Вызов

Эмиль всегда был странным. Светлый маг Эмиль был хорошим товарищем: надежным, верным, хладнокровным, безжалостным к чужим и внимательным к своим. Его семью повесили темные; он рассказывал эту историю одними и теми же словами одним и тем же монотонным голосом, и его глаза становились тусклыми и страшными. Однажды, когда мы сидели на развалинах, он сжигал очередную темную книгу по страничке, читал ее и смеялся. «А если вы погибнете, командир, я вас оживлю». Эмиль считал меня своим лучшим другом. Очень трогательно. Я всегда помнил, что он спас мне жизнь. Я помнил разрывающую каждую частичку тела боль, небо цвета тухлого мяса и лицо Эмиля, который тащил меня из развалин, все в саже и крови и с дорожками слез. Я помнил… многое, что хотел бы забыть. Но мы все вернулись с войны, а Эмиль не вернулся. Из всего нашего отряда нас осталось двое, и ему было не к кому возвращаться. Его мучали кошмары; не раз среди ночи он стучал в дверь моего дома, и не раз я сидел у его кровати, держа его за руку, видя, как он ломается все сильнее. У меня было стойкое ощущение, что нормальные друзья не смотрят на тебя, когда ты спишь, чтобы следить за твоим дыханием. Нормальные друзья не смотрят на тебя, как на лекарство, спасающее от мрака. В конце концов, меня начало тяготить, что, когда я возвращаюсь с задания, за дверьми управления меня уже ждет Эмиль; и, после очередной кровопролитной схватки с темным наследием, я снова и снова буду выслушивать детальные описания видений о собственной жестокой смерти. У меня пропало всякое желание возвращаться. И однажды я не выдержал и за руку привел его в Контроль, а себя упросил перевести как можно дальше. И это сработало. Как оказалось, Эмиль вполне способен существовать без меня. От погибшей семьи ему осталось хорошее наследство, и он сохранил его и приумножил, восстановил старые связи, выстроил дом, принялся собирать красивые вещи и стал успешным богатым господином, и начал заваливать меня письмами со слезными просьбами простить его за прошлую навязчивость. Когда мы встретились через долгое время, я его не узнал, зато он узнал меня. Короче говоря, от воспоминания о светлом маге Эмиле у меня начинал дергаться глаз и появлялось малодушное желание бежать прочь. Я жалел Эмиля, но он уже мало напоминал человека, которого я когда-то знал, и я изменился тоже. Но не так-то просто сказать бывшему другу и человеку, спасшему твою жизнь, что отвали уже от меня наконец. Не ответить на призыв о помощи я не мог. Признаться, за письмо Эмиля я ухватился как за счастливый шанс внятно провести этот месяц. Эмиль жил в предместьях. Я проехал несколько станций по железной дороге – сообщение на главных ветках восстановили совсем недавно. Он ждал на платформе, нервно оглядываясь, и сразу радостно бросился ко мне, словно и не верил, что я приеду: – Маро! – и крепко обнял, и я осторожно обнял его в ответ. Светлая магия в нем почти затухла – я видел только отблески на самом дне прозрачных серебряных глаз, едва слышное эхо. Да и выглядел Эмиль нездоровым, и мне вновь стало неловко за то, что я бросил его в одиночестве. Но не могу же я навечно привязать себя к другому человеку. – Я боялся, что тебя не отпустят. На это я смолчал. Отстранили меня все же не благодаря Эмилю, а из-за того, что я нахамил куратору Илени. День был холодный и промозглый, и гравийная дорожка была покрыта водой и льдом. Эмиль держал над нами зонтик; двое дюжих молодцев, то ли носильщики, то ли охранники, шли в отдалении и не мешали, но сумку я им все равно не доверил. – Ты знаешь, я живу на окраине, спокойно, – со стороны светлый маг Эмиль выглядел невысоким и щуплым; это не раз обманывало