— Итак, Кроули. Что мистер Слизняк натворил на этот раз? — Не уверен. Но знаю, что ничего хорошего. — Всё в порядке тогда. Ему не положено делать добро. — Образное выражение. Тогда ничего плохого. Хастур Лигур Моя семья пытается расшифровать «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества» уже 400 лет. Можно сказать, мы профессиональные потомки. Анафема Гаджет
— Вы прелестно выглядите, сеньорита, — похвалила и себя, и Дзэту синьора Фальконе, портниха Вонголы, вскидывая высокомерно голову. — Это платье сидит на вас просто чудно. — Да, — не могла не согласиться Фелиас. — Это хорошо выглядит. — Вы хорошо выглядите, — поправила синьора Фальконе, почти с одержимой любовью касаясь складок платья. Оно и впрямь сидело на Фелисе чертовски хорошо; официально красный — её цвет. Безумное сочетание с тёмными волосами и бледными глазами. — Хаято, этот мальчишка! Я думала он уже никого не приведёт ко мне, как свою пару, — пожаловалась старая женщина, не выглядевшая старой от слова «совершенно». Дзэта вежливо улыбнулась на это, мотая головой — нет, это ожерелье на шее казалось больше неуместным. Красный — цвет Хаято. Фелиса не знает почему и как, но у каждого «Хранителя» есть свой цвет и принадлежность к этому цвету; это, по какой-то причине, важно, и так же важно то, что нужно перейти за «черту», чтобы узнать, почему это важное — но черта защищает Фелису, спасает «гражданкой», поэтому Дзэта молчит и не спрашивает. Такие качества, просто к слову, на вес золота, чтобы вы знали. — Тебе должно быть достаточно Такеши и Рокудо, которые привели своих партнёрш сюда, синьора Фальконе, — бросил «фас» голосом Хаято, заходя внутрь. Помощница громко пискнула, пока синьора Фальконе отвечала: — Я изготавливаю одежду для трёх поколений Вонгола, начиная с Восьмой! Разумеется, я хочу одеть женщин и… мужчин, если так будет этого поколения. — Действительно, какой престиж, — пустым тоном заметила Дзэта, спускаясь с пьедестала, опираясь на ладонь Хаято. Уголок его губ дёрнулся. — Ты прелестно выглядишь. — А ты такой же, как и всегда. Синьора Фальконе с любопытством наблюдала за обменом слов. Затем — строгим взглядом оглядела самого Хаято и осталась слегка недовольна: простой костюм, красный галстук, белая рубаха… и кольцо Урагана на пальце. Ох уж этот мальчишка! — Тебе нужно было приодеться. Я серьёзно. — Я приодет. — Нет, — Фелиса поставила руки в боки. — Готова поспорить, это одежда из шкафа «Не знаю, что надеть, но классика вечна». Гокудера отступил на шаг, распахивая глаза. — О чёрт… ты и об этом знаешь?! На женском лице появилось: «А ты ещё и сомневаешься?», и если бы не жужжащий рядом Хаято-мертвец, Гокудера бы даже посмеялся. А так — лишь фыркнул, подавая руку. Фелиса ухватилась за локоть и осторожно проделала шаги на каблуках. Пока было терпимо. Хотя к вечеру ноги обязательно разноются. — До свидания, синьора Фальконе. — До новых встреч, милочка! И тебе, засранец. — Что б вы ещё следующее поколение Вонголы увидели, синьора Фальконе. И они покинули здание, садясь в машину. Ехать не более пятнадцати минут — да и те с пробками. …Спустя время Фелиса проклинала всех, сдерживая свой истинный, спокойный характер, но с чётким посылом: Идите-ка вы нахер. Выпив третий, — а может и настоящий пятый, — бокальчик вина, Фелиса проследила взглядом за Мирабель Салис, которая весьма и весьма прямо строила глазки русскому послу, Павлу Петровичу. Это был мужчина «слегка за сорок», с бородой, хитрыми карими глазоньками… В общем, почти всё то, что говорит бабушка — не доверять этому человеку. Правда, она ещё говорила, что люди с бородой — это странные люди, и им нельзя доверять, а после вышла замуж и родила детей от мужчины с бородой, — но это уже дело третье, если не четвёртое. Иными словами, говоря короче: Мирабель вела себя странно, а навык Фелисы «пить и не напиваться» дал лёгкий сбой — поэтому девушка решила во чтобы то не стало следить за неоднозначной фигурой её смерти, коль больше она не должна находиться рядом с другими послами, работая