flash floods don't retreat

ХЭММЕТТ: Я не мог понять, почему вдруг я стал красивым. Неужели я проснулся, и стал выглядеть по-другому? С толстым банковским счётом ты всегда будешь обожаем. Никто и никогда в жизни не относился ко мне так. УЛЬРИХ: Единственный наркотик, который я когда-либо действительно принимал — это кокаин. Он давал мне ещё пару дополнительных часов опьянения. На самом деле, многие люди используют его как способ сблизиться с тобой, и ты на это ведёшься. + У них есть договоренность, когда камеры выключены. Называйте это снятием стресса или средством от бессонницы. Называйте это дружбой с привилегиями. Кирк в гостиничном номере Ларса в полночь, сидящий на его груди, и Ларс задыхается его членом в глотке. Называйте это созависимостью. Это другой город, другая кровать, но каждый раз всё одно и то же: та же потная кожа, то же удовольствие в крови Ларса. Всегда звучит вопрос ты моймоймой? А ответ — всегда эхо. Это эгоистичный, отчаянный секс. Самоканнибализирующийся зверь с двумя спинами. Влюбленность проходит вместе с мгновенным кайфом, так или иначе. Всегда. Было время, когда всё было по-другому, несколько лет назад — до Чёрного альбома, до MTV, до того, как Кирк сделал зубы и попал на обложку ёбаного Guitar Player Magazine — но сейчас это братство давно кануло в Лету. Лежа здесь, куря сигару на кровати в шикарном пятизвездочном отеле и наблюдая за тем, как Кирк натягивает кожаные штаны, Ларс чувствует ужасную пустоту. Отрешённость, может быть. Онемение. Он изучает наклон спины Кирка, изгиб его задницы, пламя на бёдрах, и не чувствует ничего, кроме тяжёлой отстраненности. Неважно, что сперма Кирка всё ещё высыхает в волосах на его груди. Неважно, что он сбился со счёта, сколько раз они трахались за последний месяц. Всё это ничего не значит. — Хочешь пойти со мной? — спрашивает Кирк через плечо, заходя в ванную, чтобы прихорошиться перед зеркалом. Ларс позволяет своему взгляду устремиться к потолку и смешаться с дымом, — Не, у меня другие дела. Это не совсем ложь. Он уже несколько дней откладывал звонок менеджеру, и там было что-то насчёт новой установки, которую нужно было утвердить — её дизайн, цену, что-то ещё. Это просто что-то, чем можно отвлечься. Кирк бормочет «как хочешь» и через некоторое время уходит, вероятно, с целью найти симпатичную девушку, чтобы трахнуться. Что-то, чтобы уверить себя в той самой гетеросексуальной мужественности, против которой, по его словам, он пытается восстать. В итоге через несколько часов Ларс снимает номер в отеле за 200 долларов и дрочит на какой-то лесбийский порнофильм на шведском языке; он лишь наполовину понимает, что они говорят, но фальшивые стоны и вздохи делают всё как надо. На следующее утро он просыпается с сильным похмельем, и в его черепе бьётся мысль о том… Что должно быть нечто большее, чем это. Должно быть. + Через три недели он трахает Джейсона, просто потому что хочет узнать, сможет ли он. Оказывается, это не так уж и сложно. Всё, что для этого нужно — несколько рюмок в баре другого анонимного отеля, пара шёпотом произнесенных обещаний и поддразнивающая рука на бедре. Через полчаса Ларс уже скачет на Джейсоне в шикарном номере пентхауса. Через семь минут после этого он наблюдает, как рот Джейсона раскрывается в беззвучном стоне, когда он кончает в задницу Ларса, потому что, несмотря ни на что, Джейсон каким-то образом доверяет ему настолько, что не использует презерватив. Джейсон пытается вернуть одолжение дрочкой. Ларс пытается насладиться этим. Он пыхтит и стонет в нужное время, говорит да, да, да, давай, вот так, блядь, да, но его мозг находится где-то в другом месте, где-то далеко. Когда Ларс берёт голову Джейсона и наклоняет его подбородок вверх, чтобы заглянуть ему в глаза, всё, что он видит, это нервного, тощего паренька, который вошёл в комнату для прослушиваний десять лет назад и с тех пор тщетно пытается наверстать упущенное. Серые глаза, широко раскрытые. Не карие. Не голубые. После пяти минут бесплодных попыток Ларс сдается, слезает с него, и, спотыкаясь, идёт в роскошную, отделанную белым мрамором ванную, между его бёдер стекает сперма Джейсона. Они не говорят об этом. Ощущение такое, будто он изуродовал что-то, что было живым лишь наполовину. Он режет знатно потрёпанную плоть и смотрит, как кровь вытекает, как она умирает с дрожащими кулаками, просто потому что он может, потому что он ебучая шлюха и воплощение всей человеческой жадности, и однажды, всего лишь однажды, он просто захотел узнать, насколько ужасные вещи могут делать его руки. + Джейсон не разговаривает с ним четыре дня. Не разговаривает и Джеймс. Ларс пытается переживать из-за этого, но вместо этого обнаруживает, что ему абсолютно похуй. + После этого он трахает одну тёлку из команды персонала. И парня-пиротехника. И одного из звукооператоров — новенького, высокого светловолосого парня, который был с ними в туре всего пять недель. Ларс отсасывает ему у стены в комнате для саундчека, быстро и смертельно точно, и отказывается позволить парню прикоснуться к себе в ответ. Он знает, что должен быть более осторожным, но он продолжает делать то, что ему вздумается. Даже когда он видит, как Джеймс смотрит на него через всю комнату, когда он наклоняется слишком близко к фанату-мужчине, знает, что он слишком много трогает