его противников, хотя я знал, каким быстрым и сильным он может быть в приступах ярости. А приступы ярости у него случались слегка чаще, чем то бывает у нормальных людей. Положение богатого наследника и удачливого собирателя красивых вещих придало ему некоторое изящество и холодность; сейчас он был одет в простую, но дорогую одежду, и вел себя оживленно, но нервозно. Впрочем, его можно было понять. – В моем саду начал сходить снег, я гулял в дальней части и увидел… Поместье Эмиля стояло в холмах, вдали от всех – как он сам объяснял, оно продавалось за бесценок. Еще несколько лет я бы не посоветовал жить в такой глуши, но теперь в окрестностях Камышовой заводи стало тихо. Несколько деревянных зданий в старом стиле, простых, но красивых, были идеально вписаны в ландшафт, и, смотря на деревья с голыми серыми ветвями, и я почувствовал знакомый азарт. Если здесь есть тьма, я ее найду. Зайти в дом я отказался, сразу же приказав: – Веди. В эту часть сада действительно не заходили, судя по ее состоянию, никогда. Деревья здесь росли непонятно какого вида, все скрюченные, с торчащими отовсюду метелками веток, густо покрытые лишайником, как будто им то ли чего-то не хватало, то ли жизнь из них так и перла. Эмиль подвел меня к глубокому оврагу, все еще полному нерастаявшего мокрого снега, под которым бежал ручей, и указал на иву на склоне. Отпечаток темной магии я почувствовал сразу. Я сам не раз задавался вопросом, что же такое это темная магия. Бывает, посмотришь весной на синее небо и чистый свежий ветер и сухие серо-золотые луга, и на душе становится светло и ясно, хотя ничего особенного; а посмотришь на проклятое зараженное место, и жить неохота. Темная магия – это изобилие, пресыщение сверх меры; когда мир наполнен силой настолько, что начинает искажаться и отбрасывать две тени. Темные темную магию именно видят, а мы, светлые, не видим, но всегда можем сказать, где она есть. И сейчас я смотрел на овраг, и видел тьму: как будто поверх обычной картинки наложили другую, похожую, но иную; как будто неведомый мастер дорисовал тушью едва заметные детали. Ветви ивы торчали так плотно, и на них, в отличие от деревьев вокруг, уже зазеленели почки, и воздух рядом был влажным и теплым. С ветвей свисало множество металлических фигурок – полых трубочек и сосудов с дырками, которые позвякивали, ударяясь друг о друга, и свистели от ветра. Ствол дерева когда-то обматывала белая тканевая лента с красными знаками, но теперь она валялась на земле; корни нависали над оврагом, и под ними, на камнях, лежал скелетик вороны, омытый почти добела, с сохранившимися черными крыльями. – На такое надо вызывать светлых. Я не мог так сразу определить назначение ритуала, но, судя по свистулькам, это был какой-то род «заклятого места» с манком, который притягивал к поместью бродячие тени. Шла весна, и они как раз должны были проснуться. – Я и вызвал. Светлого, – Эмиль наблюдал сверху, как я ползаю по оврагу, рассматривая каждый камушек. Но толку было немного: ритуал серьезно исказили тающий снег и талая вода. Я тщательно замерил и зарисовал место, не упустив ни единой мелочи, сделал несколько предположений и измазался в грязи. Очнулся только тогда, когда чуть не с головой нырнул в ручей, промок и замёрз. – Как приятно видеть увлеченного делом человека! – весело прокомментировал сверху Эмиль. Видеть его успокоенным и повеселевшим было куда приятнее. – У тебя есть враги? – спросил я самое простое, выбравшись из оврага. Эмиль сразу засуетился, накидывая мне на плечи шерстяное одеяло, которое забрал у слуг. – Я ни с кем не ссорился, и слугам всегда плачу вовремя. Хотя я веду дела, и всегда мог