Ходячий замок Нила Джостена

      Человек, что был уже не подросток, но еще и не мужчина, брел по переулку прибрежного городка. Его шаг сопровождался тяжелым ритмом невысоких каблуков. А взгляд был наполнен годами чего-то пугающего, делающего лицо молодого человека более похожим на лицо старика.       Поблизости никого не было, в это время широкая улица пыталась вместить множество куда-то спешащих людей. Она, расположенная параллельно дороге, которую сознательно для себя выбрал молодой человек с тяжелым шагом, разительно отличалась суетливой поступью. По-видимому, горожане знали, куда и зачем им нужно двигаться, а если и не знали, то все равно спешили вперед. В портовом городе всегда было несколько подобных улиц, и, казалось, они питаются энергией жителей города и в то же распространяют ее вокруг себя.       Какой бы ни была занятой и погруженной в заботы толпа, молодой человек никогда не чувствовал себя обделенным вниманием, когда ходил по подобным людным местам. Избегая липких взглядов, прикосновений и окликов, он выбирал одинокую улочку, как единственно верный способ приблизиться к ощущению безопасности.       Спустя несколько минут непрерывного вышагивания в сторону намеченной цели, молодой человек начинает заламывать пальцы рук от необъяснимой тревоги. Он ощущает на себе взгляд, порождающий волны скребущего в груди чувства. Ритм шагов заметно ускорился. Такой ли это действенный метод избегания того, у кого есть цель догнать вас? Особенно, если до этого момента жизнь доказывала вам обратное, вынуждая сталкиваться с каждой бедой в лоб. — Эндрю! — окликает человека низкий голос. И этого было достаточно, чтобы сердце белокурого парня пропустило удар, а он сам совершил бы ошибку, обернувшись на зов. — Не думал, что встречу тебя здесь. Из-за этой старомодной шляпы я даже усомнился, что верно узнал тебя, — говорит высокий человек в мундире морского флота. Черный козырек фуражки нисколько не скрывал оценивающего взгляда из-под прищуренных век.       На Эндрю, ныне Миньярда, вид человека, едва не ставшего приемным братом, влияет больше, чем он мог себе позволить. В этой ситуации слишком многое зависит от того, сможет ли он совладать с дрожащим в груди нутром. Ладони сжимаются в крепкие кулаки, по спине пробегает табун мурашек, а замерзшее тело заключает парня на месте: это всего секундная задержка. — Я думал, что нам никогда больше не удастся провести время вместе, — Дрейк приближается на пару шагов. — Кажется твой близнец тоже живет где-то поблизости… Помнится, я слышал что-то об этом.       Фраза становится спусковым крючком для действий Эндрю. Он не самым отточенным движением вкладывает в руку нож, который не так давно начал носить с собой, и подается вперед, чтобы нанести удар. Его действия встречает молниеносная реакция опытного военного. Жесткий удар кулаком в левый бок Дрейк пропускает, но уворачивается от направленного в глаз ножа и, навалившись всем телом, прикладывает Эндрю о стену так, что тот сильно, до рябящего шума в висках, ударяется головой. Вследствие секундного обездвиживания мужчине удается вывернуть запястье Эндрю, тем самым избавляясь от ножа. На мгновение он снова тринадцатилетний Эндрю Доу, который не способен противиться не только физически, но и из-за чертового желания остаться в доме Спиров, рядом с Кэсс. Он — месиво из едва собранных частей своей разрушенной личности после пребывания там, и было бы ложью сказать, что сейчас он борется за такого поломанного себя. Нет, в первую очередь за Аарона, которому совсем не нужно знать о возможной угрозе. Особенно, когда Эндрю собирается прямо здесь, в затененном переулке, расправиться с ней раз и навсегда.       А, вероятно, никто из спешащих горожан на параллельной улице не отреагировал бы так на мужественного офицера и не увидел бы в сложившейся ситуации проблему, максимум недоразумение. Эндрю видел много лести и восхищений в сторону отмеченных погонами, численность которых заметно прибавилась в последнее время. Он был глуп, уверяя себя, что офицер восточного подразделения не может вдруг появится здесь, в южном городе, относительно не имевшем территориального значения.       Ярость в смеси со страхом управляют Эндрю быстрее, чем разум, он чуть приседает, запястье в чужой хватке закручивается еще сильнее, но в таком положении удается нанести удар, нацеленный на коленный сустав. — Сукин сын! — Дрейк склоняется ближе, мерзко похрипывая от боли, и получает следующий удар, и так поврежденной, головой Эндрю в лоб.       