кровожадное божество беспощадной пустыни

𓁥 𓃕

ароматный дым вьётся вокруг замершего чонгука и медленно поднимается к потолку, растекаясь по искусно нарисованным фрескам, изображающим веселящегося бога любви, и роскошным барельефным росписям, рассказывающим о великих событиях, произошедших в египте несколько веков назад. светловолосый юноша, запрокинув голову и завороженно задержав дыхание, следит за клубящимся дымом своими невозможными чёрными глазами и почти не моргает. только добавляет время от времени дурманящего порошка в курильницу и пропитывается запахом благовоний и фимиама, наслаждаясь тишиной и величественной красотой пустующего храма. храма, который посвящён ему, чонгуку. внутри всё сладко трепещет и сжимается, пуская по расслабленным рукам мелкую предательскую дрожь, а лицо озаряет благодарностью за веру, что наполняет сердца людей, искренне поклоняющихся своим богам, чтобы после получить их покровительство, расположение и благосклонность. — этот храм так же красив, как и ты, хатхор. юноша крупно вздрагивает, чувствуя, как умиротворение мгновенно покидает его тело, уступая место тревожному напряжению. он знает, кому принадлежит этот голос. знает и опасается. брат его супруга никогда не оставлял попыток остаться с ним наедине, и чонгук предпочитал не думать о причинах подобных действий. предпочитает и сейчас. слишком отталкивающе и неприятно. слишком мерзко по отношению к исиде и тэхёну. слишком… — осирис, — юноша неторопливо оборачивается, сохраняя горделивую осанку и мягкость движений, и склоняет голову в лёгком приветственном поклоне. — не вижу рядом с тобой сета. высокий статный мужчина медленно приближается к застывшей фигуре, в то время как сам чонгук старается практически не дышать, внимательно наблюдая за чужими перемещениями. — он присоединится ко мне позже. — вот как? а я слышал, что он решил спуститься в та-меху. вместо того, чтобы быть в такой день с тобой. чонгук хмурит белые брови, не понимая, что должен на такую откровенную провокацию ответить, и зябко ёжится, внезапно чувствуя, как залитое яркими солнечными лучами помещение, прогретое и бесконечно светлое, вдруг кажется холодным, тёмным и давяще мрачным. раздражение, затаившееся между рёбер, вновь проникает в сердце и скалит в недовольстве зубы. юноше безумно хочется огрызнуться и поставить на место зарвавшегося бога, уже в который раз пытающегося очернить перед ним тэхёна, но он сдерживается, всё ещё стараясь казаться доброжелательным. — это я попросил его снизойти к людям и помочь им, осирис. муж мой быстро управится с песчаными бурями, что свирепствуют в тех краях. в конце концов, это ведь его стихия. густо подведённые круглые глаза влажно поблёскивают в свете потрескивающих факелов и скрывают в глубине тугих, крошечных, едва различимых зрачков неясные эмоции, которые чонгук тщательно прячет от чужого жадного взгляда. мужчина ничего не отвечает и тяжело сглатывает, не в силах перестать смотреть на застывшего изваянием юношу и вновь задаваясь вопросом: почему это гордое божество с горячим сердцем, яростным нравом, оливковой кожей и тихо тлеющими угольками вместо обычных чёрных глаз, досталось его младшему брату? чонгук должен был принадлежать ему. они оба это знают. и он, и юноша, и даже тэхён, которому всего лишь повезло обратить на себя внимание. возможно, догадывается и исида, но та слишком ослеплена любовью к своему мужу, чтобы заметить, как взгляд того всегда направлен на блондинистую макушку, увенчанную золотым ободком в виде крупных коровьих рогов. чонгук должен был принадлежать ему, он был обещан ему, но… — почему ты выбрал сета? …оказался пленён хищной красотой выразительных глаз самодовольного бога пустынь. — что?.. — почему ты выбрал моего брата? я мог дать тебе больше, чем он, так почему ты выбрал его, а не меня? юноша бледнеет и стискивает челюсть так, что на скулах прорезаются желваки. осирис неспешно приближается, и внутри от этой показательной неторопливости всё скручивает в кровящий комок. дурное предчувствие, накрывшее чонгука ранним утром, перестаёт быть просто предчувствием. он произносит, не скрывая презрения в звенящем от тревоги голосе: — я сделаю вид, что ослышался. — нет уж, ответь, — настаивает мужчина. — ты отвергал мои ухаживания несколько веков, и я хочу понять почему. юноша невольно отступает назад, выставляя руки перед собой, когда осирис подходит к нему практически вплотную, нависая нерушимой стеной. — осирис… — чем я хуже него? полные губы чонгука кривятся. он приподнимает подбородок, и мужчина буквально слышит, как из чувственного рта вырывается смертельный приговор. всем. но на деле юноша лишь жёстко выговаривает, припечатывая не менее безжалостно: — исида знает, что ты здесь? твоя жена знает, что ты не перестаёшь искать со мной встречи? осирис равнодушно отмахивается. — речь сейчас не об исиде. чонгук бледнеет ещё сильнее, чувствуя, как ледяная испарина быстро покрывает загорелую кожу. — хочешь сказать, что тебя не волнует твоя жена? — она не относится к моему вопросу. мышцы на щеках юноши дрогают под смуглой кожей, а подведённые глаза будто бы темнеют ещё сильнее, полностью затапливаясь непроглядной чернотой. — она относится к нему напрямую, осирис, — во взгляде чонгука проступает гнев пополам с глубоким отвращением. — ты не оставляешь попыток выловить меня в одиночестве. стараешься как можно чаще попадаться мне на глаза и оставаться со мной наедине. — юноша прерывается и выдыхает, когда рассерженный мужчина подходит к нему ещё ближе. — сколько ещё это будет продолжаться? когда ты оставишь нас с сетом в покое? — когда перестану видеть, с какой любовью ты на него смотришь, — чонгук инстинктивно отшатывается, вжимаясь спиной в мраморную колонну, стоит только почувствовать наглую ладонь на своём подбородке. он смотрит на неё так, будто перед ним ядовитая змея, и недовольно выдыхает, замечая на лице осириса колкую ухмылку. — что мне нужно сделать, чтобы это наконец произошло? — тебе пора идти, осирис, — выдавливает юноша, стараясь унять предательскую дрожь в голосе. — может, я должен убить брата? — продолжает напирать мужчина, вбивая ладони по бокам от светловолосой головы. чонгук вздрагивает, испуганно сжавшись, и неверяще уставляется на возвышающегося над ним бога, чьи руки без дозволения стремительно опускаются к плавному изгибу покатых крупных бёдер. — убить бога войны? — задыхаясь, спрашивает юноша, пытаясь едко улыбнуться и вырваться из вынужденных полуобъятий. небеспричинный страх за мужа скручивает внутренности, но он не даёт ему проявиться на своём лице. — ты ещё более безумен, чем я предполагал. и как же исида этого не замечает? чонгук предпринимает ещё одну попытку, чтобы избавиться от принудительной близости, но мужчина буквально вжимается в него, не позволяя отпрянуть и освободиться. — сет не всесильный, а ты его слабое место. он сойдёт с ума, когда узнает, что я овладел тобой, — чужие ладони забираются под открытую одежду юноши, сминая в пальцах его округлые бёдра. осирис намеренно игнорирует слова о собственной жене. — или будет лучше, если он это увидит? мужчина говорит что-то ещё, похотливое и омерзительное, но чонгук не выдерживает. он бросается на того хищным зверем и толкает в грудь со всей силы, опрокидывая прямо на мраморный гладкий пол и седлая, широко расставив длинные сильные ноги. юноша с громким воплем принимается бить обоими кулаками, куда попадёт, и едва слышит сквозь дикий грохот крови в ушах, как ломаются чужие кости под давлением его ударов, почти не чувствуя боли в мгновенно ободравшихся костяшках рук. — замолчи!!! — кричит чонгук не своим голосом, продолжая наносить мужчине хаотичные удары. сердце колотится так, словно вот-вот выпрыгнет из обнажённой груди. — не смей прикасаться к моему телу, которое тебе не принадлежит! не смей даже думать обо мне! — гнев бежит по вздувшимся венам юноши, будоража кровь и заставляя задыхаться. его крепко сжатые ладони начинает ломить и простреливать до самых локтей, а подведённые глаза заливаются от пота и выступивших слёз, смазываясь под веками и оставляя на зардевшихся от ярости влажных щеках чёрные дорожки. — не смей угрожать моей семье! ты и пальца сета не стоишь! ты никогда не займёшь его место! чонгук не прекращает наносить удары, хоть и понимает, что те через пару секунд бесследно исчезнут, но вместе с тем, чувствует, как слабость накатывает на его руки, а слёзы брызжут из глаз. всего одна заминка — и его сбрасывают на пол слишком быстро, чтобы он мог вовремя среагировать и извернуться. осирис дёргает за окровавленные запястья слишком резко, ответно причиняя боль, и выворачивает их назад, прижимая к пояснице. чувствуя на себе вес рассвирепевшего мужчины, чонгук уверен, что его вот-вот ударят или, быть может, вообще изобьют, но осирис всего лишь разрывает прозрачную ткань на взмокшей спине юноши и рывком поднимает на ноги, толкая к каменному алтарю. перед заплывшими от слёз глазами тут же вспыхивает образ тэхёна — самоуверенного, наглого и язвительного, такого, каким он встретил чонгука в их самый первый день знакомства. юноша наивно думал, что тот предстанет перед ним холодным и суровым мужчиной, закалённым в битвах и смертельных схватках, но на деле раскосые глаза вспыхивали задорным весельем и лукавством, а пухлые чувственные губы при виде него изгибались в причудливой широкой улыбке. бог войны, пустынь и штормов вёл себя вызывающе, отпуская непристойные комплименты, заставляющие чужие округлые щёки позорно пылать, а после, когда получил от разозлённого и одновременно с этим смущённого чонгука болезненную пощёчину, внезапно поумерил пыл, смотря на разгневанное воплощение любви и красоты с откровенным благоговением и восхищением. юноша чувствует на горящих щеках солёную влагу и крепко жмурится, мечтая оказаться в надёжных и спасительных