"On the verge of death"

Кэйа никогда не был полностью честен ни с собой, ни с другими. Всегда приходилось что-то скрывать, умалчивать и прятать. Он отстранён и закрыт даже от самого себя, все мысли и слова кажутся чужими, в голове он всегда говорит про себя в третьем лице, а в отражение на него смотрит кто-то другой, кто-то не похожий на него, даже чуточку. Кэйа не такой — Кэйа отвратительный, неприятный, эфемерный и пугающий. Кэйа лжец, лицемер и предатель. Он не может быть кем-то другим, не может быть счастливым, он не достоин этого. Как бы все вокруг не старались, им не скрыть своей фальшивой любви, Кэйа всё видит, всё знает, и он уверен, что они лгут. Нет, Кэйа бывает безумно милым, он заслуживает любви и счастья, заслуживает быть понятым, это же нормально, что ему нельзя рассказывать всего. Голова идёт кругом. Мысли роются, до боли прогрызают черепную коробку, пытаясь вырваться. Будто сотни людей в его голове одновременно орут и успокаивают его так, что хочется кричать. Кэйа практически отрывает уши, лишь бы не слышать этого. Больно. Он хватается за лезвие. «Заткнитесь.» Лезвие касается кожи, разрезая её. Один за другим раздаются дикие вопли прямо в мозгу и наконец тишина. Кэйа роняет лезвие в лужу крови под ним, пытается отдышаться, перевести дух и сам падает на колени. «Нет…» «Нет.» «Опять…» Осознание собственного безумия накрывает с головой. Он всегда говорил, что бояться нечего, пока он не причиняет вреда себе и другим, но что ему говорить сейчас, когда он сидит в луже собственной крови с только затихшими голосами? Дилюк только подумал, что они справились, только всё наладилось, почему Альберих опять всё портит? Не лучше ли ему просто уйти из жизни винодела? Хочется спать и плакать, рука наливается свинцом, заливая всё вокруг кровью ещё сильнее — по-хорошему надо всё убрать, но Кэйа не может. Под тяжестью собственного веса он разваливается на плитке, веки тяжелеют, слипаются и сознание покидает его. Он засыпает спокойным, лёгким сном, дарящем тепло. Ласковая рука поглаживает его по голове, мимо проносится тысячи воспоминаний, а убаюкивающий голос повествует Альбериху его же историю жизни: то, где он грешил, где провинился, а где был благороден и честен. Наконец, последнее воспоминание с лезвием в руке кольнуло сердце. — Ты видишь? — говорил одновременно знакомый и чужой голос. — Твой жизненный путь только начался, тебе предстоят ещё много страданий и счастья, ты не решил многие вопросы, лишь убегая от проблем. Может ты и думаешь, что смирился с реальностью, но это не так, и в глубине души ты это понимаешь. Ты должен жить, должен закончить все дела и уйти на покой в старости, вслед за своим любимым человеком. Мягкий поцелуй коснулся его лба, а алые волосы, обрамляющие размытое лицо, защекотали лицо каэнри’ахца. Кэйа с вскриком подскочил на полу, рука болела и была покрыта корочкой запёкшейся крови, холодный пот ручьями тёк по его лицу, а всё вокруг плыло, никак не хотя принимать чётких очертаний. Он огляделся. Он жив. И с обреченным вздохом, тело тяжёлой тушей рухнуло на пол.