My Collar

***

Рыжего ведёт. Легкие и скулы плавятся в огне. Рубашка неприятно липнет к выгнутой спине. Заниматься сексом так? Да Хэ извращенец. Диван скрипит, подушка под животом шуршит. Мо не до конца осознает, кто из них столь плаксиво всхлипнул: –Люблю тебя– Зубы плотно сжаты на запястье, упираясь в пуговицу рукава. Но стон совсем не покрывают. Шёлковый язык обжигает кожу на бритом затылке, шёпот щекочет, растекается по шее вместе с горячим дыханием. Крепкая спина сильнее изгибается под ласками, и ребра готовы проколоть кожу и выскочить наружу, в чёрную поверхность дивана. –Малыш Мо, любимый, мой хороший… Ломко и хрупко. Стоном сквозь сиплую гортань и дымом сигарет в небо. Голову вбок, потом чуть выше, сцепится через плечо взглядами. Вспыхнуть, потому что очередное движение пробивает на новый стон, и снова отвести. Стена перед глазами расплывается в наркотическом трипе бензиновых кругов. Тянь толкается глубоко и чувственно. Его пушистые ресницы дрожат, когда упругие бёдра под ним в ответ напрягаются сильнее. Мышцы под вспотевшими ладонями твердые-твердые, как из мрамора или стали. В них — впиться, царапать до кровоподтёков, к которым потом прильнуть, слезать выступившие капли, дополнительно щекотя языком. Это всё слишком контрастно для Шаня, к спине которого неожиданно льнут влажными хнычущими губами и ласкают образовавшуюся выемку между лопаток. –Милый, ты даже представить не можешь, насколько я… Срывается. Последние рывки: хаотика движений, физически рьяных, духовно нежных. Хэ чуть не падает на него, тянется к шее, крепко сжимает зубы на затылке. Почти сразу отпускает, выходит болезненно. Вскрик слизывает томным поцелуем: мокро, по зубам и немо извиняясь. И Тянь жесток, когда не позволяет заткнуть себя, отстраняясь. –Самый на свете лучший– Перевернув к себе лицом, по-кошачьи шершаво слизнув слезинку на левой щеке и спускаясь укусами сквозь ткань, –Мой хороший, мой нежный, такой славный для меня…– Шань хватается пальцами за подушку и это — само собой с ума сойти и тупо свихнуться — последняя капля в чашу его самообладания, которая и без того переполнена и вот-вот польется сквозь пальцы и расплавит изнутри. Так нагло затащить его даже не в койку, на диван, сразу после работы, грязного, вымотанного. Раздражает и нравится. Настолько в кайф, что бесит. Шепчет имя Хэ сбито, путаясь в губах и мыслях. Просит о чём-то — сам не поймёт, о чём. Себя не слышит, когда захлёбывается в удовольствии и слезах. Тянь приподнимается сверху на локтях, щурится, и в глазах Рыжего у того в замедленной съемке распахиваются и трещат за спиной крылья. Красный, как логотип колы, которой предпочитает запивать виски, мокрый и только его, только для него. Расслабленный и напряженный. Первое, потому что только после разрядки и рядом с таким любимым-милым-обожаемым. Второе, потому что снова хочет толкаться внутрь и царапать бедра. Потому что не виделись всего день, а он уже истосковался. Немота комнаты громче звонкой речи. Нужнее. Правильнее. Они стыкуются и без лишних слов. Используют языки и губы для другого. Тянь горячий. И налитые мышцы рук плавят тонкую кожу у пупка с рыжим пушком, когда касаются. Мо кипит и дымится. Они — двуглавое, многорукое, многоногое существо — вихрем врываются в душ. Прижаться спинами к холодному кафелю, вдохнуть-выдохнуть под ровным потоком воды. Рыжего кроет. Душ остужает, но слабо. Хэ с другой стороны резким ударом отпечатывает ладонь на упругой ягодице. Запечатывает болезненный стон поцелуем, сразу льнёт и выгибается к лицу. Позволяет схватить себя за длинные пряди на затылке, потянуть, признаёт оплошность. Когда они успели снять рубашки? Тянь неглиже варит кофе в позолоченной турке. С кончика сигареты спадает хлопьями пепел, остается на керамической стойке пятнами акварели. Мо подходит осторожно. Прижаться самостоятельно — как пластырь на больное и соль на рану одновременно — хочется и страшно. Всё еще не привык к новому уровню всецелого «можно». Наконец решается. Начинает с робкого: поцелуя в плечо с последующим укусом. Всё еще на расстоянии полуметра. Хэ другой рукой прижимает со спины к себе, не оборачиваясь. Резко выдыхает. Рыжий близко. Всей поверхностью сразу, грудью к прохладной, кажется надёжной, спине. Неумело ставит ноги, не знает куда деть руки голову. Мечется, как обеспокоенная птица. Начинает паниковать. –Люблю, когда ты сам подходишь– Хэ без лишнего внимания мягко опускает чужие ладони на живот. Поворачивается слегка в сторону Шаня, тянется за поцелуем. Тот оставляет голову на плече. Для этого приходится подняться на носочки. Подобная позиция — редкость и исключение. В конце концов, это он, Рыжий, повар и зачастую у плиты. И не то, чтобы не любит или не хочет проявлять тактильность или подходить первым. Не умеет — более правильное слово. Боится показаться глупым и неумелым на фоне Тяня — чертовски правильное слово. Но ради довольной полу-улыбки и ласковых поглаживаний подушечками пальцев по запястью, можно потерпеть. –Да и просто люблю тебя– Хэ оборачивается полностью, когда Мо случайно прислоняется чуть сильнее и вжимается ощутимым сквозь ткань трусов стояком. Кофе шипит и пенится, потоками раскаленной магмы выливаясь из турки. Но им обоим на это совершенно наплевать.