“Some people come into our lives and quickly go. Others stay a while, make footprints on our hearts, and we are never, ever the same again.”— Flavia Weedn
Чанель выбрал идеальное время, чтобы шагнуть в жизнь Бэкхена: младшему только исполнилось двадцать, а сам он всегда выглядел на этот же возраст. Если честно, Чанеля всегда мучил вопрос, почему время словно остановилось с окончанием его подросткового созревания. И это далеко не единственный вопрос о себе, на который Чанель просто не знал ответа. Иногда Чанелю казалось, что даже Бэкхена он знает лучше, чем самого себя. Ему знакома каждая частичка его лица. Он мог с закрытыми глазами, полагаясь лишь на ощупь, отличить его левую руку от правой. Он знал, как сильно Бэкхен любит голосить по утрам в душе, считая, что нет занятия естественнее. Он знал, что Бэкхен всегда очерчивал подушечками своих пальцев его левую ладонь, когда ему хотелось сплести их пальцы воедино. Чанель с самого начала знал - Бэкхен особенный. По правде говоря, сам Бэкхен сильно ошибся в подсчетах: Чанелю далеко не двадцать лет. Вернее не так, он прожил свои двадцать лет, но только умноженные на миллионы, на миллиарды. Ему посчастливилось увидеть, как мир меняется под тяжестью наступления новых веков. А все потому, что Пак Чанель бессмертен. И однажды в вечность Пака Чанеля вихрем ворвался Бён Бэкхен. Бэкхен тот, у кого была самая яркая из всех улыбок мира. Бэкхен тот единственный, кому Чанель доверял обновлять свой плейлист любимыми песнями. По паспорту Бэкхену было двадцать, в зеркале шестнадцать, а на деле всего пять. И поначалу он должен был стать всего лишь еще одной тенью в скитаниях Чанеля по бесконечной Земле. И… далеко не последней. * Одним солнечным июньским днем, когда в парке напротив дома Чанеля распустились вишни, он, сжимая в пальцах любимую камеру, отправился снимать великолепные пейзажи. Из года в год это было его своеобразным хобби, и движок фотоаппарата ежесекундно щелкал, запечатляя усеянную вишневыми соцветиями, окрашенную ярким траву. Чанель вскидывает голову вверх, наблюдая за маленькими цветочками, падающими на землю невесомыми перышками, мелкими блестящими каплями, словно сейчас идет дождь. Он всегда с нетерпением ждет это прекрасного зрелища. Оно успокаивает. Напевая какой-то легкий мотив, он не спеша шел по проложенному еще тридцать лет назад пути. Иногда он останавливается, чтобы сделать фотографию здесь и там, и вот ему на глаза попадается мать со своим ребенком: они идут по противоположной дороге, держась за руки, к небольшому пруду. И Чанель уверен, он видел этого мальчика в прошлом году. Он был чуть меньше, чуть ниже и чуть пухлее. Всего за один год многое может измениться абсолютно для всех, кроме него. Кажется, в этом году листья падают позже, а может быть, это просто Чанель опоздал к началу. Кажется, с каждым годом время будто замедляется, а может быть, это просто жизнь Чанеля становится медленнее. Утра и дни постепенно сливаются в плотную размытую дымку ароматного кофе: Чанелю не нужно никуда идти. Чанелю ничего не нужно делать. А еще Паку Чанелю неизвестна причина, по которой он застыл во времени. Он просто перестал жить - начал существовать, уверенный, что все в полном порядке. Вдыхая аромат пропитанного спокойствием дневного воздуха, он решается сделать перерыв. Деревянная скамейка под огромными шапками вишневого дерева выглядит привлекательно, и он не спеша присаживается, вытягивая уставшие ноги. Вид со скамейки таинственно-удивительный, и вдруг ему в глаза бросается подросток-переросток, а быть может, уже молодой человек, на его коленях лежит раскрытый блокнот, между пальцев зажат карандаш, а голова крутится вокруг своей оси, словно он пытается ухватить и запечатлеть как можно больше пространства. Он делает глубокий вдох и затем шумно выпускает воздух, а Чанель думает, что он, должно быть, журналист или писатель. И с интересом наблюдает, как, задумавшись о чем-то своем, юноша закусывает меж зубов грифель, перекидывает из правой щеки в левую воздушный мяч, и, чуть нахмурившись, сводит брови вместе, и между ними появляется трогательная морщинка. Что-то новое, живое, и странно притягательное, поэтому, недолго думая, Чанель фокусирует линзу и делает снимок. * Второй раз Чанель встречает Бэкхена неподалеку от нового здания архитектурной фирмы. Стояла поздняя ночь, и Чанель спешил домой со своей смены в небольшом продуктовом магазине. На мгновение оторвав глаза от своих ботинок, он огляделся по сторонам – здание старого китайского ресторанчика отреставрировали, придав ему более современный и лаконичный вид. Архитектура никогда не занимала его, и он редко замечал изменения в том районе Сеула, где он сейчас жил. Но темные тонированные стекла новой высотки привлекли даже его. Неожиданный грохот - единственное предупреждение - послышался откуда-то изнутри, а затем Чанель потерял равновесие и упал на асфальт, приземлившись на вытянутые руки. И что-то тяжелое приземлилось следом. На него. - О, Боже мой! Мне так жаль! Чанель шипит и поднимает голову вверх, ожидая увидеть какого-нибудь неуклюжего придурка, но сверху на него смотрят два огромных блестящих глаза, принадлежащих испуганному бледному мальчику. И Пак на мгновение замирает, потому что он действительно ненавидит, когда к нему прикасаются, а этот парень (мужчина, ну, может быть, почти мужчина, неважно) уже успел склониться над ним и запустить пальцы в волосы. - Простите, пожалуйста, - повторяет он, и, осторожно приглаживая дымящуюся челку Чанеля, неловко улыбается ему. Стирая колени до царапин, Чанель неуклюже поднимается и, прочистив горло, прямо смотрит на мальчишку. – Все… в порядке. А парнишка выглядит ошеломленным и часто-часто моргает. – У-ух ты, – вырывается как-то само собой. Чанель едва заметно хмурится, глядя на этого странного парня. И только сейчас он вспоминает, что это именно тот, кого он сфотографировал в парке несколько дней назад, но ничего удивительного в их встрече быть не может – город маленький. Он и раньше встречал несколько знакомых лиц по дороге на работу и обратно. Но странно другое: почему до той односторонней встречи он не встречал его нигде раньше? Чанель живет в этом районе слишком давно, чтобы не знать здешних обитателей. - Повтори, - мальчишка продолжает моргать, заинтриговано уставившись на него. - Ээ-м, - Чанель не понимает, что от него хотят. А личико парнишки вновь озаряет широкая улыбка, и Пак в третий раз за эти несколько минут думает, что он чертовски странный. - У тебя приятный голос, - его улыбка становится еще шире, и он обнажает белоснежные зубки. И сперва Чанеля это едва ли не пугает – ему редко кто улыбался. Он с секунду колеблется, прежде чем выдохнуть застенчивое «спасибо». - Ну и дела! Ты только взгляни на этот беспорядок! – вздыхает мальчик, и, хватаясь пальцами за пряди своих каштановых волос, с ужасом оглядывает кипы бумаг и папок, разбросанных на земле. На некоторых листах изображены эскизы строгих небоскребов, а другие украшают красочные резные узоры замысловатых зданий. И Чанелю кажется, что они не поддаются никаким законам физики, но… ведь он ничего не смыслит в архитектуре, так что вполне возможно он не прав. Пока Пак раздумывает над законами гравитации, паренек закатывает рукава по локоть и начинает бережно собирать бумагу. Разум подсказывает Чанелю оставить его одного и поскорее уйти домой, потому что он редко разговаривает, а тем более как-то взаимодействует с другими людьми, но… в следующую секунду он обнаруживает себя на коленях, собирающим крупную стопку эскизов. - Большое спасибо тебе, - говорит мальчик, и сейчас он выглядит намного выше. Победная улыбка светится на его лице, и Чанель не в силах оторвать от него глаз, поэтому он машинально отдает ему в руки потерянные файлы. - Я совсем недавно переехал сюда, и, должно быть, я тебе еще не известен? – и