***
Я слушала Нинкину историю почти с замиранием сердца. Было в ней что-то от смешных шпионских фильмов, где какая-нибудь бабулька преклонного возраста пытается вывести на чистую воду свою соседку или, скажем, внучку, бросившую институт. Такая чисто семейная история. Красок же ей придавало моё участие и то, что последовало дальше. Могу же я себя хотя бы здесь назвать высокооплачиваемым актёром в низкобюджетном фильме? За Нининым рассказом мы миновали сад, который, могу честно сказать, даже ночью, освещённой фонариками и огороженный низким деревянный заборчиком, выглядел очень эстетично. Даже немного завораживающе. И, стоит отметить, что в свадьбе Яблонской Натальи, проведённой в яблочном саду, имелся бы некий символизм. Правда, вряд ли Нина предложила сад, руководствуясь символизмом — скорее, просто его красотой. Однако же меня смущал тот факт, что после какой-то тусовки Нининых друзей у них в доме закрыты комнаты на ремонт. И я даже начала проникаться к её отцу чем-то, отдалённо напоминающим солидарность, потому что, если бы друзья моей дочери разгромили бы в моём доме комнаты настолько, что им нужен был ремонт, то я вряд ли бы пустила их на порог ещё раз. Мне кажется, одного такого шоу достаточно, чтобы сложить впечатление обо всех. И тут вопрос не в том, что кто-то гребёт всех одной гребёнкой, а в старой русской пословице или же поговорке, ну, там, где бережёного бог бережёт. Но отступать было уже некуда. Нина распахнула передо мной двери черного хода. И, пройдя через маленький коридорчик, в котором жуть как воняло коровником, мы оказались в доме, который внутри оказался таким же огромным, как и снаружи. Освещённый светом фонарей, что проникал сквозь окна, дом производил поистине пугающее впечатление. Шагни мой папа сюда, и его архитектурно-утончённое сердце словит инфаркт. Венецианка на стенах, проходы в виде кривых арок, многоярусные потолки со странного вида люстрами, теряющиеся где-то там во мраке, обилие всякого рода рельефов и лепнины, псевдоклассическая мебель, обилие штор и ковров. Здесь явно попахивало каким-то цыганским рококо, или же армянским барокко. Вот только голубоглазая и светловолосая Нина явно не относилась к представителям этих прекрасных наций, было в ней что-то исконно славянское. Значит, тут был вопрос лишь в различии моих и её родителей вкусов. — Нина, — позвала её я, — ты уверена, что хочешь за одну ночь разгромить весь дом? Признаюсь честно, в моей голове в тот момент мелькали мысли в духе «а, может, действительно стоит разгромить?» Вдруг за эти годы у её родителей изменились вкусы, и они сделают интерьер получше? Но моя жадная натура — та, что держит в своих загребущих ручках мой кошелёк — крепко держала меня за горло и ласково шептала на ушко: «Не смей». Всё-таки в любой шалости, как и мести, должен быть здравый смысл. А подставлять людей на деньги, какими бы гадами они ни были — это моветон, и в обществе меркантильных баб так не принято. Наверное, Нина тоже слышала шёпот моей жабье-жадной натуры, потому что на мой вопрос она ответила так: — Нет, это будет слишком топорно. Мы устроим погром только в папином кабинете. — А почему? — прошептала я, не особо улавливая логику. — Он у меня чутка параноик, и кабинет держит всегда под замком, а ключ везде с собой таскает. Так что он сразу поймёт, что туда никто попасть не мог, кроме домового. А если не поймёт, то Лера ему намекнёт. — А если он закрыт, то мы туда как попадём? Телепортируемся? Или через окно влезем? — Сомневаюсь, что неспортивные мы сможем влезть через окно третьего этажа. А вообще-то у меня есть ключи от всех комнат в доме. И Нина жестом заправского фокусника вытащила небольшую связку ключей из кармана. Всего-навсего три ключика. После её слов я предположила, что их будет куда больше. Как минимум целая связка, которой, если зашвырнуть в кого-то, можно и голову пробить. Хотя чего я ожидала? Это же обычный дом, а не школа волшебников или же замок графа Дракулы. Хотя, признаюсь честно, на вампира-цыгана я бы посмотрела. Это сколько же можно позолотить ручек-то за века бессмертной жизни? Главное, серебряные монеты не брать и обитать исключительно в метро. Шикарный был бы бизнес. Но я отошла от темы. Не заметив воодушевления