Поезд в полночь

Таких долгих переездов между городами у них ещё не было. Они трясутся в поезде уже третьи сутки: из-за сильного снегопада и нулевой видимости их состав почти целый день простоял в каком-то медвежьем углу, ожидая, пока пути приведут в порядок. Благо, запас времени между концертами, заложенный именно на такой случай, позволяет им эту задержку. Андрею из-за постоянного покачивания кажется, что он в этом поезде родился и в нём же живёт всю жизнь, прикреплённый к своему вагону, как к районной поликлинике. Лёжа на верхней полке, он от нечего делать рисует на запотевшем окне какие-то каракули, тут же стирает их и рисует новые. Всматривается в своё отражение. Бледные лоб и щёки, чёрные провалы глазниц на фоне молочно-белой пелены снега, которую время от времени озаряют огни придорожных фонарей. Ему пришлось забраться на верхнюю полку в надежде, что тут будет прохладнее — топят в поезде на совесть, нещадно, а законопаченные на зиму окна, естественно, не открываются. В соседних купе ни звука — все давно уже спят. Перестук колёс убаюкивает. Сливается с Мишиным негромким похрапыванием, которому аккомпанирует тонкое дребезжание — ложечка, которую Миша оставил в стакане с недопитым чаем, мерно позвякивает о стекло. Скосив глаза, Андрей смотрит на спящего внизу Мишу. Пока их поезд стоял на перегоне между станциями, в радиусе километра было выпито всё, что горит. Миша в поисках алкашки обнёс всех соседей и даже заглянул в ближайшие вагоны. Но пары бутылок пива, которые какой-то сердобольный мужик отдал ему, лишь бы он побыстрее свалил, хватило только на утренний опохмел. Пересказав сюжет недавно вышедшей «Сибири» каждому, у кого нашлись свободные уши, и целый день промаявшись от безделья, Миша выпросил у проводницы книжку в потрёпанной мягкой обложке, да так и вырубился на нижней полке, не прочитав и половины. Они лежат как бы валетом: Андрей головой к окну, Миша — к двери. Свет фонарей, падающий через верхнюю незашторенную часть окна, то и дело выхватывает очертания Мишиного силуэта. Волосы разметались по подушке. Профиль наполовину скрыт тенью. Руки лежат поверх одеяла. Сейчас татуировки на них кажутся сплошными чернильными кляксами. Андрей вспоминает, какие они на ощупь: слегка выпуклые, чуть выступающие над поверхностью незабитой кожи. Узнать бы, какие они на вкус… Распробовать… Медленно провести языком по всем трём чертам буквы А, распятой на правом предплечье. Описать овал окружающего её узора. Вылизать заштрихованный красным фон и завершить рисунок, оставив пару багровых следов от полуукусов-полузасосов в том месте, которое мастер ещё не успел забить. Поцелуями спуститься по вене, покрывая кожу от предплечья до ладони затейливыми набросками, и, поймав губами средний палец, втянуть его в рот. Прерывисто всхлипнув, Андрей утыкается лицом в подушку, от которой едва уловимо пахнет сыростью и хлоркой. Низ живота плавит судорогой. Член, прижатый к полке, пульсирует, стремительно наливаясь кровью. Андрей на пробу чуть крутит бёдрами и тут же охает от контраста ощущений, с которым приоткрывшаясь головка проезжается по матрасу. Теперь ему точно не уснуть. Он быстро прикидывает, не пойти ли подрочить в туалете, но сразу отметает эту идею, стоит ему представить, как он стоит в холоде, на мокром заплёванном полу и пытается дрочить, пружиня и раскачиваясь в такт движению поезда. Кроме него самого и спящего Миши, в купе никого нет. Только поэтому Андрей и решается. Перевернувшись на спину, запускает руку под пододеяльник. До боли сжимает член через ткань трусов, на которой уже выступило влажное пятнышко смазки. Пару раз пройдя по