он смеется, принимая из рук бумагу и прижимая ее к груди. На лице Чанеля не дрогнул ни один мускул. - Меня зовут Бён Бэкхен, если что, – и так называемый Бэкхен, не переставая улыбаться, тянет руку Чанелю. – Рад с тобой познакомиться. Чанель долго смотрит на протянутую ладонь, но в итоге фиксирует ее в своей и неуклюже жмет. Он не привык к своему голосу, не привык разговаривать с кем-то больше минуты, и сейчас ему ужасно неловко. Бэкхен, продолжая веселиться, с небывалой силой сжал его ладонь и начал раскачивать вверх-вниз. От его рук исходит тепло, медленно обволакивающее покрытую мурашками кожу Чанеля, а Бэкхен тем временем продолжает лучезарно улыбаться. - Понимаю, ситуация для знакомства не самая подходящая, но ты первый человек, с кем я заговорил сегодня после работы, а еще ты выглядишь вполне дружелюбно, и… как тебя зовут? – наклонив голову, спрашивает Бён. Этот вопрос заставляет Чанеля, наконец, отмереть, и, нахмурившись, он вырывает руку, пряча ее обратно в кармане. Он задается вопросом, а почему он до сих пор здесь и продолжает пялиться на этого чудака? И, не найдя достойного ответа, Пак разворачивается на каблуках своих ботинок, и, так и не произнеся ни слова, устремляется в противоположную от своего дома сторону. Тревога неумолимо набирает обороты: ему не следует разговаривать с мальчиком Бёном, ему не следует узнавать его, ведь потом будет так сложно, когда наступит время отпустить. Но Бэкхену этого не понять, и Чанель тяжело вдыхает, когда слышит за спиной шум и чувствует, как парень догоняет его. - Эй! Почему ты ушел? Я же всего лишь имя твое спросил… - Бэкхен тяжело дышит, стараясь угнаться за широкими шагами Пака. - Я просто шел по своим делам, – отвечает Чанель настолько спокойно, насколько может, стараясь не задеть чувств мальчика. Ведь он еще мальчик? Похоже на то. - Правда? Да нам же по пути! – восклицает Бён, а на Чанеля накатывает оцепенение. – Какое облегчение! Мне всегда было очень страшно ходить по этим темными переулкам одному, но теперь здесь ты, и ты можешь меня сопровождать! Стараясь казаться как можно более безразличным, Чанель продолжает молча идти. - Может, ты что-нибудь скажешь уже? - не выдерживает Бэкхен, потому что они молчат уже в течение пяти минут. А взгляд Чанеля замирает, потому что… глаза Бёна сверкают, как две маленькие звездочки, а в следующее мгновение переливаются радужным светом, и Чанелю кажется, что он – олицетворение и звезд, и радуги, и даже солнца. - Что, например? – спрашивает он, упрямо доказывая самому себе, что совершенно не понимает, почему вообще должен c ним разговаривать. - Ох, приятель, - и, ухмыльнувшись, как самый настоящий идиот, Бэкхен вскидывает плечи. Чанель внимательно следит за этим странным зрелищем, а Бён, заметив на себе этот испытующий взгляд, разражается веселым хохотом. – Извини, но твой голос… завораживает меня, – и он опять расхохотался, а Чанелю страшно захотелось спрятаться дома. - Знаешь, что? До тех пор, пока ты не скажешь мне свое имя, я буду называть тебя мистер Голос. Или нет, голос аджосси! Или… - Я не аджосси! – высверливая глазами в асфальте дыру, вздохнул Чанель. Бэкхен же нагнулся следом, готовый задать следующий вопрос. - Сколько тебе лет? И губы Чанель застыли, чуть приоткрывшись. - Выглядишь ты примерно на мой возраст, – размышляет вслух Бён, правой рукой потирает подбородок, а левой прижимает папку с рисунками. – Около двадцати? Чанель пожимает плечами, не давая младшему ничего определенного. Бэкхен окидывает его изучающим взглядом и делает заключение. – Ты… немного выше, чем все двадцатилетние. И тогда Пак-просто идиот-Чанель рассмеялся, потому что нет более нелепого, чем «ты слишком высокий для двадцати лет». - Ты точно уверен, что тебе двадцать? – спрашивает Бэкхен, внимательно уставившись Чанелю прямо в глаза. А тот то ли кивает, а то ли вновь пожимает плечами, но Бён опять так и не получает ответа. - Итак, двадцатилетний-не-аджосси-парень, давно ты здесь живешь? Они завернули за угол, и Чанель огляделся по сторонам – он не знает, где они сейчас. Но ему почему-то совершенно все равно, куда они направляются. А все потому, что этот ребенок Бён завладел его погрязшим в бесконечной рутине разумом. - Слишком давно, – он вновь краток. Слишком давно его фразы не длились больше, чем «с вас 2,75» или «спасибо, приходите еще». - Ох, это здорово! – нетерпеливо кивает Бэкхен. – Ты, наверное, здесь все вокруг знаешь? Хоть Чанель и кивает, на самом деле он не совсем уверен, что тот прав. Но… все же он кое-что знает, так что лучше оставить ответ без изменения. - Тогда ты должен знать об этой новой архитектурной фирме, да? – вновь улыбается Бён, а Чанель коротко кивает. - Да-а, я переехал сюда недавно, – с гордостью заявляет Бэкхен, счастливо выдыхая в темноту. - Ты здесь работаешь? – спрашивает Чанель и забавно выпячивает губу. Может быть, сейчас слишком поздно, чтобы мыслить здраво? Он никогда не разговаривает с незнакомцами в повседневной жизни. - Нет, не совсем. Я просто пытаюсь получить стажировку. Пытаюсь… - и Бэкхен подчеркивает последнее слово, встряхивая в воздухе своей увесистой папкой. Парни делают еще один поворот, и Бён неожиданно замедляет темп, что говорит о том, что они, скорее всего, достигли конечной точки. – Моя остановка. – И снова улыбка. – Было приятно с тобой поговорить. Бэкхен вновь тянет руку, а Чанель уже не знает, хочется ли ему уходить. - Разве тебе не нужно домой? – спрашивает Бэкхен и взмахивает рукой рядом с его лицом. – Уже поздно. Чанель задумывается, пытается придумать что-то достойное в ответ, но ни одна мысль не приходит в голову. И он чувствует, как внутри разгорается искорка, еще тусклая и почти не ощущаемая, но уже живая. Так и не ответив на его вопрос, он выдвигает свой. - Можно, я посмотрю, чем ты занимаешься? Чанель отчаянно старается убедить себя, что ему просто стала интересна архитектура, а в особенности те красочные фигурные здания, изображенные на желтых листах. И этот забавный Бэкхен здесь совершенно ни при чем. Просто архитектура такая… интересная. Действительно интересная. - Хм, конечно, – медленнее отвечает Бэкхен, но вдруг опять озаряется улыбкой. – Конечно! А почему бы и нет? Мне все равно очень одиноко. - Отлично, – кивает Чанель и вновь прячет руки в карманах. На двери загорается значок «открыто», и, вскинув бровь, Бэкхен первым заходит в подъезд. Очевидно, он был ужасно рад так скоро обрести друга в новом незнакомом городе. Первое и единственное, что бросается Чанелю в глаза, когда он входит в грязные широкие двойные двери, – копировальные машины. Большие и маленькие, офисные и антикварные, и Чанель абсолютно уверен, что здесь собраны все копировальные машины мира. Он часто мигает, глядя на зашедшего следом Бёна. - Слишком подавляет, да? – спрашивает Бэкхен, опуская руки на бедра. – Честно говоря, я совсем не уверен, нужны ли они им. Только пыль собирают. Стараясь подавить рвущееся на свободу недоумение, Чанель следует за Бёном, указывающим ему дорогу сквозь бесконечные лабиринты серых машин, и едва уловимое назойливое жужжание перегретых моторов принтеров терзало умиротворенную атмосферу. Бэкхен с улыбкой ждет, когда же Чанель догонит его, а затем отворачивается к одной из серых коробок, и Чанель не может сдержаться: он удивленно вкидывает бровь. - А, никто не пользуется теми старыми, – объясняет Бэкхен, открывая тяжелую крышку. И Чанель заворожено наблюдает за искусными движениями мальчика, сортирующего файлы для удобного сканирования. - Моя работа не очень интересная, но если хочешь, ты можешь остаться и посмотреть, – произносит Бён, и, вставив первый эскиз, нажимает красную кнопку, включая принтер. Машина тотчас активизируется, и зеленый луч полосует бумагу. Чанель кротко кивает, не спуская глаз с длинных пальцев, ловко перебирающих тонкие листы. Выглядит невероятно