на моем лице, Нина не расстроилась и провела меня через гостиную в холл к огромной лестнице в духе сказки про красавицу и чудовище, и повела на третий этаж по всё тем же коврам, которыми был застелен весь пол. Я искренне посочувствовала неизвестной мне Лерочке, которой эти ковры приходится пылесосить. С непривычки словив одышку, я таки поднялась на третий этаж вслед за Яйцевой, которая даже не сбилась с шагу ни разу. Я же пыхтела как паровоз. Похоже, мне пора заняться спортом, а то слишком уж медлительный я подельник. Кабинет Максима Геннадьевича, в который меня привела Нина, оказался не таким вычурным, как всё остальное в доме. Скорее, даже аскетичным на фоне всего остального. Да, стены тоже были с какими-то рельефами, но выкрашенные в неяркий цвет, они не бросались в глаза. Да, на полу всё так же лежали ковры, но в остальном это был самый обычный кабинет. Сейф в углу, небольшой старый диванчик, стол, кресло и полка с книгами по животноводству и садоводству. Я даже приметила парочку-другую любимых бабушкиных журналов про сад и огород. Когда Нина включила светильник на столе, я осознала две вещи. Во-первых, за все вкусовые новшества в этой семье, похоже, отвечала Нинина мать. А, во-вторых, в этом кабине было нечего громить. Так что, если мы устроим здесь форменный бардак, по кошельку владельцев дома это не ударит. Сама мысль об этом немного успокоила мою внутреннюю жабу. Так же ещё меня вдруг поднакрыло понимание, что я там в принципе была не нужна. — Нин, а зачем я тебе здесь? — спросила я в очередной раз, беглым взглядом окинув комнатку. — За компанию, — тоном, не терпящим возражений, ответила она. Я кивнула, потому как аргумент оказался весомым, и мы приступили. Вытащили ковёр из-под стола и непонятным комком уложили посреди комнаты. Подушки с дивана раскидали по углам, а одну и вовсе разорвали. Жаль, конечно, что в качестве наполнителя там использовали синтепон, а не перья, которые в масштабе выглядели бы куда эффектнее чем непонятные белые комья, разбросанные по полу. Шторы мы фигурно порезали ножницами. А книги аккуратно разложили по полу — мне совесть не позволила их рвать или кидать. Компьютер же мы запихнули в диван, а все провода от него мы завязали практически морскими узлами на люстре. Ох, видел бы меня Псих в этот момент — обалдел бы! Сами представьте — Нина держит кресло, чтобы оно никуда не уехало из-за колёсиков, а я, стоя на носочках на этом кресле, пытаюсь навязать эти несчастные узлы, трижды чуть не свалившись. Чёртовы высокие потолки! Это, конечно, красиво, но вот поменять лампочку превращается в задачу со звёздочкой. В общем, картина была достойная, чтобы быть запечатлённой художником. Я даже название для неё придумала — «ББ в действии». Стоит ли упоминать, что при всем происходящем, мы ещё и тихонечко ржали, как две полоумные? Финальным аккордом мы запихнули печать отца в горшок с цветком, раскидали ручки по полу и открутили колёсики у кресла. Мы думали ещё перевернуть сейф, но две не особо сильные физически женщины просто не смогли справиться с этой задачей. Если я правильно подсчитала суммарный ущерб, мы обошлись не больше, чем в пять тысяч. Покидая кабинет и закрывая его на ключ, мы с Яйцевой выглядели довольными, а комната — так, словно в ней побывал взбеленившийся домовой. Но на этом наши приключения не заканчивались. Спустя каких-то десять минут, стоя на втором этаже огромного дома, я, с круглыми от шока глазами, наблюдала за тем, как моя полоумная подруга напяливает костюм полугодового плюшевого орка — точнее, орчихи или же оркессы, — а затем надевает такую же огромную голову, через которую вряд ли можно что-то разглядеть. Завершает этот ансамбль перчатками с длинными пластмассовыми когтями и, открывая дверь родительской спальни, идёт душить собственного отца. В тот момент, стоя в дверях, я поняла, что орчиха, в розовых домашних тапочках с зайчиками неуклюже пробирающаяся через полутёмную спальню, будет ещё долго сниться мне в ночных кошмарах. Нина раз пять чуть не упала, запутавшись то ли в ногах, то ли в костюме. А когда-таки добралась до кровати, запнулась о столбик изножья и грохнулась на собственную мать, что мирно сопела рядом с храпящей горой. Раздался приглушенный стон, после