Исцеление

— Взять его! Сердце рвется в бешеном темпе так, что, кажется, еще мгновение — и оно оставит свое хрупкое заключение из ребер и плоти. Я почти ничего не вижу, не слышу ничего кроме собственных мыслей, что ограничились единственным — «бежать». Бежатьбежатьбежать. Ветви сотнями хищных кнутов рассекают виски, губы, лоб, но я почти не чувствую боли. Ноги несут меня прочь от клубов едкой пыли и грохота медных копыт. Прочь. Прочь. Сколько вас? Трое? Ухмылка непроизвольно касается кончиков губ. Три безжалостных воина с оружием наперевес не могут схватить босого колдуна, лишенного возможности атаковать или защищаться. Надо же, должно быть, вас хорошенько запугали. Но слишком близко. Не справлюсь, и я более чем трезво осознаю это. Лихорадочно ищу взглядом место, где возможно хотя бы ненадолго укрыться от этой до комизма обреченной погони. И что ж, обнаруживаю довольно глубокую яму, поросшую кустарником и мхом. Проглатываю последнюю надежду и ныряю на самое дно. Вспышка. Металлический грохот копыт. Все ближе, ощутимее, совсем тревожно, и я стараюсь не дышать. Словно это поможет. Вспышка. Остановились. Черт, неужели все-таки успели заметить? Зачем-то пытаюсь нащупать дрожащими пальцами камень. Какие глупости. Все равно бесполезно. — Я видел, что он укрылся здесь. Неужели? Только безнадежный слепец не смог бы похвалиться подобным. Как же я ненавижу вас, асы. Плоскоумые, жестокие гордецы, уничтожающие все, что едва не схоже с вашей голубокровой породой. Надо же, так самозабвенно подчиняете себе мир, хотя не способны унять разлады даже внутри самих себя. Насквозь понятные, хищные. — Кис-кис-кис, ведьмочка, — слышу глухой, издевательский шепот совсем над ухом. Не успеваю опомниться, как чьи-то сильные руки хватают за волосы, грубо толкая ослабшее тело из моего горе-убежища. Не издаю ни звука, только морщусь от боли, едва удерживаясь на ногах. — Эй, Сигвальд! Забирай себе нашего колдуна, чтобы не скучать по своей продажной девке, — насмешливо говорит темноволосый воин, не отпуская из хватки волос. Он резким движением сжимает мой подбородок, наслаждаясь своим весьма и весьма сомнительным триумфом. — Ты посмотри, он же сам совсем как баба. Поднимаю взгляд на своего жалкого мучителя. Во мне совершенно отсутствует страх или сверженность — только бесконечно изумрудная гордость. Растягиваю губы в язвительной, пусть и слабой усмешке. Я вижу каждого из вас насквозь. — А почему не оставишь себе взамен жены, которую так любовно прикончил? — сплевываю хриплым смешком, смотря прямо в глаза воину, который вдруг совершенно потерял вид прежнего полусмешного бахвальства. Он напуган, и я с наслаждением пью его сладкую дрожь. — Сученыш! Он рассекает кулаком висок, заставляя глухо застонать от боли. За волосы, рывком опускает на колени и безжалостно, исступленно бьет ногами под дых, по ногам, лицу. Выкрикивает самые отчаянные и сумасшедшие проклятия. Я могу прочитать каждую ничтожную мыслишку. Согнувшись, встречаю удары. Откашливаюсь кровью. От боли темнеет в глазах, и я жадно глотаю воздух. Слабые. Скользкие. Знаю, что не убьет. Ему просто не позволят. — Какого черта, Гарди? Светловолосый ас бьет моего несчастного в челюсть, после хватая за плечи. Льдисто-лазуревый взгляд упирается, кажется, в самую суть неживых, потускневших болезненно глаз напротив. — Черт возьми, Тор, я уничтожу этого выродка! — голос Гарди сейчас больше похож на рык. Он пытается оттолкнуть от себя воина, но тот в разы сильнее его. Тщетно, Гарди, тщетно. — Нам приказано довезти его живым, идиот, — холодно говорит ас. — Если очень хочешь на костер по соседству, можешь просто попросить. Отпускает рассыпающегося негромкими проклятиями Гарди, ухмыляясь. Подходит ко мне, смотрит с презрением и... О, неужели за этим бесконечно холодным зрачком плещется такое убедительное подобие интереса? Совершенно точно. Интерес. Неутолимый, жадный, отчаянный. Думаешь, ты чем-то отличаешься от своих жалких дружков? Думаешь, что сильнее меня? Я сплевываю мутно-алый сгусток. Смеюсь совсем глухо, хрипло от боли. Тор наклоняется к моему лицу, обхватывая пальцами испачканный кровью подбородок. Вглядывается в насмешливую зелень, словно в попытке прочесть какое-то важное для самого себя выражение. О, как остро ты чувствуешь собственную неприкаянность. Ты ведь совсем лишний, Тор! Едкий смешок. Тор отпускает меня, поднимаясь на ноги. Ухмыляется неоднозначно, будто разочарованно, и отходит в сторону. — Сигвальд, свяжи ему руки покрепче. Мы отправляемся.