увлекательно, и Чанелю ужасно хочется сфотографировать этот процесс. - Так это и есть твоя работа? – выждав некоторое время, спрашивает Чанель. – Ты делаешь копии? Но мальчик слишком погружен в себя и даже кивает не сразу, словно, прежде чем запустить эскиз, он старается запечатлеть каждую мелочь каждого творения, и Чанель поражается, как сильно он сконцентрирован сейчас. И он вдруг вспоминает, что считал Бёна писателем. Странно. - Иногда, помимо стояния за сканерами, я выполняю мелкие поручения типа приготовления кофе, - отвечает Бэкхен. - Значит, ты что-то вроде мальчика на побегушках, - Бэкхен резко поднимает на него глаза, а Чанель ждет какой-нибудь гримасы, выражения отрицательных эмоций, недовольства, может быть обиды, ведь потому что он, Пак Чанель, бездушное существо, неспособное понять, какими разными бывают человеческие ситуации, и что не все такие же эгоисты, как он сам. Но Бэкхен лишь усмехается и ярко улыбается. - Похоже на то, - пожимает плечами Бён, - в настоящее время. – добавляет он, и Чанель облегченно вздыхает, ведь его слова звучали действительно обидно. И какое-то время эти двое просто стоят друг напротив друга, а еще Бён прыгает от стола к сканеру и копирует, копирует, копирует. Странно, но почему-то рядом с ним Чанелю совсем не скучно, а эти бесконечные абстрактные формы на бумаге совсем не надоедают и запоминаются просто идеально. Ему не дают передышку ни на минуту – рот Бэкхена не закрывается, и говорит он очень много и очень быстро. Случайно столкнувшись у типографии, всего за два коротких часа Чанель узнает, что у Бэкхена нет ни братьев, ни сестер. Что его родители живут далеко отсюда. Что он очень любит петь, но считает себя абсолютно бесталанным. А еще что он ужасно боится ошибок. Бён Бэкхен – начинающий ландшафтный дизайнер, которого завалили на вступительных в университет, но он не теряет надежды реабилитироваться. Поэтому сейчас он подрабатывает в одном из филиалов компании, основанной каким-то гением-миллиардером, в качестве летнего стажера. Там все обращаются к нему не более, как «Эй, мальчик!», но он не унывает. А еще он старается даже в самое обыденное занятие, например, в это нудное копирование или заваривание кофе вмести нотку индивидуальности, нотку искусства. А все потому, что Бён Бэкхен живет мгновением. А еще ему ужасно хочется в Париж, ведь всем архитекторам хочется туда. И Чанель безусловно верит ему, ведь он упомянул о Париже уже целых пять раз всего за две минуты. А еще он как бы между делом упоминает, что хочет построить экологически чистый купол, оберегающий деревья от воздействия извне. Ему ужасно хочется сохранить природу в целости и сохранности настолько, насколько это возможно. А когда Чанель спрашивает его, почему именно архитектура, в глазах Бэкхена загораются легкие огоньки. - Неужели тебе никогда не хотелось создать собственный мир? У Бёна Бэкхена невероятные планы и мечты. Он очень любит природу и хочет завести собаку, и Чанель улыбается этому про себя – ведь он сам похож на щеночка. На середине их разговора Пак случайно произносит свое имя, но, кажется, Бэкхен не заметил этого. А еще он приходит к выводу, что Бен – настоящий трудоголик, ведь он не сделал ни единого перерыва за все это время, а теперь им вроде бы пора прощаться, ведь они уже в проеме дверном стоят… И Чанелю этого совсем не хочется. Ведь он не разговаривал ни с кем так долго, а рядом с Бэкхеном ему сейчас так здорово. И не то, чтобы ему вновь хотелось чувствовать себя так, как сейчас, он просто очень устал от своего одиночества. И вроде бы случайно, а вроде бы и нет, но «Мне пора идти» превращается в «Ты должен пойти со мной», хотя Чанель и не привязывается к людям. Но… ведь Бэкхен - щенок, и для него можно сделать исключение. Чанель предлагает ему переночевать у себя, но ему немного неловко, ведь его дом чуть больше, чем матрац, застеленный клетчатым одеялом, но он почему-то уверен, что здесь Бэкхену будет намного комфортнее, чем на жестком офисном диване. Бён колеблется, жмется на пороге, но Чанелю удается впихнуть его внутрь. И он помнит, как, засыпая, не мог отвести от него глаз, ведь, свернувшись калачиком, Бэкхен оставался вежливым даже во сне. Глубоко в душе Чанель понимал, что пожалеет, понимал, что всему придет конец, но… совсем не получается соображать ясно, когда слова тонут в горле, а сердце попало в ловушку. Когда утром Чанеля будит солнечный свет, Бэкхена уже нет в кровати. Но он неподалеку, сидит на подоконнике, и, свесив ноги, наблюдает за поющими птицами. Чанель трет глаза и набирает в грудь побольше воздуха, он готов заорать, что есть мочи, ведь Бэкхен может сорваться в любую секунду, но… он вдруг слышит его голос, и мозг кутает что-то мягкое и теплое, заслоняя собой самые страшные мысли. Бэкхен поет. И это красиво. Его голос красивый. Тело Пака немеет с каждой следующей нотой, и он невольно улыбается, когда птицы подхватывают Бёна, пряча за своим щебетанием неудавшиеся ему ноты. Его голос гладок, чист и невероятно очарователен, и Чанель чувствует, как его без остатка засасывает в настоящую черную дыру. Честно говоря, перекличка с птицами в шесть утра - довольно странное занятие, но самому себе Чанель давно признался, что Бэкхен одно большее ходячее недоразумение, поэтому происходящее сейчас с легкостью можно приписать к его «штучкам». В течение пяти минут Чанель заворожено, едва ли дыша, наблюдает за ним, и вдруг Бён резко оборачивается и, замечая, что Пак давно не спит, перекидывает ноги обратно на пол. Он вежливо просит разрешение принять душ, и Чанель растерянно кивает. В душе Бэкхен продолжает петь. И это невероятно забавно: Чанель дважды душит подступающий хохот, лежит, раскинув по обе стороны руки, и часто-часто дышит, совсем не понимая, как успокоить расшатанное его пением сердце. Спустя еще пятнадцать минут Бён вприпрыжку вбегает в комнату, покачивая полотенцем на влажных волосах. Чанель предложил ему рубашку (и улыбнулся рукавам, болтающимся на тоненьких острых локтях). Бэкхен робко поблагодарил его за все, и, когда за ним закрылась дверь, Чанель облегченно выдохнул: он не умел и хотел привязываться к людям. Но едва наступившее облегченное забвение летит с последнего этажа, когда ровно два дня спустя его дверь разражается активными стуками. - Бэкхен! Что ты делаешь у меня дома? – хмурится Чанель, смаргивая остатки сна. - Мы идем встречать рассвет, – объявляет он. Рука Чанеля застывает на весу, и он ошеломленно вглядывается в гостя. – Нет, не думаю. Зачем ты здесь? - Я серьезно! – хохочет Бэкхен, а Чанель понимает – он обезоружен. Бэкхен никогда не позволит нанести ему ответный удар. – Кроме того, я должен вернуть тебе рубашку. Чанель платит за них проезд в автобусе, и до ближайшего пирса с лица Бэкхена не спадает улыбка. И эта улыбка пугает… она новая, волнующая и светлая… освещающая сердце изнутри, заводящего его с нереальной скоростью. - Почему мы снова делаем это? - Это моя плата за то, что приютил меня под своим крылом прошлой ночью. - Но тебе не нужно… - Если честно, я просто хочу с тобой дружить . * Спустя еще несколько вот таких походов на песчаный пляж Чанель начинает писать Бэкхену письма. Просто потому, что слишком многое нужно сказать, но не выразить словами. Вот только Чанель никогда не показывает их Бэкхену. А еще у них всегда одинаковое начало «Для Бэкхена» и одинаковый конец «От Чанеля». Некоторые мысли, некоторые чувства слишком личные, а Бэкхен все еще недостаточно хорошо знает его, знает о нем. В тот день, когда Чанель впервые сжимает в пальцах свою ручку, Бэкхен дудит в дверной звонок с игривой блестящей усмешкой. И Пак уже давно привык, что Бэкхен всегда появляется тогда, когда ему заблагорассудится, и прямо с порога всем своим видом словно заявляет «Вставай! Неужели ты забыл, что мы снова идем встречать рассвет и пробудем там до самого