Алгоритм другой реальности

Гарольд переступил с ноги на ногу, ощущая, как хрустит снег под толстыми подошвами лыжных ботинок, сунул озябшие кисти рук в карманы зимней куртки, облачко пара сорвалось с губ и растаяло в морозном воздухе. Вокруг простирался абсолютно пустой заснеженный парк, а прямо перед ним располагалась детская площадка, на которой тоже не было ни души, - Как настоящее, - заворожено прошептал он. - Оно и есть настоящее, - тут же откликнулся его спутник. - Просто в иной реальности. Гарольд обернулся к нему, поглядел секунду, молча и задумчиво, потом, кашлянув, произнес: - Я ведь даже не знаю твоего имени. Должно же у тебя быть имя. «Парень с обложки журнала про бейсбол» звучит слегка… длинновато. Тот едва заметно усмехнулся. - Можешь называть меня «Архитектор». В конце концов, - он обвел все вокруг широким жестом, - это все мое творение. - А как же я? Ты же говорил, что все это в моей голове? - Не совсем. Я – твое творение. Ты меня создал, Гарольд. Ты создал меня, а еще ты создал оболочку - тот коридор со множеством дверей, алгоритм, по которому идет развитие этого мира. Моя задача заполнить оболочку, что, собственно, я и делаю. - Это все не может быть Машиной, - Гарольд недоуменно нахмурился. - Она была создана для определенных целей, и я не предполагал… Он обрывает фразу, поняв вдруг, что что-то изменилось. Пустой парк и детская площадка внезапно ожили, наполнившись хрустом снега под человеческими шагами, голосами, заливистым собачьи лаем и звонким детским смехом. Пухлощекая девчушка в цветастом зимнем комбинезоне скатилась с горки, визжа от восторга; совсем крохотный мальчуган, предприняв несколько тщетных попыток усесться на качели, в итоге улегся на них животом; трое ребятишек разных возрастов упоенно кидались снежками. Откуда-то из глубины парка появился высокий светловолосый мужчина в черном пальто, закутанный по уши в клетчатый шарф, держа за руку подпрыгивающего от нетерпения мальчика лет пяти в зеленой куртке и синем вязаном колпачке. - Нейтан… - выдохнул Гарольд, впившись глазами в до боли знакомую фигуру вновь прибывшего. - Да, они с Уиллом часто сюда приходили. Точнее, практически постоянно. Оливия, по правде говоря, никогда не была способна претендовать на звание лучшей матери, Нейтан чаще занимался сыном, чем она. Я, в большинстве случаев, составлял им компанию, мы с Нейтаном сидели на лавке, пока Уилл играл, и много говорили. О новых проектах, финансах, бейсболе, путешествиях – да о чем угодно. Было здорово… Облачко пара вновь сорвалось с губ Гарольда, на этот раз более густое. Он зябко повел плечами, обернулся к Архитектору. - Отчего так холодно? Это же Нью-Йорк, а не Арктика. Тот глянул на него как-то странно, чуть склонив голову и сузив глаза, дернул уголком рта – болезненно, тревожно. - Потому что ты замерзаешь, Гарольд. И тебе нужно проснуться. Прямо сейчас. Финч делает глубокий вдох; ощущение мучительное, ледяной воздух будто пронизывает дыхательные пути множеством иголок. Первым возвращается слух – кто-то с криками колотит кулаками по металлической двери морозильной камеры. - Выпустите меня! Пожалуйста, сжальтесь, у меня семья! Они не смогут расплатиться за дом, если я замерзну в этом проклятом холодильнике! Один из финчевских товарищей по несчастью замолкает, судорожно всхлипывает и сползает на пол, цепляясь за ручку двери, будто утопающий; двое других молча скорчились по углам, инстинктивно пытаясь найти местечко потеплее, но тщетно – в небольшом помещении, увешанном замороженными мясными тушами, везде одинаково холодно. Стиснув зубы от боли в правой ноге, Финч пытается подняться. Присесть на минутку у стены было плохой идеей, он едва не заснул и не замерз насмерть. Подняться удается лишь с третьей попытки, кровь начинает