кто-то позавидовать... Или же припомнить, что Эмиль был светлым. На овраге я не успокоился, и дошел до ограды, только номинально отделяющей поместье от леса, карабкающегося на холм. Дикое место. Тут и люди не появляются, по-моему. Эмиль ходил следом, скоро устав и примолкнув; по земле потянулись холодные тени, и я сам начал замерзать. Поместье состояло из главного здания с флигелями и отдельного павильона, который был закрыт из-за ремонта. С разрешения я обошел все по кругу, проверяя, не подобралась ли зараза опасно близко. Когда осмотр закончился, уже успело стемнеть; в доме как будто совсем не было людей, и Эмиль сам вынес в главную комнату горячий суп и чай, и пояснил: – Я сразу же отпустил слуг, чтобы не видели лишнего и не наводили панику. А вот этого по правилам делать не следовало. Эмиль как будто позабыл, что когда-то был светлым – неужели настолько растерялся? Оставшиеся слуги, похоже, готовить не умели, или же за готовку взялся сам Эмиль. Еда была полностью безвкусной, но, по крайней мере, горячей, и я наслаждался теплом и сухой одеждой, проматывая перед глазами место темного ритуала. В розыске и поимке темных не было ничего сложного – темные были громкими и не скрывались. Заниматься настоящими расследованиями мы начали только в последние годы. Всех деталей темных обрядов я не знал, я же не темный – и то, что написано в темных книгах, сильно отличалось от вольной интерпретации тех, кто только собрался погрузиться во тьму. Я задал несколько вопросов, которые обычно необходимо задать, и не нашел ничего особо полезного в ответах, и беседа плавно перешла на обычную жизнь. – Ничего необычного не происходило, – повторил Эмиль. – Я только недавно приобрел старинную ширму; раньше она принадлежала одному темному дому, и ее вынесли из развалин... Он развернул передо мной большой сверток: там, на тусклом золотом фоне, струился ручей с глубокой темной водой. Даже я, со своим отсутствием чувства красоты, мог признать, что что-то в этом было. – Темные глубокие воды скрываются под сверкающим ликом... – Эмиль наклонился так низко, что, казалось, на его лицо падали отблески золотого света. – И эта красота была в руках у темной падали. Темная падаль и сами не чужды красоты. Были. – Иногда мне приходится скрывать, что я светлый, – сказал он, и его слова тяжелым покровом легли на комнату. Эмиль взял чайничек, словно пытаясь взять паузу, и плеснул еще в мою чашку. Какой веник он заварил, мне интересно. Но, чтобы его не обижать, пришлось сделать несколько глотков. – Как будто мы – другие. Мы для них диковинки. Позолоченные защитные амулеты. Я тот еще мастер, но ты, Маро… ты бросаешься в глаза. Ты не замечал, как порой на тебя смотрят? Конечно. Как на больного какого, и дорогу уступают. – Как на что-то яркое, которое хочется оставить себе. Да меня все время пытаются отправить подальше. Например, куратор Илени. – А еще этот личный куратор, которого к тебе силком приставили, – он сжал ручку чайника, говоря с искренней злостью. – Как будто с нами что-то не в порядке. Как будто за нами нужен надзор. А Эмиль был в курсе дел. Я пожал плечами, преодолевая неприятное согласие: – Да наплевать. Что с них взять, с обычных граждан. – Ты ранен?! От движения одеяло сползло, и я с досадой поправил рукав, прикрывая показавшуюся повязку. На руку навязали пропитанную целебным зельем ткань, и потому повязка была заметна. Эмиль тотчас же сделал попытку засуетиться вокруг, хватаясь за все подряд, и мне стоило большого труда не подпускать его близко, убеждая, что все порядке. Не могу поклясться, что у меня получалось. – Ты рискуешь собой каждый день, Маро! – он только злился сильнее. – Пока