члену, оглаживает мошонку. Скользит ниже, пока на полпути к анусу не находит точку удовольствия. Сдвинув трусы вбок, Андрей двумя пальцами массирует промежность. Дразнит сам себя, то посильнее надавливая, то наоборот — легонько похлопывая. Бёдра непроизвольно поднимаются и опускаются навстречу руке. Прикрыв глаза, он представляет, что это не его, а Мишина ладонь забирается под резинку трусов. Не его, а Мишины пальцы пощипывают крайнюю плоть, чтобы через минуту оттянуть её и потереть влажную головку. Андрей закусывает губу, когда разыгравшееся воображение в подробностях рисует ему другие места, в которых могли бы оказаться Мишины пальцы. Приподняв бёдра, он стягивает трусы, оставляя их болтаться на одной лодыжке. Шире раздвигает согнутые в коленях ноги, открывая больший доступ к промежности. Одной рукой ласкает отяжелевшую мошонку, другой — обхватывает член. Это глупо, отвратительно и нечестно по отношению к Мише, но в такие моменты он просто не может думать ни о ком другом. О ком бы он ни начинал фантазировать, подсознание с завидным упорством предаёт его, превращая любой образ в образ Миши. За десяток лет Андрей уже смирился с таким положением вещей. Надеяться тут не на что, но и винить себя, наверное, не в чем, ведь о его маленькой постыдной тайне никто, в особенности сам Миша, никогда не узнает. Воздух рвётся из груди свистящими выдохами. Сердце ускоряет ход, грозя перегнать стук колёс. Не прерывая движений, Андрей чуть поворачивается, чтобы бросить ещё один быстрый взгляд на Мишины руки. Как сладко было бы потереться головкой о его забитое предплечье… Член дёргается у Андрея в руке. Он чувствует, как где-то в районе крестца зарождается оргазм. Пальцы на ногах подворачиваются. Он мечется на узкой полке. Его вот-вот накроет… Сознание вдруг выдаёт сигнал тревоги. Волоски на шее становятся дыбом — Андрей кожей ощущает на себе чужой взгляд. Застыв в нелепейшей из возможных поз, с рукой на стоящем члене, он с ужасом понимает, что всё это время, забывшись, стонал в голос. Тем временем снизу не доносится ни звука — Мишин храп, вероятно, смолк ещё несколько минут назад. Возбуждение тут же сходит на нет. Член начинает опадать. Сглотнув, Андрей подползает к краю полки и осторожно свешивается вниз… …чтобы тут же напороться на внимательный взгляд Мишиных глаз. Приподнявшись на локте, Миша смотрит на него с нечитаемым выражением на лице. Андрей медленно выдыхает, стараясь унять бешено колотящееся сердце и привести разум в порядок. Надо мыслить логически. Что Миша мог увидеть или услышать? Торчащее голое колено? Комок, в который превратился сбившийся между ног пододеяльник? Характерные движения руки? Предоргазменные стоны? Вряд ли он что-то понял спросонья. А даже если понял, ну что такого? Да, неловко вышло — за всю историю их дружбы и совместных похождений, порой невероятно бурных, ещё не было такого, чтобы один из них застал другого за дрочкой. Что ж, всё когда-нибудь случается в первый раз. Неприятно, но не смертельно. Главное, что Миша понятия не имеет, на кого Андрей дрочил ещё минуту назад. Остальное можно пережить. Сейчас Миша перевернётся себе на другой бок и снова провалится в сон, а завтра, конечно, не упустит случая его подколоть. Они ещё поржут над этим вместе. Разочарованно вздохнув, Андрей снова принимается ёрзать на полке в поисках удобной позы для сна. А жаль всё-таки… Такой оргазм обломался… Поезд, вильнув, въезжает в тоннель, и купе мгновенно погружается в непроглядный мрак. Андрей понимает, что рядом кто-то есть, только когда ощущает тычок под рёбра и слышит Мишино хриплое: — Двинься! От неожиданности он только и может, что отрывать