постепенно, толчками поступать к онемевшим конечностям, и это ощущение, мягко говоря, не из приятных. Дверь внезапно распахивается, двое бандитов, появившихся на пороге, без лишних слов направляются к Финчу, и, подхватив под руки, волокут наружу так быстро, что он едва успевает услышать умоляющий вопль того страдальца, что колотил в дверь, и увидеть, как тщетно тот пытается ухватить одного из громил за штанину. - Ну вот, я снова выиграл, - аккуратно загнав шар в лунку, Ральф Бринкс, один из обитателей социального приюта для стариков, сухонький, сутулый и слегка суетливый, подбоченясь, опирается на клюшку для гольфа и гордо оглаживает жиденькие обвисшие усы. Риз с сокрушенным видом пожимает плечами. - С тобой сложно тягаться. Но я бы сделал еще одну попытку прежде, чем сдаться. - Давай, сынок, - Ральф с воодушевлением хлопает его по плечу, - мне нравятся парни, которые не сдаются! Риз подходит к мячику, сиротливо маячащему посреди промерзшей летней площадки для гольфа, примеривается для удара, потихоньку косясь на соседний дом, окруженный небольшим садом, что виднеется из-за высокой решетчатой ограды. Было не так уж сложно вычислить месторасположение телефона, с которого террористы звонили Кьюсаку, чтобы подтвердить, что его жена и дочь еще живы. Понаблюдав некоторое время за домом, зафиксировав все входы и выходы, а также расположение камер, он начал изучать окрестности, и обнаружил по соседству приют для стариков и, собственно, Ральфа Бринкса, что торчал уже почти час на площадке для гольфа, несмотря на холодную и промозглую погоду. Прикинув, что наблюдать за домом легче, прячась на виду, Риз покинул свой наблюдательный пост и разговорился со стариком, почерпнув массу полезной для себя информации. Ральф был дружен с умершим хозяином дома, так что хорошо знал расположение комнат, вдобавок был любопытен и наблюдателен, и кое-что поведал о нынешних, крайне подозрительных, по его мнению, новых жильцах и их странностях. Окончательно уверившись в том, что жена и дочь Кьюсака находятся именно здесь, Риз решил действовать. Нарочито неловко и широко размахнувшись, Риз отправляет мячик в полет и, провожает взглядом до тех пор, пока тот не скрывается за оградой соседнего дома, потом поворачивается к Ральфу с крайне виноватым видом. - Вот черт. Прости, дружище, я же говорил, что игрок из меня паршивый. Тот съеживает плечи, уныло качает головой, а его усы, кажется, еще больше обвисают. - Ох, и влетит же мне. Сестра Коннели и без того меня терпеть не может, и все пилит, что торчу здесь каждый божий день. - Да в чем проблема-то? Давай постучимся к соседям, ты же говорил, что они дома. Неужто, не позволят старику достать мячик, упавший к ним во двор? - И то верно, - произносит Ральф, слегка взбодрившись, - по крайней мере, попробовать стоит. Им приходится дважды нажать на кнопку звонка и минут семь проторчать у калитки, прежде чем из бокового входа появляется массивная фигура мужчины в стеганой куртке с поднятым капюшоном. Недобро зыркнув на незваных гостей исподлобья, гориллоподобного вида тип хмуро интересуется целью их визита. Ссутулив плечи и нацепив на лицо глуповатую улыбку, Риз пускается в пространные объяснения, состроивший крайне жалобную физиономию Ральф периодически его перебивает, вставляя ремарки. Поколебавшись минуту, громила позволяет им войти во двор, похлопав Ральфа по плечу, Риз просит его подождать снаружи и сам заходит внутрь. Шагая вдоль ограды, он делает вид, что ищет мячик в залежах прелой листвы и опавших веток, незаметно уводя своего спутника в ту часть двора, которую не охватывают своим обзором камеры. Дальше все легко и привычно – вырубить громилу шокером, обезоружить, связать и оттащить под прикрытие разросшегося кустарника, предварительно стянув с него