что тебе везет... – Это не везение. Я хороший специалист. И регенерация у меня хорошая. – Ты не можешь постоянно жить в таком темпе. Рано или поздно ты ошибешься. Его поклевала курочка и покусал куратор Илени? – Прекрати, – мое терпение закончилось быстро; волнений за себя я не переносил. – Ты прекрасно знаешь, где мы с тобой работали, и где сейчас работаю я. Жизнь светлого опасна, и я знаю, что я иду. Он посмотрел жалобно – проклятие, я не переносил этот взгляд: – Я уже видел тебя мертвым, Маро. Когда я нашел тебя в ту ночь, мне показалось, что ты мертв. Я бы убивал этого темного сотни раз! Опять началось. Я это слышал сотни раз. – Ты – мой единственный оставшийся в живых близкий человек, Маро. Что я буду делать, если ты умрешь? Что… что тогда будет со мной? – Эмиль, – окликнул я, и он замер, должно быть, что-то расслышав в моем голосе. – Я отличу настоящее проклятие от постановки. Во что ты влип? Корявых темных ритуалов я видел дополна. И даже самые корявые имели смысл. Ритуал-«манок» в какой-то глуши, где люди не ходят. Не нацеленный ни на что. Чистенькая белая лента, явно не лежавшая под падавшим и тающим снегом. Дорогой белый шелк. Аккуратная, непомятая ворона. Все один к одному, как красиво, демонстративно сделано. Эмиль попытался запутать следы, используя снег и ручей, но только выдал себя. Все же тогда, пять лет назад, он был охотником на темных, а не ритуалистом, и у него не было опыта оперативных расследований, какой вынужденно получил я. Он разом сгорбился и потух, и опустился напротив, пряча глаза: – Прости. Я знал, что иначе ты не приедешь. В тишине в жаровне потрескивали угли. Ветер снаружи ударил о створки и завыл в ветвях. Мне тоже хотелось завыть и побиться лбом об пол, но я не мог спустить с Эмиля глаз. О, тьма. За что. – Я увидел книгу у перекупщика, который продал мне ширму. Ее нашли там же, в разгромленном темном доме. Я взял оттуда ритуал, самый простой... – Это все? Он на мгновение замер, и ответил: – Все. Я достал из сумки бумагу и кисть и шлепнул перед ним: – Пиши. Подробно. Когда, где, у кого. Где книга? Он ушел, шаркая ногами, и его не было так долго, что я начал уже подозревать, не сбежал ли друг Эмиль огородами. Но он вернулся; в руках у него была скорее не книга, а стопка сшитых обугленных листков. Я бегло глянул на знаки и рисунки и застонал: – Одна из копий "Книги образов". Эмиль, голову бы тебе оторвал! Он вздрогнул и сжался, опустив голову еще ниже, и прошептал: – Прости меня. Волной накатила головная боль, еще худшая, что бывала у меня прежде, и сразу стало жарко, душно, и заломило виски. Я стиснул зубы и процедил: – Завтра же мы с тобой зачистим место. За такое надо сдавать в управление наказаний... Он испуганно поднял голову: – Ты меня сдашь? – Только потому что ты спас мне жизнь, Эмиль, я сам иду на преступление! Но ты поклянешься мне, что никогда больше не прикоснешься к темной магии. На самом деле за такие выплясы в управлении серьезно не наказывали – теперь, если самозваный ритуалист просто глупец, а от ритуала никто не пострадал. Но беда в том, что начавшие изучать тьму на этом не останавливались. – В чем хочешь, – надломлено согласился он. Я поневоле ощутил к нему жалость, вместе с подспудным отвращением. – А теперь слушай меня, Эмиль, слушай внимательно. Мы были соратниками, товарищами по оружию, мой долг перед тобой огромен, и я тебе благодарен, и всегда буду. Но наши пути разошлись: я остаюсь светлым, и мой долг – сражаться с тьмой; а ты живи своей жизнью, или обратись за помощью, если не можешь. У меня даже знакомый есть на примете, куратор Илени называется. Как придешь к нему, так сразу хочется вылечиться