Тайна Безмолвного Леса. Легенда о Восставшем

1998 год, Андеадлинг Тобиас Оками в очередной раз сидел на скамейке в кабинете директора и считал мелких мошек под потолком. Иногда он удивлялся, почему директор Клод Лавуа не поставит себе москитную сетку на окно. Это бы решило не одну его проблему. — Ну-с, молодой человек, мы так и будем с вами молчать? Лысина ещё не покрывала голову этого мужчины, но уже видно было, что волосы начинают редеть. Директор компенсировал это отращиванием роскошных усов щёточкой – в то время так было модно. — Я же вас по-хо’гошему сп’гашиваю: зачем вы подглядывали за госпожой Э’гнхильд в женской ‘газдевалке в бассейне? Тобиас молчал, хотя он многое мог бы высказать директору. Но ему нравилось смотреть на то, как выходит из себя этот маленький француз. Человек, а возомнил себя директором школы для магических существ. Потеха, да и только. — Я мог бы вас отп’гавить уби’гаться в денд’га’гии или же в лабо’гантской госпожи Сове’гейн, или в спо’гтзале. Но никто из п’геподавателей не хочет оставаться с вами наедине. Директор пытливо посмотрел на парня в надежде, что тот хоть что-нибудь скажет, но Тобиас лишь надул огромный розовый пузырь из жвачки, купленной в ларьке, и отвернулся к стенке. — Тобиас, я пытаюсь понять вашу п’ги’году. — Зачем? Я что, объект для исследований, по-вашему? — Я п’госто пытаюсь понять мотивы вашего поведения. У нас в школе были хулиганы, но чтобы всё настолько было плохо, такого ещё не было. Вы умуд’гились взо’гвать все мусо’гные контейне’гы на всех этажах, а также унитазы. Вы сломали все вешалки в га’где’гобе, повы’гезали кошельки из всех пальто. Вы те’г’го’гизи’гуете учителей и одноклассников. И это не банальные дё’ггания за косички. Вы с помощью колдовства сняли исподнее со всех девочек па’галелли. Тобиас невозмутимо жевал жвачку и слушал месье Лавуа будто бы даже с гордостью. — Вы вылили все зелья и ‘геативы, х’ганящиеся у Зельды. И не куда-то там, а ‘газилили по полу, чтобы в некото’гых местах об’газовывались ды’гки. Вы де’гётесь каждый день. — А ты чо, никогда сам в школе не дрался? — Мы даже не могли и подумать о таком. — Ну тогда ты лох, получается. Тобиас встал и, вынув жвачку изо рта, прилепил её прямо на макушку директору. Месье Лавуа скривил лицо, осознав, что произошло. Тобиас хлопнул ладонями по столу и наклонился к самому лицу съёжившегося директора. — Беспомощный, жалкий человечишка, — сказал Тобиас. — Вы все, люди, никчёмные. Я издеваюсь только над вами, потому что могу. Потому что я сильнее. Потому что мне нравится, что я сильнее. И то, что я разлил какие-то там реактивы и взорвал пару унитазов – это цветочки. Это покажется тебе мелочами жизни, когда я отправлюсь во Францию и вырежу всю твою семью. Потому что они люди. Смертные и жалкие тупые создания. Директора трясло, он зажмурился и был готов плакать. Несмотря на то, что Тобиасу было всего тринадцать лет, он уже был выше месье Лавуа, и выглядел довольно внушительно. Тобиас вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, и отправился в подвал, где располагался бассейн. Ему хотелось освежиться, а вода всегда успокаивала нервы. Пока парень шёл, он видел, как испуганные ученики шарахались от него в разные стороны, и ему это очень нравилось. Парень плавал почти в одиночестве, пока не начало смеркаться. Впрочем, увидеть из подвала, где не было окон, он этого не мог. Зато почувствовал, что его кожа покрылась мурашками и сморщилась на пальцах – пора было вылезать. Насухо вытерев волосы полотенцем, он влез в ботинки и застыл посреди помещения, пахнувшего хлоркой. Ушки оборотня уловили нежную мелодию, слышимую совсем рядом. Тобиас покосился на вентиляционное отверстие. Скорее всего звук был хорошо слышен именно из-за соединения двух помещений по шахте. Наскоро напялив на себя все вещи, он выскочил в коридор