куртку и, накинуть ее на себя. А затем он неторопливым шагом направляется к дому, надеясь, что те, кто наблюдает за ним посредством камер, не сразу обратят внимание на их с громилой разницу в телосложении. Предварительно навинтив глушитель на ствол, Риз осторожно приоткрывает дверь и бесшумно просачивается внутрь. Короткий коридор пуст, а сверху слышатся тяжелые шаги спускающегося по лестнице человека. - Грэм, какого хрена там снаружи происходит?! Скользнув под лестницу, Риз спокойно дожидается, пока его очередная жертва спустится вниз, затем обезвреживает её тем же способом, что и первую, и движется дальше. Он поступательно обходит весь первый этаж, и, наткнувшись на двоих молодчиков с автоматами, сидящих перед охранными мониторами, без колебаний пускает в расход. На втором этаже располагаются четыре комнаты, но лишь из-за одной двери смутно слышатся голоса и угадывается движение. Риз, на всякий случай, проверяет остальные помещения, прежде чем приблизится к нужной ему двери. Сняв с подоконника небольшую стеклянную вазу, он поднимает ее на вытянутой руке и роняет на пол. Слышится звон разбитого стекла, и голоса внутри тут же затихают, Риз слышит шаги, направляющиеся к двери. Человеку, выглянувшему в коридор с автоматом наизготовку, он простреливает колени, и за долю секунды оказывается внутри. Первое, что выхватывает периферийное зрение – в ужасе распахнутые глаза девочки-подростка, что сидит у окна, прикованная наручниками к стулу; по счастью, внутри остался только один из бандитов, и Риз успешно выводит его из строя также своим излюбленным способом. Спустя четверть часа, Ингрид и Эми Кьюсак сидят на заднем сидении его авто, обнявшись и тихо всхлипывая, а он спешно набирает номер Картер. - Картер, у меня тут семья Кьюсака, мне удалось их вытащить. Пришли кого-нибудь на Форест-авеню, к бистро «Вэлли», кого-нибудь, кому можно доверять. - Хорошо, сейчас отправлю двоих из нашего участка, на них можно положиться. Слушай, Джон… - голос Картер на секунду прерывается, и у Риза все внутри сжимается от недоброго предчувствия. - Что там у вас? - Переговоры слишком затянулись. Террористы потеряли терпение и посадили четверых заложников в морозильную камеру. - Финч один из этих четверых? – голос Риза звучит отрывисто и абсолютно без эмоций. - Как вы узнали, кто именно попал в их число? - Некоторое время назад федералам удалось протянуть видеокамеру через вентиляционное отверстие, и с тех пор мы можем видеть и слышать все, что происходит внутри. - Ты вроде говорила, что они собираются выполнить требование этих парней? В конце концов, на кону жизни шестнадцати человек против одного потенциально опасного террориста, который окажется на свободе. Картер секунду молчит, потом, кашлянув, произносит, уже не пытаясь скрыть тревогу и напряжение в голосе. - Все как-то слишком усложнилось, и я не могу понять почему. Мне с трудом удается раздобыть хоть какую-то информацию о происходящем, я все время натыкаюсь на жесткие препоны. Департамент полиции полностью отстранили от дела, мы на подхвате, просто ждем, что будет дальше. Только что мне удалось узнать, что возможно, и даже очень вероятно, будет штурм. У Риза на секунду темнеет в глазах. - Они там совсем спятили? Открывать стрельбу в закрытом помещении, полном невинных людей – скольких заложников они угробят в процессе? Какого черта вообще происходит, Картер?! - Я не знаю. Попытаюсь еще кое-что разузнать до твоего приезда. За все время ожидания полиции, Риз едва перекидывается парой фраз с Ингрид Кьюсак – говорит, что они с дочерью в безопасности, и полиция уже в пути, передавая ей на заднее сидение бутылку с водой, хранившуюся в бардачке, и отвечает нечто невразумительное на вопрос о муже. По счастью, Ингрид не задает больше вопросов, у