В вороньих криках в самые темные дни слышится пророческий скрежет Служителей Мор’реин — и их жадность до плоти. Говорят, что Вороньей Матерью не так-то просто стать и что придется многим пожертвовать. Тебе будут целовать ноги и молиться во славу твою, но останешься ли ты человеком? Обгоревшие записки путешественника из Гардарики
Утро было бледным, как нежить; Блодвин встретила его сидящей за книгами, и у нее болели и слезились глаза. Несколько часов назад Сол заснул, безнадежно махнув на нее крылом, и это напоминало, что и демонам нужно отдыхать, но сама Блодвин иногда об этом забывала. Теперь, когда над душой не стояла тетка, Блодвин чувствовала себя странно свободной, вольной делать что угодно, даже если на нее свалилось столько дел. Но как же приятно было ставить собственную подпись под указами, даже если это были бумаги, что обрекали на смерть многих достойных молодых рыцарей, которые должны были залить кровью землю во имя Вороньей Богини. Или во имя ее. Блодвин вдруг поняла, что испытывает жгучую, скребущую ревность оттого, что эта кровь лилась не в ее честь, как должно быть. Как она достойна. Обжигающая мысль заставила Блодвин улыбнуться. В крови сила, древняя магия, Ушедшие всегда ворожили на крови… Она сама могла складывать небольшие заклинания благодаря каплям Великой крови, которая осталась в ее венах спустя столько поколений. Кровь — вечный ключ, свобода, спрятанная внутри. Ей осталось только присвоить силу и сделать так, чтобы магия признала ее хозяйкой, а для этого придется постараться, чертя символы и чувствуя жар силы на кончиках пальцев. Блодвин вынырнула из своих мыслей, отвлекшись на стук в дверь. Это был не Тристан, который часто навещал принцессу, чтобы сообщить ей что-то новое об участниках турнира — он тщательно вел список, отмечая тех, кто прислал участников. Если в роду не было молодых рыцарей или, напротив, мальчики были слишком малы, еще не ставшие даже оруженосцами, от участия их освобождали. Никому не хочется видеть, как убивают детей. Что ж, рыцарь стучал уверенно, а этот звук был совсем другим. Лихорадочным. Блодвин заломила брови и подумала о том, что, пока она сидела за книгами, что-то при дворе могло случиться. Вдруг город горел, а она не заметила? Какая же она правительница?.. — Открой уже, сил моих нет, — проскрипел Сол, завозившись; он сердито топорщил перья. С утра у демона всегда было скверное настроение. Встав, Блодвин оправила помявшееся после бессонной ночи простое черное платье, которое она все еще носила в траур по тетке, вздохнула, проведя рукой по спутанным волосам, и поспешила отворить тяжелые двери. Напротив оказалась запыхавшаяся девушка, служанка. Рядом стоял средних лет стражник, который стерег покои будущей королевы. Он без особого интереса смотрел на девушку, явно находя ее неопасной, а скорее — забавной, потому что ее широкое лицо покраснело пятнами. — Моя г-госпожа, к вам Воронья Матерь! — запинаясь, пробормотала девушка. Блодвин знала веселую Бретту, служанку, которую взяли во дворец, потому что она была побочной дочкой кого-то из приближенных, но впервые Блодвин наблюдала девушку такой напуганной. — По какому делу? — холодно спросила Блодвин. Служители долгие годы не допускались ко двору, и все видели в этом большую смелость, потому что люди в вороньих масках могли беспрепятственно войти в любой дом, даже в дом Великой крови… но не в королевские опочивальни. Все благодаря старому договору, заключенному на заре правления рода Пендрагон. Воронью Матерь не могли пропустить без разрешения Блодвин, нынешней правительницы Афала. Возможно, гостья решила поговорить о Турнире, во время которого Служители будут проводить свои ритуалы и нашептывать заклинания, пока юношей Великой крови убивают во имя Богини — и долгого плодородного правления Блодвин. Что ж, это было возможно. И длительное ожидание не пойдет ей на пользу — если им придется о чем-то договариваться, Воронья Матерь будет раздражена. Нужно было решиться скорее. — Она говорит, что