Вторая рука свободна, а значит нет времени медлить. Перекатываясь по земле в сторону, он погружает нож в плоть, ведет вниз по бедру, пока его не отталкивает мощным толчком противоположной ноги Спира. Спустя один короткий вздох оба вновь бросаются вперед. Пока Дрейк чередует уклонения с ударами, Эндрю игнорирует каждый шанс избежать нападения. Он принимает удар, подстраивая собственный под освободившуюся секунду, во время которой противник меняет положение.       Теперь Эндрю весь в пыли, не в лучшем своем состоянии. Глаза слезятся от попавших в них песчинок, связки левой руки при малейшем натяжении, кажется, разорвутся, а изображение перед глазами слегка расплывчатее, чем должно. Однако и Дрейк не излучает свежесть. Из раны на бедре струится кровь, кровоподтек есть также под глазом. Учащенное дыхание и вздутые вены на руках вкупе с исказившимся выражением лица обещают Эндрю страдания. — Эй-Джей, это тебе не поможет, — он тянется к задней части пояса, выуживая револьвер. — Это лезвие теперь бесполезно. Правила нашей небольшой игры вновь устанавливаю я.       Будь Эндрю более умелым в обращении с ножами, будь он хотя бы немного более подготовлен к этой встрече… Какая разница? Дуло, что направлено прямо промеж глаз не имеет значения, когда достаточно будет всего одного точного удара, чтобы покончить с Дрейком. Если они умрут вдвоем, что ж, тогда сотрудникам полиции придется убирать два тела, это будет уже не забота Эндрю. — Слушайся брата, Эй-Джей, и миру не придется сталкиваться с потерей такого милого личика. Хотя о чем это я, есть же еще один, — Дрейк ухмыляется своей удаче, хотя выходит это криво. Боль и потеря крови делают его оскал хищным, речь медленней, но но не теряющей того самого пафоса, с которым говорит каждый насильник, обвиняющий жертву в насилии над ней. Сейчас Эндрю нужен всего один удар. — Но все же будет жаль, у нас же столько общих воспоминаний.       Эндрю не мог выносить и секунды присутствия этого существа, кем бы он ни был. Сравнить Дрейка с животным было бы оскорблением и не в сторону Спира. Нелепо долгое время, которое вероятно было мгновением, он собирал все имеющиеся у себя силы. Травмы не имели значения, Эндрю Миньярд в этот момент готов как убить, так и быть убитым.       Когда решимость достигает максимума, а контроль тела будто и не был никогда лучше, с легким запахом влаги, привычным каждому, кто жил в поселении с выходом к морю, появляется нечто, срывающее с переулка атмосферу отстраненности и уединения. Звуки становятся для Эндрю громче, запахи слышатся ярче. Он действует, надеясь, что Дрейк отвлечен. Оглушительно раздается выстрел, но Миньярд не чувствует боли, разве что его кулак ощутимо приложился о чужую плоть. Словно во сне наяву Эндрю понимает, что незнакомая фигура ворвалась в пространство между ним и Спиром, выскочив прямо из стены. Именно в тот момент, когда отмщение почти было совершено. –Черт, да откуда вы тут взялись? — раздается задыхающийся ропот. И тогда Миньярд видит скорчившегося от боли парня, парящего в сантиметрах от земли.       Запутанные вьющиеся темные волосы едва мерцают и оседают на очерченные плечи, которые были накрыты цветастым плащом в серо-розовые ромбы. Он казался вылепленным из мрамора, производя впечатление потустороннего существа.       С оборотом головы назад, где должен быть Спир, серьги в его ушах издали тихий звон. Эндрю подумал, что тот звучит скорее в мыслях, чем в реальности. За спиной парня лежало мертвое, судя по дыре от пули во лбу, тело. Дрейк был мертв, спустя один грохочущий выстрел, который не мог не произвести он сам. Когда взгляд Эндрю пересекается с холодным голубым оттенком чужих глаз, он может только услышать: «Блядство, бежим», — и последовать указанию.       Несмотря на то что Миньярд умел быть бесшумным, сейчас ему не удается быть таковым. По сравнению с парнем по правую сторону его шаги сравнимы с грохотанием. Но может это обострившееся органы чувств кричат Эндрю о том, что ему вскоре потребуется перерыв от бега. — За мной погоня. Беги, если не собираешься сдохнуть, — бросает через шаг парень.       