объятиях тэхёна, имя которого разрывает его горло изнутри от истошного и жалобного крика. чонгук отчаянно зовёт своего мужчину, дрожа от липких и ненавистных прикосновений к своим оголённым бёдрам, животу и незащищённому паху, и безмолвно плачет и сотрясается, прося того избавить от скорых унижения и боли в собственном храме, где должны властвовать только любовь, почитание и радость. он даже не слышит, что ему выговаривает на ухо осирис, ощущая подкатывающую тошноту и омерзение от запаха крови и чужого неприкрытого возбуждения, трущегося об его ногу, потому что мыслями юноша рядом со своим мужем. — тэ… хён… — сиплый выдох царапает надорванную криками глотку, а глаза по новой заволакивает мутной пеленой. — тэхён… чонгук воет раненым зверем, а затем вновь пронзительно кричит, когда чужая грубая ладонь просовывается между его насильно раздвинутых бёдер. крик этот полон такого откровенного ужаса, что все тлеющие факелы в храме мгновенно затухают. плачущий юноша всё ещё стремится отпрянуть и извернуться, но уже с меньшей прытью и рвением, чем до этого. сил на сопротивление больше не остаётся, и чонгук почти смиряется с тем, что над ним надругаются в его священном жилище. почти принимает несправедливую участь стать осквернённым, прикрывая воспалённые веки и горько всхлипывая. он готовится к неминуемой боли, которая обязательно последует после насильственного проникновения, но из-за перенапряжения поначалу не сразу замечает, как тяжесть чужого тела, придавливающая его к каменному алтарю, внезапно исчезает. только алый росчерк яркой вспышкой проносится перед заплывшими от влаги глазами и свистящий звук рассекающего воздух оружия разрезает наполненный надрывным рыданием храм. юноша крупно вздрагивает, утирая трясущейся ладонью мокрое лицо, и порывисто оборачивается, натыкаясь загнанным взглядом на своего разъярённого мужа, вокруг которого скалится в таком же диком бешенстве клубящаяся тьма. тэхён, словно озверевший, набрасывается на собственного брата, что оторопело валится прямо к его ногам, и одним точным движением руки безжалостно отсекает чужую голову, вырывая из опухших от истерики губ чонгука испуганный вскрик. мужчина с ненавистью отталкивает от себя грузно осевшее тело и переводит злые бордовые глаза на сжавшегося у алтаря заплаканного супруга. тэхён помнит, как утром юноша светился тихой радостью и нежной, одухотворённой красотой, когда собирался посетить новый, построенный в честь него, храм. сейчас же любимые мягкие щёки разрезают чёрные безобразные дорожки, располневшие губы предательски дрожат, взмыленный взгляд затравленный и уязвлённый, округлое лицо искажено рыданиями, а убранные в аккуратную причёску белые волосы теперь лохматыми, небрежными волнами лежат на плечах. — он… чонгук отчаянно мотает головой, не позволяя мужчине договорить, и прикладывает подрагивающие руки к резко впадающей оголённой груди, прикрывая собственную наготу. налитые кровью глаза тут же впиваются в разбитые костяшки татуированных ладоней. — не успел. тэхён судорожно выдыхает и на мгновение опускает тяжёлые веки, немного расслабляясь и собираясь с мыслями. не успел. мужчина отбрасывает окровавленное оружие в сторону и делает шаг к вздрогнувшему от громкого лязга чонгуку, что трогательно сжимается и становится ещё беззащитнее под чужим сверлящим взглядом. — прости, моя любовь, я должен был появиться раньше, — с искренним раскаянием хрипит тэхён, протягивая к своему по-прежнему такому гордому, но безумно ранимому мужу руки. юноша качает головой, и растрёпанные белые волосы падают на его потный лоб, закрывая влажные, покрасневшие глаза. он покорно принимает крепкие желанные объятия и прижимается мокрой, грязной щекой к широкой груди. — твой брат осквернил мой храм, — тихо произносит чонгук, усилием воли заставляя свой глуховатый голос звучать твёрдо. тэхён шумно выдыхает и несдержанно целует несопротивляющегося супруга в растрёпанную светлую макушку, от которой всё ещё пахнет луговыми цветами, ладаном и гречишным мёдом. — и собирался осквернить меня. тэхён сдавливает челюсть и ревностно оглаживает большими грубоватыми ладонями голые мягкие бока, по-собственнически сминая в пальцах тонкую талию и упругие бёдра. он намеренно позволяет вылезти наружу первобытному желанию распотрошить тело осириса прямо здесь и сейчас, чтобы после обязательно разбросать безобразные ошмётки по всему нилу. тот покусился на самое дорогое, что есть у мужчины, заставил плакать и проходить через постыдное унижение, и поэтому заслуживает только такого погребения. — я должен был расправиться с ним раньше, — корит себя тэхён, касаясь губами горячего виска. — я видел, как он смотрел на тебя. видел и ничего не делал. — это уже не имеет значения, муж мой, — чонгук ответно прижимается дрожащими губами к мощной шее, мгновенно успокаивая трепетным касанием напряжённого мужчину, который явно намеревается ему возразить. он отчётливо видит эту внутреннюю борьбу по чужим ходящим желвакам и жёсткому выражению на лице. — чонгук… — отрывисто начинает тэхён, но тут же резко замолкает, когда юноша отстраняется от рельефной груди и поднимает на него свои распахнутые чёрные глаза, полные нежной благодарности за попытку утешить. они не сговариваясь, одновременно опускаются на обжигающий холодом мрамор, и чонгук оседает на литых, сильных бёдрах мужа, придвигаясь к тому вплотную и беспомощно обмякая. дым от благовоний кружит вокруг прижавшейся друг к другу пары и настойчиво пропитывает собой волосы, одежду, щекочет ноздри и заполняет рот сладковатой вязкой слюной. тэхён со вздохом приникает поцелуем к вздымающейся груди юноши, так удобно расположившейся прямо напротив его губ, и слышит вдруг хриплое: — что теперь будет? татуированные узловатые пальцы осторожно погружаются в чёрные кудри, отливающие на концах бордовым. — с тобой — ничего, моя любовь, — тэхён ласково трётся колючей от щетины щекой о смуглую кожу. — а с тобой, тэхён? что будет с тобой? — безэмоционально спрашивает юноша, продолжая перебирать в руках густые пряди. — за его убийство тебя станут судить. — чонгук… — и бросят в пасть амат. от равнодушной отстранённости такого обычно звонкого и переливистого голоса мужчине становится не по себе, а под сердцем начинает ворочаться чёрная злоба. лживая мёртвая тварь, что скоро будет гнить на дне реки, будто лишила его супруга всяких эмоций. — чонгук, — требовательно осаждает тэхён, отстраняясь и тревожно всматриваясь в родное зарёванное лицо. безмятежные чёрные глаза послушно смотрят в ответ. — я не позволю себя судить, ты слышишь меня? я что-нибудь придумаю. — придумаешь? — рассеянно повторяет чонгук, укладывая влажные ладони на волевое лицо мужчины. смотрит глаза в глаза, растворяясь в кровавой реке напротив, что игриво плескается у его ног, обещая защиту. — что же тут можно придумать, тэхён?.. что же тут можно придумать? в моём храме мёртвое тело первого фараона и одного из главных богов египта. юноша ломко выдыхает, но в ответ получает смазанный, торопливый поцелуй в щёку и ставшие почти удушающими объятия. — я не знаю, моя любовь, — честно говорит тэхён, накрывая раскрытые полные губы своими. — пока не знаю. чонгук заторможенно кивает, потому что сам до конца ещё не осознаёт, во что он втянул своего мужа из-за собственной красоты, которая всегда доставляла ему столько бед, и обвивает руки вокруг жилистой шеи, прижимаясь грудью к чужой груди. — тогда мы узнаем вместе. решим всё вместе. да? юноша настойчиво ёрзает на коленях тэхёна, и его заполошный, приглушённый шёпот тонет в требовательных губах, целующих быстро и отчаянно. чёрные глаза безумно поблёскивают из-под светлого каскада ресниц, а горячая и влажная промежность оставляет свой обжигающий след на напрягшемся пахе оторопевшего мужчины. чонгук никогда не признавал нижние одежды, обожая ходить в беспечно лёгких, струящихся сарафанах и открытых полуплатьях, которые ужасно удобно задирать. вот только сейчас требовательное давление в области стремительно твердеющего члена тэхёну слишком сложно игнорировать. — чонгук… юноша хватает ладонь мужа двумя подрагивающими руками и тянет к своей пульсирующей плоти. — он собирался овладеть мной. собирался взять меня, как какую-то жрицу любви, — шипение вырывается из горла чонгука вместе с протяжным стоном, когда чужие пальцы раздвигают мокрые складки и накрывают скользкий бугорок, скрытый между ними. — если бы ты не успел… юноша не договаривает, потому что тихая ярость отчётливо проступает на заострившемся от злости лице тэхёна, а успокоившаяся было тьма жадно обвивается вокруг крупно задрожавшего тела. обласкивает, оглаживает, облизывает. соблазнительные бёдра, сильные ноги и изящные щиколотки. чонгук начинает трястись, судорожно цепляясь за широкие плечи мужа, а затем снова лихорадочно шепчет. — я всё ещё чувствую его касания, тэхён… — слёзы катятся по пунцовым щекам. — я всё ещё их чувствую. чувствую на себе. чонгук надрывно хнычет, а у мужчины внутри всё переворачивается от бессилия и немой злобы. его любовь снова плачет, жалобно заломив брови, и тэхён просто не знает, что ему сделать, чтобы облегчить чужое мучение, безжалостно терзающее душу. мужчина хочет забрать всю боль чонгука и обрушить её кровавым дождём на египет. чернота вокруг них согласно завывает, прислушиваясь к хозяину, и щерится, подначивая покарать ещё и всю великую эннеаду, что смотрела сквозь пальцы на безумные выходки осириса, который даже не собирался скрывать свою одержимость юношей от других. только исида всегда отказывалась в это верить и смотреть правде в глаза, преданно поглощая чужую ложь. — здесь? ты хочешь здесь? чонгук истерично всхлипывает и дёрганно кивает. он всё ещё восседает на чужих бёдрах и цепляется за широкие плечи, в которых находит своё утешение, а после сам прижимается к пухлым губам, кончиком тёплого