которого зажегся свет рядом с кроватью и тихий женский голос спросил: — Ниночка? Что ж, таким был порядочный конец сего мероприятия. Признаюсь честно, мне было как-то грустно от того факта, что я так никогда и не увидела картину того, как Яичного Мудака душит орк. Нинина мать, темноволосая женщина, в чертах которой угадывалось определённое сходство со стажёркой, возрастом была немногим больше Марфы Васильевны. Сев в кровати, она переводила взгляд с меня, стоящей в дверном проёме, на свою дочь, что лежала поперёк неё и не могла подняться из-за тяжести костюмчика. Шпион из Нины получился очень даже неплохой, но на своей работе она продержалась недолго. — Что здесь творится? — спросила женщина тихим голосом и, стянув с головы дочери шапку-маску, хмуро посмотрела на неё. — Мам, я все объясню, — просипела Нина и, в принципе, не соврала. А я, мило улыбаясь, помахала ручкой. Какова вероятность, что это утро мы всё-таки встретим в отделении полиции? Удивительное дело, но пока Нина копошилась и пыталась встать с кровати, да и пока её мать натягивала на плечи тёплый халат, расшитый огуречным принтом, как и в конце, когда мы дружным шагом покидали спальню, Максим Геннадьевич продолжал мирно спать и громко храпеть. Девизом того ночного чая, что мы пили, сидя в огромных креслах на кухне Яйцевых, было «всё тайное рано или поздно становиться явным». Нинина мать, милейшая женщина, с которой у нас оказалось одно отчество на двоих, слушала дочь с круглыми глазами. В мою же сторону она в принципе старалась не смотреть. Ситуация-то явно была нестандартная. По виду Ирины Петровны, именно так звали женщину, отчётливо считывалось, что она в принципе привыкла к всякого рода феериям своей дочери, но к такому её жизнь всё-таки не готовила. Хорошо, что она про кабинет ещё ничего не знала. И про чай, который Нина подлила отцу. Яйцева всё-таки лишила свой рассказ некоторых особо паршивых подробностей, решив выставить всё в таком свете, словно она просто хотела напугать отца до полусмерти, чтобы он из чувства страха согласился на проведение свадьбы. Вот в этот момент я точно поняла, что мы с Ниной одного поля ягоды. — Нина, я только одно спрошу, — произнесла женщина, когда её дочь закончила, — а ты не пробовала, прежде чем устраивать нечто из ряда вон выходящее, поговорить с собственной матерью словами через рот? — Так ты же всегда на его стороне! — всплеснула руками уже успевшая снять костюм орка Нина. Костюм, как доказательство того, что произошедшее никому не приснилось, бесформенной кучей лежал на полу. — Конечно! Он же мой муж и твой отец! На чей ещё стороне я должна быть? Нина надулась, как обиженный ребёнок, и, сложив руки на груди, откинулась на спинку кресла. Хм… мило… В чужих семейных разборках я ещё не участвовала. Своих более чем достаточно. Ирина Петровна выжидающе смотрела на дочь, Нина обиженно хмурила брови, а я чувствовала себе так, словно зашла на вечеринку, на которую меня не приглашали. Ну, или же как кот из мема, что прикрывает пасть лапой и говорит «ой-ой-ой». Две представительницы семейства Яйцевых молчали, я же пила свой чай и думала, что же нам делать. И, как назло, ни одной гениальной идеи для разрешения ситуации не приходило в голову. Ну, и где он, этот бог из машины, когда он так нужен? Нам сейчас бы явно не помешала бы труппа цыган, которые ввалились бы в дом и приказали бы нам всем убираться из него, ведь это рейдерский захват. Но нет, мы продолжали сидеть и играть в гляделки. Как же это было непохоже на нас с Марфой Васильевной — мы бы уже давно друг на друга наорали, разошлись по углам подышать, а потом помирились. И чем дольше мы сидели, тем больше я убеждалась, что это шоу и до утра не кончится. В тот момент, когда я осознала, что подношу кружку ко рту чисто механически и никакого чая там уже нет и в помине, моё терпение лопнуло, и я выдала: — Нина на вас всех обижена! Две пары глаз уставились на меня, и в обоих читался один и тот же вопрос: «Ты что несёшь?» Эх, меня этот вопрос тоже мучил, потому что я, как всегда, действовала экспромтом, а не согласно плану или, скажем, инструкции. Так, ляпнула наобум то, что считала правдой. И в этой неблагоприятной обстановке мне пришлось дальше собирать с Дона до