и поскорее уйти. И я сказал, то, что давно надо было сказать: – Найди себе новых друзей, создай семью. Хватит цепляться за меня. Меня тяготит твое навязчивое внимание. Я всегда приду к тебе на помощь, но мы не друзья, так что прости, Эмиль. Хватит. Он горько скривил губы, смотря в сторону, и мне показалось, что он готов заплакать. – Ты... всегда был жестким и закрытым человеком, Маро. Твоя миссия была для тебя важнее всего. Так что он от меня ожидает? Даже в управлении было много куда более жалостливых светлых, которые бы с удовольствием возились с Эмилем до конца его жизни, но я всегда знал, что моя жизнь не принадлежит мне. Я ощущал перед ним вину, но продолжать это было выше моих сил. Давно пора было разорвать этот круг. Почему бы не сегодня. – ...Я тебя понял. Я молча придвинул к нему бумагу для признания и ушел в подготовленную комнату. Уснуть после таких новостей было решительно невозможно. На душе было премерзко. Я представлял куратора Илени, который узнает, что мой бывший друг устроил темный ритуал, чтобы привлечь мое внимание, и меня бросало в холодный пот. Сквозь бумажные перегородки просачивался свет. Эмиль оставался в главной комнате долго, а потом еще некоторое время ходил по своей спальне, не в силах успокоиться; я слышал его шаги, а потом он все же лег, потушив свет. Непогода разыгралась все сильнее. Я чувствовал, как Эмиль светлыми заклинаниями пытается проверить, сплю ли я, но его дар был слаб, и притвориться не стоило труда. Пришлось ждать, пока его дыхание не стало спокойным и ровным: я проверил своими заклинаниями, убедившись, что Эмиль все же уснул. И тогда бесшумно поднялся с постели. В большом темном доме как будто совсем не было людей. Я крался по коридорам, ощупывая перед собой путь магией, и отодвигал перегородки: все постели слуг были заправлены, в очагах холодная зола. Но более ничего необычного в главном здании я не нашел. Должно быть, охранники, которые сопровождали нас до поместья, ходили вдоль ограды, но я постарался тщательно проверить путь, чтобы не попасться им на глаза. Снаружи шел дождь, и я изрядно промок, перебегая к павильону. Деревянное здание под тяжелой изогнутой крышей было заперто на светлые сигнальные заклинания, странно истончившиеся – листы с начерченными знаками упали на землю бесполезными клочками бумаги, стоило к ним прикоснуться – и на сложный замок, с которым пришлось повозиться. В итоге я его сломал: я никогда не был особо аккуратен, и ситуация уже была достаточно неловкой, и, если я ошибаюсь, я завтра извинюсь перед Эмилем. Внутри павильона было пусто. Гладкий деревянный пол, раздвинутые перегородки, несколько тонких колонн. Только в углу стояли завернутые в чехлы несколько ширм, да стояла одна, которую Эмиль то ли восстанавливал, то ли рисовал сам – я в стилях не разбирался, но, когда я прикоснулся к ней, меня вновь захватило странное неприятное чувство. За свою жизнь я навидался разных темных ритуалов. И ритуал, который показал мне Эмиль, был слишком хорош и слишком громок для человека, которому случайно попалась темная книга. Я прошел по полу, скользя по гладким доскам и вслушиваясь, как они скрипят. Прошел вдоль стен, отбивая по панелям определенный ритм, и, определив нужную, сдвинул в сторону. Между ложной и внешней стеной вниз вела узкая лестница. Внизу был просторный подвал, бывший погреб. Здесь остро и пряно пахло травами и каким-то благовониями. Луч фонарика скользнул по высохшим метелкам, свисающим с потолка, по сундукам вдоль стен, и по ряду темных ниш. Я приблизился, заглядывая внутрь – в каждой стояли композиции из веток, высохших цветов, коряг, связанных тканью – уродливые символы