языка проскальзывая в рот тэхёна. юноша кажется по-особенному тонким, хотя хрупким его назвать никак не получается, но то, как он доверчиво жмётся к своему мужчине, как дрожит и отзывчиво льнёт, покрываясь мурашками и трепетным румянцем, заставляет тэхёна позорно задержать дыхание и продлить глубокий поцелуй. мысль о том, что где-то рядом остывает тело его ненавистного брата так и остаётся на задворках сознания, не обретая плотность и вес. плевать. на всё плевать. на всё, кроме чонгука, нуждающегося в родном тепле и волнующих касаниях. тэхён почти всегда нежничает со своей любовью, пусть и иногда их близость разгорается за секунды, перерастая в настоящую битву, после которой остаются кровоточащие укусы, распухшие губы, синяки и охрипшее от криков горло. но сейчас чонгуку хочется подарить успокоение. чонгуку хочется бросить к ногам весь мир. вот только тот ему никогда не был нужен. всё, в чём он нуждается, находится перед ним, и юноша разрывает влажный поцелуй, нетерпеливо приподнимаясь на коленях, когда чувствует, как липкая головка чужого члена мажет по его гладкому лобку. он уверенно обхватывает твёрдую венистую плоть татуированными пальцами и направляет чуть вниз, чтобы уже через мгновение с мокрым похабным хлопком вобрать ту в себя по самое основание. тэхён тяжело выдыхает, с облегчением замечая, как расслабляется его муж, выгибаясь в пояснице, а затем любовно оглаживает разведённые бёдра. чонгук так явно наслаждается ощущением предельной заполненности, что мужчина совершенно не спешит его торопить. даже мысль о том, что осириса скоро могут спохватиться, его не волнует. тесное, влажное, ритмично сокращающееся влагалище слишком хорошо помогает забыть обо всём хотя бы на несколько мгновений. как и беспросветно чёрные глаза, томно прикрытые светлыми ресницами, которые смотрят с обожанием и любовью. тэхён крепко обхватывает ладонями чужой голый зад и поднимает довольно замычавшего юношу, чтобы практически сразу насадить его подёргивающееся, раскрытое отверстие на свой блестящий от естественных выделений член. чонгук звонко вскрикивает, когда крупная тугая головка задевает что-то там внутри напряжённых плотных мышц, и сладко сжимается, обдавая жаром, в котором безумно хочется раствориться. припухшие складки трутся о возбуждённую плоть, сильнее размазывая влагу, а белые длинные волосы, словно змеи, упругими кольцами завиваются у вздрагивающих плеч, мягко пружиня при каждом глубоком толчке. — сейчас ты отправишься в тентиру и спрячешься в нашем втором доме, — чонгук гулко сглатывает и безропотно разводит ослабленные оргазмом ноги в стороны, когда мужчина начинает стирать с его кожи густые капли собственного белёсого семени. — и ты будешь находиться в нём до тех пор, пока я с тобой не свяжусь. — тэхён… — ты понял меня? юноша поджимает дрожащие губы, чувствуя, как лёгкость после испытываемого удовольствия бесследно исчезает. горький комок застревает в горле, и глаза стремительно увлажняются, делая взгляд заметно мутноватым и загнанным. из-за вязкого молчания руки тэхёна на размякших смуглых бёдрах напрягаются. он заглядывает в осунувшееся лицо мужа, и его голос наполняется тяжестью окончательного и бесповоротного решения, принятого единолично. — тентира, чонгук. ты понял? — мужчина наклоняется, жадно сминая в торопливом поцелуе родные губы, и прижимается лбом к чужому, с мольбой смотря в наполнившиеся слезами чёрные тлеющие угольки. — пожалуйста, моя любовь, сделай так, как я прошу. юноша так и не отвечает, но заходится в громком истерическом крике, что очень быстро перерастает в надрывное рыдание, когда тэхён оставляет его в храме совсем одного, растворяясь мрачной клубящейся дымкой вместе с мёртвым телом своего брата.

𓁣𓁥

египет тонет в песчаных бурях всё то время, пока чонгук находится вдали от мужчины, и только в моменты их редкого уединения воющая от тоски стихия усмиряется вместе с её хозяином. юноша успокаивает того своими пылкими поцелуями и безропотно вверяет изголодавшее по ласкам тело в руки угрюмого и жестокого бога, что уже давно не знает пощады и не жалеет врагов. изгнание, преследование, тяжёлая, длительная борьба и разлука с любимым накладывают свой беспощадный отпечаток на некогда улыбчивое волевое лицо, напрочь убирая из лукавых раскосых глаз игривые смешинки. теперь там кровавая река разливается, затапливая собой подземные берега нила, и ожесточённая злоба плещется, пропадая лишь во время близости и в жарких нетерпеливых объятиях. чонгук думал, что они смогут прожить по отдельности, гонимые ищейками анубиса, вступившего с мужчиной в непримиримую борьбу, но ужасно ошибался, понимая, что быть вдали от тэхёна и находиться в неизвестности он просто не в состоянии. воскрешение осириса подкосило юношу настолько, что даже волосы начали выпадать из его головы, а невозможность хоть как-то связаться с супругом и узнать о чужом состоянии медленно, но верно убивала своей вязкой неопределенностью. чонгук всё чаще ловит себя на том, что теперь подолгу смотрит в зеркало, отчуждённо изучая своё осунувшееся и похудевшее лицо, а ещё с неохотой расчёсывает длинные белые волосы, заплетая их в тугую косу, потому что делать причёски и ухаживать за собой как раньше у него просто не остаётся никаких моральных сил. тэхён в их нечастые встречи набрасывается на юношу голодным, одичавшим зверем, смотрит со всё тем же восхищением и только после изнурительной, но долгожданной близости настойчиво привлекает к себе и шарит ладонями по любимым бёдрам, которые раньше не мог даже полностью обхватить. сейчас же у чонгука выпирают тазовые кости и отчётливо выделяются рёбра, просвечивая сквозь смуглую кожу. мужчина целует их запальчиво, безмолвно извиняясь за страдания, которые ненамеренно приносит своему ласковому супругу, а после молчаливо уходит, продолжая беспощадно вырезать толпы приспешников осириса и оберегать свою любовь от плодящихся в глубинах загробного мира демонов. только вот юноше от этого совсем не легче. он каждый раз цепляется за тэхёна, умоляя не бросать его одного, и воет сквозь стиснутые зубы, понимая, что ещё нескоро ощутит на себе тяжесть чужих сильных рук и вес крепкого мощного тела. колеблющееся от ветра пламя факела озаряет мягким светом нежные, чувственные изгибы голого тела чонгука, который ещё совсем недавно трясся в оргазменных судорогах и в экстазе запрокидывал голову. сейчас же он лежит, отвернувшись, и это совсем не нравится тэхёну. — чонгук. юноша дёргает оголённым плечом, встряхивается сердито, едва сдерживая подступающее к горлу предательское рыдание, и спешно одевается, прикрывая нагое тело, покрытое испариной, собственническими отметинами и вспухшими розоватыми укусами. он старается не смотреть на такого же обнажённого тэхёна, пристально следящего за каждым его торопливым движением, потому что ярость стремительно разгорается в крови, вырываясь с дыханием, и заползает внутрь вместе с дымом от тлеющих курилен. к чему бередить свежие раны и просить мужчину остаться, если тот всё равно уйдёт? зачем смотреть в хищные сощуренные глаза, если возможность купаться в их тепле опять пропадёт из жизни чонгука на целое десятилетие, а то и больше? — ты игнорируешь меня, моя любовь? — вновь спрашивает низким, рокочущим басом тэхён. он берёт длинную прядь блондинистых волос, в которые судорожно зарывался лицом, чтобы надышаться ароматом цветочных эфирных масел, и наматывает её на палец. — всего лишь не хочу ждать, когда ты снова покинешь меня и оставишь одного. лучше я уйду первым. чонгук старается приподняться, но мужчина быстро возвращает его обратно, по-хозяйски привлекая к своей влажной горячей груди и вжимаясь носом в спутанные тяжёлые локоны. — сейчас я никуда не спешу, чонгук. палец тэхёна ведёт по нежной и скользкой ложбинке между напряжёнными грудными мышцами и касается измученного поцелуями соска. дыхание юноши тут же учащается, а сам он чувствует, как раскрытое и вспухшее отверстие конвульсивно сокращается, выталкивая из себя лишнюю густоватую жидкость, которой слишком много в расслабленном после откровенных ласк влагалище. — сейчас, — уязвимо бросает чонгук, стремясь освободиться от настойчивых объятий. — но всё равно потом неизменно уходишь. — чонгук… юноша дёргается, тщетно цепляясь за крупные мускулистые руки, и гримаса беспомощности, ярости и боли сводит его светлые брови к переносице. он всё ещё ощущает жар чужого дыхания, обдающего потный висок, и силу мощного подобравшегося тела, всё ещё помнит долгожданное чувство наполненности, приятное давление между ног и напор тугой мясистой головки, погружающейся в него медленно и осторожно. солёные слёзы душат и подступают к глазам, но обмануться и размякнуть чонгук себе не позволяет. он подрывается на месте, ударяя блондинистой макушкой чужой подбородок, глухо рычит и сопротивляется, слыша громкую брань из родных губ и такой же гортанный рык в самое ухо. тэхён не говорит ему успокоиться, не говорит ему прекратить и остановиться, потому что знает, что юноша от этого заведётся лишь сильнее. он просто сжимает того в медвежьих объятиях и страстно целует в мокрую шею, собирая губами и языком мелкую дрожь и едкую солонь. чонгук брыкается, пытаясь увернуться от жалящих прикосновений пытливого рта, и бессильно скулит, царапая ногтями венистые руки, которые несколькими мгновениями ранее с хлюпаньем вбивались в него по самые костяшки и доводили до предобморочного состояния. — я меньше всего хочу покидать тебя, чонгук, но по-другому никак, слышишь? юноша ожесточённо мотает головой, вновь ударяя своего супруга, не сумевшего вовремя отклониться назад, и с невероятной прытью вгрызается зубами в удерживающую чужую руку. мужчина агрессивно шипит, и его крепкая хватка значительно слабеет, позволяя разгорячившемуся чонгуку вскочить на ноги. — никак говоришь? — продолжает гневиться