Дона. — Да-да! Всё верно, — я назидательно потрясла пальцем в воздухе. — Максим Геннадьевич сначала дал добро на проведение свадьбы в саду, а затем отказал и выставил Нину в дурном свете перед порядочными людьми. — А порядочные люди — это вы? — с усмешкой спросила Ирина Петровна. — Извините, даже не предполагала. Мне казалось, порядочные люди по чужим домам ночью не шоркаются. — Нет, — с улыбкой ответила я. — Порядочные люди — это не я. Я тут так, компаньон террорист. Нинина мама сдержанно хохотнула и произнесла: — Да, вам подходит. — Я знаю, — сделала вид, что горжусь сим фактом я. Считаю, что оправдываться в таких ситуациях в принципе глупо и надо держать лицо до конца. — Это был не комплимент, — несмотря на слова я поняла, что Ирина Петровна не хотела меня обидеть. Ей просто было грустно. — Я надеялась, что однажды моя дочь найдёт себе подругу, которая будет сдерживать её… хм… порывы. — Поверьте, моя мать тоже надеялась. Но пока есть только Нина. И на это Ирине Петровне оказалось нечего сказать. Её рот открылся, чтобы тут же закрыться. — Мам, — активизировалась Нина, пока женщина была явно оглушена, — ну не говори ничего папе. Ну не вышло у меня ничего — и не вышло. Давай забудем? Неудачная шутка, ничего более… И одарила мать своей фирменной улыбкой. Они ещё немного помолчали. Нина улыбалась, как школьница, что принесла столбик из двоек в годовой колонке, а её мать смотрела на неё взглядом глубоко уставшего человека. Я же, глядя на них, думала, что даже если сейчас они и придут к компромиссу, то утром их ждёт шоу «цирка Мандюлей», когда Нинин отец проснётся и зайдёт в свой кабинет. Благо, я тогда буду уже далеко. Ирина Петровна тяжело вздохнула. Так тяжело, что мне показалось, что стены дома вздохнули вместе с ней, и произнесла: — Ладно Нина, иди спать, я ничего не скажу твоему отцу, — и, переведя взгляд на меня, продолжила. — А вам, Саша, могу предложить гостевую. Я почему-то предполагала, что она скажет: «А вам я предлагаю пойти вон и не возвращаться». Но я ошиблась. Однако оставаться в доме Яйцевых не хотелось совершенно. На меня как-то гнетуще действовала вся эта аляповатая роскошь. — Знаете, я лучше домой поеду. У меня кот один дома, ещё что наворочает. — В такой час? — изумилась Ирина Петровна. За окном уже серело — так долго мы просидели на этой кухне. — Да, ничего страшного. Я всё равно на машине, — махнула рукой я, вставая из-за стола. Нининой матери, похоже, не хотелось видеть меня в своём доме после столь странного знакомства, так что она не очень-то и старалась уложить меня спать в гостевой спальне. Пожалуй, было бы странно, проникнись она сразу же симпатией к человеку, которого увидела посреди ночи в своём доме, да ещё и рядом со своей кроватью. Я тешила себя мыслью, что Вселенная ещё даст мне возможность произвести хорошее впечатление на эту прекрасную во всех отношениях женщину. Нина проводила меня до ворот, и я свалила из этого особняка, пожелав моей новой подруге лишь одного — выжить завтрашним утром. Стажёрка лишь улыбнулась в ответ на такие пожелания, а в её глазах так и читалось: «Если я не умру — значит, я тоже ведьма». Домой я добралась уже под утро, хоть и проскочила сонный город, не собрав ни единой пробки. Однако же я не могу сказать, что это было в прямом смысле «утро». Войдя в свою прекрасную квартиру, я просто обомлела. Все мои горячо любимые книжечки валялись на полу, а некоторые и вовсе оказались порваны. Серёжин же кот, эта гнида в меховой шубе, сидел на верхней полке моего книжного шкафа и смотрел на меня с торжествующим видом, помахивая хвостом. В тот момент я на своей шкуре ощутила, что почувствует Нинин отец, когда наведается в свой кабинет. А ещё осознала, насколько же правдива поговорка «не рой могилу другому, сам в неё попадёшь». После того утра бабушки из ОПГ ещё долго спрашивали у меня, почему я ору на тазики.Глава 19. Ведьма и Яичный Домовой
26 января 2024 г. в 11:00
Сидя в машине посреди поля туманной ночью с выключенным светом, я осознала, что мне пора создать плейлист для преступлений. Потому что мои обычные пиздострадальческие песни не подходят под то, чтобы сидеть ночью и думать, смогла ли твоя знакомая подлить отцу в чай сильнодействующего снотворного или нет.