Стоило Эндрю вздумать противиться этому замечанию, как прямо в тридцати метрах от них из стен начинают вытекать неведомые ему ранее чудовища. Красные фраки ничуть не улучшали омерзительного состояния их тел, которые были составлены из темной слизи. Миньярд оборачивается и видит еще больше подобных чудищ, вот-вот наступающим им на пятки. Они безликие и быстрые, насколько не способен человек. Выход из западни только один, парни резко сворачивают в следующий переулок. Горло саднит от частого дыхания, Эндрю подбирается к пределам своего тела. А спустя считанные секунды перед ними снова образуется скопление нечисти, и на этот раз сворачивать больше некуда. — Возьми меня за руку, — повышает голос наглец, втянувший Эндрю в этот кошмар, — через три…два…один…       Блондин хватается за чужое запястье и благодарит случай за то, что ему приходится использовать здоровую правую руку. Все мысли меркнут, когда его ноги отрываются от земли. Чувство невесомости играет с нервами Эндрю, и это принимает масштаб урагана внутри него, когда парень в несуразном ромбчатом плаще рывком поднимает их над крышами города. Эндрю, мысленно переживший свое падение уже несколько раз, поджимает ноги под себя. Нет, сейчас он должно быть спит, правда ведь? — Не поджимай ноги, иди по воздуху как по земле, — одна из рук парня из сна синеет под хваткой Эндрю, вторая же спасает его взлетающую шляпку и приминает к макушке. — Спусти меня сейчас же, — сквозь зубы проговаривает Миньярд. — Сейчас нельзя, — парень смотрит на него внимательно, хотя в остальном эмоции на его лице кружатся вокруг нервозности и расчетливости. — Так нас проще будет отследить, мы прямо над площадью. Будет слишком заметно, если приземлимся там. — Мы, блять, можем приземлиться в любой момент, — Эндрю намеревается показать пальцами кавычки на слово «приземлиться», подразумевая «разбиться насмерть». Но как только он едва отпускает руку голубоглазого порождения сна, то чувствует как действительно становится ближе к смерти. Молниеносно Эндрю возвращается к хвату, на этот раз обеими руками. — Все под контролем, поверь мне и шагай уже наконец.       Сновидение — нечто заведомо не настоящее и ложное — только что сказало верить ему. Возможно это усталость от сегодняшнего дня или может усталость, которая копится в нем годами, или симпатичное лицо и нереальность ситуации подействовали на Эндрю. Однако он идет по воздуху, на время доверяя кому-то заботу о своей безопасности. Первое Миньярд делает впервые, но и доверие отнюдь не было частым явлением в его жизни. Сразу две новые вещи в статичном мире Эндрю действительно не могут быть настоящими. Брюнет направляет его, не прикасаясь нигде более руки, если с непривычки он заваливается в сторону. С ловкими указаниями и поддержкой Миньярд начинает ощущать минимальную уверенность, которая вообще возможна на такой высоте. На периферии сознания все еще проигрывается сцена падения тела и его дальнейшей смерти. Эндрю прислушивается к фону вне его мыслей, вне города. Тишина вокруг легкая, как полупрозрачное облако, проплывающее рядом.       Знойный день, вынуждавший Эндрю, ходящего по земле, задуматься об отказе в ношении черной одежды, совсем не беспокоил Эндрю, ходящего по воздуху. За несколько десятков метров от выхлопных газов транспорта, дымящих труб заводов воздух приобретал ту самую свежесть, которую ты ожидаешь получить для приятного времяпрепровождения. Если бы не абсурдность происходящего и отсутствие земли под ногами, можно было бы рассудить об этой ситуации как о романтической сцене приключения Эндрю с привлекательным парнем.       В полете находится еще один плюс — здесь нет людей, кроме не особо реального парня. Крупицы жизни, ее энергия, спустя долгое время скапливаются в крови, распространяясь по всему телу. Это должно быть страх. Не такой как в драке с Дрейком: более трепещущий и волнующий.       А под ногами в это время знакомые дома и улицы. Город запутан, а к его застройке подошли не самым ответственным образом. Не имей Эндрю проклятую память, даже тех полутора лет, которые он прожил здесь, не хватило бы, чтобы изведать его и избегать внезапных тупиков. Тупики были ненастьем всех приезжих. О, а вот в том здании работает Ники. Оно выделялось плоской крышей с коврами, расположенными там для сушки, и балюстрадой по ее периметру. — Стой, высади меня там, — не желая отцепляться от летающего аппарата, Эндрю указывает головой. Они идут на снижение под нервное бурчание: — Я не летающий конь, чтобы «высаживать».       Если бы Эндрю не врал, а он всегда был честен, он бы признался, что снижение заставляет его сердце биться еще быстрее прежнего. Странно то, что у Миньярда вроде как имеется надежда на выживание. — Конечно, не летающий конь. Они не впутывают нормальных людей, которые заняты важным делом, в феерическую заварушку с преследованием и полетами, — говорить явно было небезопасно, его голос может поколебать воздух так, что это скажется на приземлении.       