покойная леди Мерерид завещала часть своего имущества Вороньему Гнезду. Это было еще в то время, когда она собиралась стать Служительницей… — Бретта снова испуганно вздохнула. То есть до того, как ее сестра умерла, а на Мерерид свалилась необходимость заботиться о племяннице… Возможно, живи они в другое время, страна тут же вверглась бы в кровавую резню за земли и богатства из-за неумелого правления регентши, которая прежде жила ради того, чтобы посвятить себя служению, и ничего в жизни не смыслила, но им повезло. Это были скучные, долгие дни. Которые должны были вскоре закончиться. — Дайте мне немного времени, чтобы переодеться, и я с ней поговорю, — решительно бросила Блодвин. — Я сама! Она влетела в комнату быстрее, чем кто-то снаружи успел бы заметить разложенные на столе и на кровати книги, захлопнула двери. Ей повезло, что Бретта сама тряслась от ужаса после встречи с Вороньей Матерью, а потому едва соображала. Глупая девка… Блодвин заглянула в шкаф и нашарила другое платье — похожее на то, что она надевала вчера, черное, с белой цветочной вышивкой на рукавах. Оно нравилось Блодвин за то, что было закрытым до горла, без глубокого выреза, какими было принято хвастаться при дворе. Блодвин чувствовала себя незащищенной в таких нарядах. Тем более — с Вороньей Матерью. — Как думаешь, что ей на самом деле нужно? — спросила Блодвин у окончательно проснувшегося Сола. Ее сердце стучало. Возможно ли, чтобы Служители заподозрили ее в убийстве? Мерерид сожгли несколько дней назад. Руки у Блодвин на похоронах дрожали — она изображала безутешную племянницу, поэтому факел к высокому костру поднес сир Тристан. Блодвин вдыхала запах леса и смотрела на взметнувшийся огонь. Сир Тристан смотрел на нее с таким сочувствием и жалостью и после предлагал усилить охрану комнат, если принцесса чего-то боится, что Блодвин должна была почувствовать себя виноватой. Совесть бы ее заела… Но Блодвин ощущала только свободу. Тело Мерерид сгорело, не оставив никаких поводов усомниться в том, что тетку подвело здоровье, которое она испытывала годами, ведя разгульную жизнь. Сол утверждал, что даже есть бы ее не стал — так изводить себя винами и сладостями… Как будто ему кто-то предлагал! Блодвин тогда кинула в него туфлей. — Успокойся, — расслабленно прошипел Сол. — Возможно, они и подозревают что-то, но у них нет доказательств. Среди вещей Мерерид их не найти, а рыться в твоих комнатах им нельзя без разрешения — таков договор. Главное — не веди себя слишком подозрительно. — Странно, что Служителей волнует то, что происходит при дворе, — заметила Блодвин. — Мерерид наверняка была им удобна, ей же плевать было на то, что они творят. Ты знаешь, что они разоряли святилища старых богов на севере и сжигали селян, которые молились Дану, а не этой пернатой выскочке? Забавно было слышать это от филина, но… Блодвин нахмурилась, взглянув на одну из книг. Она встречала имена старых богов, и многим из них надлежало провозгласить хвалу, прежде чем прочесть заклинание, чтобы божество тебя благословило: так Энгус помогал сварить любовное зелье, а Диан Кехт — исцелить рану. Но для Блодвин, пробовавшей несколько заклинаний, это были всего лишь слова, такие же бессмысленные теперь, как язык Ушедших. — Мне плевать на богов, — отрезала она. — Пусть сами с ними разбираются. Лишь бы не лезли в мой дворец. — Удачных переговоров. Сол уже давно объяснил, что Служители благодаря собственной магии могут распознать в нем демона, а не обычного питомца принцессы, поэтому на его помощь рассчитывать не приходилось. Блодвин стиснула руку в кулак, царапая ногтями ладонь. Она расправила юбки, словно готовилась встретиться с Тарином, а не с жутким порождением Мор’реин. Что ж, впервые в жизни Блодвин бы предпочла этого остолопа, но он был уже в яблоневом саду, в лагере рыцарей, готовящихся вскоре пополнить ряды армии мертвых. А теперь потусторонний мир явился в гости к ней, и Блодвин нацепила самое свое надменное выражение лица, спускаясь вниз, в