и закрывать рот, как выброшенная на берег рыба. — Ты чё, Мих? — наконец шепчет он в темноту. — Да двинься ты, ё-моё! — нетерпеливо повторяет Миша, подталкивая его к стене. И добавляет уже совсем по-другому — мягко, еле слышно: — Андрюх, ну чё ты… как не родной? Действительно. Это ж Миша. Даже Андрей не всегда знает, что творится у него в голове. Может, ему срочно приспичило обсудить скорый крах капиталистической системы или подприпевник новой песни. Миша его не видит, но Андрей всё равно закатывает глаза. Поддаваясь, двигается до упора. И пока Миша кое-как пытается втиснуться на полку, Андрей пялится в потолок, раздумывая, как лучше себя повести: промолчать, давая ему возможность высказаться, или вступить в перепалку. Проходит минута, другая… Но Миша так и не произносит ни слова. Уснул он там, что ли? Открыв рот, чтобы спросить, чего он от него хочет, Андрей поворачивается к нему лицом. И все вопросы тут же вылетают из головы. Миша смотрит на него. Прямо, но в то же время как-то… беззащитно. На лицо падает отсвет фонаря. И Андрей успевает заметить в его глазах то самое — невысказанное, наболевшее, — что терзает его самого. Ту самую немую просьбу откликнуться, не отталкивать его. Когда-то давным-давно, ещё в училище, они понимали друг друга… нет, даже не с полуслова — с полумысли. С годами связующая их нить истончилась. В какие-то моменты Андрею казалось, что она и вовсе перетёрлась. Но сейчас он отчаянно хватается за обрывки этой нити, которые оранжевыми искрами посверкивают в глубине Мишиных глаз. Этой ночью им, совсем как раньше, не нужны слова. Андрей сухо сглатывает, когда Миша кладёт руку ему на грудь. Сердце, ломая рёбра, бьётся в Мишину ладонь, и Андрей накрывает его руку своей, ещё крепче прижимая к себе. Вслушивается в неровный ритм Мишиного сердца, в тяжёлое дыхание, смешивающееся с его собственным. Оба знают, к чему всё идёт, но медлят, не решаясь на последний шаг, который разделит их историю на до и после. И почему это должно было произойти здесь и сейчас: спустя годы страхов и сомнений, глубокой ночью, в вагоне поезда, мчащегося через заснеженную Сибирь?.. В любом другом случае Андрей посмеялся бы над абсурдностью ситуации, но шестое чувство говорит ему, что всё правильно. Всё должно было случиться именно так. Только так и никак иначе. Переплетя свои пальцы с Мишиными, но так и не убирав его ладонь с груди, Андрей медленно наклоняет голову к месту, где по его расчётам должен находиться Мишин рот. И в ту же секунду Мишины губы касаются его плеча. Тычутся в темноте куда попало — в шею, в нос, в подбородок, — пока наконец не находят его губы. Андрея захлёстывает новая, десятикратно усиленная волна возбуждения. Болезненно напряжённый член натягивает пододеяльник, умоляя о прикосновении. Пальцы в Мишиной ладони мелко подрагивают. Он читает Андрея, как ноты собственноручно написанной мелодии. Не прерывая жадного поцелуя, откидывает пододеяльник к стене. Схватив Андрея под колено, заставляет развести бёдра. Закидывает ногу ему на бедро, придавливая к матрасу. Воздух обжигает обнажившуюся кожу, но не идёт ни в какое сравнение с жаром Мишиного тела. Андрей почти сходит с ума, когда Мишин твёрдый член упирается ему в бок, между бедром и рёбрами. Оторвавшись от его губ, Миша проводит языком по своей ладони. Обхватывает ею член, и у Андрея перед глазами вспыхивают и гаснут цветные звёзды. Он хочет помочь, но места на полке так мало, что ему не остаётся ничего другого, кроме как направлять Мишину руку, вцепившись ему в плечо. Миша дрочит ему, растирая по члену смазку, смешанную со слюной. Пальцы скользят вверх-вниз, каждый раз