ Тянь, глядя на него самого. На Цзяневых бирюзовых боксерах с расплывшимся пятном предэякулята принт из морских черепашек и тупоглазых мурен, а член под ними ровный и светлый, с темно-розовой мокрой головкой. На ней тут же выступает очередная капля смазки, которую хочется подхватить кончиком пальца. Он как бы не эксперт по членам, но ориентируется по своим ощущениям. Стаскивая веселенькие труселя ниже, Шаню хочется без рук... Он гладит Цзяневу щиколотку - штанина на этой ноге поднята до колена, открывает рот, выдыхая на нежную кожу головки, мягко обхватывает ее, и только потом касается языком. Их обоих будто пробивает током. Цзянь тянет за рыжие волосы словно в порыве оттащить от себя, и Гуаньшань снова вскидывает взгляд, одновременно с этим скользя вкруговую. Ну же, позволь мне, не отталкивай... Он делал так всего раз. Как-то в безудержном порыве они с Хэ смогли дойти и до такого. Правда не до самого конца - Тянь жадно впился в его мокрые губы, рывком поднимая с колен, и додрачивал себе и ему уже упав на кровать, усадив Мо сверху. Но сейчас он не позволит себя остановить. Раз уж их всех так замкнуло друг на друге, то пусть же будет что-то настоящее, а не одни изматывающие фантазии. Так думает Шань, проводя языком по члену своего друга снизу вверх, еще раз и еще. Облизывает, как ему хочется, все время поглядывая вверх, но глаза у Цзяня закрыты. Придерживая его за тазовую кость и колено, он опускается ртом, позволяя головке скользнуть глубже, медленно ведет головой обратно, напоследок вдавив кончик языка в уретру. - Смотри на меня, - почти приказывает. Он и не думал, что понабрался от Тяня еще и самолюбования. Цзянь приоткрывает совершенно обдолбанные глаза, его пальцы на рыжих волосах то сжимаются, то нежно перебирают пряди, гладят. Шань прижимает одну его руку плотнее к своей голове, намекая, что ему можно делать. Можно тянуть. Натягивать. Направлять. Показывать, что хочет сильнее или быстрее, глубже. - Не закрывай глаза, скажи мне, что хочешь, - Рыжий сам удивляется, откуда берутся у него все эти слова и почему для него так важно добиться просьбы. - Скажи мне... Он слизывает прозрачную каплю смазки самым кончиком языка, размазывает ее по своим губам, едва касается ими уздечки и краями зубов самой кромочки головки, и прозрачные ресницы Цзя дрожат, намереваясь сомкнуться, скрыть его закатывающиеся глаза, но он изо всех сил сдерживается, тоже напряженно дрожа. - Возьми в рот, Шань, - наконец тихо выдыхает он, сжимая рыжие пряди крепче. - Отсоси мне. Пожалуйста... Он запрокидывает было голову, но наверное вспоминает, куда должен быть устремлен его взгляд. Рыжий больше не прерывается, двигает головой размеренно, берет неглубоко и плавно, так красиво, что хочется нарушить это. И вскоре Цзянь понимает: надо. Не только ему - им. Нарушить аккуратное скольжение, притянуть его голову к себе до упора, чтобы задохнулся на миг, но тут же, больно сжав ладонью бедро и полыхнув глазами, возобновил прежний ритм. Шань выпускает член изо рта с влажным липким звуком, и губы его остаются мокрыми и пылающими, такими яркими. Он скользит ими по упругой головке, облизывает всю длину ствола, не скрывая, что ловит от этого кайф, и Цзянь чуть подается бедрами вперед, не резко, как пол минуты назад, а давая знать, что хочет еще. Хочет - и получает. Цзянь придерживает у основания и сам скользит в открытый для него рот по горячему языку, толкается чуть вбок, натягивая изнутри атласную щечку. Шань сжимает губы, обхватывая