юноша, чувствуя кровь на языке и нервным движением расправляя воздушное одеяние, которое почти не скрывает от немигающих глаз тэхёна его промежность с чуть выпирающими из-за возбуждения половыми губами, гладкий лобок с бордовыми укусами и налившиеся кровью вмятины на бёдрах от грубых пальцев. — ты держишь меня в неведении, не посвящаешь в свои планы, день изо дня нарушаешь собственные обещания! мужчина дёргает желваками и неторопливо поднимается в полный рост, совершенно не стесняясь собственной наготы. он смотрит на мужа неотрывно и опускается сверлящим, властным взглядом на вызывающе приподнятый подбородок, любовно обводя глазами маленькую впадинку с крохотной тёмной родинкой и изогнутые уголки нежного рта, потерявшего чёткий контур. — нарушаю обещания? чонгук сглатывает и невольно стискивает дрожащие ладони в кулаки, упрямо поджимая губы, когда мужчина делает аккуратный шаг в его сторону. — да, — юноша невольно пятится и опускает взгляд с угрюмого, выжидающего лица тэхёна туда, где на крепкой шее бешено бьётся пульс. — ты говорил, что мы будем решать всё вместе, но я и понятия не имею, чем занимается мой муж, кроме того, что уже известно другим богам. к чему тогда эта пытка расстоянием и временем, если я словно пленник заперт в нашем доме без всякой возможности тебя увидеть? — я пытаюсь оградить тебя от опасностей, моя любовь, а это, прошу заметить, совсем не одно и то же. ты и близко не представляешь, что происходит, когда я покидаю тебя. — так скажи мне! — вскрикивает чонгук с горячностью, вызванной нервным напряжением и тягучей томной болью растекающейся между ногами. он едва перебирает ими, намеренно держа от своего мужчины дистанцию, и в предостережении поднимает руки, не разрешая её сократить, потому что прекрасно знает, как сильно слаб перед ним. — не приближайся, тэхён! заклинаю тебя, не приближайся, пока не расскажешь мне всё. я устал быть в неведении. устал. мужчина кривит пухлые губы, и его взгляд мрачнеет. чонгук под ним вздрагивает позорно и плотнее сводит вместе бёдра, чувствуя липкость с их внутренних сторон и странный мандраж, будто что-то вот-вот должно произойти. тэхён смотрит исподлобья, в задумчивости проходясь по любимому смуглому телу, которое из-за лёгкой полупрозрачной ткани кажется ещё призывнее и соблазнительнее, чем при полной наготе, и запускает ладонь в отросшие чёрные кудри, убирая их с грубоватого лица. — а я устал существовать от встречи к встрече, устал тосковать по тебе каждое мгновение, — сердце чонгука начинает отчаянно биться, когда мужчина вновь принимается на него наступать. словно хищник, загоняющий свою наивную жертву в смертельную ловушку. — устал скучать по нашим разговорам и твоему смеху, устал мучиться от плотской жажды всякий раз, когда оставляю тебя одного. — тэхён… — но вместо того, чтобы быть с тобой, я ищу союзников против своего брата, собираю армию и стравливаю демонов с глубин дуата между собой, устраивая на берегах подземного нила кровавые бойни. чонгук отшатывается в смятении и прикрывает округлившийся от удивления рот дрожащей татуированной ладонью. — так вот почему другие боги так взволнованы… мужчина растягивает чувственные губы в диковатом оскале. — они боятся, что после осириса я возьмусь за них, чонгук. впрочем это не так уж и далеко от истины. анубиса я действительно собираюсь умертвить, он слишком предан моему брату, а это может стать большой проблемой в будущем. юноша цепенеет, качая головой, и его дыхание от беспокойства и тревоги учащается. какая беспринципная жестокость… — он же твой племянник, тэхён… мужчина едко ухмыляется, продолжая угрожающе наступать на застывшего супруга. — который не оставляет нас в покое вот уже несколько веков и слепо верит каждому слову осириса, — тэхён сжимает челюсти, а его налившиеся кровью и неестественной краснотой глаза недобро поблёскивают. — верная маленькая шавка. — тэхён… — поэтому перестань быть таким мягкосердечным и всепрощающим, чонгук, потому что я прекрасно знаю, как больно ты умеешь кусаться, — с неожиданной издёвкой и намёком в низком голосе говорит мужчина. он замолкает и смотрит выжидающе в распахнутые чёрные угли, и те мгновенно вспыхивают гневом и уязвлённой обидой. юноша бросает быстрый взгляд на собственный уже заживший укус на чужой руке, а затем, поджав крепко зацелованные губы, отвешивает своему мужу звонкую пощёчину. мгновенная тишина оглушает, и чонгук в испуге отдёргивает заколовшую от удара ладонь от лица мужчины, на лоб которого упали тёмные кудри. — т-тэхён… — никто из богов не вступился за нас, когда я рассказал им правду, и никому из них нет дела до твоей доброты, — мужчина медленно поворачивает голову, опасно щурясь и тихо выдыхая, а чонгук снова невольно пятится назад, ощущая, как загнанно колотится его сердце. тэхён не двигается, только наблюдает за мужем холодными и в то же время горящими бордовым глазами. — поэтому, когда всё закончится, я наведу в дуате свои порядки. — один… — шепчет юноша, хлопая повлажневшими белыми ресницами. — ты всё опять решил один. за нас двоих. чонгук надсадно выдыхает и стремительно разворачивается на пятках, так что длинные волосы бьют по его щекам, плечам и открытой спине. он бросается в сторону выхода из полуразрушенного храма, не слыша позади себя чужих тяжёлых шагов, но испуганно вскрикивает, когда чёрная плотная тьма настойчиво облепляет его ноги, не позволяя шевельнуться, а сам тэхён возникает прямо перед ним. — один, — спокойно соглашается мужчина и нависает над супругом, жалобно смотрящим своими большими чёрными глазами. — но только для того, чтобы твои красивые руки не измарались в чужой крови, моя любовь. юноша хочет воспротивиться, потому что он тоже может и хочет сражаться наравне со своим мужем, но внезапно, сильным рывком, тэхён подхватывает его под ягодицы, крепко сжимая упругие округлости в пальцах. чонгук ошеломлённо вскрикивает, когда его босые ноги, на щиколотках которых бренчат золотые браслеты, резко отрываются от холодного пола, и разгневанно выдыхает, упирая татуированные ладони в накачанную грудь мужчины. тот намеренно подбрасывает вспыхнувшего чонгука повыше и перехватывает одной рукой, чтобы другой нетерпеливо сдёрнуть сбившуюся между чужих ног лёгкую струящуюся ткань и оставить возмущённого мужа полностью обнажённым и беспомощным. — я не хочу заканчивать этот разговор близостью, после которой ты тут же уйдёшь, — торопливо шепчет юноша и укладывает ладони на щёки тэхёна, стараясь образумить и чувствуя, как к его резко втянувшемуся животу прижимается чужая возбуждённая плоть. горячая, мокрая, готовая к проникновению. он сглатывает и сжимает внутренние мышцы, тем самым сильнее увлажняя собственные складки и то, что находится между ними. — давай поговорим, тэхён. пожалуйста, давай поговорим… мужчина хмыкает, тычась скользкой головкой в гладкий лобок, и впивается губами в упрямый рот жёстким поцелуем, подавляя слабый протест. чонгук хватается за чёрные кудри и погружает в них пальцы, стремясь оттянуть увлечённого мужчину от своего лица за волосы, а затем задушенно мычит, извиваясь змеёй, стоит только тэхёну уверенно толкнуться в расширенную из-за ласк дырочку на всю длину. юноша сдавленно охает и стонет, смиренно принимая в своё тело порывистое движение чужих бёдер, и чувствует, как плотно и бесстыдно его мокрая изнывающая промежность вжимается в колючий лобок мужа. тот погружает в распахнувшийся в крике рот тёплый язык и властно, с оттягом и громким хлопком, вбивается снова, массируя крупной головкой тесные, но безумно податливые мышцы влагалища. низкий горловой звук вырывается из мужчины, когда чонгук на его члене мягко и чувственно сжимается, неосознанно елозя своей набухшей плотью по напряжённому паху. тот и сам задыхается и скулит, млея от сильных ладоней, удерживающих его на весу, и в изнеможении закатывает глаза от требовательной пульсации внизу живота при каждом глубоком проникновении. юноша сводит брови к переносице, разрывая жадный слюнявый поцелуй, и запрокидывает голову, мелко дрожа и сотрясаясь в чужих властных руках. тэхён тут же припадает губами к обнажившейся оливковой шее и размашисто обводит языком острый блуждающий кадык, присасываясь к нему ртом, словно голодная пиявка. вот только мужчина действительно голоден. голоден до своего разнеженного супруга, хрипящего проклятия и отчаянно хватающегося за его спину, с перекатывающимися под кожей тугими мышцами. мокрые тяжёлые пряди липнут к разрумянившимся щекам, прикрывая вздрагивающие плечи и выпирающие ключицы, а поясница гнётся, заставляя чонгука крепче прижаться животом к чужому. у него от непрерывного скольжения внутри, от сочных звуков сталкивающихся тел и пошлых хлопков бёдра сводит в предательских судорогах, и пот, ручейками стекающий к копчику, прошибает. тэхён размазывает его по и без того влажным горячим ягодицам и жёстче сминает в пальцах мягкие половинки, оттягивая их в стороны, грубовато оглаживая и насаживая поскуливающего мужа на свой член всё более яростно и быстро. — тэхён!.. — юноша вскрикивает, когда его довольно ощутимо вбивают спиной в холодную мраморную колонну, и тонко хнычет, стоит только крупной головке вновь с хлюпаньем толкнуться в раскрытую дырочку и полностью заполнить собой. он моргает заторможенно, чувствуя на подбородке собственную подсохшую слюну, а на пылающих щеках солёную влагу, и зависает мутным взглядом на чужом лице, искажённом страстью. у тэхёна ноздри хищно раздуваются, втягивая запах их взаимного удовольствия, на мощной шее вздуваются жилы, а на выразительных скулах играют желваки. он смотрит на юношу с ненасытной жадностью и ускоряет движения бёдер, ритмично, напористо и развязно проталкивая свой член в нежное, чувствительное нутро и обилие горячей влаги. чонгук измученно стонет, ощущая себя так, будто он прыгает на породистом и горделивом