Ну, не вкатывают в настроение песни про то, что с любимыми не расстаются. Поэтому в какой-то момент я решила включить радио. Радио, которое вёл то ли любитель шансона, то ли шизофреник, потому что ставить подряд песни про разговоры с воронами на погосте, после которых хочется улететь в кусты галкой, и радостный мотивчик детской песенки про человека-говно — более чем абсурдно.
Не знаю, что было в моей голове в тот момент, но я подпевала. Или по крайней мере пыталась. Сложно подпевать, когда не знаешь слов, а каждое следующее предложение вводит тебя в ступор сильнее, чем предыдущее.
А ждать мне пришлось реально долго. Это только в фильмах засада идёт через склейку красиво отснятых моментов. В реальности же ты просто погибаешь со скуки.
Сначала я слушала радио и смотрела в ночь. Затем играла в телефон: базовая игра в шарики, загруженная туда дефолтно, наконец-то пригодилась. И я даже дошла до двадцатого уровня, прежде чем поняла, что разряжать телефон таким глупым образом сейчас неподходящее время, а зарядки у меня с собой не было. Но тут я вспомнила, что у меня где-то то ли в бардачке, то ли в подлокотнике лежала флешка со скачанными пиратскими аудиокнигами и принялась её искать. Попутно умудрилась набрать целый пакет чеков и протереть пыль на консоли — зря что ли у меня тряпочка в бардачке лежала?
Вот только флешку я так и не нашла.
Либо потеряла, либо выложила и забыла куда. Так что единственным моим вариантом было лечь и вздремнуть, потому что смотреть на то, как медленно сменяют друг друга цифры на часах приборной панели — так себе развлечение. Закрыла я машину изнутри, откинулась на сиденье и попыталась заснуть.
Прошлая бессонная ночь, похоже, взяла своё, потому что в какой-то момент я всё-таки провалилась в сон. Надо признаться, что сон оказался явно наркоманский. И я как раз объясняла Психу, как с помощью апельсина можно спасти мир, когда меня разбудил звонок.
— Мама с папой спят, — отчиталась Нина, пока я отупело моргала глазами, пытаясь проснуться. — А домработница ушла к себе.
— У вас есть домработница? — спросила я.
— Ну да, — словно мой вопрос показался ей странным, ответила Нина. — Лерочка. Она живёт в гостевом доме со своей семьёй, у нас ведёт дом, а её муж Митя отвечает за огород.
— А их сын поливает поля? — съехидничала я, удивлённая такой крепостной системой в современном мире.
— Вообще-то у них дочь, и она учится на агронома. Но почему мы об этом заговорили?
— Да так, — пожала плечами я. — В доме ещё кто-то есть?
— Нет. И я открыла для тебя калитку и отключила камеры по периметру, — я подавила в себе удивлённый возглас. — Иди мимо гостевого дома, чтобы тебя не заметили. Хотя нет, я, наверное, встречу тебя у калитки, а то ещё заблудишься.
— Хорошо, — буркнула я и, отключившись, вышла из машины, поставила ту на сигналку и потопала к ярко горящему вдалеке дому. Фигурально горящему, а не буквально.
Правда, вначале он светился только вдали, но чем ближе я к нему подходила, тем меньше нуждалась в фонарике. Видно было, как днём, а то и лучше. Так что я сразу же заметила и калитку для пешеходов, и Нину, сидящую на лавочке за забором. Стажёрка за прошедшее время успела переодеться в домашний спортивный костюмчик и смыть макияж, и чуть больше походила на зарёванную Нину из моей квартиры, чем на хохотушку Яйцеву из «РеклаМамы».
— Ваш дом совершенно не подходит для шпионских операций, — прошептала я, когда Нина распахнула передо мной кованую калитку.
— Это ещё почему? — тем же шёпотом спросила она.
— Здесь слишком светло.
— Да не-е-е-т, — протянула девушка. — Сейчас ещё нормально. А вот когда теплицы зажгут, спать вообще нереально. Мне в башне пришлось шторы вешать, которые свет не пропускают, чтобы хоть как-то спать.
— Ты что, в башне живёшь?
Моё воображение в этот момент разыгралось не на шутку. Взращённая на сказках про принцесс, я тут же нарисовала Серафима в качестве рыцаря, которому нужно победить Яичного дракона, чтобы пробраться к принцессе в башню. Да уж, бедолаге Мочалину с этой ролью явно не справиться. Разве что ему тоже понадобится помощь домового.