переводчиком для Хаято в те мгновения, когда он, будучи не коренным знатоком русского фольклора, мог понять неправильно. Может, в прошлой жизни у них тоже связь имелась, но Фелиса не знает-не помнит, потому что была сосредоточена на совершенно иных вещах, чем… это. Сейчас же надобность отпала — сам Бельфегор, что имел чудесатую репутацию присоединился в разговор, а зная слухи, да и не только слухи, о мужской гениальности… Фелиса дала себе вольную. Итак, Мирабель, американка наполовину, итальянка — на вторую половину; и Павел Петрович, чистый русский и посол от мафиозной «королевской» семьи Романовых, именуемые сейчас как Королёвы. Мирабель переглянулась со скользким Павлом взглядами, а затем — слишком синхронно отвели в стороны головы. Фелиса знала этот «знак» — условное послание сделать что-то и предупреждение не выдавать знание друг о друге. Обещание встретиться, но чуть позже, хотя, вероятно, лучше варианта, чем этот банкет уже не представится. Фелиса позволила себе опустить взгляд на вновь опустевший бокал, — ах, кто-то идёт по стопам любимой бабули и становится алкоголичкой! — и следить скорее чувствами, чем собственными глазами. Через сколько они уединятся?.. Через сколько они… Через шестнадцать минут после их переглядки. Сначала исчез Павел Петрович, зашторив штору на балконе, а следом, спустя минут семь, за ним последовала Мирабель Салис. Тут было около пяти, на самом деле, балконов, и каждый мог зашторить вход на эти-самые балконы, чтобы показать: тут идёт серьёзная беседа, и лучше никому не входить, если ты не хочешь её прервать и показать высшее неуважение. Законы эти свято чтили, потому что никому не было комфортно, зная что случись надобность обсудить какую-либо важную беседу, тебя могут прервать в любой момент — моветон! Право слово, здесь порой чтили такие старые традиции, что и упоминать трудно, однако ж… Фелиса сверкнула платьем — и растворилась вдоль стен; она могла подслушать и сама, но не рисковала делать это. А если кто увидит? Какой кошмар, какой дипломатический ужас! Комнатный червь смеет слушать важные разговоры «больших птиц!»; Вонгола или принесёт её в жертву и потеряет свои позиции на арене; или не принесёт её в жертву и ещё больше потеряет на международной арене. Вместо этого Фелиса вышла в коридор, а оттуда — в женский туалет. Открыла окно на распашку и свистнула — на что только лёгких хватило. «Ну как есть диснеевская принцесса», хихикнул пьяный разум. Фелиса в ответ ему сосредоточенно кивнула, хотя мысль, стоит признаться, позабавила. На вытянутую руку прилетела ворона. — Приве-е-ет, — протянула Фелиса, страшно довольная. Вороны — умные создания. Ворона каркнула. — Мне нужно то, что говорят пара, мужчина и женщина, на третьем балконе. Послушаешь их? Дам всё, что хочешь. Ворона каркнула. И очень прицельно прошлась по блестящему браслету на руке у Фелисы; Дзэта сощурила глаза, подозрительно глядя на пташку. Вороны — умные, хитрые создания. Вот сейчас возьмёт и улетит с побрякушкой. — Только после разговора, скажем… когда будет ещё раз солнце. Найдёшь меня? Каркнув нечто оскорбительно, мол, как смеешь ты, жалкая двуногая, сомневаться во мне, великом вороне…! Птица взмахнула чёрными крыльями и улетела. Фелиса вытянула в окно голову — по направлению к балконам летела птаха. Так, это хорошо… хорошо! Вороны — умные птицы. И большую часть речи из беседы смогут передать. Не то что голуби… бр-рр. Худшие разведчики, честное слово. Фелиса помыла руки с важным видом и вернулась в зал; как раз вовремя, чтобы никто не подумал лишнего. — Моя драгоценная спутница, — почти вальяжно начал Хаято. — Не желаете ли вы потанцевать со мной? К их разговору прислушались; не смотря на нахальный тон голоса и развязный вид, глаза у Босса оставались предельно серьёзными. Фелиса натянула улыбку на лицо. — Мой дорогой спутник, ну как же я могу отказать вам? — И протянула в ответ руку, которую с лёгкостью ухватили. Стоило лишь закружиться в танце и отойти от опасных русских, как лицо Хаято стало слащавее, а голос — тише: — Что случилось? Ты внезапно ушла. Фелиса бросила кокетливый взгляд в сторону. Такое поведение ей было совершенно несвойственно. — Увидела как переглядывались Мирабель с послом Павлом Петровичем. Не знаю, к чему это, но они скрылись на балконе и не выходили достаточно времени. Хаято её закружил, пытаясь найти взглядом Мирабель. Фелиса прогнулась в спине, — не нашёл. — Ты подслушивала? — Сама? С риском попасться? Я не настолько безнадёжна. Но источники мои, прошу, не выведывайте. — Хорошо, — необычно покладисто согласился Хаято, кивнув кому-то в танце; то была девушка, танцующая с Савадой Тсунаеши. Чёрные волосы и пронзительные зелёные глаза. От неё веяло холодом и мурашки пробежались по почти обнажённой спине в красном платье. — Ильда Фрид, жена моего Тсунаеши, — обозначил Хаято под последние аккорды. — А теперь, позвольте, по бокалу? — А как же послы? — Их принял в тяжёлый оборот Такеши. Фелиса сощурила в подозрении глаза. Хаято подумал — это и мило, и нет в то же время. — По бокальчику, — решилась Фелиса с гордо поднятой головой.***
— Мы не пьяные, — со всей серьёзности убеждал Хаято. Фелиса кивнула: — Мы к чёртикам бухие. Хаято хрюкнул и тут же принял серьёзное выражение лица — если бы не пошатывающееся едва-едва тело, то никто бы и не понял, что он — бухой. Взопреть бухой. А, ну ещё зрачки были расширены — что ни могу! Милая девушка, стоящая ближе к полночи в стойке «почти регистрации», которую звали… Фелиса прищурилась. Последнее дело — перед глазами то расплывалось, то плыло, то — было всё абсолютно твердо! Ма-ми-Мари! И потерянная «я» на конце, как сказала бы любезнейшая бабуля — мысль была настолько материальна, что Фелиса крупно вздрогнула, прижавшись к тёплому мужскому боку. Огляделась головой, махая тёмными каштановыми волосами — и икнула, едва не приметив в прохожей свою бабулю! Ух, как бы ей влетело за распитие алкогольных напитков! А ведь это Фелиса девочка большая, почти самостоятельная… скоро повенчается, вот. Только Хаято договориться надо бы. …Меж тем Хаято позволил себе снять пиджак и накинуть его на плечи жавшейся к нему спутницы — замерзла ли она или нет он не знал, но решил перестраховаться. И очень убеждённо доказывал Мари, что лучшие чувства — это проверенные годами, но все мы знаем, что у трезвого на уме — то у пьяного на языке? — Мы, — говорит он. — просто безумно друг в друга влюблены. А сегодня день солнцестояния, ужасно благоприятный день, чтобы обвенчаться, понимаете? Мария, которая Мари, не впечатлённо угукнула. — Мы закрываемся, — говорит она, — через семь минут. Как закадычные христиане, ни Хаято, ни Фелиса не могли сдаться. Фелиса вдруг свистнула — и вдруг, спустя жалкие мгновения, раздался лай, точно их окружила свора собак. — Я, — говорит Фелиса, — велела собакам кусать каждого, кто выйдет из здания, если мы не обвенчаемся. И мило улыбнулась — было в этой улыбке что-то хищное, и отдавало дворянским наказом: Ослушаться нельзя, опасно, а сами они — бедные крепостные у кровавой барыни… О дворянах втихую и шёпотом — не дай Бог узнают и отсекут. А собаки всё лаяли и лаяли, и точно волшебство — бедному Арго, что пытался выйти в сию же минуту наружу был едва ли не безжалостно закусан сворой собак, рычащий так, что слюна у них капала не землю. Откуда столько бездомных псин?! Мари отступила на шаг, смотря точно как на ведьму — волшебство, ни что иное. Хаято закинул голову и гортанно рассмеялся. «Весело», — подумал он и с восхищением посмотрел на Фелису Дзэту. — «Ловкий трюк… аль действительно ведьма?» Но даже коли так — он смотрел и видел нечто прекрасное, а ведьм так и вовсе почитал, на грани с инопланетными разумами и существами, которых никто не доказал и не видел, — но они точно, Хаято говорит, есть! — Ладно, — неуверенно говорит Мари. — Только быстро. — Не надо быстро, надо качественно, — сразу же возражает Хаято, сверкая зелёными глазами. Фелиса сверкает синими, нежно-голубыми и такими яркими — и Мари думает, что им нужно этими глазами обменяться. Они слишком неправильно