и пошёл к источнику звука. В дальней неотремонтированной части подвала, было некое подобие заброшенной сцены. Месье Лавуа всё хотел оборудовать её под новый актовый зал взамен того, что был на улице под тентом, чтобы проводить мероприятия даже зимой в тепле и сухости. Сейчас на этой сцене стоял не менее заброшенный и пыльный рояль, и кто-то на нём играл. За инструментом спиной к парню сидела девочка, с виду первокурсница. У неё были густые тёмные волосы, перевязанные такой же алой, как и её бархатное платье, лентой. Тобиас замер у потрескавшейся бетонной колонны, опершись на неё и надеясь, что та не рухнет от его напора. Девочка, конечно, не заметила присутствие постороннего. Она самозабвенно играла что-то очень эмоциональное, налегая на клавиатуру всем корпусом, то отклоняясь и запрокидывая голову, словно погружаясь в транс. Тобиаса завораживала музыка, которую она играла, завораживали её быстрые движения пальцами по клавишам. Пускай он ничего не смыслил в классической музыке, но то, что сейчас он видел и слышал, было настолько поразительно, что у парня перехватило дыхание. Ноты словно проникали под корку сознания, оставляя там отпечаток, и у Тобиаса закружилась голова так, что он чуть не упал. Тем временем, девочка закончила играть, и грациозно положила руки на подол платья. Обветшалая комната вдруг опустела, померкла, словно ей всегда не хватало такой прекрасной музыки для завершения образа. — Это Шопен, — тихо произнесла она. — Этюд номер двенадцать, до-мажор. Его ещё называют революционным. — Девочка обернулась через плечо на обомлевшего Тобиаса. — Если ты думаешь, что не я почувствовала, как кто-то слушает, то ты ошибся. Тобиас не знал, что сказать или сделать. Аплодировать? Кричать «браво»? Распинаться в комплиментах? Или поступить, как обычно: подтрунить над малышкой и осмеять? Девочка встала и сошла по ступенькам, цокая небольшими каблучками. Раньше все шарахались от Тобиаса, но теперь он сам сделал два шага назад. На щеках малышки появились изящные ямочки. — Если бы все пианистки были, как госпожа Морбидия Кроу, вампирами, в мире бы не осталось людей, — она протянула руку, но Тобиас её не пожал. Лишь скривился. Чего это он испугался какой-то маленькой девчонки? Встал в уверенную позу, чтобы казаться массивнее и одарил её самым презренным взглядом разных глаз, на который только был способен. — Чего ты от меня не убегаешь? — А почему должна? — пожала плечами девочка. Она с интересом рассматривала его, включая лицо, что сильно смутило парня. Разные глаза, массивный подбородок и кривой, сломанный в драке нос, расщеплённая после прелинга бровь – страшилище. — Потому что я страшный! Я мог бы убить тебя прямо сейчас. — Но ты этого не сделаешь, — девушка улыбнулась уголком рта. — Это почему ещё? — Потому что тебе понравилось, как я играю. И ты наверняка бы хотел услышать ещё. Это было правдой. Неизвестно только, как она поняла. Тобиас закусил губу и кивнул. Девушка хихикнула в кулак и снова протянула руку. — Сара Крейвен. — Тобиас Оками. Когда они пожимали друг другу руки, Тобиас принюхался. Человечина. Отвращение снова нахлынуло на него новой волной. От Сары это не ускользнуло. — Что-то не так? — Ты… ты человек, — он снова отступил на шаг. — Ты так боишься людей? — Сара изогнула бровь. Тобиас не ответил. Девочка вздохнула и произнесла: — Что ж, если тебя это успокоит, то я не совсем человек. Мой папа – волшебник. Но моя магия настолько слаба, что учусь я на первом обычном курсе. — Ты гибрид? Гибрид с человеком? — Можно и так сказать, — хмыкнула девочка. — Но из колдовства я взяла только менталлу. Могу сделать вот так. Сперва Тобиас не понял, что произошло. А затем осознал, что Сара произнесла последнюю фразу, не открывая рта. — Как ты это сделала? — Природный дар. Хотя я думаю, что любой может этому научиться.