Это что же получается — мы с Ниной не просто два опасных громилы, что пришли разделить дом по кирпичику и довести её отца почти до инфаркта… Мы экспериментаторы! Нет, даже не так, мы тестировщики! Только вот нормальные тестировщики проверяют систему АБС в машине или компьютерные игры, а мы проводим тестирование психики Нининого папы. Ну что ж, неплохая профессия будет, если нас не загребут. Главное помнить, что в резюме её указывать не стоит.
— Ну да, — ответила Нина, — папочка для меня башенку и строил. Они ведь фундамент ставили в год моего рождения. Папочка фундамент сам размечал и никого не слушал, так что не удивляйся, что у нас дом чутка кривит.
В темноте я этого даже не заметила. Но, похоже, Нине об этом не единожды говорили, раз она решила поделиться со мной этой информацией. Как и тем, что происходило в их доме после моего отъезда. Стажёрка поведала мне все хитросплетения вечера тихим шёпотом, пока вела меня к дому по краю яблоневого сада в обход гостевого домика.
Когда я высадила её у парадного входа, Нина, повесив сумочку на плечо, зацокала каблучками к дому, где её уже ждали.
Отец Ниночки — мужчина преклонного возраста и непреклонных взглядов — считал, что его дочь не имеет права шататься допоздна неизвестно где. Ну не положено девушке из приличной семьи «шароёбиться» — так он называл все ночные прогулки женщин. Пока Нина разъясняла мне жизненную позицию своего отца, мне почему-то вспомнилась игра в мафию: ночью приличные люди засыпают, а просыпаются наркоманы и шаболды — ещё одно словечко из его лексикона.
Нина же придерживалась другого мнения и частенько они на этой благодатной почве мировоззрения ругались.
— Папуленька у меня в чем-то очень умный человек, а в чем-то узколобый просто жуть, — выдала Нина.
Я слушала Нину с круглыми глазами и понимала, какой же прекрасный у меня папуля. Папуля, девизом которого было «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не повесилось» с Даром и «лишь бы не забеременела раньше срока» со мной. У Нины же вырисовывалась картина просто сказочная. Её отец словно бы катался на карусели из биполярки от «моя принцесса и золотце» до «меркантильной мрази и проститутки». А иногда эти скачки происходили буквально за считанные секунды.
Наверное, поняв, что её слова звучат пугающе, Нина принялась оправдываться:
— Понимаешь, папа рос в тяжёлое время и в очень бедной семье. А дедушка… Он буйный алкоголик. Настолько буйный, что в какой-то момент благополучно присел, да там и умер.
— Он вас бьёт? — спросила я.
— Нет! Никогда такого не было! — Нину мои слова настолько изумили, что она закричала, а потом, опомнившись и понизив голос, продолжила: — Папа не умеет правильно доносить свою мысль, а все эти быдловские словечки — это дедушкино наследство. Он бабушку именовал только «мразью» да «шаболдой», а папу «ублюдочной скотиной».
По тому, как она об этом говорила, я поняла, насколько для Нины это тяжёлая тема. И что она никогда не поймёт и не оценит, скажи ей кто-нибудь в положительном ключе «ах ты моя шлюшка». Для неё любое слово — изначально агрессивное — имело только негативный окрас. Хотя отцу она это прощала и оправдывала его.
Но вернёмся к тому вечеру. Когда Нина вошла в двери, отец уже сидел в прихожей и буравил её гневливым взглядом человека, который свой страх показывает исключительно агрессией. Как забитая собака, которая кусается, чтобы ей не сделали больно.
— Где была? — начал свой допрос он.
Человеком Нинин отец был крупным и внушительным, но не толстым, а скорее квадратным. Квадратные плечи, квадратная челюсть, массивные кулаки — таким если стукнешь, так сразу прошибёшь. Огромные бёдра и никакой старческой дряблости. Этот мужчина мог голыми руками поймать буйного быка, разгрузить фургон корма в одного и даже вытолкнуть машину из болота. В общем, не человек, а гора, с которой приходилось считаться.
— С подругой заезжали к её родителям, — честно ответила Нина. — Чай с пирожками пили.
Нинин отец переменился в лице. Несмотря на все свои недостатки, Нинин отец был человеком доверчивым и считал, что людям врать незачем. Так что поверил дочери на слово. И его широкое лицо треснуло от улыбки.
— К бабушке, значит?
— Да, — кивнула Нина, скидывая свои туфельки рядом с отцовским сапожищами, измазанными в коровьем навозе.
Запах в коридоре стоял соответствующий. Отец никогда не мыл обувь, прежде чем прийти домой. А иногда мог даже по ковру пройтись в таких ботинках, а потом покупал маме новый взамен испорченного. Ковры они меняли часто. Как и диваны. А не так давно пришлось заменить ещё и матрас.