приемные покои. Здесь было чисто и светло, а на столик кто-то поставил корзину со свежими яблоками. Блодвин коснулась их, когда двери в комнаты распахнулись и внутрь вошла женщина в огромной клювастой маске. Она могла бы показаться неповоротливой и неловкой, будь это просто девушка, напялившая тяжелую маску, а не Матерь. Этой — маска совсем не мешала. Блодвин вдруг почувствовала себя небольшой и незначительной; на нее повеяло холодом, и ей это совсем не понравилось. Тем не менее она чуть склонила голову, как приветствовала бы равную. — Желаю добрых дней новой правительнице Афала! — раздался голос, струящийся, как дорогой шелк. Холодный, скользкий. Блодвин почувствовала мурашки на руках. Что-то в сердце заныло, как старая рана, о которой она не знала. — Это не займет много времени, госпожа, мы всего лишь заберем некоторые вещи. — Конечно. Но я хочу пойти с вами и посмотреть, это не доставит проблем? — Нет, принцесса. Хотя никто из нас не отваживался бы нарушить закон, — церемонно произнесла она. — Отведите нас в покои моей тети, — велела Блодвин, обратившись к одному из дворцовых стражей. Ей не стоило тратить время на такие пустяки, лучше бы подумать о речи, которую ей вскоре придется читать на открытии Турнира Крови, но Блодвин было любопытно понаблюдать за Вороньей Матерью. Знай своего врага. Тетка Мерерид никогда не рассказывала ей о временах, когда она готовилась стать Служительницей. Признаться честно, она никогда не была разговорчивой — по делу; Мерерид много болтала, слова лились — ни о чем, но ни единой ценной мысли Блодвин от нее не слышала. Даже странно, что они были одной крови. Мерерид нисколько не походила на мать, которую Блодвин едва-едва помнила. Та была вечно занята, решая проблемы своих подданных, и от нее Блодвин достался сундук с книгами и рецептами… В комнате тетки до сих пор пахло благовониями и дорогими маслами. Скоро выветрится — тут будет пахнуть только пылью. Пустотой. Блодвин наблюдала за тем, как вошедшие Служители в черном, прячущие глаза, собирают вещи Мерерид: ее украшения, ее безделушки, сверкающие и бессмысленные, как тетка в последний день ее жизни, до того как зелье, подлитое Блодвин, сделало ее кровь слишком густой, чтобы течь по венам. Стараясь не показывать беспокойства, Блодвин напоминала себе: многие лекари, которые наблюдали королевскую семью, предупреждали Мерерид, что вина погубят ее здоровье. Так и случилось. Ничего подозрительного. И все же ей не нравилось, что Служители бродят по ее владениям, словно у себя дома. Что они намеревались найти в этих богатых тряпках? Обнаружить там причину смерти Мерерид? Глупо. Бесполезно. Но отчего она вообще волновала их, забытая Служителями на многие годы и погрязшая в разврате? Блодвин остановилась у стены, скрестив руки на груди, и покосилась на молодого стражника, который наблюдал за всем так же настороженно, как и она — только на его веснушчатом лице все опасения прямо-таки отражались, в то время как Блодвин давно научилась скрывать, что она думает. — Тетя никогда не рассказывала о Служителях, — с сожалением вздохнула Блодвин, изображая растерянную скорбящую родственницу, которая пытается разузнать побольше о Мерерид. Ее игра никогда не была слишком хорошей, потому что практиковалась она перед демоном, чьи ужимки поначалу доводили ее до испуганной дрожи. Но Воронья Матерь слишком долго размышляла о чем-то, в чем отчаянно нуждалась. Не заметила фальши. — Она должна была приступить к обучению, но случилось покушение на ваших родителей, принцесса, — сказала Матерь, не обернувшись к ней. Блодвин сомневалась, что таким существам нужны были глаза, но все равно по спине пробежал холодок. — Приношу соболезнования. Была ли она достаточно старой, чтобы помнить это, несмотря на молодой голос? Была ли у Служителей общая память, чтобы знать все? — Благодарю. Мне часто не хватало советов матери. Блодвин лукавила; она не считала нужным страдать из-за потери, случившейся пятнадцать оборотов колеса назад. Она видела лица