задевая чувствительную головку. И Андрею кажется, что если он не кончит в ближайшие две минуты, его просто разорвёт. Воздух густеет, с трудом проникая в лёгкие. Стук колёс и собственный бешеный пульс отдаются в висках барабанной дробью. Мишина рука на члене останавливается у основания. Перемещается на поджавшуюся мошонку и, ласково сжав её, скользит ниже. Замирает, едва коснувшись ануса. Наверное, впервые в жизни, Миша решил подумать прежде, чем сделать, и теперь ждёт, как бы спрашивая у Андрея разрешения продолжать. Забыв, что Миша не видит его, Андрей коротко кивает, чуть двигая бёдрами, чтобы кончик Мишиного пальца упёрся в сфинктер. Миша вдруг убирает руку. Андрей в недоумении застывает. Может, он не это имел в виду? Неужели он его неправильно понял? Сбоку начинается какая-то возня. Миша перекатывается на него. Грудью на грудь, животом на живот. Приспускает трусы. Втискивает руку между их телами, пару раз приходится со собственному члену… Возвращает пальцы вниз. Это не мокрый сон влюблённого подростка, не дневная грёза и даже не алкогольный угар. Всё происходит здесь и сейчас. Всё реально. До ужаса. До восторга. Кончик Мишиного пальца, смоченный в его же смазке, давит на анус, осторожно, по миллиметру входя внутрь, и Андрей захлёбывается воздухом, ощущениями и собственными стонами. Обхватывает свой оставшийся без внимания член, хаотично работая рукой. Миша погружается неглубоко — на полпальца, но Андрею этого хватает. Он честно хочет подождать Мишу, но просто не может вынести своего перезревшего возбуждения. Мишины губы прихватывают мочку уха. Тянут за серёжку, заставляя Андрея выгнуться в позвоночнике. Пятки врезаются в матрас. Острый, на грани болезненности, оргазм лопнувшей струной вспарывает низ живота, и он с придушенным криком изливается себе в руку. Он приходит в себя после секундной отключки от того, что Миша прижимается поцелуем к его виску, липкой рукой перехватывая его поперёк тела, которое расслабилось до состояния желе. Сжимая его в объятиях, Миша вколачивается членом ему в бедро. Полка натужно скрипит под весом двух тел и Мишиными яростными движениям. И когда Андрею кажется, что она вот-вот оторвётся от стены и рухнет, Миша кончает, рыча и впиваясь зубами ему в плечо.

***

— Эй, рок-звёзды! Подъём! Андрей просыпается от громкого стука и грохота открывающейся двери. Тело затекло и болит, потому что Миша развалился на нём всей своей тяжеленной тушей и продрых так до самого утра. Ещё и наволочку обслюнявил. Ладно, с этой проблемой придётся разбираться после её пробуждения. Вытянув шею, Андрей наблюдает за проводницей. Та оглядывает купе, наконец замечая их. Её, кажется, нисколько не смущает ни вид двоих здоровых мужиков, каким-то чудом упихнувшихся на верхнюю полку, ни обращённая к ней голая спина Миши, ни трусы, сиротливо валяющиеся на полу. Судя по всему, она и не такое видала. — Ну чё там, блин, ещё? — Андрей вздрагивает, когда Миша, который по его предположению должен спать, вдруг подаёт голос. Он не удосуживается даже повернуться к проводнице — так и лежит, слюнявя Андрею шею и ухо. — Через час ваша станция. Через полчаса въезжаем в санитарную зону. Я закрываю туалеты. И чтоб постельное сами сняли! Ясно выразилась? Миша только отмахивается от неё, слегка отстраняясь от Андрея, чтобы заглянуть ему в лицо. Он небритый, помятый и опухший. От него пахнет трёхчасовым сном, куревом и потом. Пахнет Мишей. И когда он ловит ртом губы Андрея, тот без раздумий отвечает на колючий поцелуй, с облегчением понимая, что между ними ничего не изменилось. Между ними ничего не изменилось. Но на станцию они приезжают уже совсем другими.