Не обращая внимания на то, что Эндрю не прямо, но назвал его ненормальным, парень отвечает: — Убийство — это твое важное дело? — Да, и ты помешал мне.       Значимость убийства Дрейка Спира для Эндрю измеряется в минутах боли; в количестве белых полос на запястьях; в разах, когда его голос был сорван из-за криков; в его силе ненависти к прикосновениям; в степени невозможности забыть и продолжать нормально жить с тем, что произошло. Он просто не может сделать хоть шаг дальше от своего прошлого, чтобы начать дышать свободно и стать тем самым «нормальным». И нет никого и никогда не будет того, кто сможет понять или, что еще более невозможно, помочь Эндрю уже сейчас. Со свершением убийства Дрейка, лишь одного из тех, кто искалечил его детство, он мог бы умереть и сказать себе, что наконец хоть кто-то заступился за него. Пусть это будет Эндрю Миньярд из будущего, но, умирая, он был бы Эндрю Доу, который больше не одинок в своем горе. — Скорее помог, сделал быстрее и чище, — голос прорывается в размышление Эндрю.       Он чуть встряхивает головой, посылая ворох мыслей туда, где им самое место — в небытие: — Нет, я имел ввиду то, что сказал. Ты помешал. — Это было что-то вроде мести? Настолько важно? — Нет, — говорит Эндрю, на самом деле не имея в виду что-то конкретное. Его руки все еще накрепко обхватывают чужую.       До самого приземления на ковер, расшитый восточным орнаментом, ни один не говорит и слова. Гравитация возвращает свои полномочия, ступать оставшийся путь по воздуху постепенно становится все тяжелее. Чем ближе земля, тем туже узел реальности закручивается вокруг шеи Эндрю. Снам суждено заканчиваться. Блондин пытался проанализировать сохранность своего тела, как только вновь столкнулся с гравитацией, но часть его все еще была где-то не на земле. — Как ты это сделал? — Что? — Сновидение оглядывается по сторонам, его пульс на запястье, находящемся в руке Эндрю, учащается. — Если ты имеешь ввиду полет, то в этом совсем нет ничего сло... — Пуля из его пистолета оказалась в его же теле. — в ответ парень одергивает руку и потирает место соприкосновения, возможно, впервые за все время их несуразного знакомства он смотрит в глаза Эндрю дольше секунды. — Так же как и поднял тебя в воздух, — его лицо становится серьезным и омраченным эмоцией, которую Эндрю не совсем понимает. — Эта месть принадлежит только тебе, просто кровь остается на моих руках. Неплохое извинение за то, что втянул в штуку с преследованием и полетами? Ничего личного и мы в расчете. — Мне это не нужно. Проваливай. — пусть уходит быстрее, пока Эндрю не начал верить в то, что он реален, и не врезал ему. Миньярду стоит проверить действительно ли Спир мертв, кто знает, что еще кроме этого парня придумала его саморазрушающаяся психика. — Разумеется, — чуть медля отвечает незнакомец. Он отступает к краю крыши и вновь должен был встать на воздух, вместо этого он драматично падает вниз, а Эндрю делает вид что его сердце не пропустило удар.       И что это было? Еще одна мелочь, которая померещилась Эндрю, или в последние секунды их быстрого прощания парень, выглядящий как мечта, коротко улыбнулся так, будто прощается с чем-то важным?

***

      Он возвращается к тяжелому шагу, с каждым касанием невысокого каблука металических ступеней Эндрю уходит дальше от своего сна и возвращается к тому себе, что час назад шел с той же целью, с тем же безразиличием ко всему вокруг.       Он не умер, но какая-то часть Эндрю осталась там, вместе телом Дрейка в переулке. Миньярд двигался, отключив осознание принадлежности к своему телу. Совсем не обязательно помнить цель, к которой он идет, возможно, он свалится ничком сразу как войдет с лестничной площадки внутрь здания. — Молодой человек, с вами все в порядке? — его хватают за руку и Эндрю совсем этого не чувствует. Левая рука онемела и была не чувствительна. — Боже, как же так. Идемте со мной. — Нет. Позовите Ники. — Кого-кого? — Николас Хеммик, он работает здесь, — говорит Эндрю, а в следующее мгновение на его теле появляется еще больше синяков и ушибов. Он падает, не в силах больше игнорировать трель в голове и бессилие во всем теле.       Даже если бы у Эндрю не было проклятой памяти, минуты полета, побега от всего, что только существует в мире, и присутствие другого человека — парня с мальчишечьим лицом со спектром эмоций едва ли обширнее, чем у самого Эндрю — он не забыл бы. Это парадоксальное воспоминание, которое, если и не стало определяющим в его жизни, то все равно было исключительным среди остальных.