— Да-да, папуль, у Алёны бабушка занимается травяными чаями и мне так её сбор понравился, что я и себе взяла немножко, — и, достав из сумочки пакетик с шикшей, Нина потрясла им перед носом отца.
Этикетка, выведенная корявым почерком Марфы Васильевны, гласила: «Чай для успокоения нервов». Пока папа изучал пакетик и этикетку, Нина мысленно порадовалась своей находчивости. Ведь несмотря на наивность, которой её нет-нет да попрекали все, кому не лень, Нина была отнюдь не глупой девушкой. Даже умной, но на свой исключительно житейский лад.
Так и получилось, что с её лёгкой руки Александра Петровна обзавелась ещё одним именем. У неё этих имён столько, что одним в копилку больше, одним меньше — уже и не заметишь. Да и папе легче предложить домашний чаёк какой-то там бабулечки, чем наливать его в обычный чай и потом делать вид, что не понимаешь, почему вдруг вкус изменился.
Папа долго смотрел на пакетик с шикшей, а Нина улыбалась как ни в чем не бывало и ждала его вердикт. Если не получится, придётся выдумывать что-то посерьёзнее.
Мысленно умоляя отца пойти лёгким путём, Нина предложила:
— Папуль, может, тоже попробуешь? Баб Маша говорит, что он очень хорошо успокаивает нервы. А ты у нас последнее время очень взвинченный какой-то. Что-то случилось?
— Будешь тут взвинченным, когда у тебя коровы одна за одной скидывать начали, — отец встал с банкетки и устало потрепал свои и без того взлохмаченные белые волосы, от старости пронизанные серой паутинкой седины и ставшие почти серебристыми. — Пошли чай пить, Нин. А то я и правда последнее время не в себе.
Ну, Нина и поплелась за отцом на кухню, где Лерочка — худая, как тростинка, домработница — мыла посуду после ужина.
— А мама где? — спросила Нина, ставя чайник на огромную, больше подходящую для ресторана, шестиконфорочную плиту.
— Спать пошла, — ответил отец, плюхнувшись в одно из огромных кожаных кресел, что стояли у стола вместо стульев. В их доме всё было слишком огромным. Начиная от комнат, в которых могла поместиться среднестатистическая квартира, и заканчивая прикроватными столиками, которые впору называть столами. — Она сегодня следила за уборкой помидоров в теплице перед новым посевом. Устала мамка твоя. Мы-то с Митей весь день в коровнике проторчали. Морин сегодня приезжал прививки ставить.
— Всё так плохо, Максим Геннадьевич? — спросила Лерочка, которая как раз закончила мыть посуду и, обернувшись ко всем, вытирала руки.
— Да не сказал бы, что настолько плохо, — ответил отец, крутя в руках салфетку. — Но если ещё кто-то скинет, мы потеряем почти половину удоя. Да и бычков на будущий год на продажу будет раз-два и обчёлся. А у меня уже заказы. Чем их отдавать — без понятия. Благо, урожай в этом году не подвёл. Помидоров у нас сверх меры. Да и если никакая зараза яблоки не подточит, тоже неплохо подзаработаем. Но вот коровы… Жалко мне их, дурёх.
Нина кивала в такт отцовской речи и ждала, когда сработает свисток на чайнике. Его тяготы она прекрасно понимала. Будучи ребёнком, выросшим на ферме, Нина оказалась кем-то средним между городской чикулей при деньгах и сельской девчонкой, для которой настоящей проблемой была мучнистая роса, поразившая треть кустов смородины в прошлом году, а не сумочка, которую не удалось купить.
— Митя тоже сам не свой, — вторила Лерочка. — После того как Манюня плод скинула, весь день чуть не плакал. Он же Манюню так любит, сам её отпаивал, когда её мамка померла, а ни одна бурёнка её к себе не подпускала. Два телёночка скинула.
— Три, — поправил отец.
— Аж целых три! — всплеснула руками Лерочка и запричитала на манер деревенской бабки. — Ой, знаете, а мне бабка рассказывала, что нужно мёртвого телёнка закопать под порогом коровника — и тогда всё пройдёт.
Только заслышав это, Нина тут же навострила уши. Если отец у них отвечал за приметы, то Лерочка в их семье была кладезем народной медицины. Все болезни она лечила банками, не признавая антибиотиков в принципе: детские испуги лечила ношением детей под кур, а бородавки и куриные жопки заговаривала солью. Последнее Нина в школьные годы проверила на себе — и реально помогло. Собственно, тогда-то в её душе и поселилась толика веры в чудо.