объем, резко опускает руку себе на пах, судорожно, со стоном, выдыхая носом. За Цзя не заржавеет спросить кое-что. Стыда-то у них больше никакого нет. А если так, то значит можно. - Нравится, когда я так делаю? - он не остается в долгу. - И давно тебя Тянь на отсосы подсадил? Не знал, что ты любитель... Раздавленным похотью мозгом Рыжий соображает чуть дольше обычного, пока до него доходит, что это не грязный комплимент, а слова, пропитанные горечью и может даже ревностью. У Рыжего раздуваются ноздри, он закипает, но молчит. Конечно молчит... ведь у кого-то занят рот. Цзянь криво усмехается искусанными губами. Проникает глубже, пока его не оттолкнули и не обматерили следом, и не встречает сопротивления... Но двигаться самому ему позволяют недолго, просто чтобы отвел душу. Лишняя слюна вперемешку с его смазкой стекают из уголков алых губ, и Шань либо глотает ее, либо вытирает быстрым жестом, не прерывая движения. Сосет, не дразня больше и не останавливаясь. Почти без труда заглатывая всю его длину. Именно эти резкие жесты и блестящий мокрый подбородок почему-то делают возбуждение И непереносимым, подталкивают к краю миллиметр за миллиметром, завязывая болезненно-сладкие до стона узелки в животе, в яйцах, в голове. Он бы хотел дольше. Смотреть на такого Рыжего дольше, думать, что трахает его в рот - сам - дольше. Губы скользят на нем так хорошо, туго, рыжие брови упрямо сведены, он весь напряжен и тоже держится из последних сил. Он позволил многое. Позволил натягивать себя, хоть и почти понарошку, но это так. Да и Цзянь никогда бы не смог делать это жестко. Но ему наверняка влетит, если он кончит ему в горло без предупреждения... Поэтому он зовет Мо, дышит через раз, стискивает плечи. Рыжий не поднимается, хотя и слышит, - меняет рот на руку, прикусывает кожу над лобком, хрипло и жарко выдыхая: - Кончай, Цзя. Давай, сладкий. Ну... Такое Цзяню точно не перенести. Он стонет на одной ноте, выгибаясь, шипя и сжимая зубы. Не падает только потому, что Рыжий, встав на ноги, прижимает его всем телом, продолжая ласкать ладонью пульсирующий член. Еще не придя в себя, И с трудом опускает трясущиеся руки к чужой ширинке. Он бы хотел растянуть это состояние наслаждения, законсервировать на потом, принимать его как лекарство, как дозу... Потому что оно совсем другое, совсем не такое, когда дрочишь себе в одиночестве. Шань тихо дует ему на вспотевшую шею, вбирает в рот бледную кожу с выцветающей на ней краснотой, крепко засасывая и прикусывая, широко слизывая соль. Зарывается носом в волосы за ухом, останавливает его слабые руки: - Тебе не нужно ничего делать. - Но ты же... - Я кончил тоже, ты просто не заметил. Наверное, слишком кайфовал, - Цзянь и сейчас продолжает это делать - от голоса Рыжего его пробирает мурашками - и раньше-то так было, а теперь... От голоса, от таких прикосновений. - Ладно... Ну и... что ты скажешь? Как тебе? - он понятия не имеет, что, почему и зачем спрашивает, просто видимо возвращается в свой привычный режим трансляции даже недооформленных мыслей. - Труселя зачетные, - Шань хмыкает ему в шею с другой стороны. Совсем шепотом в ухо: - И стонешь ты классно. Еще ноги у меня затекли. - Давай поцелую их и поглажу, - безропотно предлагает Цзянь. То, чего он хотел бы делать с Мо, далеко не ограничивается отсосом, если честно-пречестно. - А давай, - соглашается он, приподнимая подбородок И для поцелуя тыльной стороной руки. Просто потому что на ладони уже подсыхает его же сперма.