жеребце, и низ его живота начинает сводить от бесконечной скачки, которой его подвергают требовательные руки мужчины. только в самый последний момент юноша скрещивает трясущиеся ноги за спиной у супруга и лихорадочно стискивает толстую крупную плоть, не позволяя больше двигаться. пальцы на стопах поджимаются от наслаждения, и чонгук зажмуривается, ощущая расползающийся по внутренностям жар. он даже не слышит, как утробно и раскатисто выстанывает ему на ухо тэхён, болезненно сминая в ладонях покрасневшие ягодицы и до упора натягивая сомкнувшуюся на нём влажную и пульсирующую плоть на себя. чонгук просто резко обмякает весь, грузно оседая на чужом члене, и задушенно хрипит, не чувствуя даже того, что мужчина опускает его на землю и сам становится на колени. только самозабвенный поцелуй возле проколотого пупка отрезвляет и вынуждает встрепенуться всем телом. юноша хватается подрагивающими татуированными пальцами за растрёпанные чёрные волосы и опускает взмыленный взгляд вниз. тэхён поднимает на него свои поблёскивающие бордовым глаза и вжимает губы в гладкий лобок, пачкая рот в чужой естественной смазке и собственном семени. он всё ещё крепко удерживает ослабленного оргазмом мужа под ягодицами и настойчиво привлекает к себе, беззастенчиво высовывая язык и накрывая им багровый набухший бугорок, скрытый между слипшимися и потемневшими от возбуждения и трения складками. чонгук впивается ногтями в затылок мужчины и чувствует, как тот похабно присасывается к его раскрытому и бешено сокращающемуся влагалищу, бесстыдно проникая в дырочку своим языком. юноша вновь прислоняется взмокшей спиной к прохладной колонне и понимает, что если бы не сильные руки, намертво вцепившиеся в его зад, то он давно бы свалился к ногам тэхёна, вбирая ртом спёртый воздух. вот только пока он лишь елозит мягкой плотью по чужим губам и подбородку и ловит перед глазами безумно яркие вспышки, побуждающие потереться о насмешливое лицо его супруга ещё более рьяно, размазывая по нему медленно вытекающую сперму, смешанную с собственными выделениями. — не думай, что этим ты заставишь меня молчать… — срывающимся голосом шепчет чонгук, жадно наблюдая за ласкающим его мужчиной. — мы не закончили наш разговор, муж мой. он еле договаривает последние слова, оттягивая тэхёна за волосы и впиваясь взбудораженным взглядом в усмехающиеся мокрые губы. щёки, рот, подбородок и даже его нос испачканы густыми белёсыми разводами. оргазм лопается, растекаясь по трясущимся ляжкам, и юноша только сейчас осознаёт, что стискивает чужую голову, мелко дёргаясь от того, как щетина на волевом лице слегка царапает изнеженную кожу. — разве? — мужчина оставляет соблазнительные ягодицы в покое, опуская большие ладони на дрожащие бёдра и обнимая их так крепко, что колени чонгука заметно подгибаются. — а я считаю, что мы закончили, моя любовь. юноша отворачивается и сухо сглатывает, стараясь прийти в себя после опустошающего, бурного оргазма. он боится снова не сдержаться и опустить голову, чтобы встретиться с насмешливым взглядом медленно поднимающегося мужа, но ещё сильнее боится не сдержаться и вновь притянуть его к своей обласканной плоти. — и что дальше? — сорванным, ломким голосом спрашивает чонгук. он глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, и цепляется потными пальцами за колонну, в надежде утихомирить сжигавшую тело лихорадку. но содрогания во влагалище продолжаются, не принося облегчения, которое должно было наступить после желанной кульминации. хочется, чтобы его, такого влажного, раскрытого и доступного, тэхён снова наполнил собой. — ты вернёшься домой. юноша опускает одну ладонь между своих ног, чувствуя обильную влагу, и вяло хмыкает, оглядываясь в поисках собственной одежды. калазирис оказывается разорванной и отброшенной супругом в порыве страсти. — я спрашивал не об этом, муж мой. мужчина стискивает челюсти, натягивая на мощные смуглые бёдра схенти, и бросает на растерянного чонгука взгляд, который мгновенно становится обжигающим. мокрые светлые волосы налипают на округлые румяные щёки, чёрные большие глаза томно прикрыты слипшимися ресницами, а татуированные расслабленные руки не знают, за что схватиться, чтобы скрыть свою наготу. тэхён мгновенно появляется за напряжённой спиной мужа и укладывает на его вздрогнувшие бока ладони, под которыми, расползаясь тёмными нитями, появляется плиссированная прозрачная рубашка. чонгук ёжится и разворачивается лицом к мужчине, запрокидывая голову и твёрдо встречая чужой острый взгляд. — ты так и не ответил мне. — у тебя ещё остались силы для разговора? юноша весь вспыхивает, так что прелестные, розоватые, стыдливые пятна сползают на его оголённую, чуть выпирающую грудь, и разочарованно выдыхает, привычно откидывая длинные блондинистые пряди за свою спину. — всё-таки мне нужно было уйти. я не в состоянии выслушивать твои насмешки. тэхён мгновенно меняется в лице и не позволяет мужу отпрянуть, сжимая уставшее любимое тело в жарких объятиях. он так и не отвечает расстроенному чонгуку, боясь сболтнуть лишнего, ведь сам он уже близок к тому, чтобы раз и навсегда покончить с братом.

𓁑

время без тэхёна тянется невыносимо медленно и болезненно. пару раз юноша пытается воззвать к нему, как смертные взывают к ним, богам, но мужчина не отвечает на его молитву. только знакомое ощущение покоя и умиротворённости иногда накрывает в особенно тяжёлые моменты одиночества, будто супруг всё ещё находится рядом с ним, и тоска пропадает из сердца, наполняя отчаянно бьющийся в груди орган затаённой, робкой надеждой. — он к нам вернётся, — взгляд чонгука поначалу заволакивает мукой, а затем полностью перекрывается далёкой радостью, когда увлажнившиеся от слёз глаза опускаются на округлившийся аккуратный живот, наполовину скрытый под горячей ароматной водой, в которой плавают лепестки роз. — и мы снова будем вместе. юноша живёт этими мыслями, очарованно наблюдая за изменениями в собственном теле, и с трепетом предвкушает реакцию тэхёна на новость о своей неожиданной беременности. хотя что-то подсказывает чонгуку, что супруг прекрасно понимает, что именно он сделал, оставшись внутри его тела дольше положенного. взгляд тэхёна был слишком нетерпеливым и мужским, слишком открытым и обещающим. чонгук прикрывает веки и слабо улыбается, вытаскивая руку из воды и трогая пальцами слабую улыбку. почему-то вдруг вспоминается их первый поцелуй. его и тэхёна. самоуверенный бог красных земель после того судьбоносного знакомства не оставлял попыток завладеть вниманием строптивого юноши, и поэтому не побоялся явиться к тому прямо во время омовения, чтобы получить от разгневанного обнажённого чонгука ещё одну пощёчину, подкреплённую крепким ругательством и прелестным пунцовым лицом. круглые чёрные глаза угрожали забрать в плен любого, кто не боится рискнуть и заглянуть в непроницаемые омуты поглубже. вот и тэхён осмелел настолько, что перед тем, как исчезнуть в мрачной дымке, урвал у недовольного и смущённого юноши обещание о скорой встрече и долгожданный поцелуй. наглый, беспардонный, глубокий и до безобразия неуклюжий поцелуй. чонгук грустно улыбается, понимая, что постепенно забывает, каково это — целовать своего мужа. забывает его особый запах, вкус, тающий на языке, когда крупная твёрдая головка оказывается во рту, и ощущение сильного возбуждённого тела, вдавливающего в постель. внезапно хочется освежить собственную память, и юноша не придумывает ничего лучше, чем осторожно вылезти из купальни, по устоявшейся уже привычке придерживая низ живота, и грузно усесться на самом краю, неуверенно раздвинув ноги. он уже давно не трогал себя самостоятельно, не видя в этом никакого смысла, но сейчас, когда перед глазами стоят образ тэхёна и его бордовые властные глаза, слегка раскрывшаяся в предвкушении дырочка мокнет стремительно и безумно искушающе. чонгук откидывает длинные волосы за свою спину и прикусывает нижнюю губу, несмело опуская ладонь к отяжелевшему животу. за ним он не может усмотреть самого главного и поэтому замирает в нерешительности, словно боясь скользнуть ладонью между собственных бёдер. но татуированные пальцы всё-таки пробираются к пушистому светлому холмику на лобке, и юноша проводит ладонью по коротким закучерявившимся мягким волосам, скользит ниже и робко накрывает влажный бугорок скользкой подушечкой большого пальца. шумный выдох тут же тревожит распахнувшиеся в немом стоне губы, а розовый язык пробегается по ровным зубам. трепетная дрожь заставляет напрячься, но знакомый сковывающий жар, позволяет беспрепятственно проникнуть в тёплую и послушно раскрывшуюся дырочку по самые костяшки. чонгук ласкает себя неторопливо, перемещая большую часть своего веса на свободную руку, и запрокидывает назад голову, блаженно жмурясь и мелко вздрагивая. в какой-то момент он вытаскивает мокрые пальцы, размашисто скользя всей ладонью по мягкой плоти, а затем принимается лениво водить по нежным взбухшим складкам от клитора к основанию чувствительной вульвы. лоснящееся от пота лицо искажается удовольствием, и юноша весь дёргается, усиливая давление руки на собственный пах, который он бесстыдно массирует круговыми движениями. в лобке чонгука настойчиво давит и тянет, под веками плывет, скачет и размазывается, а в пылающих ушах шумят только собственное сорванное дыхание и грохочущая пульсация крови. татуированные пальцы умело трогают влажную плоть, зажимая, царапая, распаляя и теребя чувствительный бугорок, чтобы после снова широко огладить ладонью всю промежность, не концентрируя внимание на чём-то конкретном. истома настолько сильно накатывает на размякшее тело, что юноше вдруг кажется, будто тэхён сейчас рядом с ним. слишком знакомая мощь сотрясает его в оргазменных судорогах, слишком знакомые пухлые губы захватывают во влажный плен рта мочку его покрасневшего