искаженной природы. Сбоку находилось что-то вроде алтаря: между двух благовонных палочек медная чаша с чем-то засохшим внутри. У другой стены – стол со ступкой, посудой и горелкой; стол, на котором лежали что-то вроде металлических кандалов; стол, на котором остался развернутый свиток, в котором я сразу опознал вариант темной «Книги сезонов». Темная магия пропитывала каждый предмет, где-то слабая, где-то сильная. Я не хотел делать никаких выводов, но подвал буквально кричал о своем назначении. В дальнем конце подвала была даже на вид тяжелая запертая дверь. Источник тьмы находился там. Голова вдруг закружилась, и я оперся о косяк, чтобы не упасть. Логовом темного ритуалиста оно выглядело, оно же им являлось. Собирая красивые вещи из поместий темных, Эмиль увлекся. – Командир Маро. Я вас недооценил. Вы не доверяете абсолютно никому. Я ничего не услышал; мои светлые заклинания меня не предупредили. Эмиль стоял прямо за спиной, и в свете фонаря его лицо напоминало застывшую маску. Я провел руками вокруг, не в силах выразить всю меру своего возмущения, и беспомощно выдохнул: – Ты же светлый. Он устало усмехнулся. – Что мне от моей светлой магии? Светлая магия не спасла ни мою мать, ни мою сестру, ни мою жену, ни моего ребенка. Мой лучший друг смотрит на меня как на обузу. Мы все ошибались, Маро. Мы как дети, которые пытаются прутиками заколоть вепря. Он сделал шаг вперед и вдруг скривился, чуть не до рыданий: – Мне так тяжело, Маро. Я поймал его за руку, поддерживая, и передавая часть своей силы, помогая стоять на ногах. На его глазах блестели слезы; сердце защемило, и я твердо сказал: – Ты арестован. И открой эту дверь. Голова вдруг закружилась совсем невыносимо, и ноги подломились. Я упал на колени, потом на бок, не в силах взять под контроль собственное тело; Эмиль схватил с верстака шкатулку, и на голову обрушился удар. Кажется, он бил окованным железом углом. Спасибо, друг Эмиль. Должно быть, я отключился на мгновение, и в следующий момент обнаружил, что кровь уже стекает с виска и заливает глаз, а я не могу оторвать горячую и тяжелую голову от пола. Выпавший из рук фонарик откатился в сторону и теперь освещал всю сцену сбоку. Эмиль все еще не решался приближаться; я чувствовал, как он пытается накинуть на меня сковывающее темное заклинание. Мой теперь уже точно бывший друг преображался на глазах: его походка, его жесты приобрели уверенность, и даже голос изменился, став холодным и властным. – Я пригласил тебя в гости, Маро, а ты в гостях устроил обыск! Зато время провел с пользой. Он давил с каким-то совершенным ожесточением, но я сопротивлялся. Любой светлый маг, если его не убили с первого удара, будет сопротивляться. – Мой дорогой командир, что мне делать, если привлечь ваше внимание может только тьма? Скажите, сейчас вам со мной интересно? Ну… да. Эмиль опустился рядом со мной на колени, прежде убедившись, что его темные заклятия спеленали меня плотно, и доверительно сказал: – А знаешь, что? Мы в самом деле не друзья. Острые ногти впились в висок, разрывая рану. – Я не решился травить тебя так сразу. Ты ведь заметишь. Я сделал вид, что поддаюсь; я не попытался до него дотянуться, когда он так подставился, и это дало мне время собрать магию в кулак и влепить по нему со всей силы. Контуры его тела размылись и задрожали, вновь собираясь вместе; Эмиль резко вскочил, отшатываясь на несколько шагов. Я тоже старался его вырубить, и у меня тоже не получилось, а броситься за ним я не мог, и вся наша борьба напоминала нелепую возню улиток. Кровь гудела в висках, но боль была для меня привычна, я же светлый, а моя магия уже разошлась по телу, выживая отраву. Я