***

Тобиас испытывал противоречивые чувства к Саре. С одной стороны, она ему нравилась как персона, ему нравилось, что у неё есть музыкальный талант. Он бы тоже хотел научиться играть на каком-нибудь инструменте. С другой стороны, она была человеком. А людей Тобиас презирал. Единственной мыслью, успокаивающей парня, было то, что она всё-таки имеет гены волшебника, а значит существует надежда, что магия ещё проявит себя. Ведь далеко не у каждого существа силы имеются с рождения, как у самого Тобиаса. Его отчим, например, узнал, что может колдовать только в девять лет, когда случайно вместо того, чтобы погладить котёнка, отправил его левитацией на крышу. Но с Сарой они продолжали общаться. Девочку не страшили ни его репутация, ни то, что он оборотень. Она словно не смотрела на наружную оболочку, а впервые посмотрела на него, на настоящего Тобиаса. На мальчика, которого никто не любит, даже родная мать, и оттого он злится. Конечно, ни в коем случае нельзя оправдывать скверный характер и всяческие злодеяния «тяжёлым детством», но проникнуться долей сочувствия к Тобиасу Сара всё же смогла. И только оттого он уже не мог пойти против неё и навредить ей. Она стала его настоящим и первым другом. Ребята виделись после уроков, иногда гуляли во дворе или прятались в подвале, чтобы поговорить на разные темы. Иногда Сара играла на фортепиано что-то более живое и современное, а Тобиас внезапно понял, что он может отбивать ритм, как это делали барабанщики его любимых рок-групп. И получалось у него довольно неплохо. И однажды случилось то, что, конечно, случилось бы неизбежно в любом случае, и всё равно противоречило любой логике и морали. Они поцеловались. Это случилось зимой, поздно вечером, когда в подвале уже погасили свет, а месье Лавуа ушёл на свой вечерний променад. Сара предложила Тобиасу почитать при свечах в подвале. Они выбрали большой том сказаний Мерлина на английском языке. Тобиас понимал только всеобщий, и поэтому Сара переводила по ходу прочтения. Размеренный голос девушки успокаивал юношу. Ему никогда не читала книг мама. Только отчим, когда учил его грамоте. Тень от свечи красиво подчёркивала мягкие, но чёткие черты лица юной девушки. И Тобиас впервые понял, что она действительно красива. Он не понял, как, но их лица оказались друг напротив друга. Тобиас трепетно коснулся губ Сары, таких мягких и соблазнительных, чувствуя, как в груди поднимается волна жара. Он никогда не вёл себя, как джентльмен, но Сара ведь была аристократкой, тем более маленькой девочкой, а значит, с ней следовало вести себя несколько по-другому. Парень опустил взгляд и приподнял её руку, расслабленно лежащую на раскрытой странице, как можно ближе к своей щеке. Коснулся её, почувствовав, как нежна и бархатна кожа юной девы. Слегка придвинулся к Саре, желая поцеловать её руку, но она быстрым и грубым движением головы перехватила его губы и прижала к своим. Поцелуй вышел, хоть и неловким, но совсем недетским. Сара почти уселась на парня, всё больше выгибаясь в спине и прижимаясь грудью к телу парня. Некий сигнал в голове Тобиаса подсказывал ему, что надо притормозить, пока он не потерял контроль над ситуацией, к чему был очень близок. Но сигнал шёл не изнутри его сознания. Оказалось, у девочки запиликал пейджер. Она мгновенно отстранилась от Тобиаса, вскочила на ноги, поправляя одежду, и нажала на кнопку, прекращая этот писк. — Боже, это мой папа. Мы засиделись. — Хочешь, я провожу тебя? Темно на улице. — Нет-нет-нет, не стоит, — она активно замахала руками. Тобиас усмехнулся. Ему нравилось то, что он видел перед собой. Такая взволнованная, запыхавшаяся, с румянцем на щеках. Зрачки размером каждый с золотую монету. Он закусил губу: не хотелось отпускать такую красоту в одиночестве. — Почему же? Быстрее со мной. На метле могу. Или в волка обращусь. Любое выбирай. — Папе не понравится это. — Да почему? — вопрос, конечно, глупый. Саре одиннадцать лет, а если её отец весьма консервативный человек, то ему, безусловно не понравится, что его дочь общается с парнем в столь нежном возрасте. — Он чо, типа шишка важная? — М-м-м, да. Очень-очень важная, — Сара нервно оглянулась и потихоньку начала пятиться назад. Тобиасу пришлось встать, и она вздрогнула. Впервые после за много месяцев дружбы. — Ну, давай пару кварталов хотя бы. Я не перед домом. Загодя. — Он узнает, — шёпотом произнесла Сара. — У него что, есть волшебное зеркало, которое покажет ему любого человека, чтобы отследить тебя? — Тобиас улыбнулся собственной шутке, но вот Саре явно было не до смеха. Она нервно повела плечами и произнесла: — Не поверишь, но да, вообще-то. Тобиас приблизился к ней, но она встрепенулась и быстро побежала, пересекла подвальный коридор и помчалась по лестнице наверх. Парень не стал её догонять. Они больше никогда виделись. Живыми.