уха. чонгук опустошёно мычит, чувствуя, как рука подгибается, не выдерживая такого давления и веса, но болезненного падения не происходит. он разлепляет тяжёлые веки, старательно смаргивая мутную пелену возбуждения и выступившие от наслаждения слёзы, и едва не вскрикивает от испуга и шока, обнаруживая себя крепко прижатым к чужой быстро вздымающейся груди. сердце принимается биться частыми, гулкими толчками, когда юноша понимает, кто сейчас находится прямо за его спиной и чья большая ладонь почти полностью накрывает округлый живот, бережно и благоговейно оглаживая натянутую тонкую кожу. — почему?.. ты здесь. растерянный и ошеломлённый чонгук не договаривает, млея от ласкового касания. в нём всё ещё плещутся отголоски удовольствия, что совершенно не собираются утихать из-за внезапной близости родного тела, по которому так истосковалось его собственное. — нам троим пора спуститься в дуат, моя любовь, — юноша хватается скользкими от смазки пальцами за бортик бассейна и цепенеет, не в силах больше шевельнуться, когда слышит: — хватит прятаться, подобно шакалам. пухлые губы оставляют влажный поцелуй за розовым ухом и нетерпеливо перемещаются на дрогнувшее плечо. чонгук скашивает потерянный взгляд вниз, на чужие трепетно оглаживающие его руки, и от удивления, смятения и обжигающей радости ему кажется, будто у него помутилось сознание. юноша слышит тэхёна будто сквозь воду, словно пар становится плотным и забивается в уши, а дыхание предательски спирает глубоко в груди. его кожа, распаренная, нежная и влажная, пахнет медовым экстрактом, лотосом и пряным шафраном, а вот кожа мужчины — грубая, липкая и загорелая, отдаёт кровью, потом и жаркими знойными песками. чонгук чувствует всё это так же отчётливо, как совсем недавно чувствовал подкатывающий к горлу оргазм, и поэтому напрягается весь, соскальзывая в воду и выбираясь из родных объятий, чтобы хоть немного прийти в себя. бронзовое лицо тэхёна озадаченно вытягивается, а сам он заполошно прикусывает нижнюю губу, жадным взглядом скользя по заметно выпирающей груди супруга, его налившимся кровью потемневшим соскам и по округлому животу. как же чонгук расцвёл… — что всё это значит, муж мой? — требовательно спрашивает юноша, так же голодно рассматривая своего мужчину. тот будто ещё сильнее раздался в плечах, и чёрные кудри теперь значительно прикрывают хищные сощуренные глаза. — только то, что я сказал. юноша отходит ещё дальше, и раскосые глаза с сожалением упираются в поверхность воды, скрывающую от внимания мужчины самое сокровенное. — тогда ты знал, что я жду ребёнка, — с упрёком выговаривает чонгук, стараясь сохранить самообладание. — знал, что я обязательно забеременею после нашего последнего раза. — я рассчитывал на это. юноша молчаливо дёргает белой бровью и задерживает дыхание, когда тэхён начинает стаскивать с груди броню, а со своих бёдер набедренник. недавний жестокий и беспощадный бой ещё будоражит кровь, заставляя невольно сжиматься тугие мышцы разгорячённого схваткой тэхёна. он только что уничтожил последних приспешников осириса, окрасив пески пустыни в грязный бордовый, и теперь ощущает пузырящуюся радость от осознания того, что война с родным братом, которая грозила растянуться на целую вечность, наконец, закончилась. — а ещё я очень хотел застать тот момент, когда твоё тело отяжелеет и нальётся силой, — выразительные глаза тонут в бордовой реке, одновременно пугающей и ласкающей. — когда под твоим сердцем будет развиваться плод нашей любви. чонгук поджимает губы после чужих слов и встряхивает влажными локонами, убирая особенно длинные и завившиеся за спину. он ополаскивает лицо, надеясь унять жар, опаливший щёки, но это слишком сложно, когда всем отнявшимся и ослабевшим телом ощущаешь приближение своего мужчины, который, избавившись от впитавшего чужую кровь схенти, медленно опускается в воду. — зачем? юноше не нужно договаривать, потому что прижавшийся сзади тэхён понимает его буквально с полуслова. большая ладонь вновь оказывается на выпирающем животе, а вторая властно, но мягко обвивает талию и сжимает так, чтобы точно не дать своевольному и характерному чонгуку отстраниться. — я слишком давно думал об этом, но не решался с тобой заговорить. — не решался заговорить, но зато решился в меня кончить. — ты мог прервать беременность, — сдержанно замечает тэхён, и от его низкого голоса мурашки пробирают юношу до самого загривка. — я бы никогда!.. — я знаю, моя любовь, знаю, — слышит чонгук успокаивающий доверительный шёпот и, возбужденно дрожа, раздвигает ноги, чувствуя, как мужчина устраивается на мраморной скамье, погружённой в воду. сам же он безропотно усаживается верхом на крепкие бёдра, чуя ягодицами и копчиком чужой налитый кровью член. подбородок тэхёна опускается на обнажённое плечо, а твёрдая грудь прижимается к спине юноши, что податливо размякает в родных руках и откидывает на широкое плечо голову. — наш первенец родится в спокойное время, когда осириса в дуате уже не будет, и тогда на смену старому богу придёт новый. чонгук прижимается мокрым лбом к щеке мужчины и тихо дышит тому в шею, опуская ладони поверх чужих. он слышит то, о чём тихо выговаривает ему тэхён, но всё ещё не может поверить и осознать, что тот находится рядом с ним. ещё несколько мгновений назад юноша и помыслить не мог о том, чтобы увидеть своего мужа так скоро целым и невредимым, а уже сейчас он нежится в его крепких объятиях, чувствуя привычную мощь, которую тэхён буквально источает и старается рядом с ним в себе обуздать. вот только тьма, словно прирученная, льнёт к чонгуку и обвивается вокруг его уязвимого живота. — осирис ещё жив и правит загробным миром. — осирис ещё жив, потому что я захотел спуститься в дуат вместе с тобой, — мужчина ответно поворачивает голову и прикасается губами к чужому мокрому лбу. — потому что ты должен быть рядом, когда я убью его во второй и последний раз. чонгук тихо выдыхает, тронутый и успокоенный словами своего супруга. он судорожно стискивает в пальцах ладонь тэхёна и блаженно выдыхает, прикрывая глаза. дальнейшее смазывается перед юношей в неясные краски, вспыхивая и расползаясь под зажмуренными веками белыми пульсирующими пятнами. есть только полная безмятежность и чувство долгожданного покоя, которых он был жестоко лишён из-за разлуки со своим мужем. чонгуку от этого простого осознания отчего-то безумно хочется плакать, но он волнуется, что этим своим внезапным порывом может испугать мужчину, расслабленно выцеловывающего его плечи, шею и пылающие от наслаждения щёки. одна лишь мысль о том, что скоро всё закончится, заставляет разомлевшего юношу тяжело задышать. ещё немного, и они все вместе вернутся домой. втроём. чонгук мелко вздрагивает, когда сильные пальцы тревожат его болезненно твёрдые тёмные соски, из которых в последнее время обильно сочится белёсая жидкость, и тихонько всхлипывает, уже явственнее ощущая ягодицами чужое напряжение. он весь сжимается, плотнее сводя ноги, вот только рука тэхёна прекращает трогать налитую мягкую грудь и медленно скользит вниз по телу, снова прибавившему в весе. мужчина властно раздвигает располневшие бёдра и опускается к покрытому волосами лобку, крепко захватывая всей ладонью распалённую промежность. узловатые пальцы беспрепятственно раскрывают нежные складки в стороны и гладят настойчиво прямо по центру, вынуждая чонгука отчаянно вскрикнуть и обессиленно вцепиться в увитые венами чужие руки. он опускает осоловелый взгляд, желая взглянуть на то, что делает с ним тэхён, но вода с плавающими в ней лепестками всё искажает и смазывает, как и округлый живот, который так же мешает утолить откровенное любопытство. поэтому юноше остаётся лишь доверять своим ощущениям, которых, кажется, через край, и окончательно размякнуть на своём муже, что совсем недолго дразнит скользкую плоть, вновь требующую к себе внимание. — тэхён… — мне остановиться? юноша чувствует, как между раскрытыми половинками удобно умещается крупный член, и опустошённо стонет, потому что совершенно не уверен, сможет ли он действительно остановить явно возбуждённого супруга, если тот захочет большего. конечно, тэхён никогда не причинит ему боли и никогда не возьмёт силой, но почему-то смутный навязчивый страх всё равно комом оседает в горле. его мужчина всегда был напористым и страстным любовником, даже если очень старается сдерживать свою горячую пылкую натуру. вот и сейчас он лишь аккуратно приподнимает чонгука над собственным возбуждением и неторопливо опускает, тесно вжимая в себя мокрую чувствительную плоть. — чонгук?.. юноша протяжно выдыхает и неловко ёрзает, дрожа от удовольствия и ощущения толстого члена между своими распухшими половыми губами. тэхён тоже застывает, откровенно наслаждаясь интимными касаниями, а его грудь опасно вздымается, выдавая скопившееся напряжение, которое мужчина ещё пытается контролировать. вот только это до сводящих скул тяжело, особенно когда твёрдая мясистая головка тычется в сокращающуюся дырочку, а затем скользит выше, потираясь и давя на сильно выпирающий бугорок. чонгук вздрагивает и распахивает рот в немом крике ровно в тот момент, когда чужие губы жадно впиваются в его шею. — нет!.. нет… — нет? язык мужчины проходится по трясущемуся влажному от слюны и воды подбородку чонгука, что вдруг яростно мотает головой и торопливо двигает бёдрами, ягодицами вжимаясь в чужой пах, а промежностью в член. — я хочу… хочу… мы так давно не… — да, моя любовь… очень давно… почти целую вечность. — только не спеши… пожалуйста. тэхён не отвечает, но по сгустившейся ауре и взбрыкнувшей вокруг них тьме юноша понимает, что подобрал неправильные слова. знает ведь, что в его нынешнем состоянии мужчина будет предельно аккуратен, даже несмотря на очевидный телесный голод, и всё равно сказал то, о чём волнуется и переживает до сих пор. чонгук