Отец, привыкший считаться с мнением Лерочки, как и с её мужем, тяжело вздохнул и, потерев лицо своей огромной пятерней, произнёс:
— Ой, ладно, давайте завтра и прикопаем одного, всё равно они вон лежат в поле. Мясник наш за ними только вечером приедет.
— А если уж не поможет, можно и козла купить. Моя бабка козла держала, чтобы всех злых духов от дома отгонять.
Вдруг засвистел чайник, и тут Нину словно озарило, что пора готовить почву.
— А домовой нам так мстить не может? — словно бы невзначай спросила она, выключая плиту. — Может, мы его чем прогневали?
Лера задумалась, а отец, нахмурив брови, спросил:
— Нина, я, конечно, всё понимаю, но домовой? Ты серьёзно?
— Максим Геннадьевич, — вмешалась Лерочка, — а Нина-то права! Мне бабка рассказывала, что у них как-то домовой на них обиделся и повадился кур душить по ночам. И пока они у него прощение не попросили, и молочка ему не поставили, он всё давил и душил их — так у них только две курицы и остались!
«Авторитетная бабка, однако», — подумала про себя Нина, заваривая отцу в чашке конскую дозу шикши, жалея, что в кухне слишком много людей и не получится у неё накапать ещё и болиголова.
— Лер, я, конечно, понимаю, бабуля у тебя была, что надо, и советы её мне всегда помогали… Но домовой? Нет, девочки, вы серьёзно?
Настроение у отца явно повысилось, и он даже рассмеялся. Басовито так, как Дед Мороз на детском утреннике. А Нина тем временем поставила перед ним чашку и пошла заваривать себе для приличия, но положила лишь капельку травы, чтобы только воду подкрасить. Сегодня крепко спать ей было никак не с руки. Тем более что в полях её ждёт Александра Петровна.
— Это вы сейчас смеётесь, Максим Геннадьевич, а когда петух в жопу клюнет — уже не до смеха будет, — пригрозила ему Лерочка. — Но вы подумайте, чем вы могли домового разозлить.
— Лера, хватит! — сурово ответил ей Максим Геннадьевич. — Бруцеллёз вызывают бактерии, а не домовые!
Лерочка тяжело вздохнула. Так, словно была верующей, разговаривающей с атеистом, и, махнув рукой, сказала:
— Ладно, считайте, как хотите! Но помяните моё слово — добром это не кончится! — и, аккуратно повесив полотенце на крючок у раковины, вышла из кухни, а потом и из дома. Нина видела в окно, как домработница спускается по парадным ступенькам дома и, что-то причитая себе под нос, идёт к гостевому домику.
А Нина со своей чашечкой чая села напротив отца, продолжив разговор о коровах, помидорах и предстоящей новой высадке рассады. О домовом она больше не проронила ни слова. Медленно цедя чай, она тянула разговор, пока отец не допил свой. И, о чудо, в какой-то момент то ли от усталости, то ли от чая, но Максим Геннадьевич начал зевать.
— Так, всё, я спать, — выдал он после того, как зевнул в очередной раз, чуть не свернув себе челюсть. — И ты тоже спать. Завтра пойдёшь помогать в теплице, раз уж сегодня весь день прошароёбилась.
— Конечно, папуля, — ответила ему Нина. Прекрасно понимая, что ни в какие теплицы она завтра не пойдёт. Не до того им будет, не до того.
Когда отец ушёл, она тоже пошла к себе, чтобы подождать, пока все улягутся, и собрать кое-что из необходимого. В своей башне она приняла душ и переоделась, то и дело поглядывая через окна на гостевой домик, ожидая, когда там выключат свет. Попутно она искала свой прошлогодний костюм на хэллоуин. Когда все её подружки обрядились секси-шмекси ведьмочками и феями, ну, или же мёртвыми медсестричками, Нина нарядилась в страшноватую женщину-орка. И сейчас ей этот костюмчик ох как пригодится. Потому что если вдруг отец проснётся, когда она будет его душить, то лучше уж он увидит орка, чем собственную дочь. А ещё она прихватила свою тайную связку ключей от всех комнат в доме.
И вот, когда в огромном особняке уже не было слышно ни единого постороннего звука, а в гостевом домике наконец-то погасили свет, Нина мышкой проскользнула к родительской спальне, чтобы проверить, все ли уснули, и, услышав громкий храп отца, что перебивал материнское сопение, она позвонила Александре Петровне и поспешила к воротам, чтобы встретить её.