смотрятся: мужчине подошли бы сапфиры, а девушке — изумруды. Была бы тёмноволосая кошка с зелёными глазами и светловолосый принц с голубыми очами. Впрочем, не важно, не об этом речь шла, идёт и будет идти! — Прошу, за мной. — И повернулась, показывая красивые лопатки и накачанную попу в обтягивающих чёрных штанах. Сама Фелиса в платье, а Хаято — в костюме, потому что с праздника они нынче ушли, однако ж… — Какая красивая попа, — восхищённо говорит Фелиса, цепляясь за рукава белоснежной рубашки, чтобы наклонить Хаято ближе к своим устам — ну мало ли, этот человек не расслышал! Или не расслышит. Фелиса была уверена в заговоре: эту девушку, Мари с хорошей попой, специально взяли чтобы проверять верность мужей к жёнам своим, пусть и будущим. Коль задержат глаз свой ниже, ближе к «пятой точке» — всё! Считай, проверку на верность не прошли… Однако ж, кто же знал, что это работает и в обратную сторону? Хаято жутко смутился и побледнел — люди, когда смущаются, краснеют, а он побледнел! Вот смешно, вот потеха… Никакая не потеха. Хаято яростно зашептал на ухо будущей супруге, очень ясно подозревая, что Мари прекрасно их слышит — не могла не слышать: — Мы не можем обсуждать чужие… попы! Фелиса хихикнула; нашла забавным, как замялся мужчина перед словом «попа». Извольте напомнить, что этот же человек взрывает и убивает людей! А смущается слова «попа». Фелиса ещё раз захихикала и покачнулась. Прижалась к тёплому мужскому боку, и длинная рука, что точно была не её, обняла девичью талию. — Почему не можем? — Возмутилась почти что ясно Фелиса. А затем очень оценивающе посмотрела на чужую попу, сканируя своим взглядом; годы практики прошли не даром, и в голове тут же появились цифры с размером и замером бёдер, походкой и прочей лабудой, вылетевшей из головы в тот же самый светлый миг, как она туда залетела. — Очень красивая, накаченная в меру попа. И глубоко, почти влюблённо вздохнула. Как вздыхала на кассеты. — Хочу такую же попу… Хаято побледнел так, что стал похож на мертвеца. — Твоя… тоже… неплоха… неплохая… Тьфу! В смысле, менять ничего не надо, нормальная у тебя попа! Слова-то он сказал, и Фелиса даже благосклонно кивнула, но мужчина непроизвольно повысил тон голоса — и эхо распространилось по всему залу так, что его не было невозможно не услышать. Мари досадно хныкнула в своё плечо, а Фелиса, словно добивая, радостно хихикнула. — Да-а-а-а-а… моя попа тоже хороша! — Прошу, — взмолился он, — давай поговорим не о… о чём-то другом, вот! К счастью, Мари пришлось их прервать, прежде чем в умной голове Фелисы сформировалась не менее странная, но умная мысль; может, даже саркастичная. — Встаньте друг перед другом… да, вот так. А после по очереди, после моего церковного, произносите: «Я, ___, беру тебя, ___, в законные мужья (жены), чтобы всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Всё произносите, как по правилам. Понятно? Хаято кивнул. Фелиса вторила за ним. Мари что-то говорила — долго говорила, а затем кивнула головой. Клятву отчего-то первым произносит мужчина; здесь же, по своему, а не щучьему велению её произносила Фелиса, точно декламировала стих: — Я, Фелиса Дзэта, беру тебя, Гокудера Хаято, в законные свои мужья, чтобы вечность быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, и так покуда смерть не разлучит нас! Хаято почти умилился на заменённые слова, а сам сказал, как по-написанному: — Я, Гокудера Хаято, беру тебя, Фелису Дзэту, в законные жёны, чтобы всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. — Жених, можете поцеловать невесту! — Почти не устало воскликнула Мари, опасливо косясь в окно — там за ними целая свора собак, сидя на хвостах, наблюдала точно с человеческим разумом. Бр-р-р — ну и жуть! Хаято целовать невесту не стал; Фелиса, впрочем, за поцелуем и не тянулась. Лишь хитро скосила глаза и выдала: — По бокальчику? — По бутылочке. И забрав документы, растворились в ночи. Вместе с собаками. «Кому расскажу — не поверят», — покачала головой Мари, не решаясь выйти до рассвета из здания.