заката, нежась под солнышком и пропуская сквозь пальцы песок?» Но Чанель не жалуется. На берегу сердце Бэкхена трепещет, и, раскинув руки по обе стороны, он несется босиком по белому мягкому песку. А Чанель силится не улыбаться слишком широко и, медленно следуя за ним, ощущает, как песчинки впиваются в нежную кожу его мизинцев. И солнце совсем неожиданно начинает садиться, окрашивая небо оттенками оранжевого и розового. Чанель удерживает в руках камеру и, фокусируясь, сохраняет эту идеальную картину на долгую память. Бэкхен раскачивается из стороны в сторону, и Чанель начинает смеяться. - Чанель! Чанель! Скорее иди сюда! Посмотри на это! – кричит Бён, размахивая руками и зазывая его ближе. - Что там такое? – кричит Чанель, наконец догоняя своего счастливого щенка. Бэкхен гордо усмехается и указывает ему на песок, сжимая в руках большую палку. Глазами Чанель пробегается по песку и пораженно вздыхает. Это… мечта Бэкхена. Идеальной формы купол, высеченный на зернистых песчинках. Все эти линии и изгибы совершенно непонятны Чанелю, но зато Бэкхен с таким упоением разглядывает каждую, и у Пака перехватывает дыхание, ведь они точно такие же, как и на бумаге, только объемнее, красочнее. Как много деталей, точек, звеньев! И только сейчас Чанель наконец понимает, насколько же талантливы руки Бёна. - Как тебе? – улыбаясь, спрашивает Бэкхен, а Чанель поднимает на него глаза и заражается этим ослепительным счастьем. Маленькая капелька пота струится по светлому лбу, и Пак тянется, чтобы скорее стереть ее. Усилия, приложенные Бёном к этому простому абстрактному шедевру, отдаются в сердце невероятной дрожью, а еще непередаваемым восхищением за этого мальчика с нимбом над головой. - Посмотри на начало! – И Бэкхен деловито указывает на пику зеркального купола, встречающуюся с землей. А под ней мелкие точки – люди, с комфортом отдыхающие на экологически чистых полянах. И этот крошечный мир, словно частичка рая посреди этих каменных беспросветных джунглей. Этот крошечный мир напоминает небо. - А это видишь? Это солнечные батареи! – И Бэкхен тычет на крошечные прямоугольники на крыше. – Система полива с встроенными распылителями, ну, знаешь, на случай засухи. А Чанель беспрерывно наблюдает за перемещением палки, а точнее - за рукой, перемещающей ее. Кожа нежная, светлая и очень красивая, как и сам Бэкхен. Полностью. - И, и вот здесь! – голос мальчика дрожит, неспособный сдержать волнение. – Здесь плохой воздух исчезает и перерабатывается в хороший и вот…! А Чанель не может оторвать взгляда от его сияющих глаз. -… вот тут пасутся животные, а тут сидят люди и могут без опаски наблюдать за ними! Бэкхен широко улыбается и часто-часто дышит, успокаивая перегруженное сердце и, затаив дыхание, принимается чертить дальше. - А здесь люди будут гулять, и улыбки никогда не будут спадать с их лиц! Ведь это так здорово, когда все вокруг улыбаются, а еще, а еще… Бэкхен трепещет, и, сделав один глубокий вдох, замирает, глядя на Чанеля. - И это будет наш маленький мир. Только ты и я. Мы построим все это вместе и назовем нашими именами. Ведь правда, правда построим? Ведь это будет здорово, правда будет? И эти слова до сих пор отдаются в ушах Пака. Ведь это будет здорово, правда будет? * Дорогой Бэкхен.Ты удивительный
От Чанеля.
* Несколько недель назад наступила зима. И в тот день, когда вишневое дерево потеряло последний листочек, ровно в пять утра Бэкхен ворвался к Чанелю, но на этот раз совсем по другой причине. - Чанель! Открывай! И через пару минут Пак, как и всегда, оказывается на пороге, протирая сонные глаза. Холодный зимний ветер вносится быстрее, чем Бэкхен, и Чанель мелко дрожит. - Чанель, снегопад! Там идет первый снег! – и Бён хохоча, хватает остывшие руки Чанеля, скача на месте. Вверх-вниз. – Снег идет! Глядя на такого взволнованно прыгающего ребенка, Чанель понимает, что просто невозможно сдержать сонную улыбку. - Знаешь, чем мы займемся? – и губы Бэкхена растягиваются от уха до уха. - И чем же? – усмехается Чанель. - Мы первыми идем на прогулку по первому снегу! – и его щеки вспыхивают румянцем. - Почему мы должны сделать это первыми? - Потому что первые – самые особенные. – Бэкхен отвечает так, словно его ответ - самая простая из истин. И, натянув жесткое пальто, но мягкие перчатки, Чанель сам или не сам, но вновь позволяет втянуть себя в мир Бэкхена. И сегодня он пополнился еще большими достопримечательностями, и Чанелю захотелось рассмотреть каждую из них. Ему не хотелось уходить. - Эм, если честно, технически я самым первым наступил на первый снег, чтобы добраться до твоего дома. Но… мы можем притвориться, что мы оба – первые. И руками Бэкхен притягивает его за талию, прижимая к себе близко-близко и плотно-плотно. Он всегда очень теплый. С ним всегда очень тепло. - Мы с тобой, ты и я, потому что мы, как и сейчас, всегда будем вместе, правда? Скажи, Чанель? * Зима растворяется в успокаивающих ароматах кофе, что подают в кафе против дома Чанеля, – на пляже слишком холодно. Всякий раз, когда Бэкхен начинает хохотать, густая пенка от капучино оседает на его верхней губе, и Чанелю безумно хочется сделать фотографию, но он всегда забывает взять с собой камеру. Но это совсем неважно, ведь мягкая пенка тает и на собственных губах тоже, а вкус карамельного макиато никогда не сотрется из памяти. За зимой неожиданно приходит весна, и май ознаменовывается днем рождения Бёна. - А когда у тебя день рождения? – моргнув дважды, спрашивает Пака Бэкхен. - У меня его нет. - У каждого есть день его рождения! - Кроме меня. И вдруг Чанель понимает, что Бэкхену совсем ничего неизвестно о нем. Бэкхен не знает главного – Чанель никогда не исчезнет. И в это мгновение внутри что-то ломается. В ту ночь Чанель садится писать Бэкхену письмо, но… ничего, кроме тяжелой пустоты. * Дорогой Бэкхен * Наступает осень, и Бэкхен тащит Чанеля на звездопад. Все как всегда: он заходит за ним, они садятся в автобус, но на этот раз едут несколько часов без остановок. И где-то на середине их пути, ладонь Бэкхена ложится на ладонь Чанеля, и их плечи, соприкасаясь, жмутся плотнее друг к другу. Они так близко, а ведь Чанель так ненавидит прикосновения, но… Бён слишком теплый, а ночь слишком холодная. И он не пытается отодвинуться. Он просто не может. Автобус останавливается на сухом грунте, и они наконец выходят в прохладную ночь. Чанель крутится по сторонам, не понимая, где же они, но походка Бэкхена уверенная и прямая – он ведет его на травяной холм. На ночном небе ни единого облачка, и мягкая темнота приятно обволакивает. Бэкхен за что-то цепляется и падает на траву. - Будь осторожнее, Бэк Бён! – свистит Чанель, поднимая мальчика за локти. А тот хохочет от щекотки. Как только они достигают вершины холма, Бэкхен стягивает с себя ветровку и стелит ее как подстилку. Чанель повторяет за ним, и присаживаясь, он сразу же чувствует, как травинки щекочут его за лодыжки. - Где мы? – не выдерживает Пак. - Канвондо, - отвечает Бэкхен, глядя на звездное небо. Маленькие пятнышки, будто наперегонки играя, мерцают одни за другими. – Я часто бывал здесь со своей семьей. Чанель шире распахивает глаза, словно пытаясь ухватить лунный свет, словно пытаясь зрачками поймать бриллиантовый блеск звезд. Бэкхен разворачивает к нему голову и мягко улыбается. – Правда, здесь здорово? От прохладного ветерка кожа Чанеля покрывается мурашками, и он кивает. Тогда Бэкхен улыбается еще шире и растягивается во весь рост, комкая под спиной куртку. Чанель пихнул его локтем в бок, и, притянув его обратно к себе, засмеялся. Ночь продолжается, и Чанель расслабляется, позволяя стрекоту сверчков усыпить себя. Огромная, идеальной формы луна словно согревает звезды, и они отражаются на коже приятной ласкающей теплотой. Небо усеяно бриллиантовым полотном, Чанель совсем ничего не смыслит в созвездиях, но он почему-то