хочет извиниться, но слова так и застревают в горле, когда одним плавным движением тугая головка осторожно погружается в расслабленное влагалище, которое мгновенно стискивает крупную плоть своими мышцами. тэхён тихо выдыхает и откидывается на бортик бассейна, привлекая дрожащего мужа к себе за шею. мужчина так глубоко, что низ чонгука горит в самом настоящем огне. он чувствует, как тэхён в нём пульсирует и, кажется, становится только больше, а ещё он чувствует острое и всепоглощающее желание начать двигаться. быстро, рьяно и отрывисто. совсем как раньше. юноша даже ёрзает, сжимаясь на члене, но всё, что он получает — это предупреждающий укус в шею, тяжёлую ладонь, проворно пробравшуюся между его ног, и ногти, безжалостно царапнувшие клитор. чонгук вскрикивает, сдавливая мужчину в себе, и тонко, просяще скулит, изворачиваясь и тычась носом и губами в чужую щёку. — тэхён… мужчина продолжает ласкать самое сокровенное место чонгука, выбивая из него надрывные вздохи. тот же в свою очередь не прекращает отзывчиво льнуть и выцеловывать выразительную челюсть, покрытую колючей щетиной. он старается приподняться, но его мгновенно опускают обратно. — вода плохая смазка, моя любовь, — говорит тэхён обманчиво спокойным шёпотом, в то время как его сердце колотится словно загнанное, отбивая под лоснящейся кожей сумасшедший ритм, а член обхватывается в самых крепких, раскалённых и соблазнительных тисках. — что?.. — выдыхает с мольбой чонгук, плотно прижимаясь к груди мужчины. — но как… — просто сожми меня ещё раз. и юноша слушается. хрипит что-то сбивчиво, вновь откидывая голову на чужое плечо, а тэхён пользуется этим негласным разрешением и склоняется к смуглому горлу, захватывая губами кожу и втягивая отчаянно бьющуюся жилку в рот. тонкую, упругую, яростно пульсирующую. он посасывает её до лёгкого зуда и красноты, прикусывая зубами и наслаждаясь надрывными стонами, и снова принимается гладить чонгука между ног, чувствуя, как тот на его члене то сжимается судорожно, то расслабляется, облегчённо выдыхая. — вот так… — хрипит мужчина и ускоряет движения собственной руки, быстро и развязно массируя чувствительный клитор и понимая, что изнывающему на нём супругу до кульминации осталось совсем немного. тот весь дрожит, дёргаясь от бешеной стимуляции, елозит мокрой промежностью по его члену, хнычет и скулит, а потом в один момент лишь тонко и жалобно вскрикивает, обмякая в жарких объятиях и конвульсивно содрогаясь, принимая в себя горячие толчки чужого семени. тэхён тоже рвано дышит через приоткрытые губы, зарывшись потным лицом в нежный изгиб округлого плеча юноши, и его отросшие чёрные волосы липнут к щекам и ко лбу. близость и оргазм путают и без того разбредающиеся вязкие мысли, сбивая всё в большую кучу, и мужчина практически заставляет себя приподнять сотрясающегося чонгука, закатившего глаза, чтобы выскользнуть из тугой влажности его настрадавшейся из-за исступлённых ласк распухшей плоти. вода смывает последствия их общего удовлетворения, растворяя капли спермы, а затем постепенно остужает разгорячённые, покрытые испариной тела. тэхён приводит в порядок сначала разморенного мужа, бессильно откинувшегося на бортик, и только после этого принимается за себя, с особой тщательностью отмывая кожу от въевшейся в поры крови. чонгук лишь несколько мгновений наблюдает за своим мужчиной, облизывая блестящим, сытым взглядом напрягшиеся грудные мышцы и покрытые тёмными волосами мускулистые руки, но потом понимает, что безумное желание обвить ногами мощные бёдра, на которых он кончал, сжимался и стонал, вспыхивает в нём снова. юноша встряхивает тяжёлыми локонами и укладывает татуированные ладони на выпирающий живот, начиная безмятежно поглаживать пальцами кожу вокруг торчащего пупка. тэхён и его успел зацеловать тоже, крепко ухватив располневшие бока, после чего принялся трепетно обводить губами каждую побледневшую кривую нить длинных растяжек, которые тянутся до самого паха и теряются в закучерявившихся светлых волосах на лобке. чонгук разморенно выдыхает, продолжая выписывать узоры на своём животе, и лениво моргает, сталкиваясь с прищуренным взглядом бордовых раскосых глаз. мужчина слабо улыбается, наслаждаясь видом отдыхающего супруга, что полулежит на погружённых в воду тёплых мраморных ступенях. распаренный, обнажённый и невероятно чарующий. белые вьющиеся локоны покоятся на плечах, пряча тёмные соски, а розовые губы, потерявшие чёткий контур, слегка приоткрыты и слишком соблазнительно изгибаются в самых уголках рта. уже потом, в постели, они много и долго разговаривают, пытаясь наверстать упущенное время. тэхён рассказывает о своих победах и поражениях, о том, как хотелось всё бросить и вернуться назад. спрятаться от всех преследователей и укрыться от всего мира. только вдвоём. юноша рассеянно гладит пальцами чужие выпуклые вены на сильных руках, обнимающих его сзади, и уже почти не слышит басовитого тихого голоса, пускающего табун крохотных мурашек вниз по спине. согретый и убаюканный теплом родного тела, он качается на волнах безжалостно накатывающего сна и под зажмуренными веками видит будущее, в котором больше нет войны, изгнания и двуличных богов. зато есть спокойствие, жаркая пустыня с сухими песками и яркое игривое солнце, играющее в чёрных волосах тэхёна, который смотрит на него так, что у юноши перехватывает дыхание в горле и сердце, быстро забившееся, выскакивает из груди. мужчина в том будущем держит на руках их ребёнка и счастливо улыбается, превращая собственные выразительные глаза в две узкие щёлочки.

𓆄

чонгук сидит на жёстком сиденье лодки и отчуждённо разглядывает мрачный пейзаж дуата, чьи просторы кажутся абсолютно бесконечными и необъятными. зубастые, острые своды высоких скал, безжизненный завывающий ветер и сердитая широкая река, воды которой ядовиты настолько, что обычный смертный скончается и от пары маленьких капель. это тусклое, жуткое место считается пристанищем богов и мёртвых душ, но для юноши домом давно является тэхён. — здесь так невыносимо. чонгук весь ёжится, ощущая сильное давление на их неспешно плывущую ладью, и пусть мужчина старается оберегать своего супруга, принимая удары потусторонней магии на себя, но все вспышки сгущающейся вокруг них пустоты он перехватить не в состоянии. тэхён поворачивает голову, слыша родной, немного гулкий голос, и, явственно чувствуя чужую беспомощность и тревогу, крепче привлекает светловолосого юношу к своему боку. побледневшее лицо с плотно сжатыми полными губами выдаёт предельную собранность и решимость, несмотря на общий напряжённый внешний вид чонгука, который совершенно точно не рад находиться в дуате после всех предшествующих событий. их тут никто не ждёт. но и о том, что они уже совсем близко, знают все, потому что только у двух богов есть особое право плавать по почти бесконечному нилу, и один из этих богов сам тэхён. тот не скрывает собственную угрожающе скалящуюся ауру, что мощным сокрушительным потоком ползёт вверх по течению реки и растворяется в тёмных водах беснующегося нила. его губительную силу, полную ярости и желания отмщения, в скором времени испытают на себе многие боги, если попробуют вмешаться. — совсем скоро мы будем на месте, моя любовь, — тихо отвечает мужчина и прижимается губами к чужому виску, укладывая ладонь на круглый живот чонгука. тот понятливо мычит и опускает взгляд в непроглядную черноту реки. на дне блестит что-то неясное и переливающееся, но юноша не заостряет на этом внимание, концентрируясь лишь на ласковых поглаживаниях своего чуткого супруга. чонгук мелко вздрагивает, когда перед его взором появляется знакомый до боли дворец, принадлежащий осирису и исиде. дворец, в котором вершатся судьбы умерших людей и проходит суд над их душами. тэхён утешающе целует своего застывшего супруга в щёку, молчаливо успокаивая чужое зашедшееся в испуге сердце, и помогает выбраться на песчаный берег, аккуратно придерживая юношу за талию. мужчина бережно сжимает в ладони татуированные пальцы чонгука и тянет его за собой, в сторону больших резных ворот, украшенных светящимися иероглифами. — тэхён… — юноша внезапно останавливается и укладывает их переплетённые руки на свой обнажённый живот, поднимая подведённые взволнованные глаза на серьёзное лицо мужа. — ничего не бойся, моя любовь. никто не посмеет вас тронуть. чонгук кивает, но смотрит только в широкую спину, под загорелой кожей которой перекатываются напряжённые мускулы. даже когда они медленно переступают ворота, отделяющие песчаный берег от владений осириса, юноша не отрывает своего взгляда, следуя за тэхёном, словно одинокий заплутавший корабль, плывущий на свет маяка. чернота, исходящая из мужчины, стелется по полу, оборонительно расползаясь во все стороны и предупреждающе скалясь. с каждым неторопливым шагом медленно появляются очертания золотистых сверкающих стен, вдоль которых стоят узкие скамьи с сидящими на них богами. те напрягаются, наблюдая за вальяжно идущим тэхёном, за которым преданно движется мрачная клубящаяся тьма, и тут же начинают оживлённо перешёптываться и тихо восклицать, когда замечают за его спиной светлый ореол из вьющихся белых волос и прямого уверенного взгляда. всем сразу же становится понятно, что чонгук, гордо расправивший плечи и дерзко задравший подбородок, не прячется за своим мужчиной, а прикрывает, пусть и неосознанно, цепко следя за каждым богом в этом зале, готовый в любой момент применить собственную дремлющую силу и отразить подлый удар. никто в этом месте не забывает, на что способен хатхор. живое воплощение любви и красоты. множество взглядов направлены на его выпирающий живот, который юноша совершенно не собирался прятать. он носит в себе будущего бога, что возьмёт только лучшие качества своего воинственного и мужественного отца, и не будет этого скрывать или