нее есть дела и поважнее – Эми не произнесла ни слова с момента освобождения, девочка явно в шоке, так что мать пытается ее напоить и разговорить. На самом деле, это очень непросто. Непросто сохранять внешнее спокойствие и заниматься тем, чем должен заниматься, в то время как внутри вопят и корчатся, подобно запертым в клетке диким животным, сотни мыслей и эмоций. Это называется «профессионализм», но Риз, скорее, назвал бы это «самоотречение». То, что делают они с Финчем. Финч запрограммировал Машину так, чтобы она игнорировала опасность, грозящую лично ему, а когда Машина все-таки выдала его номер, он даже не сказал об этом напарнику, чтобы тот целиком и полностью сосредоточился на Кьюсаке. Сам Риз готов был без колебаний защищать, даже ценой жизни, совершенно незнакомых ему людей, становясь между ними и тем, что им угрожало. Но он не был готов защищать их ценой жизни Финча, его самоотречение не простиралось настолько далеко. Финчу изначально было не место на первой линии, и в те, к счастью, редкие моменты, когда он там оказывался, Риза настигало ощущение абсолютной и категорической неправильности происходящего. Если бы Финч работал на правительство, его бы и близко не подпустили к оперативной работе, он, скорее всего, сидел бы в самом безопасном офисе, которое только разведка смогла бы для него найти, и у него наверняка была бы серьезная личная охрана, учитывая его ценность. Интересно, он сам когда-нибудь задумывался о том, какую ценность представляет собой? Сам Риз и подобные ему агенты были всего лишь расходным материалом, и тут не было ничего обидного – кто-то должен был делать эту работу, и они пошли на это по доброй воле. Но таких, как Финч, следовало сохранить любой ценой. Риз в какой-то момент ловит себя на том, что занимается самообманом. Дело ведь не в ценности Финча для всего прогрессивного человечества, дело в ценности Финча для него самого, дело в его крайне эгоистичных, не рациональных, противоречащих здравому смыслу личных чувствах. Наверное, ему бы следовало приложить усилия и избавиться от этого балласта, чтобы он не мешал работе, но отчего-то именно сейчас Джону Ризу, впервые в жизни, хочется побыть совершеннейшим эгоистом. - Послушайте, - вынув платок из кармана, Финч вытирает капли воды со лба и протирает запотевшие стекла очков. Изморозь на волосах и одежде растаяла, пропитав все влагой, и теперь он ощущает себя так, словно попал под дождь, или принимал душ прямо в одежде. - Я вам уже говорил, что мое имя Гарольд Кроу, я владелец частного сыскного агентства. Все это, все документы, которые вы у меня нашли – они нужны мне для работы. - Ты не сказал нам, что делал здесь, - главарь сверлит его взглядом так, словно пытается прочесть мысли. Финч пожимает плечами. - Я бы все объяснил, но вы же не дали мне и слова сказать, помните? Просто засунули в морозильник, а потом выволокли обратно. Я едва не замерз там насмерть. Там еще остались люди, они тоже могут… - Это тебя не касается, - обрывает его главарь, - если мне сейчас не понравятся твои ответы, то ты снова отправишься составить им компанию. Итак – что же ты здесь делал, мистер Кроу? - Вы, возможно, мне не поверите, но я всего лишь зашел купить чай и собачью еду, - главарь недоверчиво хмыкает, и Финч беспомощно разводит руками. - Послушайте, взгляните на меня. Я не способен вести слежку, я не способен выполнять какие-либо действия силового характера, я едва передвигаюсь после травмы. Всей подобного рода работой занимаются мои помощники. Если бы я вздумал вмешаться в… то, что здесь происходит, я никогда не сделал бы это лично. Поверьте мне, я оказался здесь случайно. И, поскольку у меня всегда с собой два телефона, один я отдал вам, а второй остался у меня. Да, я пытался связаться полицией. Вы можете