уверен, что причудливые фигуры обозначают что-то важное. И это очень красиво. - Ты часто мечтаешь? – вновь повернувшись к Паку, спрашивает Бён, и голос его будоражащей волной струится в воздухе. - Не очень, - признается Чанель, а глаза его уже превратились в два стеклянных шара под магией здешних звезд. – А ты? - Не так часто, как хотелось бы, – отвечает Бэкхен скованно. – Совсем на это нет времени. - Времени? – переспрашивает Пак, и слова срываются с языка быстрее, чем мысли. Время… вот что у него в избытке. – Почему? - Я ужасно занятой человек: с понедельника по пятницу тружусь в своей архитектурной фирме, а выходные провожу с тобой, – медленно объясняет Бэкхен. – Мне еще столько всего нужно успеть, а времени ужасно мало! - Ты счастливчик, - прикрывая глаза, выдыхает Чанель. – У меня времени предостаточно, а вот заполнить его нечем. Бэкхен окидывает его взглядом и слабо, грустно улыбается. – Это немного печально, понимаешь? Жизнь не всегда идеальна. Некоторые имеют такие возможности, а все равно чем-то недовольны, в то время как другие, те, кому повезло меньше, рвутся, стараются достичь тех же высот, доставшихся тем без усилий. Бэкхен вздыхает, переводя дыхание, и продолжает: – Может, Господь специально смешивает наши «хочу» и «могу», чтобы люди не забывали друг друга? Чтобы вместе искали свое счастье? Что все было не напрасно? - Может быть, - отвечает Чанель, улавливая и переосмысливая лишь треть сказанных мальчиком слов. - Может быть, нам суждено быть вместе? – хихикает Бён. - У тебя есть то, что нужно мне, а у меня то, что нужно тебе. Мы словно уравновешиваем друг друга, понимаешь? Чанель улыбается лишь уголками губ, а Бэкхен заливисто хохочет и сам двигается ближе, вновь соприкасая их плечи. И Чанель вновь не пытается отпрянуть. - Я рад, что встретил тебя, Чанель, – Бэкхен затрудненно дышит, разглядывая в волшебном лунном свете золотистый отлив каштановых волос, изучая изящные, мягкие черты лица. – Бесконечно рад. Неведомая сила заставляет Чанель обернуться, и взгляды мальчиков встречаются. Всегда. Он хочет, чтобы так было всегда. Целую вечность. Мысли Чанеля словно млечный путь смыл за собой, и он не может удержать слетевших с языка слов. - Бён Бэкхен? - Он самый. - Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. * Дорогой Бэкхен.Абсолютно все летит вверх дном. Мое время будто кто-то разморозил, и оно летит с невероятной скоростью, замедляясь лишь на некоторое время – на мои смены в магазине. Наверное, я никогда не смогу понять, как тебе удается разогнать жизнь до таких высот. Честно говоря, я не понимаю, как я мог столько времени раскачиваться в этой своей петле. Каждый день одно и то же. Где застрял я: прошлое или будущее? Я не знаю. Но одно я знаю точно. Ты, Бэкхен, - причина, заставившая меня пробудиться ото сна. И за это я говорю тебе спасибо.
От Чанеля.
* Следующей зимой Чанеля вновь что-то будит. И причиной тому, конечно же Бэкхен, сражающийся со старенькой кофемашиной за порцию утреннего эспрессо. Когда Бэкхен переехал к нему, первое, что он сделал – починил ее. И теперь каждое их утро имеет типичный распорядок: Бэкхен, шумно зевая, вскакивает, бредет в душ, где окончательно просыпается, разрабатывая свои легкие пением, возвращается на кухню, заваривает кофе, и, когда просыпается Чанель, он всегда получает свою только что сваренную умопомрачительную порцию. Месяцы неумолимо несутся, и в каждый из них Бэкхен умудряется добавить что-то новое, необычное, нереальное. Вот, например, одним декабрьским днем, он принес кассеты. А однажды Бён вызывается с Паком в фотоателье. Его карта памяти переполнилась воспоминаниями, и он решил их по-настоящему увековечить. И в то время, пока старший терпеливо ждет, когда распечатаются фотографии, Бэкхен снует между стеклянными витринами, и прилипает к одной из них – с кассетным магнитофоном. - Чанель! – вопит на весь салон Бэкхен. – Иди сюда! Ты только взгляни на эти кассеты! Как думаешь, сколько им лет? Ну, ничего себе! Чанель обернулся, наблюдая за тем, как широко улыбаясь, Бэкхен прикоснулся к одному из пыльных блоков. - Я хочу такой! – восхищенно произносит он. - Но для чего он тебе нужен? – непонимающе вскидывает бровь Пак. -Ого, тут еще и фотоаппарат! – восклицает из другого помещения Бэкхен, и его совсем не волнует расстояние. – Вот зачем тебе нужен фотоаппарат? Я буду записывать на него песни! – смеясь, добавляет он. Чанель закатывает глаза, даже не пытаясь подавить усмешку. - Аджосси! Аджосси! – вытягивая шею, вновь зовет его Бэкхен, и в эту секунду на них обращает внимание пожилой мужчина. - Что здесь происходит, молодые люди? – спрашивает он, а Бён улыбается и тычет на магнитофон. - Сколько он стоит, аджосси? - Бэкхен… ты серьезно собрался купить его? – настигает его со спины Чанель. - Шшш, Чанель! – шикает на него Бэкхен и вновь обращается к продавцу. – Так сколько он стоит? Но владелец магазина лишь добродушно смеется. – Он не продается. - Но почему? – поникнув головой, Бэкхен поскуливает, выпятив нижнюю губу. - Эта вещь не продается, – терпеливо объясняет продавец. – Видишь на нем пыль? Эта штуковина устарела. Ты, конечно, можешь взять ее себе, но за кругленькую сумму. - Сколько? – округляет глаза Бён. - Думаю, на 450 сойдемся. - Но аджосси! - Это антиквариат, парень. Бери или уходи. * Следующие несколько месяцев Чанель практически не выходит из своего магазина – берет одну дополнительную смену за другой. А Бэкхену, наконец, присвоили статус студента, и он полностью углубился в изучение архитектуры, из раза в раз создавая из своих эскизов произведения искусства. Идеей фикс для Чанеля стала одна довольная крупная сумма, потому что скоро день рождения Бёна, его первый день рождения рядом с Чанелем, а первый же всегда особенный? И подарок должен стать таким же. Для Бэкхена февраль и март стачиваются вместе грифелями тысячи карандашей – он не отходит от мольберта, творя десятки набросков: хотя он еще и не закончил университет, та самая компания наняла его в качестве дизайнера, разглядев невероятный талант, который с каждым днем лишь увеличивался, приумножался. Возвращаясь каждый вечер домой, Бэкхен раздумывает вслух: линолеум или бетон? А еще он рассказывает, что очень хочет попросить его руководителя разрешить ему отправится на стройку и узнать, будет ли у него когда-нибудь командировка в Париж, к Эйфелевой башне. А Чанель, не перебивая, слушает каждое его слово, и, болтая ногами на высоком матраце, согревает ладони под чашкой горячего шоколада, слушая мягкое падение пушистых снежинок за окном. Свой разговор Бэкхен всегда начинает сидя рядом с Чанелем, но пару предложений спустя вскакивает, и, громко перебивая самого себя, активно жестикулируя, возбужденно создает совершенно новый, уникальный мир в своем воображении. - Вход в парк во-о-т здесь, – указывает он на угол кровати. – А грунтовые дороги будут украшать зеленые деревья. И Чанель следит, как Бэкхен ловко перепрыгивает через кровать, утыкаясь головой в противоположный угол комнаты. - А вот здесь начинается сад! И вся главная площадь усеяна цветами. Ты представляешь это? Будто бы мы в Риме! Чанель! Только в уменьшенной его копии. Чанель одобрительно рассмеялся и поднял два больших пальца вверх, от чего взволнованная полуулыбка мальчика напротив превратилась в широкое выражение настоящего счастья. Разве бывает что-то важнее, чем его улыбка? Но он не может не чувствовать то, что Бэкхен начинает отдаляться. Теперь они не все время проводят вместе просто потому, что Чанель чахнет в своем магазине, а Бэкхен процветает в своей фирме, рассказывая, как сотрудники стали добры к нему. Чанелю непонятно то чувство, что поселилось в душе, но он до дрожи боится его потерять. Он боится потерять Бэкхена. * Приход мая ознаменовывается днем рождения Бэкхена. Не в первый раз они празднуют вместе, но зато