на портретах — говорили, что Блодвин больше похожа на отца, тонкого человека с глубоким шрамом, пересекающим лоб. Он отличился в последней войне с вардаари, поэтому легко было объяснить, почему убийца с северных островов накинулся на него с топором. Говорили, ему срубили половину лица, а в мать воткнули топор, как в чурбан, когда та кинулась к упавшему. Этими подробностями с ней делилась Мерерид, когда напивалась. — Говорят, ваша мать была талантливой целительницей, — прошелестела Воронья Матерь. — Жаль, что сестра не унаследовала ее искусство. Может, ее конец не был бы таким печальным. «И бесполезным», — подумала Блодвин. И эти ядовитые мысли точно не были нашептаны ей демоническим голосом. — Благодарю, — сухо кивнула она Вороньей Матери, словно чего-то выжидавшей. — Я уверена, что моя мать смогла бы многое сделать, если бы не этот убийца… — Надеюсь, ваш рыцарь станет лучшим защитником. Да и вам стоит быть осторожнее. Эйриу не перенесет смерть еще одной королевы. «Она угрожает тебе», — шепнул голос Сола — в этот раз он был настоящим. Появился, как призрак, как будто он боялся, что его мысли перехватят и прочтут. Блодвин почувствовала, что теперь ей стало по-настоящему холодно, и плотнее прижала руки к груди, пряча запястья под красивыми расшитыми рукавами. Она даже не знала, рассматривала ли ее Воронья Матерь так же, как она ее. Маска скрывала лицо — или то, что осталось от лица. От этого становилось… тревожно. Хотелось содрать ее, посмотреть на искаженное лицо. Блодвин — будущая королева, кто ее остановит? Но она осталась на месте. Этот разговор о матери, об осторожности… Не намекала ли Воронья Матерь на то, что ей что-то угрожает? Но за Мерерид некому было мстить, и вряд ли Служителей заботила ее жалкая жизнь. Служители собрали несколько сундуков. У Блодвин не было чувства, что ее обкрадывают, поэтому она позволила им вынести несколько платьев и украшений. Воронья Матерь пояснила, что давным-давно Мерерид согласилась, что ее жизнь и имущество принадлежат Гнезду, но потом случилось убийство королевы и она стала нужна стране. Блодвин стояла у окна, наблюдая за Служителями, как за темными полуденными тенями. Усталость из-за бессонной ночи тяжелила ей голову, но Блодвин старалась не показывать это. — С воронами пришло письмо, — сказала Воронья Матерь на прощание. Она скользнула тонкой рукой под широкое черное одеяние и вытащила конверт — на воске был оттиск с драконом. — Кажется, вас хочет навестить дальняя родственница, принцесса. Исе́льт скоро прибудет. На корабле с белыми парусами. Блодвин настороженно взяла конверт. Исельт, дальняя многоюродная тетка; она была из рода ее деда, а не Пендрагонов. После замужества ее стали звать Исельт верх Килви́нед, и Блодвин казалось, что князь Ма́рхе слишком суров, чтобы отпускать молодую жену из своих восточных земель… Что ей могло понадобиться в Афале? Были ли они дружны с Мерерид? Блодвин до сих пор жалела, что не нашла в покоях тетки личной переписки — должно быть, она все сжигала, чтобы ее не уличили в связи с каким-нибудь женатым лордом, и письма Исельт могли полететь в камин уже по привычке. «А этой шлюхе что здесь нужно? — возмутился Сол. — Сидела бы в своем каменном замке… Осторожно, детка, говорят, она хорошая чаровница!» «И без тебя знаю», — мрачно подумала Блодвин. Многие слышали рассказы о доброте и красоте леди Исельт, но ходили о ней и другие слухи — те, что шепотом рассказывали о старой силе Ушедших, таившейся в крови. Опасно. Леди Исельт умела очаровывать. — Благодарю, что передали мне эту добрую весть, — улыбнулась Блодвин. — Жду ее прибытия с нетерпением. Стража, проводите уважаемую госпожу! Черные крылья, черные вести. Так говорила тетка Мерерид — может, изредка она была не так уж глупа.***