***

      К Эндрю не сразу возвращается сознание. Лишь непрерывная боль по всему телу и обрывки фраз давали знать, что когда-нибудь ему придется очнуться. — Куда он впутался? — Не знаю, думаю, он был особенно безжалостным к кому-то. Посмотри на его левую руку… Эндрю не узнает голоса. — Лютер привел его, потому что считал грехом Тильды, который она оставила после своей смерти. Противный. Ужасный шум. Пусть все еще немного помолчат. —… —…Эндрю с нами уже полтора года, и я едва ли слышу от него несколько слов в неделю… —…тебя он хотя бы не преследует, как бродячая собака…       Это о нем говорят? Могли бы и отойти от его тела подальше. Опять. Столько шума, бесполезного и содержащего очевидные высказывания. Как будто и до этого Эндрю не было ясно, что он разрушил привычный уклад жизни своих внезапно найденных родственников, всего лишь присутствуя рядом с ними. Он был сопровожден в дом Хеммиков как раз после смерти обворожительной Тильды, чьи обколотые шприцами руки скрывало посмертное одеяние, после своего досрочного освобождения от исправительных работ.       Эндрю не успел увидеть, каким бы взглядом на него посмотрела эта женщина, но сразу после ее похорон стал причиной тому, что Ники не покинул страну, а вынужден был взять опеку над двумя несовершеннолетними, что Аарон с полутора недели провел запертым в ванной, что оба они стали свидетелями потери контроля Эндрю, когда он избил группу людей. —…способен ли Эндрю на убийство?.. —…определенно…       Однако убийство ли было самоцелью? И была ли вообще цель у Эндрю? Как минимум месть ему не нужна была в том однозначном ее смысле. Во время стычки со Спиром она стала бы «просто» поводом умереть, поводом позволить себе это после убийства Дрейка. Секундное чувство освобождения, за которое Эндрю не признался бы, что боролся, вызволило бы его от прихоти к жизни, заключенной в ничтожном присутствии рядом с Ники и Аароном. — После того, как он вышел из Истхэвена, Эндрю совершенно безрадостен… –… —…да и кому он такой нужен?       А в воображении Эндрю в последний раз перед глубоким погружением в сон появляется видение со взглядом, нанизывающим его внимание, как бусины на проволоку.

***

      Пробуждение выдается не из приятных. Гул в голове не прекращается и минуты, после того как дезориентированный Эндрю выскочил с собственной кровати. На левую руку наложена шина, а вся комната пропахла запахом лечебных трав. Его голова перемотана бинтами, к виску приложен особенно отвратительно пахнущий компресс. От прохлады на оголенной коже Эндрю вздрагивает, желая поскорее прикрыться. Уязвимость рябит на кончиках пальцев, пронизывающая и поглощающая. Легкий хлопковый халат становится его выбором. Ощущение мягкого материала позволяет ненадолго отстраниться от еще свежих воспоминаний о пребывании в тесном пространстве, пахнущем медикаментами. Миньярд выходит в коридор, в то время как один из рукавов пропитывается кровью в месте, куда ранее была прикреплена капельница. Разумеется, когда он был без сознания, ни шло и речи, чтобы оставить Эндрю повязки. Теперь его братья видели достаточно говорящий ответ на вопрос о его жизни до них.       У Эндрю дрожат ноги, но он продолжает стоять на пушистом ковре только потому, что в Том медицинском кабинете такого не было. — Эндрю! — выкрик сбоку мог бы снести Эндрю с ног прямо сейчас, если бы не лестничный поручень рядом. — Ты проснулся, слава Богу, спустя двадцать часов и один визит полиции. Как себя чувствуешь? На кухне есть каша, я где-то читал, что при болезни едят ее.       Ники лепетал быстро, не давая сосредоточиться ни на одной его мысли. При этом слово «болезнь» он произносил жалостливо, будто был уверен, что Эндрю неизлечимо поврежден, а не просто валится с ног от усталости и имеет некоторый дефект в виде шрамов. Нужен Аарон, который смог бы, хоть и переполненный пассивной агрессией, описать ситуацию в трех словах. Он то точно не стал бы тратить время на жалость. Где он? Не мог же Дрейк добраться до него?       