наказать за это меня, но те люди, которые сейчас там замерзают, они ни в чем не провинились. - Как зовут твою собаку? – отрывисто спрашивает главарь, чуть сузив глаза. - Его зовут Медведь. Бельгийская овчарка, кобель. Очень умный. Секунду помолчав, все так же, не сводя с Финча глаз, главарь, наконец, произносит. - Ладно. Ты меня почти убедил. Поступим так… Прервавшись на полуслове, главарь лезет в карман за мобильным, и, прежде чем ответить на звонок, отворачивается и отходит на несколько шагов к двери. Кажется, он не произносит ни слова, только слушает, и так продолжается около минуты. А когда он оборачивается, то взгляд его упирается в Кьюсака, и по выражению его лица Финч понимает – этот телефонный разговор касался похищенных жены и дочери. Что-то случилось, только пока неясно что. Риз должен был их вытащить, он не мог потерпеть неудачу. Финч невольно задерживает дыхание, пока главарь вплотную приближается к Кьюсаку, на ходу вынимая из кобуры ствол и снимая его с предохранителя; его люди наблюдают за происходящим с легким недоумением, а заложники с испугом. Он прижимает дуло ко лбу Кьюсака, стоящего неподвижно, а тот даже не пытается воспользоваться своим оружием, изначально зная, что оно не заряжено. Просто глядит на своего потенциального убийцу, будто загипнотизированный, а капля пота медленно сползает вниз по его виску, застревая в двухдневной щетине. - Гарри, Гарри… Тебя ведь предупреждали, верно? Тебя предупреждали, что если ты попытаешься попросить кого-нибудь о помощи, то твоя жена и дочь погибнут? Что ж. Их кровь теперь целиком на твоей совести. Я хочу, чтобы ты полностью осознал это, прежде чем умереть самому. Кьюсак заметно вздрагивает, взгляд его лихорадочно мечется, на секунду обратившись на Финча, и тут же снова возвращается к главарю, потихоньку наполняясь гневом и отчаянием. - Что… Что с моей семьей?! Что с ними случилось?! Отвечай! - Они мертвы, Гарри. Кто-то проник в дом, где их держали, и они погибли в перестрелке. У Финча все внутри скручивается от ужаса, он наблюдает, как у Кьюсака дрожат губы, расширяются зрачки, почти закрывая радужку, а лицо заливает бледность. Не помня себя, тот оборачивается к Финчу и почти кричит: - Ты же обещал! Ты обещал, что их спасут! Удовлетворенная улыбка мелькает на лице главаря, он медленно опускает ствол. - Что ж, теперь ясно, что мистер Кроу здесь не просто так. Хотя, думаю, тебе не за что его благодарить. Финч глядит в глаза Кьюсака, не пытаясь отвести взгляд, его голос слегка вибрирует от напряжения. - Мистер Кьюсак, у вас нет причин верить этому человеку. Если он говорит, что ваши жена и дочь мертвы, то это вовсе не значит, что так есть на самом деле. Судя по всему, его слова доходят до сознания Кьюсака, поскольку его взгляд становится более осмысленным. Но, кажется, в планы главаря не входит дать им возможность выяснить правду – резким движением вскинув ствол, уже по направлению к Финчу, он спускает курок; Кьюсак, реагирует на одних инстинктах, толкнув его под локоть, но движение запаздывает на какую-то долю секунды. Финч успевает осознать происходящее прежде, чем ощущает нечто похожее на сильный толчок в грудь, отбросивший его к стене. Он медленно сползает вниз, с каким-то детским удивлением наблюдая, как мир вокруг вдруг приходит в хаотичное движение, смазывается, превращаясь клубок из криков, выстрелов и суеты, становится мутным и расплывчатым, будто он глядит на него своими глазами, а не через стекла очков. Он пытается абстрагироваться от словно бы разгорающегося где-то внутри раскаленного уголька, пытается вспомнить нечто важное, существенное, то, чего ни в коем случае нельзя упустить, но оно все время ускользает куда-то, словно уходит под воду, в глубокий омут. И потихоньку утягивает его за собой.