Днем Блодвин заглянула к Тристану, которого нашла в рыцарских казармах. Здесь пахло оружейной смазкой, сталью и мужским потом, поэтому Блодвин захотелось скорее покинуть низкое темное помещение. Многие рыцари оглядывались на нее, но никто не осмелился перемолвиться с будущей королевой и словом, почтительно отводя взгляд, когда она в сопровождении стражей проследовала в комнату возле оружейной, которую занимал командующий королевскими рыцарями. Блодвин не привыкать было к тому, что ее охраняют. После убийства ее родителей наследницу никуда не отпускали в одиночку, и она никогда не гуляла по Афалу, как иногда мечтала, выглядывая в окно и видя далекие огни города. Но стражники приходили и уходили — они менялись, их могли назначить в другое место, некоторые отправлялись на границу, когда с моря высаживались захватчики вардаари и сжигали несколько прибережных деревень. Впервые Блодвин осознала в полной мере, что вскоре у нее должен появиться защитник, который всегда и везде будет следовать за ней. Он узнает ее лучше — она больше не сможет думать о нем «этот стражник». Это было странное ощущение. Волнительное и опасное. У Блодвин уже было слишком много тайн. Но она отвлеклась от мрачных мыслей, улыбнулась Тристану, который с большой охотой и гордостью стал рассказывать о том, как пройдет открытие турнира. Он не хотел делать большую церемонию на глазах у всей толпы, возможно, опасаясь за безопасность принцессы, но того требовал обычай. Поэтому произнесение речи на людях Тристан решил сделать совсем кратким, зато у Блодвин будет шанс поговорить с участниками в священной роще и ободрить их. — Если вы еще не передумали, принцесса, — подсказал Тристан. Он выглядел усталым; потер висок, пересеченный шрамом — должно быть, у рыцаря болела голова. Блодвин прищурилась, рассматривая его. Тристан казался опустошенным; синие глаза запали. А ведь Турнир еще не начался — однако он уже должен был встречать этих юношей в священной роще. — Нет, я не передумала, — строго отрезала Блодвин. Ей нужно было увидеть их, почувствовать… что-то. Словно они были живым — пока еще живым — доказательством того, что ее замысел удастся. — Скажите, сир, а сколько всего набралось участников? Блодвин знала, что род самого Тристана не прислал рыцаря — он был последним мужчиной в семье, но не женился, а посвятил себя служению при дворце. Не худшая судьба. Иначе, может быть, ему самому пришлось бы отправить сына на ритуальную бойню. — Пятьдесят шесть, — сказал Тристан, сверившись с бумагами. Он посмотрел на аккуратно выведенный список, вздохнул, устремив взгляд на какую-то фамилию, но ничего не сказал. Может быть, увидел имя кого-то из своих товарищей? Представил, как сына его друга разрубают пополам на жестоком поединке? Как голова катится по песку — и на него смотрят знакомые глаза. Тристан покачал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. — За вашу мать сражалось около шестидесяти рыцарей. Я тогда был всего лишь оруженосцем, но хорошо это помню. Победитель выиграл благодаря не силе, а хитрости, что не возбранялось. Сир И́ден Гво́лкхмэй поймал солнечный луч и засветил глаза противнику… и зарубил его до того, как тот успел понять, что происходит. Тристан рассказывал эту историю совсем не так, как на пирах хвастались подвигами. В его голосе слышалась горечь, и Блодвин поняла, что для него все эти имена, великие рыцари уже минувшего прошлого, были не просто историей или славной байкой, а настоящими людьми, его товарищами, с которыми он бок о бок сражался, печалился и веселился. Может, они с сиром Иденом когда-то пили вместе эль, и тот рассказывал впечатленному оруженосцу о том, что того тоже впереди ждут подвиги. Мальчишки, которые собирались в яблоневой роще, тоже о чем-то мечтали. — Значит… пятьдесят пять человек должны погибнуть, чтобы мое правление было счастливым, — сказала Блодвин. Такова традиция — возможно, она тянулась еще от Ушедших с их кровавой магией, Блодвин не знала, а в книгах не нашла многого об истории турнира. — Я знаю, о чем вы говорили тогда, на пиру, — словно желая успокоить Тристана, сказала она. — Но я будущая королева, и я понимаю: иногда принесенные жертвы необходимы. Ничего не дается без платы, и если плата — кровь, я с