стыдиться. пусть глазеют. чонгук с удовольствием удовлетворит их любопытство. — давно не виделись, брат. мощное тело тэхёна напрягается, и юноша укладывает на сведённые лопатки татуированную ладонь, чувствуя, как муж под его лёгким, ненавязчивым прикосновением мгновенно расслабляется. — давно, — соглашается осирис спокойным голосом. — пришёл убить меня во второй раз? — и убедиться в том, что тебя больше не воскресят. никто не вмешивается в разговор, будто бы безучастно наблюдая за всем со стороны. никто и не будет вмешиваться, кроме амат, ожидающей очередного грешника в глубине дуата и, возможно, маат, внимательно смотрящей на братьев со своего места. — я знаю, что все эти годы ты искал хатхор, — чонгук вздрагивает, когда слышит из губ мужа своё второе имя, и рвано выдыхает, ласково ведя ладонью до чужой поясницы, даря молчаливую поддержку. — может, расскажешь всем зачем? тихий ропот идёт по рядам, и недоумение читается на лицах богов. неверие переплетается с сомнением, и только маат продолжает пристально смотреть на пару, что совсем не боится быть схваченной. продолжает смотреть на сияющего беременного чонгука, с которым у неё всегда были хорошие отношения. — не понимаю, о чём ты говоришь, сет. тэхён кривит губы в едкой ухмылке и опускает ладонь на хопеш, качая головой и едва сдерживаясь, чтобы не вытащить его из ножен. осирис пытается выглядеть уверенным, но вот нетерпение, выступившее на лице яркими пятнами, он совсем не старается контролировать. его взгляд мечется за спину мужчины, в тщетной попытке разглядеть чонгука, и тэхён в который раз удивляется тому, что никто не видит, как брат буквально одержим его супругом. до сих пор. — ну, ещё бы. мужчина раздражительно выдыхает, собираясь покончить с пустыми разговорами прямо здесь и сейчас, как вдруг рядом с осирисом появляется исида. маленькая, сероглазая и темноволосая. её красивое узкое лицо портят злое выражение, искривившее ярко-красные губы, и ненависть, пульсирующая во взгляде. — на что ты намекаешь, убийца?! — громко взвизгивает женщина и подрывается со своего места, тыча тонким пальцем в спокойного, широкоплечего и высокого тэхёна. — как смеешь клеветать на своего брата после того, как собственноручно его умертвил?! мужчина не реагирует на чужой крик, впиваясь угрожающим взглядом в осириса, напряжённо следящего за ним в ответ, но когда исида снова намеревается что-то сказать, чонгук не выдерживает и показывается из-за плеча супруга, раздражённо рявкая: — замолчи, — звук этот мощным вихрем срывается с его полных разомкнувшихся губ. он ударяет опешившую женщину в грудь и оставляет безобразный кровящий след на нежной молочной коже. — и больше никогда не открывай свой рот в моём присутствии. кто-то из богов ахает, кто-то боязливо подбирается, справедливо опасаясь, что чужой гнев распространится и на них, но большинство по-прежнему не реагируют, с интересом наблюдая за разворачивающейся перед ними сценой, и только гончие псы анубиса бродят совсем рядом, готовые в любой момент выполнить приказ своего хозяина. чонгук не обращает на них внимания, не ощущая угрозы, но зато чувствует на себе такой откровенный и восхищённый взгляд мужчины, что на какой-то миг забывает, где они сейчас находятся. он встречается с ним глазами, и тэхён молча кивает, выражая полное одобрение его действиям. исида сердито дёргается, и шелест её одежды сбрасывает с тэхёна вязкий морок. — однажды я уже рассказывал о том, что пытался сделать с моим мужем осирис, — он с трудом отводит взгляд от зардевшегося лица юноши на трон, где сидит его брат с обманчиво спокойным видом. вот только тот так же, как и многие другие, не может перестать бесстыдно глазеть на чонгука, который любовно смотрит на мужчину своими чёрными тлеющими угольками. — но никто мне не поверил. — ты отказался от суда, сет. что, по-твоему, это могло значить? — подаёт голос маат, выходя вперёд. юноша вздрагивает от слов давней подруги, вот только больше его беспокоит тьма за спиной тэхёна, что начинает шевелиться и густеть, нагоняя мрак в светлый зал. — если бы ты положил на весы своё сердце… женщина не договаривает, но все прекрасно понимают, что именно она имеет в виду. — сет ещё более гордый и упрямый бог, чем я. он привык воевать и всё решать силой, — ласково говорит чонгук, натыкаясь на уязвлённое пламя в бордовых раскосых глазах. в них он отчётливо видит вину и раскаяние за свою непреклонность, но в ответ лишь молчаливо качает головой, медленно поворачиваясь к богине и произнося с оттенком лёгкой дрожи. — поэтому я хочу свидетельствовать против злодеяния осириса вместо своего мужа. в конце концов это меня пытались изнасиловать в моём же собственном храме. юноша слышит очередную волну громкого перешёптывания и поджимает полные губы, дерзко приподнимая подбородок и с вызовом встречая взгляд разгневанного осириса. тэхён шокировано смотрит на супруга, как и многие другие боги. — сет защитил мою честь, и я полностью одобряю его поступок. исида дёргается, в ярости распахивая рот, но не издаёт и звука. маат настороженно кивает, подавая чонгуку руку, и тот с готовностью протягивает свою в ответ. — если осирис окажется виновен, то за своё прелюбодеяние он будет приговорён к смертной казни, потому что никто не смеет смотреть на чужого супруга или супругу. юноша невозмутимо проходит к весам правосудия, появившимся в воздухе, и прикрывает веки, чувствуя жжение на том месте, где ещё мгновение назад тяжело билось его сердце. теперь оно, крупное, красное, покрытое сосудами и по-прежнему размеренно стучащее, находится на золотой чаше, когда как с другой стороны маат неторопливо укладывает страусиное перо. чонгук скашивает взгляд на ожидающего мужа и видит, как вокруг того ещё сильнее разливается тьма, сгущаясь настолько, что псы анубиса отходят от мужчины подальше, будто ощущая неладное. «с нами всё хорошо». юноша выговаривает это одними губами, но тэхён тут же тихо выдыхает и расслабляется, посылая супругу ободряющую улыбку и скользя внимательным взглядом по чужой обнажённой груди и открытому круглому животу, под которым до самого пола тянется полупрозрачный шлейф струящейся ткани, совершенно не скрывающий треугольник светлых волос. — хатхор сын ра, ты утверждаешь, что осирис совершил в отношении тебя прелюбодеяние, за что потом поплатился собственной жизнью. тэхён презрительно кривит губы и переводит взгляд в сторону своего явно нервничающего брата. тот не может не понимать, к чему всё идёт, и не будет ему выхода из этого зала. уж он-то об этом позаботится. — да. — так же ты утверждаешь, что сет сын геба умертвил осириса лишь после его злодеяния. чонгук, не мешкая отвечает: — да. я звал своего мужа на помощь, и он пришёл ко мне. маат кивает, стараясь быть беспристрастной, но на лице её всё равно отчётливо проступает сожаление. — и последнее, — богиня делает паузу, пристально всматриваясь в чёрные подведённые глаза. — ты утверждаешь, что всё сказанное тобой на суде — правда. — да. женщина кивает и взмахивает рукой, приводя весы в движение. те медленно качаются, опуская вниз то перо, то сердце, а затем останавливаются ровно на середине, вызывая в зале бурный всплеск эмоций. все взгляды обращаются к побледневшему осирису и не менее мёртвенно бледной исиде, но громкие возгласы тонут во тьме, что, словно порыв ветра, вырывается из тэхёна и властно затыкает всем присутствующим рты. мужчина видит, как в черноте его стремительно звереющей магии появляется чудовищная морда амат, и угрожающе скалится, оттесняя своей сокрушительной мощью пожирательницу сердец к другим богам. — я сам расправлюсь с осирисом, и только попробуй мне помешать. амат дико щерится, несогласная с таким своевольным решением, и раскрывает огромную пасть, недовольно клацая на тэхёна. вот только тому совершенно плевать. его сила утробно рычит в ответ, и она же поднимает отчаянно сопротивляющегося осириса в воздух, переворачивает и начинает рвать в прямом смысле слова, сжимает так, что кости протыкают кожу насквозь. чонгук смотрит на всё это своими большими глазами и прижимает ладони к ушам, не в состоянии слушать чужие вопли и крики исиды. кровь его насильника орошает обильным дождём мраморный светлый пол зала судилища, и юноша, качнувшись, делает шаг в сторону застывшего тэхёна, во взгляде которого плещется бордовая река. тьма хищно кружит по залу, переворачивая лавки и взрывая тех, кто пытается прийти на помощь уже бывшему хозяину подземного мира, а чонгук в это время приникает щекой к загорелой спине мужа и крепко обнимает за талию, сдавливая татуированными пальцами твёрдые бока. — муж мой… любимый, остановись… он мёртв… мёртв, тэхён. ты слышишь? твой брат мёртв, — тэхён медленно моргает, когда чувствует родное тепло и улавливает заполошный шёпот, в котором ему чудится мольба. — не дай мести поглотить тебя. чонгук оставляет смазанные влажные поцелуи на закаменевшей от напряжения спине и тихо мычит, крупно вздрагивая, стоит только мужчине внезапно развернуться в объятиях и мокро смять его губы, настойчиво проталкиваясь языком в жаркую глубину послушно распахнувшегося рта. чернильная дымка окутывает их со всех сторон, заглушая крики и другие посторонние звуки, и юноша млеет в грубых руках супруга, ощущая в своих ладонях тугие лоскуты натянутых до предела мышц. чонгук даже не сразу понимает, что они давно находятся в до боли знакомых стенах, в их самом первом доме, и что мужчина жадно гладит его разрумянившееся лицо, завороженно смотря во влажно поблёскивающие глаза. — скажи, что я не испугал тебя… юноша хватается за большую ладонь тэхёна и торопливо прижимается губами к её тыльной стороне. — никогда. мужчина хрипло выдыхает и за подбородок поворачивает увлёкшегося чонгука к себе, чтобы снова завладеть любимым, податливо раскрывшимся ртом и скользнуть языком в его тёплую глубину. никогда.