Эндрю, не различая событий прошлого от настоящего, вновь сталкивается с тошнотой, учащенным сердцебиением и непреодолимым порывом защитить свое. — Раз очнулся, не вставай, врач сказал у тебя было сотрясение, но вырубился ты из-за изнеможения. — живой, поднимается по лестнице и говорит с резкостью, имеющий то же, но одновременно совсем другое, нежели его собственное лицо. Эндрю не замечает, как приближается и ощупывает пульс близнеца на сонной артерии. — Что тебе нужно? Совсем что ли бесчувственный, — Аарон отмахивается от прикосновения, а Эндрю вновь не противится физическому воздействию. Как он слаб. Но в этом доме кроме них никого…       Кашель с нижнего этажа застает Эндрю врасплох и ощущение неправильности заполняет каждую его клеточку. Навостренный слух с точностью улавливает звуки, тело инстинктивно напрягается во вред себе. — Точно, следователь, — Ники спешно спускается вниз и двигается в кухню. — Ты ложись, Эндрю, я принесу тебе еды, но лучше постарайся пока не засыпать.       Свинья в их доме. — У него есть разговор к тебе, — поясняет Аарон. Его взгляд подозрителен к Эндрю, и он явно хотел бы знать ответы на еще не заданные вопросы первым.       Однако у Эндрю нечего предложить. Его запястья не обтянуты черными повязками, хоть и прикрыты сейчас. Секреты, подобно шрамам, оголены и находятся в доступности взгляда. Их можно взять, осмотреть, может даже попробовать на вкус, но среди них никогда не будет самого Эндрю. Он часть пространства, тело, хранящее воспоминания, и все, что можно о нем узнать, сейчас прямо как на ладони.       Но Аарон, кажется, этим не удовлетворен. Даже когда он способен лично взять, оторвать себе кусочек от Эндрю, ему все еще чего-то не хватает. Что ж, Эндрю все еще нечего предложить. — Скажи что-нибудь. Тебе придется рассказать о вчерашнем вечере, — Аарон поспешно следует за Эндрю, — Они нашли признаки магии на месте происшествия, достаточно сильной магии, чтобы не удалось понять ничего о ее обладателе, кроме присутствия. С кем ты стюхался?       В комнате Ники на первом этаже Эндрю садится в мягкое кресло, стараясь не раскиснуть на мягких подушках. Он может быть ничем, безвольным и обнаженным, но, пока в доме посторонний, Миньярд будет держать осанку ровной, а здоровую руку в доступной близости к револьверу, который Ники прячет прямо под подлокотником.       Аарон закрывает за ними дверь: — И не могло же это произойти где-нибудь в безлюдном месте. У них есть свидетель против тебя. Я думал, твое безразличие не означает отупение.       Он ходит по комнате, пока не прекращает и не садится на стул у широкого подоконника, на котором разложены незаконченные проекты Ники: — Серьезно, Эндрю, — Аарон подтверждает свою переполненность раздражением движениями рук, — Что произошло? Откуда у тебя маг в сообщниках и как ты в это ввязался? Я имею в виду, в дело о преднамеренном убийстве.       Шляпки довольно неплохие, но выполненные по вкусам провинциальных модников. В некоторых присутствуют искусственные ягоды, где-то перья и ленты. Эндрю видит наброски Ники на дешевых желтых листах бумаги и думает, что тот способен на большее.       Аарон смотрит на него бесконечную минуту, показывая разочарование все больше и больше. Он сжимает губы и стискивает в кулаке вязаную розу. Вздох, что он опускает между ними, почти смиренный. Это тонкое дыхание и есть расстояние между близнецами. Неуловимое, обреченное.       Звуки приближения двух людей не заставляют себя долго ждать. Сначала это Ники: он оббегает сначала второй этаж, тратит несколько минут, чтобы сделать это еще раз, а после наконец спускается в последнюю, по-видимому, не обысканную комнату. Офицер же не проявляет особой инициативы: топчется аккурат около двери комнаты, где по негласному согласию близнецы не издавали и звука. Тишина длилась не долго. — Вот вы где. Ко мне в комнату как к маме за юбку спрятались, ей Богу, — он пропускает вперед упитанного, в меру накаченное мужчину лет под сорок. — Ой, зря я именно так сказал. А, вы, проходите-проходите.       Ники предлагает следователю стул по другую сторону от небольшого столика, у которого стояло кресло Эндрю. Сам он приносит себе табурет под молчаливые взгляды остальных трех присутствующих в комнате и присаживается рядом с Аароном. Таким образом офицер… — «Браунинг», — представляется он — …находится ближе всего к двери, а Эндрю может видеть всех троих, сидя в своем углу.       