радостью наполню ею желобы на вороньих камнях. Тристан потрясенно уставился на нее, словно ему хотелось верить, что он ослышался, но только пробормотал, смиренно опустив голову: — Конечно, если вы так считаете, принцесса. День был мучительно долгим: Блодвин пришлось поговорить с леди Лаве́ной о предстоящей коронации. Та хлопотала: платье, пир, принесение клятвы. Это раздражало; Блодвин была в состоянии запомнить слова, которые испокон веков говорили ее предшественницы, кладя руку на Лиа Фаль, магический камень, который должен был прокричать, когда его коснется истинная королева. А платья и прочие украшения казались ей чем-то вовсе незначительным, без чего она могла обойтись. Блодвин не хотелось прятаться за великолепным блеском камней и тяжелыми складками ткани. До ее вступления на престол государственными делами занимался созванный еще при Мерерид Совет — разумеется, тетке понадобилась помощь, поскольку ее никогда не готовили к трону. В Совете заседали как лорды и леди крови, помогавшие править ее беззаботной тетке, так и друиды, которые ведали магию и могли прозревать будущее Эйриу в вещих снах. Их сила, идущая от земли, внушала гораздо меньше ужаса, чем холодная жуткая магия Служителей Мор’реин, потому к ним относились благосклонно. Пока что Блодвин это устраивало: Совет разбирался лучше нее в торговых налогах да земельных спорах, поэтому она была не против них, пока они знают свое место. С этим предстояло разобраться позже, уже после коронации. Говорили еще, что при матери Блодвин, Аои́бхинн, был филид — певец, колдун, советник. Только никто не знал его истинного имени, а все называли просто Филидом. Он пропал после смерти королевы, и Блодвин иногда казалось, что то был призванный демон, как ее Согхалас, только он не умел превращаться в птицу. Жаль, что имени нигде не осталось, тогда она попыталась бы призвать демона и расспросить. Вечером Блодвин вернулась в комнату к книгам, вздохнула, посмотрев на пожелтевшие страницы. Она находила старые гримуары в библиотеке — в башню мало кто приходил, кроме нее и усталого хранителя, который давно бросил заниматься книгами и протирать их от пыли. Иногда ей попадались ценные труды, рассказывающие о тайнах возвращения душ с той стороны — в тех текстах не было ни слова о чертогах Мор’реин, так что Блодвин полагала, что их написали давным-давно, когда в Эйриу молились старым богам. А иногда книги были просто бесполезными… — Для чего мне любовный заговор? — ворчала она себе под нос, но продолжала переписывать короткое заклинание на новый пергамент. — Мне бы наоборот избавиться от жениха… Заклинание, по всей видимости, составлял мужчина, потому как рядом была пририсована глиняная фигурка женщины, в глаза, рот, уши, сердце и лоно которой вонзались иглы. «Тащи ее ко мне за волосы, завяжи ей узлом все нутро, чтобы не могла оторваться от меня, чтобы повиновалась мне до самой смерти, любила меня, желала и открывала мне все свои помыслы», — прочла Блодвин и скривилась от презрения — представила, как если бы ее кто-то так заклял, лишая воли, заставляя смотреть на чародея, точно на божество. Безволие хуже всего, она успела в этом убедиться, когда жила тенью в собственном замке, ребенком, которому не позволено ничего решать. А это заклинание хуже проклятия. — Зря ты так! Любовь всесильна: нет на Земле ни горя выше кары ее, ни счастья выше наслаждения служить ей! — патетично заявил Сол и надменно засмеялся. Блодвин не сомневалась, что он никогда не испытывал любовь, в его черном сердце было место только для ненависти… С другой стороны, чем она была хуже? Блодвин никогда не чувствовала ничего подобного тому, о чем складывали легенды, и вряд ли почувствует. Вся ее жизнь предрешена: она должна выйти за достойного юношу из семьи Великой крови. — Деревенские бабки зарабатывают на жизнь такими заговорами, — посерьезнев, сказал Сол. — Потому ты не отказывайся так сразу, наверняка среди лордов и леди крови есть множество тех, кто хотел бы провернуть такой ритуал. Может, однажды