и слишком много смеётся, он не останавливается. Он думает, что какая-то больная, извращённная часть его самого любит этот вызов. Любит раздвигать границы и переступать черту, просто потому что он может, потому что он богат и знаменит, и все хотят получить частичку его, неважно, мужчины или женщины — его деньги, его славу, его подпись, его пот, слюну и сперму. Ему нравится внимание, всегда нравилось, только иногда бывают ночи, когда он дрочит в одиночестве в чужой постели, думает о своей бывшей жене и задается вопросом, что, блядь, не так с ним, что он так отчаянно идёт на всё это. Проще просто не думать об этом. Проще болтать по телефону, приклеенному к уху по восемь часов в день, иметь Кирка в своей постели ночью, и аккуратные белые линии, чтобы заполнить время и пространство между ними. Кокаин перестал быть чем-то приятным и весёлым уже год назад. Возможно, и секс тоже. Ларс без понятия, как остановиться и прекратить всё это. + Ещё одна вечеринка, потому что всегда есть ещё одна долбанная вечеринка. Ларс не помнит, чей это дом, не помнит адрес, не помнит, сколько он выпил между шоу, лимузином и баром. Достаточно, чтобы у него закружилась голова. Он спотыкается, одна рука скользит по стене, чтобы заземлиться, пока он шагает в направлении кухни. Он проходит половину пути, прежде чем кто-то догоняет его. — Эй, Ларс, чувак! Как дела? Отличное шоу сегодня, мужик, просто супер. Ларс пытается улыбнуться. — Да, спасибо, — его лицо горячее и слегка отёкшее. Он крепче сжимает стакан в руке. Пытается сосредоточиться на человеке перед ним, но всё, что он видит — это огромные, блестящие белые виниры. Словно акульи зубы, — Ты случайно не знаешь, где мой гитарист? — Кто, Кирк? Думаю, он ушёл час назад с какой-то девушкой. — О, — желудок Ларса сжимается, — Который час, кстати? — он поднимает запястье, чтобы проверить часы, и парень дёргается назад с шипением, когда Ларс проливает половину содержимого своего стакана ему на штаны, — Бля… Бля, извини, виноват. Ларс смотрит, как мужчина бесполезно трёт рукой по ляжкам, размазывая содовую и ликер по ткани двумя большими, темнеющими мазками, — Всё норм, чувак, всё в порядке, — нервно смеётся парень. Заторможенно. Ларс заставляет себя сосредоточиться, поддержать разговор, но не может. Не может. Он смотрит вокруг и видит лишь кучу незнакомых людей, собравшихся в каком-то шикарном особняке, принадлежащем неизвестному ему человеку. От этого у него колет кожу головы, а в груди всё сжимается. — Ты… Где ванная? — неопределенно спрашивает он, возвращая взгляд к сверкающим зубам. — Вон там, — парень указывает налево. Он звучит разочарованно, — Эй, прежде чем ты уйдешь, ты можешь… — Конечно, — Ларс сует свой стакан в руку парня. Он достает из нагрудного кармана ручку, нацарапывает пьяную подпись, а затем засовывает её обратно и с улыбкой похлопывает по лацкану, — Хорошего вечера. Ларс бежит по коридору в туалет, прежде чем мужчина успевает вернуть ему напиток. Он закрывает за собой тяжёлую деревянную дверь и щёлкает замком. Блестящая золотая ручка крана легко поворачивается под его ладонью. Ларс моет руки и брызгает на лицо, прижимая мокрые ладони к глазам и делая измученный вдох. Кто-то стучит в дверь и дергает её. Ларс не открывает. Из коридора доносится приглушенный смех. Это почти физическое ощущение, как пустота проходит через его тело. Она врывается в него с полной силой, тяжелая, как вступление напольного тома к Bells; беспокойная, полая боль в груди, пробегающая по рукам, заставляющая ногти впиваться в голову. Словно крик, запертый в его теле. Внезапно он понимает, что дрожит, склонившись над мраморной раковиной в чужом доме, пьяный в стельку, и закрывает лицо, как напуганный ребёнок. Стоя там, одиноко в ванной, ему почти больно от того, как сильно он хочет вернуть всё назад. Он хочет перемотать свою жизнь назад, как VHS кассету. Он хочет почувствовать, каково это было, когда всё было настоящим, когда они выживали на бутербродах с медом, пиве и консервированном тунце, жили в однокомнатных квартирах и репетировали в гараже. Когда группис и минет были в новинку, и когда он приходил в восторг от того, что каждый хочет быть его другом. Он хочет заплакать, но не может. Уже несколько месяцев не может. Слёзы просто не идут. А ещё он хочет Кирка. Его Кирка. Глупого, тупого, того, кто держал его за руку, когда ему было страшно, и брал с собой в турне фонарики, чтобы читать комиксы в кровати поздно ночью. Больше всего ему нужна плесень в углу за туалетом в доме 3132 на Carlson Boulevard. Ему нужна накипь на зеленой стеклопластиковой ванне, и засохшая зубная паста, и крем для бритья в раковине. Ему нужны обрезки ногтей повсюду. Ему нужен резкий запах дезодоранта Джеймса. Он хочет сидеть рядом с Кирком, привалившись спиной к стене, когда они оба по очереди выблёвывали свои чёртовы кишки, а потом, спотыкаясь, возвращались в постель, прямо в одежде, в разные комнаты. Он хочет проснуться с похмелья и увидеть зубную щётку Клиффа в стаканчике рядом со своей. Когда Ларс убирает руки от лица, стены всё ещё бежевые. Плитка по-прежнему полированная. Полотенца всё равно насыщенного тёмно-коричневого цвета. Ларс вдыхает, пока в лёгких не заканчивается место. Он задерживает дыхание и ждёт, когда собственный пульс перестанет душить его до смерти.