Не став ожидать от Эндрю приветствий, мужчина начинает опрос. Это муторно и какое-то время совершенно бесполезно. Эндрю говорит правду, хотя большую часть ответов выдает за него Ники: он шел в магазин, где подрабатывает Ники, по его поручению; он живет этом в городе всего полтора года; ранее он не вступал в тесный контакт с волшебниками; они с Аароном и Ники кровные родственники; у него есть судимость. — Свой срок ты получил будучи в семье жертвы? — Да. — По нашим данным, у тебя к нему есть особо сильная неприязнь. Нам сообщили, что ты вполне нелестно отзывался о жертве, — Браунинг периодически поправляет элементы своей одежды, педантично и слегка брезгливо, будто находиться в этом доме ему претит.       Кто мог дать показания против Эндрю на основе информации о Дрейке? Ответ: тот, кто назвал случившееся в доме Спиров недоразумением. — Жертва был вашим приемным старшим братом? — офицер особенно часто избегает имени Дрейка, называя его либо «жертвой», либо «глав.старшина Спир», в соответствии с его званием на флоте. По крайней мере Эндрю теперь может верить, что с ним покончено. — Нет. — Что ж, технически это правда. Ты не был усыновлен, но провел в семье Спир почти два года. Учитывая, сколько ты знаком со своими кровными родственниками, могу ли я полагать, что уровень близости примерно схож? Я имею в виду, Ники, в качестве опекуна, и Аарон, в качестве брата, для тебя такая же, еще одна из многих, приемная семья?       Эндрю не отвечает. Сказать «нет», означало признать свою близость с братьями. Это могло как помочь ему в этом деле, так и навредить им. Также это было бы неправдой, для Эндрю кровная связь ничего не стоит. Ответ «да» приближен к истине, но остается невыраженным, под жалостливыми взглядами Ники и требующими Аарона. Стараясь не тревожить свою неумолимо болящую голову, Эндрю смотрит на каждого и дает им самим выбрать. — Вопрос некорректен и содержит оценочные суждения. Делайте свою работу лучше, — говорит Эндрю.       Через его более длинные фразы слышна отчетливая хрипота в голосе от удара в гортань, в то время как каждое физическое действие кажется ему инородными и неправильными. Будто он не присутствует здесь, Эндрю заключен в своей усталости. Усталости от всего.       Череда вопросов и ответов продолжается. Они — размытые пятна в плавающем сознании Эндрю. Он уделяет больше внимания телодвижениям и выражению лица Браунинга, чем всему остальному, чтобы быть готовым физически ответить на его выпад. Все отчетливее становится ясна позиция следователя: он собирается получить ордер на арест и провести уже более вынуждающий на ответы допрос. Эндрю думает, что не давал особо вынуждающих на это реакций, при этом он остается приемным ребенком, бывшим заключенным, а это не самый уважаемый стаж. Не удивительно. — Если вы признаетесь сейчас, все будет проще и быстрей. Для всех так будет лучше.       Ники мнется на периферии: — Тебе правда лучше сказать сейчас, Эндрю. Расскажи правду.       Ники ему не верит. Аарон неподвижен за исключением легкого кивка головы после его слов. Эндрю не говорит.       Браунинг испытан ожиданием от него. В этот раз хватает двух минут двадцати четырех секунд и одного указания на дверь прежде, чем он не особенно учтиво прощается и уходит, провожаемый Ники.       Эндрю опирается подбородком на руку, его голова донельзя тяжела…

***

      Уже вечер, когда Эндрю вновь просыпается и следует вперед на автомате. Будто намеренно замедленной до невозможности походкой из кровати Ники до ванной комнаты, оттуда до кухни за стол, где он съедает кастрюлю каши и четверть банки карамельного сиропа.       В доме тихо и темно. Ветер из приоткрытых окон колышет тюлевые занавески, оставляя их единственными динамичными деталями в опустелом доме, где единственный в нем человек, кажется сливающимся с интерьером.       Эндрю не обдумывает произошедшее. Не может, потому что тогда ему придется признать, что от него снова отказались. И фактически, скоро должен был настать день, когда его принудительно вырвут из его едва установленной рутины. Снова. Буквально вся его жизнь состоит из подобных моментов. В этот раз, когда он выйдет из тюрьмы, Эндрю будет совершеннолетним и ни один человек, ни одна организация больше не будут должны впустить его в свой дом.       Каша была вкусной. Хотя возможно она была таковой, потому что приготовлена лично для него. Кое-кто слышал, что она помогает при болезни.       