они обратятся к тебе? — И у них получается? — изумилась Блодвин. Ей всегда было любопытно, как простолюдины творят магию. Ей чародейская сила досталась вместе с каплями крови Ушедших, еще сохранявшихся в ее жилах, но откуда черпали силу те, кто не мог прикоснуться к древнему колдовству? — Земля, детка, — подсказал Сол, как будто насмехаясь над ее глупостью. — Их дар слабее друидского, но и он на что-то годится. В эту землю пролилось слишком много крови. Те, кто умеет, чувствуют это. Молятся ей, а не Вороньей Богине, потому что — ну, какой же вред в том, чтобы прославлять землю, на которой ты живешь? Когда-то так делали те, кого вы зовете Ушедшими. Они поили кровью землю, а не вороньи камни. Праздновали дни оборота. Пили, плясали и трахались на земле. Блодвин прикрыла глаза ненадолго, представляя эту разгульную картину. Может, на таком празднике она не чувствовала бы скуку и не стремилась бы ускользнуть от бессмысленных светских разговоров? Показалось, что она чует запахи костра и разгоряченных тел. — Ты бывал на таких праздниках? Возможно, это были его воспоминания, более счастливые, чем те, в которых люди молились Мор’реин в узких темных храмах, где нечем было дышать. Невыносимо. Блодвин бывала на таких молитвах еще ребенком, ей становилось дурно, в висках стучал ток крови, а голова раскалывалась. Ей повезло, что тетка никогда не была особенно богобоязненной; Мерерид больше верила в силу звонких монет и жаркой соединяющейся плоти. Все сочли, что здоровье принцессы слишком слабо и не может вынести трав, которые Служители воскуривали в храме — многие прихожане, особенно прихожанки, бились в усладе от этого запаха, но Блодвин хотелось только выхаркать свои легкие, наполненные маслянистым духом. Теперь Блодвин понимала, что чувствовала силу Богини, пытавшуюся подчинить ее. — Ты можешь не поверить в это, но это происходило многие века назад, когда не было меня, — вздохнул Сол. — Давным-давно… — И что случилось? — Время! Время властвует над всеми, даже над бессмертными. Особенно — когда меняется. Он снова начинал говорить загадками, и Блодвин знала, что большего не вытянет. Это могло продолжаться многие часы, а Блодвин слишком утомилась за день, чтобы играться со словами, пытаясь разузнать смысл сказанного ее демоном. Вместо этого она захлопнула том с рецептами любовных зелий. Бесполезно, все бесполезно. Ей нужно было узнать, как не просто оживить кости, а призвать назад дух. Блодвин могла двигать кости — это не сложнее, чем передвинуть книгу со стола, сталкивая ее в распахнутый сундук, но это была обманка, всего лишь трюк, не настоящее искусство некромантии. Ей нужно было отвлечься и подумать о чем-нибудь другом. Блодвин откинула волосы со лба и пересела ближе к сундуку. Блодвин изучила заметки матери первым делом, когда решила заниматься чародейством. Половина их была бесполезна, а другую Блодвин не понимала, потому что слова были начертаны на языке Ушедших. Но в понятных бумагах не было никаких ценных заклинаний, только слабые заговоры, которые могли заговаривать боль и унимать кровь. Но все же мать считала это достаточно ценным, чтобы сохранить и передать по наследству. — А ты знаешь, что случилось с рыцарем моей матери? — спросила Блодвин. — Кажется, его звали Иден Гволкхмэй. Она тогда была слишком маленькой, чтобы осознать, что произошло, однако смутно помнила, что рыцарь отправился в изгнание. Она не знала ни его имени, ни титула, потому что его вычеркнули из книги, как и его клятву королеве, потому что он не справился, не смог ее защитить. У Сола был свой дар — имбас фороснай, свет предвиденья. Он мог заглядывать в будущее ненадолго, а еще многое знал о прошлом. Блодвин не знала, чем занимался демон до того, как она его призвала. Может, прятался в тенях и пожирал всех, кому не повезло оказаться ночью беззащитным. Но она не удивилась, когда Сол ответил: — Он ушел из столицы и отправился служить на корабль, который торговал с континентом. Только вскоре этот корабль