впервые Чанель приготовил ему кое-что важное. Именно поэтому этот день – особенный. - С днем твоего рождения, Бён Бэкхен, - шепчет Чанель рано-рано утром, даже не разлепив глаз. Бэкхен сонно трет кулачками свои глазки и смущенно улыбается. - Неужели ты вспомнил? – счастливо хихикает он. - На твоем месте я бы уже давно проверил шкаф, - настоятельным голосом рекомендует Чанель. - Зачем? Что там такого особенного? – широко распахнув глаза, восклицает он, откидывая путы сна прочь. А Чанель, мягко улыбаясь, лишь пожимает плечами. - Там что-то для меня? – вскрикивает Бэкхен, спрыгивая с кровати. Он бросается к самому шкафу, и, едва распахнув створы, не может удержать челюсть от соприкосновения с полом. Чанель же напротив, кутается по самые уши в одеяло, ожидая громких криков или хотя бы вздохов, но… в ответ лишь тишина. Выглянув из-под укрытия, он видит Бэкхена на полу. На коленях. И он плачет. - Бэкхен, Боже! – одеяло летит ко всем чертям. – Почему, почему ты плачешь? В руках у Бёна новенький коричневый проигрыватель и пачка элитных карандашей для будущих шедевров. И, словно найденное сокровище, он прижимает их к самому сердцу. - Эй, Бэк Бён, все хорошо? – осторожно спрашивает Пак, присаживаясь рядом с младшим. И неожиданно, в одном мгновение встрепенувшись, Бэкхен подскакивает и обнимает Чанеля так, словно весь воздух из легких вытягивает. - Ч-чанель, - сквозь слезы, размазывая по футболке старшего влагу, борясь с туманом в зрачках, пищит Бэкхен. – Ты идиот. Чанелю, как, впрочем, и всегда, совсем непонятно, что имел в виду Бэкхен, но ладонь его скользит по плечу вверх, прямиком к коротким мягким волосам. И, пропуская прядки сквозь пальцы, он шепчет что-то успокаивающе-ласкающее тому на ушко. Бэкхен выбирается из его рук спустя, кажется, целую вечность, и стыдливо прячет красное пятнистое лицо за отросшей челкой. - Спасибо, Чанель. Ты самый лучший. *♫ - Оу, эм, привет, Чанель. Надеюсь, меня слышно. Я все еще продолжаю учиться записывать себя, поэтому не могу гарантировать чистоту своего голоса, но… ой, погоди, я, что, уже записываю? Ах, да, я же нажал на эту кноп… прости, Чанель, прости за это. Обещаю, что на второй записи ты не услышишь меня. Знаешь, я хочу составить для тебя плейлист. Надеюсь, ты не против? Надеюсь, тебе понравится. Ну, вот… слишком много «надеюсь». Первый - самый особенный, помнишь? Спасибо за это. А еще за тебя. И пожалуйста, улыбайся почаще. Потому что твоя улыбка самая лучшая. ♫
* Прошли июнь и июль, а коробка Чанеля уже до отказа заполнена плейлистами. С раннего утра и до поздней ночи их квартира наполнена этими чудесными звучаниями, но даже они не в силах заменить громогласного Бэкхена, без которого весь день слишком тихо. В августе, сминая в руках рулоны ватмана, Бэкхен вбегает в квартиру и с порога сбивает Чанеля с ног. - Чанель! – вопит он. - Что? Что случилось? – часто моргает Пак, стараясь дышать ровно. - Я еду в Париж! - …Что? - Я еду в Париж! В Париж! Франция! – и, продолжая вопить, Бэкхен стискивает его в крепких объятиях, кружа по комнате. - П-поздравляю, Бэкхен. Я очень рад за тебя. И, не протестуя, Чанель позволяет возить себя по всем углам комнаты. И чуть позже, выдохнувшись, Бэкхен все же оседает на кровать, а Чанель интересуется, как он получил такую возможность. - У руководителя моего отдела там небольшой бизнес, и он сколотил команду из нас, конечно, не для путешествия и осмотра достопримечательностей, но… Чанель, он выбрал меня! Меня, понимаешь? Так что пора собирать чемоданы! Бэкхен хохочет уже в тысячный раз за день, а Пак не может сдержать улыбки, ведь он правда очень рада за него. Но поздно ночью, с головой укутавшись в одеяло, он перестает бороться с комом, перекрывающим гортань. И следующие несколько дней Чанель не отходит от магнитофона. ♫Just please don't wander away from my sight. Please don't disappear, even when the morning comes♫ * - Когда ты уезжаешь? – как бы невзначай пару недель спустя кидает Чанель, заставив оторваться Бёна от эскизов и одарить его возбужденной улыбкой. - Двадцать пятого ноября, - отвечает он, а Чанель принимается считать дни. - Сколько ты там пробудешь? - Три месяца. И Чанель прикрывает глаза. – Целых три? - Да, три. - Будь осторожен там, хорошо? – единственное, что может он сейчас произнести. А Бэкхен кратко кивает ему. – Не волнуйся обо мне, Чанель. Конечно я буду. * К концу декабря Чанель переосмыслил абсолютно все. Бывало, что посреди ночи, ежась от холодного пота, он вскакивал, вновь принимаясь отсчитывать дни до отъезда, словно забывая себе напоминать, что Бэкхен обязательно вернется. А иногда он жмурился от другой мысли: придет время, когда Бэкхен оставит его не на три месяца – навсегда. Он точно не знает, когда влюбился в него. Может быть, с первым увиденным рассветом, а… может быть с закатом? Или в тот день, когда Бэкхен рассказал ему о Париже. Но совсем неважно, когда именно это произошло, главное то, что понял это только сейчас. И в эту минуту Чанель вспоминает, почему он никогда не привязывается ни к людям, ни к местам. И осознание этой правды снова и снова звонкой пощечиной хлещет по лицу. Бэкхену не под силу разделить с ним бесконечность. Однажды половина кровати вновь охладеет, кофеварка умолкнет, кассеты запылятся. Никто не запоет в шесть утра в душе, а затем не почирикает с птицами. Маленький мирок Бэкхена исчезнет. Реальность слишком болезненная, слишком тяжелая, и бороться с обжигающими щеки слезами невозможно. Отрицать очевидное бессмысленно – Чанель любит Бэкхена. Но даже сейчас ему совсем не хочет отмотать эти два потрясающих года назад, он бы ни за что не оттолкнул его прочь. Потому что впервые за все свое существование Чанель начал жить настоящим. * Дни неумолимо несутся вперед, и до его отъезда остаются считанные четыре дня. Душно. Жар давит, и Чанель вертится в кровати, тщетно пытаясь уклониться от пласта, прижимающего на сердце. - Бён? - Ммм? - Будь осторожен. Пожалуйста. - Конечно буду. Тебе не зачем беспокоится, Чанель. Тишина вновь накрывает, и Пак пытается сглотнуть вязкий ком, что давит, но…невозможно как бы старательно, как бы часто он не пытался сглатывать – от него не избавиться, только лишнее царапин в горле появятся. - Бэкхен, а тебе… - шепчет он, не спуская глаз от лунных переливов, струящихся по нежной коже Бёна. Даже сейчас, на этом огромном матраце, Бэкхен жмется к самому краю, оставляя как можно больше места, создавая этот пресловутый комфорт. - …обязательно ехать? И Бэкхен ежится, и крупные мурашки кусаются за кожу – в его голосе столько боли. Чанель силится остановить себя, но… это невозможно, и теплые руки, касаясь спины, прижимают Бэкхена к себе. А ведь он ненавидит прикосновения. Но… Бэкхен теплый, нежный и… реальный. И рядом с ним все кажется… настоящим. - Ч-Чанель, я. - Еще минутку, хорошо? – перебивает Чанель, мечтая, чтоб Бэкхен хоть на секунду перестал думать. На его изогнутой шее так хорошо, и перед глазами приятный туман. – Я знаю. Знаю, что это неправильно, но… Бэкхен ждет, когда крупные слезы упадут на румяные щеки, а затем круговыми движением вытирает их, впитывая в подушечки влагу. - Я обещаю, я вернусь при первой же возможности. Ты даже и не заметишь, как пролетит время, – шепчет он. – А когда я вернусь, мы будем слушать кассеты и подпевать им вдвоем. А потом мы, как всегда, пойдем на пляж. Ничего не изменится. Бэкхен, заткнись. - Когда я буду там, в Париже, я буду каждый день присылать тебе открытки и сувенирчики. А еще мои эскизы. А если ты захочешь, я буду звонить тебе каждый день! Это, конечно, дорого, но… Ничего ты не понимаешь, Бэкхен. Поэтому заткнись. - Мы всегда будем вместе, помнишь, Чанель? Ты и я. Я вернусь улучшенным Бэкхеном, я буду соответствовать тебе, и тогда мы начнем строить наш стеклянный купол. Это очень долго, поэтому нам лучше начать пораньше, да? Бэкхен, просто… - Не