с трудом приподнялся и прохрипел: – Я предупредил наших, что если от меня не придет сообщение до полудня, сюда вышлют отряд. Тебя поймают, Эмиль. Не усугубляй. – Даже так, – он кинул взгляд на лестницу, оценивая время, перспективы и последствия. – Даже так. Даже когда ты только ехал ко мне, ты уже мне не верил! Вообще-то я держал в уме засаду темных ритуалистов, которые нападут на нас двоих, и нам потребуется подмога. Но на твоего друга не нападет темный ритуалист, если твой друг и есть темный ритуалист. Эмиль обрушил на меня целый ворох темных заклинаний. Я знал, что нужно держаться, и я держался. Какое счастье, что Эмиль не был прирожденным темным; он изучал темноту только по книжкам, но он уже был настолько сильным, что я едва с ним справлялся. Но он понял, что так просто меня не взять. Он знал меня достаточно хорошо. И он отступил; я еще пытался его ударить, выставляя на его дороге мысленные преграды, но Эмиль свободно прошел мимо них, как тонкий лист бумаги, зло усмехнулся и шагнул во тьму. Боль раскалывала череп изнутри. Я с трудом поднял голову из кровавой лужи, ощупывая разбитый висок; перед глазами все плыло, и меня серьезно тошнило. По лестнице пришлось взбираться чуть ли не ползком; Эмиль оставил ее открытой, хотя мог бы запереть меня внутри, и не поджег павильон, хотя тоже мог бы. Снаружи уже рассвело, а самого Эмиля и след простыл. Должно быть, он здраво оценил свои силы, и решил не тратить время на драку со мной, а выгадать время. Добить меня у него то ли не поднялась рука, то ли он понимал, что после этого от светлых не будет пощады. Для самоуспокоения я обошел, а скорее обполз главное здание, а потом сел на веранде, ожидая, пока сработает самоисцеление. Я сказал Эмилю про светлых именно для того, чтобы его спугнуть. Темные тайны старых друзей еще можно ожидать, но отраву в чае – нет. Если бы я сумел продержаться до прибытия подмоги, или хотя бы занять Эмиля собой достаточно долго... но я не смог бы. Я и раньше-то его дольше нескольких часов слушать не мог. Мой старый друг сошел с ума, решил стать темным магом и теперь бегает по полям от возмездия. Что ж поделать. Бывает. Я буду настаивать, чтобы его отправили лечиться. Голова постепенно прошла. Хотелось пить, но, помня об отраве, я не решился брать воду даже из колодца. Благо, шел дождь; я подставил ладони под водосточную трубу, и так же умылся, и решил вернуться в подвал. Я должен был проверить, что за дверью, прежде чем прибудут светлые. Эту дверь тоже пришлось выломать. С помощью магии и найденных инструментов. Из темноты ударил невыносимый смрад разложения, и я прикрыл лицо шарфом, уже понимая, что увижу внизу, но не позволяя мозгу как следует осознать это понимание. Колдовские огни вспыхнули, стоило мне переступить порог. Тела лежали на каменном полу, головой к центру, все в одинаковой белой одежде, с прижатыми к лицам руками и развороченными грудными клетками. Они были убиты совсем недавно; я бы сказал, не более суток назад. В центре, к каменной плите, был прикован еще один человек. Сначала я решил, что он мертв, причем давно. Кожу густо покрывали бугрящиеся шрамы и кровавая короста, где-то лоскуты кожи были срезаны. Темная магия наполняла комнату как запаянный сосуд, и источником ее было это существо, напоминающее иссохшийся скелет. Я приблизился, преодолевая отторжение от темной магии, естественное для любого светлого, вглядываясь в страшные, и вместе с тем знакомые черты, как будто пришедшие из далекого прошлого, замкнутого за пятью дверьми, за пятью замками. Губы мертвеца шевельнулись. Рядом с его головой лежали срезанные веточки ивы с уже распустившимися зелеными почками.