Раздается стук в дверь, неторопливый и легкий. Эндрю не поднимается, чтобы открыть, потому что, если это клиент шляпной, он может идти нахрен, а если это Ники или Аарон, у них, черт возьми, должны быть ключи и они знают, что Эндрю был без сознания последние шесть часов. Аккурат после второй попытки вынудить кого-то изнутри открыть, дверь открывают без звука в замочной скважине. — Довольно грубо не открывать потенциальным клиентам, — произносит женщина из передней части дома, где располагалась приемная шляпной. Как только Эндрю распознает ее голос как незнакомый, он, игнорируя протестующее тело, берет из подставки два кухонных ножа и направляется навстречу. — Дешевая лавочка, — в темноте мелькают два ярких глаза. — Дверь была заперта на замок, — говорит Эндрю, когда зажигает вблизи себя свечу.       Все, до чего дотягивается слабое свечение пламени, начинает отбрасывать резкие тени, от новой партии соломенных шляп до двух людей, находящихся в нескольких метрах друг от друга. Не считая самого Эндрю, одна из них — женщина с туго уложенными в невысокую прическу блондинистыми, частично седыми, волосами. Ее головной убор инороден среди множества других вокруг. Да и вся она чересчур вычурная и намеренно элегантная среди цветастого интерьера и искусственных украшений. — Убогое местечко, но даже среди таких неказистых вещичек ты кажешься довольно привлекательным, — она облизывает сухие губы, единственную деталь в ее образе, выдающую наигранность образа. — Уходите, — женщина не двигается, и Эндрю немедля бросает нож, но тот проходит сквозь воздух.       Ведьма проявляется из серой тени чуть левее и ближе к нему, в то время как Эндрю смещается вправо, ближе к двери. — Неужели не узнал меня, Эндрю Доу? — тени продолжают линии ее черного пальто и мелкой струйкой вьются у уголков рта. — А должен? — Посмотри внимательнее.       Входная дверь резко отворяется, открывая вид бесформенных чудовищ, наряженных в ужасно сидящие фраки. Они — те самые, что преследовали их с неизвестным магом вчера. Бежать некуда, у него остаются один нож, тяжесть в теле и ебанный вопрос «какого хрена этой тетке нужно?».       Однажды женщина, одна из тех, кто забирала его из приюта на время, в особенно пьяном состоянии сказала Эндрю: «Ты выглядишь как ангел, твое несчастье в том, что из-за этого жизнь делает из тебя в душе ни то калеку, ни то старика». После она обнимала его, а Эндрю, не зажимая чувствительного носа, вдыхал запах спиртного и чувствовал тепло от чужих рук.       Это воспоминание проносится в голове Эндрю так же быстро, как тень сквозь его тело. Та налетает стремительно, охватывая всего Эндрю целиком. — Проклятый мальчик и беглец, хах, — тень снова обретает женские очертания позади Эндрю. Он неповоротливо сдвигается, чтобы посмотреть на нее. — Жаль было свидетельствовать против тебя вместо того, чтобы забрать с собой поразвлечься. Передавай привет Натаниэлю, — и…       Она мгновенно скрывается в паланкине, а Эндрю может лишь смотреть, как постепенно его пальцы сморщиваются, а молочный оттенок кожи жухнет. Он ощупывает лицо, оттягивая кожу, что получается намного легче, чем раньше. Скулы и линия челюсти теперь не так ярко выражены, глаза видят намного хуже, и это дезориентирует Миньярда еще больше отражения в зеркале. Полностью поседевшие волосы взлохмачены к верху так что не закрывают обзор на сгорбленные плечи и трясущиеся руки.       На деле, в теле хоть и присутствует неизвестная слабость, но все же Эндрю относительно бодр. Усеевая шагами задний дворик, выясняется, что ходить стало чуть труднее. Ранее накаченным мышцам сложнее поддерживать скелет, однако основную трудность в передвижении все еще составляют травмы.       Несколько пожухших бутонов, которым вечно не хватает солнечного тепла, ютились в углу сада. Их присутствие в этом месте, наконец становятся понятными для Эндрю. Ухаживая за садом, он нередко поддавался порыву оставить в саду не самые идеальные, по меркам большинства, цветы. Возможно, ему хотелось верить, что им нужна была такая жизнь: когда быть незаметным, некрасивым, означает спокойствие и безмятежность.       Эндрю проводит ночь, запершись в своей комнате, а на утро покидает прибрежный город N.

***

— Чудное на тебе проклятье, дед, — говорит мальчик лет двенадцати на вид. Несвойственная подросткам татуировка располагается на его левой щеке. Это чернильно-черная двойка. — Нил сказал, что нам нужны работники, но…хм, думаю мы можем сработаться.