утонул. Никто не выжил. — Выходит, и он умер. Как будто кто-то не хотел, чтобы он рассказывал о том, как погибла королева… — вздохнула Блодвин. — Мне кажется, это как-то связано со смертью моей матери. Они искали в комнате Мерерид что-то, но никак не могли найти… — Может, тот самый сундук, в котором ты прячешь запретные книжки? — хитро прищурился Сол. — Должно быть, он предназначался Мерерид, но она посмотрела, решила, что буквы — это сложно, и отдала все тебе. — Между прочим, буквы там и правда сложные! Это язык Ушедших. Возможно, Сол понимал что-то, но не собирался ей говорить. Или скрывал так свое неумение, не желая показывать, что великий демон Согхалас на что-то не способен. Блодвин не стала бы насмехаться над ним, как он над ней, когда у нее не получалось сотворить какое-нибудь заклинание. Она пыталась снова и снова. Может, Солу тоже стоило… попытаться. — Ничего не должно быть тебе даровано, — отрезал Сол. — Ищи, сражайся. Ты должна доказать, что ты достойна этого. Никому магия не давалась просто. — Как она досталась тебе? Сол снова рассмеялся, ухая, как безумный филин. Возможно, ему просто нравилось наблюдать, как Блодвин страдает, это было вполне в духе демона. Она стиснула зубы, чтобы не закричать, что наверняка привлечет внимание стражей. Они решат, что на жизнь принцессы кто-то покусился, и ворвутся внутрь. — Я уверена, что смерть моей матери не случайна. А теперь, когда погибла Мерерид… Возможно, Исельт что-то знает, поэтому она спешит в Афал, забыв о своем муже и своем долге, — размышляла Блодвин. — Я поговорю с ней. — Осторожнее, — предостерег Сол. — Ты последняя в роду Пендрагонов. Но если ты таинственно погибнешь, то трон наверняка достанется Исельт, хотя у нее много лишней крови. Неудивительно, что Мархе отпустил ее в далекое плавание, а? Кому не хочется вдруг оказаться мужем королевы! Блодвин нахмурилась. Она видела дальнюю родственницу всего несколько раз в жизни, когда она прибывала в Афал на пышные праздники. Тогда она была с супругом, Мархе, и даже маленькая Блодвин, мало что понимавшая в жизни, увидела, что по сравнению с юной тонкой Исельт тот выглядит стариком. Блодвин скривилась, представив его рядом с троном. — У них не хватит ни сил, ни наглости убить меня, когда я восхожу на престол. Все поймут, что что-то не так. — Наверняка твоя тетка думала так же, когда ты поднесла ей кубок с вином. Но не волнуйся, я буду рядом, чтобы тебя защищать, принцесса! — провозгласил Сол, взмахнув крыльями так, что огонь свечей на столе почти потух. — Звучит как Тарин, — скривилась Блодвин. — Ужасно. Сол засмеялся, но на этот раз его хохот звучал не страшно или жутко, а как-то даже понимающе. Он умел чуять ее переживания, и Блодвин показалось, что Сол даже сочувствует ей, приткнувшись рядом, прижавшись к руке. Она вздохнула, достала ножичек для открывания писем и надрезала ладонь, протягивая ее Солу. Демон довольно заурчал; облик филина распался, разметавшись, и пятно ожившей тьмы счастливо накинулось на угощение. Когда Согхалас отстранился, он обратился снова в филина, который сидел рядом, поправляя перышки. Глаза пылали красным. — Ты уже придумала, что скажешь этим мертвым мальчикам с Турнира? — А есть разница, с какими напутственными словами они умрут? — вздохнула Блодвин. Ее немного волновало то, что ей предстоит выступать перед многими людьми, к чему Блодвин совсем не привыкла — обычно все внимание доставалось Мерерид, а она и рада была поболтать и поразвлекать народ. Но нужно было привыкать к тому, что ее слова станут слушать целые толпы. — Это важно, — неожиданно серьезно сказал Сол, — с какими словами они умрут во славу твою. Если они поверят, что отдают свою жизнь не ради какой-то Богини, которую они в жизни не видели, а ради принцессы, которой принадлежат, представь, какие силы это тебе даст… Кровь и вера — вот что творит богов. Блодвин улыбнулась в ответ. Он прав. Все дело в том, чем ты готов пожертвовать. И Блодвин совсем не жаль было расплатиться чужими жизнями за силу.