переживай за меня. Как же все сложно. - Я вернусь к тебе, как и всегда. Наступят холода, и мы будем греться с карамельным макиато и капучино и... - Бэкхен, - вновь перебивает Чанель, едва успокоив от рваных выдохов грудь. Он нервно сглатывает уже в тысячный раз. Прекрати. Бэкхен чувствует, как трепещет сердце, и все те же любимые ладоши скользят по его талии, и следом Чанель нависает сверху. Его руки слишком слабые, еще секунда и он упадет. Еще секунда и их губы соприкоснутся. А Бэкхен закрывает глаза, когда ямочку над верхней губой касаются теплые сухие губы. - …слишком поздно, Бэкхен. * На следующий день Чанель сжимал его руку, когда они гуляли по пляжу, и солнце отбрасывало тени на их стопы. Длинные и короткие, они переплетались, и идеально сочетались друг с другом. Пальцы Бэкхена влажные и рука Чанель выскальзывает, но он мертвой хваткой стискивает их вновь. Все так неправильно, Боже, но… это кажется последним шансом. В какой-то момент Бэкхен поднимает палку, а Чанель присаживается рядом, но не выпускает его руки. И Бён начинает борьбу с мокрым песком, пытаясь оставить какую-то надпись. - Как ты сейчас? Чанель смотрит на него молча. Бэкхен протягивает палку ему, но он продолжает молча игнорировать. Бэкхен вглядывается в его бездонные глаза и чувствует, как сердце летит в самое пекло. Волна вздымается и смывает его послание. Пару часов спустя Бэкхен пробует снова. - Как ты сейчас? Чанель принимает палку, но все важные, нужные, необходимые слова разом испаряются. Он хочет попросить его не уезжать. Он хочет попросить остаться с ним навсегда. Чанель начинает, но волны бушуют и смывают каждую его жалкую попытку. - Я люблю тебя, Бён Бэкхен. * Чанель вспоминает влажную подушку на щеках накануне вечером. Бэкхен недавно заснул и шумно сопит, а ему и останется, что пытаться запомнить каждую черточку его лица. Он не понимает почему, но он уверен почему-то - наступил действительно последний шанс. Нутро сжимается от ощущения грядущего кошмара, чего-то страшного, и он приподнимает его ладошку, целуя каждый пальчик, и надеясь, что Бэкхену до сих пор неизвестно, как он не хочет отпускать его от себя. * На следующий день, когда весь его мир рушится, Чанель дольше положенного сжимает Бэкхена в своих объятиях. - Будь осторожен, обещаешь? – шепчет он и оставляет легкие частые поцелуи, слегка сжимая его руку. - Я буду. Самолет взлетает, уносится вдаль и навсегда забирает с собой частичку Чанеля. Этому самолету не суждено возвратиться. * Следующим утром Чанеля не будит пряный аромат кофе. На перилах не чирикают птицы, а вода в ванной выключена. Ни единого звука. Ни единого смешка. Просто Бэкхена нет. Чанель встает и обновляет телефон. Ни одного звонка, но еще рано волноваться. Он смотрит в окно и в глаза бросается мокрый асфальт. Кажется, прошлой ночью он уснул под ливень. * Но и на следующий день не было ни одного звонка. Чанель хмурится, в течение долгих часов буравя взглядом пустой экран. В доме становится слишком тихо, и он ищет спасение в утренних новостях. Он включает телевизор. - Вчера, 25 ноября 2012 самолет Сеул - Париж потерпел крушение, врезавшись в гору… Нет. - Все 76 пассажиров погибли на месте. Самолет уничтожен полностью. - Пожарные говорят, что практически невозможно опознать трупы… Нет. Нет. Нет. - Авиакомпания свяжется с семьями погибших… Нет. Пульт вылетает из рук. В ушах звенит тишина. * - Пак Чанель? - Я слушаю. - Добрый вечер, сэр. На проводе аэропорт Инчхон. Мы обязаны вам сообщить… Все расплывается. Бён Бэкхен, я же просил тебя быть осторожным. * Ему привозят посылку и заказное письмо, но Чанель не двигается с кровати. Первоначальный шок словно морозит все воспоминания, которое чуть позже обязательно ударят по самому больному. И только спустя бесчисленное количество часов он находит в себе мужество, и дрожащими руками разрывает конверт. «Это все, что нам удалось извлечь из Бёна Бэкхена. Свяжитесь с нами, если вы обладаете достаточными правами» Такое вот простое бессердечие, пару нажатий мышкой, скопировать и вставить 76 имен. 76 смертей. Сердце Чанеля разрывает грудь, пальцы скользят по картону и он откупоривает содержимое. Бутылка шампуня и старая куртка с его инициалами на рукаве. Обманываясь холодом, Чанель прижимает ее мехом к груди и закупоренные клапаны в клочья разрываются воспоминаниями о их осторожных поцелуях, об объятиях, о карамельном макиато, а еще о пожеланиях удачного дня каждое их утро. И он до боли прижимает руки к ушам, когда слышит его голос где-то внутри. - Пак. Пак Чанель. Прошло три месяца. Три месяца назад он ушел. Три месяца он ему не звонил. И больше никогда не позвонит. Чанелю хочется врывать сердце, разодрать легкие, порвать перепонки, лишь бы перестать чувствовать. Этого слишком много. Но он не может. И осознание своей беспомощности больно, больно, больно бьет. Ноги подкашиваются, он опадает на пол, и, свернувшись калачиком, спрятав голову в коленях, кричит. И кричит он до тех пор, пока на смену гневу не приходит онемение, и волны пота застилают лоб, стекая вниз по шее под одежду. Когда он открывает глаза, Бёна по-прежнему нет рядом. И больше никогда не будет – стены давят так сильно, что крушат легкие. Просто душат. Слишком много слов он не сказал ему, слишком многое не сделал. Нужно было больше его обнимать. Нужно было больше его целовать. Больше говорить «я люблю тебя», ведь в ответ он обязательно услышал бы «и я тебя тоже». Чанель вдруг слышит шорох, и чуть приподнявшись, чувствует подступающую тошноту, когда видит идеального состояния кассету, выпавшую из кармана его куртки. Превозмогая боль, он тянется к магнитофону и устанавливает ее в нужный отсек. Голос Бэкхена моментально заполняет всю комнату, и, глотая горячие слезы, душа подступающие рыдания, Чанель прикрывает глаза. *♫ - Проверка, проверка… блин, записывается, что ли уже? Ну, кажется, да, красная кнопочка мигает же. Пак Чанель! Угадай кто? Да, это твой Бён Бэкхен! И знаешь что? С днем рождения! Конечно, ты уже морщишься и спрашиваешь «День рождения? Что такое день рождения?» Но я планировал отметить твой день рождения целую вечность! Я не знаю, почему ты не любишь их, но я, в отличие от тебя, считаю этот праздник самым главным. Поэтому слушай, возможно, впервые в своей жизни, Чанель: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ-Я-Я. Я не знаю, знаешь ли ты, но я записываю всякую ерунду каждое утро. Еще до душа и до приготовления нам с тобой кофе. Я почему-то никогда не мог найти времени, чтобы сказать тебе это, но я очень надеюсь, что ты и сам понимаешь, как я благодарен тебе за то, что ты есть в моей жизни. Ты сделал для меня слишком многое, и, наверное, я никогда не смогу отплатить тебе сполна, но пусть это мой первый шаг, Чанель. Мой первый подарок на твой день рождения. Сохрани его, ладно? Ведь первый всегда самый важный, помнишь? ♫
Бэкхен сопровождает Чанеля везде. Он никогда не покинет его.♫ Мы всегда будет вместе, правда? Не грусти, пожалуйста, пока я буду в Париже. Мне совсем непросто оставлять тебя, но… Париж – моя мечта с самого детства, и я не могу упустить эту возможность. Пожалуйста, пойми меня правильно. Зато мы сможем считать дни до встречи друг с другом, и очень–очень скучать, а когда вновь увидимся, мы будем любить друг друга еще сильнее. Здорово я придумал, а, Чанель? Хммм, кажется, я слишком задержался, и мне нужно закончить запись до того, как ты проснешься. Я решил отправить тебе эту кассету через некоторое время моего пребывания в Париже. Потому что сейчас я слишком стесняюсь отдать ее тебе. Надеюсь, ты не поднимешь мои мысли на смех. Эй, Пак Чанель? Серьезно, пора закругляться. Я обязательно вернусь, и надеюсь увидеть, а главное услышать, как весело ты провел без меня время! Ну все-все, заканчиваю. Я люблю тебя, Пак Чанель. До скорого. ♫
*Понедельник. 20 апреля. 2013.
Дорогой Бэкхен Бэкхен… Бэкхен, я… Иногда я чувствую себя идиотом. Я продолжаю писать тебе письма, прекрасно понимая, что ты никогда не получишь их. Я продолжаю прослушивать твои кассеты, прекрасно понимая, что скоро они сломаются. Твой первый плейлист звучит прямо сейчас, и это чертовски глупо. Потому что мне нужен твой голос, Бэкхен. ♫ Guide me, to the place you are at. Take me there with you. Even if it's at the end of the world, I'll follow you. ♫ В моменты, когда дождь стучит по крыше, а часы бьют по двум дня, мне хочется плакать. Потому больше некому укутать меня в одеяло, со смехом ворча, как сильно похолодало. Ты всегда ненавидел холод, помнишь? И я купил для тебя матрац с подогревом. Вот только теперь я не знаю, что с ним делать. Иногда я включаю его, но даже его тепло не способно облегчить мою боль. Я заходил к старому Аджосси узнать о той камере, но ты ведь знаешь пожилых людей. Они многое забывают. А я нет, хоть я старше и его, и той камеры вместе взятых. Я старше самых старых, но я, черт возьми, не забываю ничего, Бэкхен. Я не забываю твою улыбку по утрам. Я не забываю твои мягкие волосы и отросшую челку, застилающую глаза. Я не забываю твое волшебство, ведь ты действительно оживил мой дом. Только ты заставлял меня улыбаться. Но самое главное - я не могу забыть тех обещаний, что ты оставил после себя, Бён. Ты сказал, что мы вместе будем слушать кассеты, когда ты вернешься. Ты сказал, что мы будем гулять по пляжу, как и всегда. Так сказал, что очень скоро вернешься. Но где ты пропадаешь, Бэкхен? Потому рядом со мной тебя точно нет. Твой дурацкий плейлист не утихает, но утих ты сам, и некому послушать его рядом со мной. Ты сказал, что мы всегда будем вместе. Только ты и я. Где мои открытки, Бэкхен? Мои слезы смазывают чернила по краям, но я пытаюсь их сдерживать, ведь больше некому их утереть. Они не останавливаются целый день. Они не останавливаются с ноября. Я скучаю по тебе.Чанель.
♫ Just please don't wander away from my sight. Please don't disappear, even when the morning comes ♫ * Солнечный свет бесшумно опускается на волосы Чанеля и спускается вниз к плечам, словно пробираясь на задворки души. Легкий ветерок будоражит веки и что-то шепчет на ухо, что-то, что не хочется забывать. Соленый запах здешних вод проникает в нос, и Чанелю не удается от него избавиться. Щиплет. А еще чайки над головой плачут. В руках он сжимает свою обувь, медленно бредя по мокрому песку. Вода приливает к ногам. Раз. Два. Чанель прислушивается. Море отступает назад и время словно останавливается. Рядом нет Бэкхена, его рука не греет пальцы, но Чанель все равно продолжает идти. Оставленные им следы сразу же исчезают под тяжестью волн, и только самые глубокие сохраняют очертания. Его забавляет та мысль, что его следы, словно люди, повстречавшиеся ему по жизни. Некоторые из них исчезают сразу же, а некоторым суждено задержаться. Закрепиться. Вот только Бэкхен не исчезает. Он не исчезает даже тогда, когда волна уносит песок с в тысячный раз написанным Чанелем его именем. Он делает так всегда, когда становится невыносимо дышать – он приходит сюда и выливает всю боль на песок. И наблюдает, как море уносит ее в далекие края. Откупорив пустую чистую бутылку, он достал из кармана бумагу и ручку и принялся писать. Слова подобрать очень сложно, а почерк усталых рук дрожащий, ведь столько писем было написано! Но ему кажется, что Бэкхен не станет возражать. Закончив, он сворачивает его в трубочку и опускает ее в бутылку. Ясное небо слишком яркое, и Чанель надеется, что там без помех, потому что он приготовил еще и кассету. И завернув в вощеную бумагу, он кидает ее в бурлящее море. Тому, кто оставил меня. Бён Бэкхен, чернила в моих ручках на глазах испаряются. Кажется, за последние несколько дней я слишком часто обращаюсь к тебе. Вчера я очень долго думал, что же нужно написать в своем первом письме, которое я все же решился отправить тебе. Но тщетно. Потому что я просто хочу, чтобы ты вернулся, Бён. Слишком многое я не успел сказать, не успел сделать. Я все еще хочу любить тебя, Бэкхен. Изо дня в день лишь сильнее и сильнее. Я хочу проживать рука об руку каждый день с тобой, я хочу каждый день бродить по этой песчаной дороге. Ты оставил след в моем сердце со дня нашего знакомства, и, пожалуйста, Бэкхен, не смей останавливаться. Остановись лишь тогда, когда камни, прижимающие мое опустевшее, обессиленное сердце, наконец, сточатся и превратятся в песок, который я сейчас развеиваю под ногами. Потому что тогда я напишу твое имя на себе. Я смогу увидеть, как мы исчезаем вместе. Но я все равно никогда не могу забыть. Иногда я задаюсь вопросом, а для чего ты появился в моей жизни? Чтоб накормить мое существование и вырастить его из прожигания дней до наслаждения каждой секундой? А почему ты ушел? Корм… закончился? Мне так жаль, Бён. Жаль, что я столько лет прятался под своим панцирем. И только я виноват в том, что не додал тебе слишком многое. Зато сейчас бы я работал над ошибками с двойной силой. Потому что ты, как никто другой, заслуживаешь жить. Может быть, однажды, надо мной, наконец, сжалятся, и мы сможем встретиться вновь. Я присоединюсь к тебе там, и поверь, тогда я расскажу тебе все. Я больше не испугаюсь. Я не побоюсь шептать тебе тысячи раз «я так скучал», а ты подхватишь меня, когда мои колени ослабеют. Я верю в это, но сейчас я все еще зачем-то здесь. И бережно сохраняю твое никогда не угасающее тепло там, где вновь становится пусто. Бэкхен… я скучаю. Я так скучаю по тебе! Но… это ведь нормально, правда? Все будет хорошо. Здесь, снизу, и там ,сверху, там, где ты. Мы будем в порядке. Я лишь надеюсь, что ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Этих слов так мало… и нашего времени тоже. И даже моего времени не будет достаточно, чтобы выразить все до конца. Но я скажу это еще тысячи, еще миллионы раз, если понадобится. Бэхкен, я тебя люблю. Вчера, сегодня, завтра и целую вечность. Я тебя люблю, Бэкхен. Во веки веков.С любовью. Чанель.